на  курсе.  Были
девушки куда более броские;
   Анна к тому же почти не пользовалась косметикой... Анна была - профиль на
монете, серебро среди меди и нержавейки, она выделялась бы и  среди  золота,
ленивого, пошлого, желтого. Она смеялась негромко, но Влад всегда слышал  ее
смех даже сквозь утробный хохот однокурсниц. На лекциях она  редко  задавала
вопросы, но если спрашивала - то будто дротиком в "десятку".  Преподаватели,
как правило, в ответ поспешно кивали: "Да, хорошо, что вы  спросили,  я  как
раз хотел сказать..."
   У нее был цепкий, ясный взгляд.  Влад  мечтал,  чтобы  она  хоть  однажды
посмотрела на него. Вот так, с огоньком на дне пристальных глаз.
   Однажды  вечером  она  сидела  в  читальном  зале  до   самого   закрытия
библиотеки. И Влад сидел - совсем рядом, но невидимый Анне  за  стеллажом  с
какими-то  журналами.  Без  пяти  восемь  библиотекарша  пошла   по   рядам,
выпроваживая студентов домой; Анна отстала  от  группки  девчонок,  брела  в
гардероб, опустив голову, в руке у нее был  шарф,  конец  его  волочился  по
полу, а Влад шел сзади, в двадцати шагах. Вот пришли в гардероб - на  каждом
пустом крючке имелся жестяной  номерок,  и  все  они  звенели,  стоило  лишь
прикоснуться к вешалке; Анна натянула пальто - Влад не стал помогать ей,  он
ждал у порога, пока она оденется и выйдет...
   И тут у  нее  из  кармана  вывалился  металлический  жетончик  на  метро.
Вывалился и покатился по полу, по  темному  вощеному  паркету;  по  бетонной
плитке, прямо  к  Владовым  ногам.  Ударился  о  его  правый  ботинок  -  и,
потрепыхавшись еще немного, улегся набок.
   Владд машинально наклонился и поднял жетон. Однокурсники  давно  привыкли
не замечать его - как будто он был такой вот вешалкой со звенящим  номерком;
АННА и смотрела так, будто в первый раз видела этого небольшого веснушчатого
парня с потертой сумкой через плечо.
   Но она смотрела. Прямо на него. И в черных цепких глазах было приветливое
удивление.
   Влад шагнул вперед и положил жетон на стойку гардероба.
   - Спасибо, - сказала Анна.
   - Пожалуйста, - сказал он, повернулся и вышел.
   ...Она шла по темной улице, а он шагал сзади, не выпуская ее из виду. Она
села в трамвай - и он ухитрился влезть в него так, чтобы  она  не  заметила.
Она вышла - и за ней Влад; она  вошла  в  парадное,  и  он  вошел  следом  -
неслышно. На третьем этаже открылась дверь, женский  голос  спросил,  почему
так поздно, дверь закрылась...
   На другое утро Влад купил на почте десять конвертов без  марки  и  тонкую
школьную тетрадь. Спустя два  дня,  снова  проводив  Анну  до  самого  дома,
оставил конверт в почтовом ящике квартиры номер восемь.
   "Привет.
   Ты занималась хореографией? Ты танцовщица, да?
   Учти - философ таращится на тебя, как на шоколадный торт, а ты ничего  не
видишь. Тебе и не надо видеть. Пусть себе таращится.
   Знай, пожалуйста. Если  тебе  что-то  понадобится  -  рядом  всегда  есть
человек, который сможет помочь и защитить.
   Всегда.
   Ну что - мне удалось тебя заинтриговать?
   Апрель".
   Утром она внимательно вглядывалась в лица однокурсников. Щеки ее казались
более розовыми, чем обычно; проклятый философ нюхом учуял  ее  романтическое
настроение, попросил остаться после пары и долго что-то  втолковывал,  нежно
водя пальцем по строчкам Анниного реферата...
   "...Эта скотина обязательно будет приставать к тебе перед экзаменом. Если
только он начнет паскудно намекать - приколи на свитер любую брошку или даже
просто булавку... Апрель".

***

   Он отпер ворота большим нержавеющим  ключом.  Загнал  в  гараж  машину  -
колеса то и дело пробуксовывали в снегу; почтовый ящик  был  переполнен,  из
щели для писем и газет розовым языком торчала какая-то  рекламная  открытка.
Порог,  ровно  припорошенный  снегом,  походил  на  стол   под   крахмальной
скатертью; рифленые ботинки Влада припечатали это великолепие, возвестив тем
самым любопытному почтальону, что "этот  ненормальный"  наконец-то  вернулся
домой.
