нии. Означало ли  это, что для того, чтобы
их заклинания подействовали, требовалось некоторое время, и они  нуждались в
некотором расстоянии между собой и своими  жертвами? Если так, то Уолли  уже
мог признать себя побежденным, поскольку теперь он был еще в большей степени
окружен  со всех сторон,  чем прежде  - вода с  одной стороны,  рулоны ткани
позади, и доходивший до уровня груди настил впереди.
     Он  посмотрел  вниз.  Между  пристанью  и  обшарпанным  бортом  корабля
оставалось некоторое расстояние. Там было достаточно места, чтобы прыгнуть в
обманчиво безмятежную воду. На Земле он не стал бы колебаться, но здесь даже
в гавани  вода была чиста от  плавающего  мусора, за исключением  нескольких
кусков  дерева. Он не мог больше доверять богам, полагая, что  те поймут его
невежество и  защитят его от пираний. Его уже предупреждали - чудеса никогда
не совершаются по требованию. Путь к бегству был отрезан.
     - Если хочешь, прыгай, - издевался  старший колдун. - Это сэкономит мне
заклинание и избавит меня от необходимости сталкивать тебя туда.
     -  Я  подожду,  -  ответил Уолли со  всем  спокойствием, на которое был
способен.
     Колдун  торжествующе  ухмыльнулся,  потом  сказал  своему  спутнику, не
отводя взгляда от воина:
     - Сначала мы должны разобраться с моряком-сообщником.
     -  Оставьте его в покое!  -  крикнул  Уолли.  -  Мы даже  не были с ним
знакомы до сегодняшнего дня. Я захватил его корабль под угрозой меча.
     -  Он говорит неправду,  воин. Обычное  наказание за лжесвидетельство -
полный рот горячих углей.
     - У него не было выбора, адепт! Я держал меч у горла его сестры!
     Четвертый поколебался.
     - Думаю, ты лжешь, воин. Но мы будем  милосердны.  Покажи ему, для чего
мы используем котлы, раз ему так интересно.
     Третий  направился  к  Томияно, скользя  среди  медных  котлов,  словно
призрак, казалось, не касаясь земли. Он подошел к нему вплотную и пристально
посмотрел в глаза  капитану,  который  был  вынужден  отступить, упершись  в
медные перегонные аппараты.
     -  Значит, хочешь  знать, чем мы занимаемся,  так?  -  В голосе колдуна
звучало   веселье.  Похоже,  он  был   более  самоуверенным   из  двоих,  и,
соответственно, старший  колдун не был столь самоуверен по сравнению  с ним.
Это означало, что надежда все же есть - но где, и какая?
     Уолли  не  мог видеть  лица Томияно, только его  спину, но  мог слышать
ярость в его голосе:
     - Прошу прощения. Я не знал, что они принадлежат вам.
     Назревало нечто зловещее; голос колдуна звучал издевательски.
     - Что ж, подними один, и я тебе покажу.
     - Нет, - огрызнулся Томияно.
     - Подними! - огрызнулся в ответ колдун.
     Моряк упер руки в бока.
     - Нет!
     Колдун что-то пробормотал  и махнул рукой перед лицом капитана. Томияно
сердито  отпрянул;  потом  он  закричал  и  схватился  за щеку. Он  сложился
пополам, ругаясь и топая ногами.
     Уолли  сжал кулаки и посмотрел на  Четвертого.  Тот  все еще смотрел на
воина, явно наслаждаясь его бессильной яростью и ужасом.
     Разъяренный Томияно выпрямился и схватился за нож.
     Нож исчез. Потрясение,  похоже,  несколько его  отрезвило;  он повернул
полное страха лицо  к Уолли. Он побледнел от боли, и с одной стороны его рта
виднелся страшный  ожог. Он  тряс левой рукой,  словно его пальцам тоже было
больно.
     - Когда кто-то слишком досаждает воинам, они отрезают ему уши, - сказал
Третий. - Мы не такие варвары, но мы  хотели бы помнить всех, кто преступает
границы  нашего  терпения. Это  предупредит любого  из  моих собратьев,  кто
встретит  тебя  в  будущем, что  тебе  нельзя  доверять. А  теперь,  капитан
Томияно, подними этот котел!
     На почтительном расстоянии позади колдунов  собиралась  толпа, а сверху
за ними наблюдали моряки. Томияно бросил на Уолли яростный взгляд. Он присел
и обхватил руками большой  котел. Он  не был  тяжелым, и Томияно выпрямился,
снова поворачиваясь лицом к своему мучителю.
     -  Мы используем  их,  капитан, чтобы разводить  в  них птиц, -  сказал
Третий. - Не веришь? Смотри!
     Он протянул руку и снял крышку. Прямо в лицо Томияно с шумом вспорхнула
белая птица. Ошеломленный, он отступил назад, споткнулся о какой-то горшок и
рухнул на землю под  металлический грохот покатившихся котлов. Двое колдунов
от души рассмеялись, и мгновение спустя послышался смех моряков с корабля, а
также   со   стороны  продолжавшей  расти   толпы  возле  фургона.  Томияно,
пошатываясь, поднялся; птица кругами взмыла в небо и скрылась.
     Молодой колдун  повернулся  и снова подплыл  к своему  начальнику;  оба
посмотрели на Уолли.
     -  Теперь твоя очередь, воин, - сказал своим высоким голосом Четвертый.
Сердце Уолли отчаянно билось, и он  думал о том, сколько потребуется времени
на заклинание, и как быстро он сможет  прыгнуть. Ему  следовало это сделать,
пока второй измывался над моряком.