   Почтальон когда-то даже сообщил в полицию. Он  уверен  был,  что  Влад  -
темная личность, что честные  граждане  так  себя  не  ведут.  Влад  подарил
участковому книжку своих сказок  "Для  самых  маленьких",  и  этим  инцидент
исчерпался, но почтальон с тех пор невзлюбил его еще сильнее и распускал  по
округе самые гадкие и вздорные слухи. Правда, Влада это вовсе  не  касалось,
знакомых и соседей у него в округе не было, он выбрал этот дом именно за его
уединенность...
   ...Как раз накануне консультации по философии Анна пришла в  аудиторию  с
железной брошкой  на  свитере.  Она  казалась  подавленной,  от  румянца  не
осталось и следа, кто-то из приятельниц нелестно высказался в адрес дешевого
украшения, Анна сделала попытку снять брошку - но в конце концов оставила...
   Вечером того же дня Влад пришел к философу домой. Дверь  открыла  жена  -
дородная дама в полосатом махровом халате. Влад сунул ей в руки желтую,  как
цыпленок, розу и с улыбкой попросил позвать господина такого-то.
   Из квартиры доносились детские голоса; философ вышел, на лице его имелась
удивленная улыбка. Даже дома, застигнутый врасплох, он выглядел франтом:  на
вельветовой рубашке не было ни морщинки, домашние  брюки  не  пузырились  на
коленях, лестничную площадку  заполнил  запах  одеколона.  Влад  на  секунду
увидел себя со стороны - плохо одетый, плохо выбритый юноша  с  лихорадочным
огоньком в глазах; бирюк, сумасшедший, студент-троечник. Кому поверят,  если
дело дойдет до разбирательств? Ясно же, кому поверят,  а  кого  отчислят  по
дисциплинарным соображениям...
   Он заговорил, глядя в прищуренные голубые глаза философа;  с  каждым  его
словом эти глаза  суживались  все  больше.  Наконец  его  собеседник  сделал
попытку уйти, не говоря ни слова;  Влад  двумя  руками  ухватился  за  ворот
чистой вельветовой рубашки, рывком притянул лицо философа к  своему  лицу  и
сказал, глядя в щелочки-глаза, что вот эту  морду,  которая  перед  ним,  он
превратит в кроватей блин на глазах у всех студентов, прямо в аудитории...
   Философ не дослушал, рванулся, с  треском  обрывая  воротник,  и  крикнул
жене, чтобы вызывала полицию. Влад  подставил  ногу,  не  давая  возможности
захлопнуть дверь; из дальней комнаты выглянули две девочки, лет восьми и лет
двенадцати, испуганно вцепились друг в друга.
   - Оставьте ее в покое, - сказал Влад философу. - Или будет хуже.
   В  коридоре  снова  показалась   дородная   дама   в   махровом   халате.
Остановилась, внимательно глядя Владу в лицо; обернулась к тяжело  дышащему,
в рваной рубашке мужу:
   - Так вызывать полицию?
   В ее угрюмом взгляде и тусклом голосе было  нечто,  заставившее  философа
полностью потерять самообладание, удариться в ругань, в крик, в визг; только
тогда Влад ушел.
   Да, он ушел; на экзамене философ даже не смотрел в  его  сторону.  Влепил
тройку; Анна, лучшая студентка и отличница, получила "четыре".  Вместо  двух
кусочков масла в глазах философа плавал теперь лед. Чтобы замести следы,  он
не поставил в этот раз ни одной пятерки, чем вызвал  всеобщее  возмущение  и
легкую бурю в деканате.
   Это "четыре", это все-таки не  "пять",  укоризненно  сказал  во  Владовой
памяти очень знакомый голос.
   Анна чуть не плакала  от  обиды  и  несправедливости.  Философ  подвергся
всеобщему молчаливому остракизму;
   Влад попытался было встретиться с ним еще раз - в подворотне, - но хитрый
франт был очень осторожен и не попался.
   "...Не бойся. Если тебя обидит кто-то - я увижу, и больше он  к  тебе  не
полезет.
   И не пытайся меня вычислить. Скорее всего, у тебя ничего не выйдет. Давай
играть в эту игру - будто меня нет. Будто я - везде..."

***

   Он проснулся в семь утра оттого, что снова ощутил себя в поезде. Будто он
спит, не раздеваясь, в купе для проводников, а кто-то из пассажиров  колотит
в дверь и громко жалуется, что в вагоне холодно.
   Он целый год проездил  проводником  на  разных  направлениях,  с  разными
напарниками, а иногда и вовсе один. Поезд - это всегда люди, и всегда новые,
вот только с напарниками иногда возникали проблемы, ведь поезд - это  еще  и
очень тесно...
   За этот год его внутренний счетчик откалибровался почти до  совершенства.
Влад точно ощущал, сколько прикосновений,  сколько  разговоров  за  бутылкой
водки, сколько часов молчаливого присутствия потребуется для того, чтобы тот
или иной человек ощутил  дискомфорт,  расставшись  с  ним.  И  всегда  менял
напарников раньше, чем те успевали по-настоящему  привязаться.  Да,  его  не
любили, считали гордецом и предателем, но он ведь и работал всегда на  таких
непрестижных направлениях  и  в  таких  паршивых  поездах,  куда  приличного
проводника калачом не заманишь...
   В комнате действительно было холодно. Конечно, не Как  в  зимнем  вагоне,
где кончился уголь, но все-таки Влад замерз.
   Включил обогреватель. Натянул  свитер  поверх  халата.  Пошел  на  кухню,
сварил себе кофе, пора было бы согреться - но озноб не проходил.
   Простуда? Или усталость после поездки, недосып?
   Он включил компьютер, посадил Гран-Грэма слева от клавиатуры,  просмотрел
написанное вчера вечером. " - Ты обманываешь, - сказала Дея.  -  Я  не  верю
тебе. Разве можно верить троллю?" - "Но я только наполовину тролль, - честно
ответил Гран-Грэм. - Говорят, что мой папаша был человеком. Или даже эльфом.
Ты же видишь мои руки, да и пятки у меня вполне  человеческие..."  -  "Я  не
нижу твоей души, - сказала Дея. - Пятки и душа - это ведь не совсем  одно  и
то же..."
   Влад вздохнул. Переправил "ответил" на "признался", а потом  вернул  все,
как было. В голове тугим комом стояла будто бы вата; вероятно, поездка и все
связанные с ней события не пошли на пользу его способности сочинять.
   Или он все-таки  заболел?  Эта  мягкая  слабость...  Желание  улечься  на
кровать и так лежать до вечера, не поднимая головы...
   Расплата. Вслед за  радостным  возбуждением  всегда  приходит  депрессия.
Проходили. Переживем.
   "...сказала Дея. - Пятки и душа - это ведь не совсем одно и тоже..."
   В комнате, кажется, нечем было дышать. Влад распахнул форточку - сразу же
сделалось холодно; Влад оделся, накинул капюшон, вышел на крыльцо.  Если  не
идет работа - самое время размести снег во дворе.
   Солнца не было. Низкое небо, казалось, вот-вот налипнет  на  уши.  Орудуя
фанерной лопатой, Влад вспоминал, как Анна пыталась  вычислить  автора  этих
самых писем. Как она дежурила на лестнице, желая увидеть  "почтальона".  Как
посматривала на однокурсников, как задавала ничего  не  значащие  на  первый
взгляд вопросы - и жадно наблюдала за реакцией. Как просила конспекты  то  у
одного, то у другого - чтобы увидеть почерк; однажды она  подстерегла  Влада
на лестнице и, стоя совсем близко,  попросила  конспект  и  у  него,  причем
мотивация ее любопытства выглядела совсем уж нелепо.
   Он мог бы показать свою тетрадь. Почерк у него был характерный,  вряд  ли
Анна ухитрилась бы ошибиться.
   Он мог просто обнять ее. И сказать: да, угадала. Это я.
   Он мог хотя бы  таинственно  улыбнуться.  Для  того,  чтобы  Анна  всегда
принадлежала ему, чтобы она была его женой, чтобы никогда  не  терять  ее  -
достаточно было протянуть руку. Сделать малюсенький шаг.

***

   Весь день его знобило. Всю ночь он ворочался с боку на бок,  слушал,  как
постукивает снег в окно; в четыре утра встал и включил компьютер.
   "...За вами кто-то идет, - сказала коряга с живыми человеческими глазами.
- Лучше вам не  знать,  кто  это.  Идите  вперед  и  ни  в  коем  случае  не
останавливайтесь. Веди их, тролль, я постараюсь задержать того, кто идет  за
вами, но дерево быстро горит... надолго меня не хватит!"
   Влад посмотрел на собственные ладони. Посидел,  покачиваясь  взад-вперед;
рывком выдвинул ящик стола.
   Вот они все. Договора, визитки, вот фотографии с конгресса - Влад раздает
автографы, Влад среди издателей, Влад на фоне огромного  плаката  с  зеленым
Гран-Грэмом.  Вот  свежая  газета  с  огромной  статьей  -  и  опять  же   с
фотографией. Вот они, документальные свидетельства успеха.
   Почему же он ощущает себя жалким неудачником?! Почему так  остро?  Почему
хочется сдохнуть, в лучшем случае - немедленно заснуть?
   Может быть, из-за  Анны.  Из-за  того,  что  он,  романтичный  дурак,  не
протянул тогда руку и не взял то. что принадлежало ему по праву.
   ...Развернулся и пошел по лестнице вниз.  И  не  явился  в  тот  день  на
занятия, бродил по городу, вспоминал Димку, маму...
   Не мог себе представить Анну,  тянущуюся  за  ним,  как  длинный  шарф  в
опущенной руке. Шарфик тянется по полу... Не мог вообразить Анну, со слезами
умоляющую о встрече. Влад, я знаю, что ты здесь... Открой! Ну открой! Пожа -
алуйста! А - а - а!
   Что-то из детства. Из отрочества. Девочка Иза; она выжила, у  нее  как-то
сложилась  жизнь...  интересно,  как?  ...И  вот  он,  сам  себе   господин,
преуспевающий писатель, чуть не воет от тоски... Почему?  Анну  вспомнил?  У
Анны двое сыновей, одному уже двенадцать, другому - десять...
   - Дружище! Со мной что-то творится неладное. На  всякий  случай  -  учти,
если я приеду к тебе, если попытаюсь с тобой встретиться - не поддавайся! Ты
знаешь, к чему это может... Я могу сказать, что одна-две встречи  ничего  не
изменят. Но на трезвую голову - лучше нам не встречаться вовсе,  мы  ведь  и
так прожили рядом столько лет... правда, я существовал у тебя за  спиной,  и
мы никогда не разговаривали... но лучше не рисковать..."
   Влад разорвал бумажку. Сложил кусочки и снова разорвал. И  еще.  Стряхнул
обрывки в мусорное ведро. Снова сел за компьютер.
   " - Я понесу тебя, -  сказал  Грэм.  -  Ты  ведь  помнишь  -  нам  нельзя
останавливаться. За нами идут. Нам нельзя даже оглядываться назад..."
   За окном просигналила машина. Влад вздрогнул.
   Его дом стоял на отшибе; только изредка, заблудившись,  здесь  появлялись
чужие. Если машина - значит, водитель наверняка свернул не там, где надо,  и
теперь беспокоит порядочных людей, чтобы спросить дорогу. И все  это  "место
того, чтобы внимательно читать дорожные указатели.
   Влад  сам  поразился  своему  раздражению.  Это  была  настоящая  злость,
прямо-таки  ненависть  к  недотепе-автомобилисту;  сигнал  повторился.  Влад
встал, зачем-то снял с крюка ружье. Наверное, чтобы  напугать  горе-водителя
споим видом.
   - Что надо?
   Он вышел на крыльцо, ногой распахнув дверь.  Настоящий  бирюк,  небритый,
насупленный, еще и с ружьем.
   У ворот стояло такси. Этого еще не...
   Дверца раскрылась. Из машины показался  сперва  сапожок  на  остром,  как
пика, и таком же длинном каблуке, потом рыжая шуба, потом женщина целиком.
   - Какого черта, - сказал Влад. И прямо в домашних  тапочках  двинулся  по
заснеженной дорожке - к воротам.
   - Извините, - сказала Анжела, улыбаясь. - Я прошу прощения.
   И виновато развела руками; жест получился  таким  грациозно-трогательным,
что Влад осознал неожиданно для себя - он рад. По-настоящему обрадован.
   Хлопнул себя по карманам, вспомнил, что ключи от ворот остались  в  доме;
не сразу сообразил, что ворота открывать не требуется, что такси  к  нему  в
гости не напрашивается, а женщина  в  рыжей  шубе  вполне  протиснется  и  в
калитку.
   - Я тут оказалась неподалеку, - объясняла  Анжела,  пока  он  вынимал  из
багажника ее чемодан. - Я... меня обокрали, честно  говоря,  вытащили  почти
все деньги... Извините, но у меня здесь нет других знакомых...
   Она говорила и говорила, лепила какую-то чушь,  Влад  прекрасно  понимал,
что она либо  врет,  либо  путает,  либо  недоговаривает,  но  почему-то  ее
неискренность не смущала его. Ощущение было такое,  будто  он  снял  наконец
тесные туфли или сбросил со спины мешок с цементом, короче говоря, то  самое
чувство, про которое говорят - гора свалилась с плеч. "Неужели я  скучал  по
ней? - удивленно подумал Влад. - Я ведь даже не вспомнил о ней  ни  разу  за
эти дни... два? Три? Сколько дней прошло? Пробуждение, смятая  постель...  Я
ведь думал об Анне?!"
   Он разжег камин. Анжела протягивала руки к огню, хотя  ее  пальцы  и  так
были теплыми. Влад убедился в этом, мимоходом пожав ее ладонь...
   И вот, нарезая ветчину на кухне, разыскивая хлеб и  заваривая  чай,  Влад
вспомнил об этом прикосновении - и понял,  что  внутренний  счетчик,  всегда
учитывавший такие вот пожатия, сбился с толку и молчит.
   Влад вернулся в комнату; на Анжелином лице играли отблески огня.  Широкие
каштановые брови казались медными, глаза - золотыми.
   - А как вы... как ты узнала мой адрес?
   - В квартирном бюро, - отозвалась она удивленно.
   - Одолжить тебе деньги? Она молчала.
   - Ну, я это к тому, что, если тебя ограбили, ты ведь  хотела  одолжить  у
меня деньги? Так ведь?
   Она молчала; теперь ее молчание было тяжелым и прочным, как бетон.
   Не обижайся, - сказал Влад. - Я одолжу  тебе  денег  И  вызову  такси  на
вокзал. Прямо сейчас.
   Она сидела перед  чашкой  остывающего  чая,  жевала  бутерброд  с  сыром,
смотрела мимо; Влад чувствовал себя так, будто  только  что  избил  ребенка.
Злился на себя - и ничего не  мог  поделать  с  раздувшимся,  как  дрожжевое
тесто, чувством вины.
   Могла ли Анжела явиться не по своей воле? По воле уз,  Привязавших  ее  к
Владу? Могла ли она...
   Влад едва не подавился ветчиной. Да, в его жизни бывали  женщины;  кто-то
из них сразу понимал, что этой связи, как бабочке, не дожить  до  следующего
вечера, а кое-кто, возможно, питал иллюзии... Но Влад  никогда  не  допускал
повторной встречи с женщиной, однажды разделившей с  ним  постель.  Утром  -
расставание навсегда, это было легко и привычно,  иногда  это  было  трудно,
иногда приходилось лгать...
   И почти всегда удавалось  найти  слова,  способные  удержать  женщину  от
попыток новой встречи.
   Но Анжела ушла сама, первая! Молчаливо признав правила игры,  по  которым
мимолетная связь не имеет права на продолжение.  На  что  она  рассчитывала,
выведывая его адрес?
   Плохо. Если она узнала его адрес - возможно, и кто-нибудь другой  узнает,
поклонники, например... И тогда придется ломать с  таким  трудом  налаженную
жизнь, переезжать...
   Нет, подумал Влад угрюмо. Если уж придется продавать дом -  куплю  взамен
трейлер со всеми удобствами. И окончательно перейду  на  жизнь  на  колесах.
Ничего не стану бояться, никого не  буду  дичиться,  вежливый,  общительный,
компанейский... И нигде не останавливаться дольше чем на три дня.
   Он снова покосился на  Анжелу.  Каштановые  пряди  поникли,  закрывая  ее
обиженное лицо, почти окунаясь в чай.
   Вряд ли узы успели бы завязаться за столь короткое время.  Даже  учитывая
ту сумасшедшую ночь... Даже учитывая, что он ее подвозил, даже учитывая  все
их случайные встречи, разговоры, прикосновения...
   Но если узы все-таки наметились - следует грубо прогнать ее. Чтобы  обида
пересилила нарождающуюся привязанность.
   - Зачем ты приехала, Анжела? - спросил он холодно.
   - Затем, - отозвалась она безразлично. - Не имеет значения.
   - Больше никогда так не делай. Ладно? Больше не приезжай.
   Она  подняла  на  него  глаза;  он  поднялся.  Не  следует  затягивать  с
расставанием. Больной зуб не удаляют в три приема...
   - Такси будет через пять минут. Ты готова?
   Анжела неопределенно пожала плечами.
   Влад  снова  некстати  вспомнил  Изу.  Она-то,  бедная  девочка,   успела
привязаться к Владу крепко-накрепко. Без всякой постели  -  просто  так,  за
разговорами, за шахматами...
   Влад оставил свой чай недопитым. Вышел на крыльцо  -  такси  все  еще  не
было; он прошел в  кабинет,  вытащил  из  секретера  деньги,  отсчитал  пять
крупных бумажек, вернулся в столовую:
   - Вот.
   - Я не возьму, - сказала она медленно. - Я не нуждаюсь в подачках.
   - Потом вышлешь мне по почте.
   - Пошел к черту, - сказала Анжела, и он невольно поморщился. Не от слов -
от интонации. Да, она воспитывалась  не  в  частной