     Последовала пауза, мучительно долгая  пауза,  во  время которой колдуны
смотрели  на воина,  а воин смотрел на них. Уолли старался дышать медленно и
не напрягать мускулы, но  вскоре ему самому уже  хотелось, чтобы они наконец
начали что-то делать - что бы они ни замышляли.
     -  Ты оказался поразительно глуп, Уолли, - сказал Четвертый. - Даже для
воина ты был чересчур глуп.
     - Я с этим не спорю, - ответил Уолли. Что дальше?
     Четвертый слегка кивнул под капюшоном.
     - Это очень скромный воин, колдун Ресалипи.
     Разглядывая скрытое в тени лицо, Уолли заметил на нем  бисеринки пота -
колдун  не хотел  убивать. Вероятно, если бы Уолли собирался на них напасть,
он бы мог это сделать, но  хладнокровное убийство не каждому по вкусу. Уолли
знал это.
     Коричневый капюшон повернулся  к  оранжевому  и  что-то тихо прошептал.
Возможно, Третий предлагал совершить казнь?
     - Нет, Ресалипи, -  сказал Четвертый, -  думаю, наш скромный воин может
стать  примером для других. Я  предлагаю тебе выбор,  лорд  Уолли. Ты можешь
сейчас  умереть,   или   доползти  обратно  до   своего  корабля  на  брюхе,
демонстрируя свою покорность.
     Надежда! Надежда,  словно маленький  огонек, вспыхнувший среди погасших
углей. Уолли Смит готов был скорее поползти на брюхе, нежели погибнуть.
     - И после этого я и корабль сможем безопасно уйти? Ты можешь мне в этом
поклясться?
     Даже  столь слабой попытки  сопротивления  оказалось  почти достаточно,
чтобы колдун передумал.
     - Торг  здесь  неуместен! - взвизгнул  он.  В этот момент младший снова
что-то ему предложил. - Хорошая мысль!  Знаешь, воин,  мы в гильдии колдунов
клянемся огнем. Снимай эту тряпку и бросай сюда.
     Уолли  мгновение   поколебался,   начиная,  наконец,  осознавать,   что
происходит.  Он сорвал  набедренную  повязку, скомкал  ее и перебросил через
настил колдунам. Все  это время, пока они с  ним забавлялись, он оставался в
живых.  Он мрачно взглянул на Томияно, который удивленно  молча наблюдал  за
происходящим. В сторону толпы он смотреть не стал.
     Третий  скользнул  вперед,  поднял кусок  ткани и бросил ее перед своим
начальником,  который  протянул  руку  и  что-то  пробормотал. Ткань  начала
дымиться, затем вспыхнула. Оба посмотрели на Уолли, чтобы увидеть, произвело
ли это на него впечатление.
     - Итак, я клянусь, - сказал Четвертый. - Теперь -  иди сюда и ложись. -
Он показал на настил.
     У Уолли  снова возникло  мгновенное искушение отказаться. Та часть его,
которая принадлежала Шонсу,  отчаянно  сопротивлялась при  мысли о возможном
унижении.  Голый, за исключением шнурка, стягивавшего волосы,  чувствуя себя
смертельно униженным и уязвимым, он подошел к указанному месту, опустился на
колени и лег, подняв голову и глядя на них.
     Колдун с минуту с некоторым удивлением разглядывал его.
     - Что ж, давай, ползи! Если остановишься - умрешь.
     Уолли посмотрел на его спутника - даже тот был изумлен.
     - У меня  на корабле есть один чересчур горячий  юноша,  - сказал он. -
Капитан,   пожалуйста,  возвращайся  на  корабль  и  предупреди  их.  Можешь
привязать Ннанджи к мачте, если потребуется. Я не хочу лишних неприятностей.
     -  Но  скажи  ему,  пусть  посмотрит,   -  сказал  младший  колдун.  Он
рассмеялся, и капитан, перепрыгнув через несколько котлов, бросился бежать.
     - Ползи, воин!
     Уолли поднялся на четвереньки.
     - Я сказал, на брюхе!
     Уолли распростерся на земле и пополз по холодной, неровной и невероятно
загаженной дороге. По этой дороге прошло множество  лошадей. Он прополз мимо
котлов и фургона, и толпа расступилась перед ним.
     Ему нужно было преодолеть лишь расстояние, впятеро длиннее корабля.
     Это заняло около десяти лет.
     - Выше голову, воин!
     Колдуны следовали за ним, крича толпе,  чтобы те уступили дорогу воину.
Перед ним  открылся коридор  из  удивленных, насмешливых  лиц, выкрикивавших
непристойные комментарии. Он обогнул  груды товаров на пристани.  Он прополз
мимо колес тележек лоточников  и ножек торговых столов. Он убеждал себя, что
к делу следует подходить  прагматически - унижение намного  предпочтительнее
смерти.
     Еще до того, как он  достиг конца первого корабля, раздался смех. Затем
в него полетели отбросы, тухлая рыба и кое-что потверже.
     - Выше голову, воин!
     Он  увидел босые  ноги, сапоги и сандалии,  а затем доходившие до земли
мантии, и  понял,  что появились  новые колдуны.  Из толпы слышались  советы
двигаться быстрее  и  быть  осторожнее, чтобы  ничего себе не ободрать. Дети
начали  выстраивать  полосу  препятствий из  тюков  и ящиков,  так  что  ему
приходилось ползком их огибать.
     -  Выше голову, воин!  - снова послышался позади высокий голос. Ему уже
прежде приходилось терпеть издевательства толпы, когда его  путь лежал в Зал
Судеб Богини, но тогда он был Уолли Смитом, сбитым с толку, полным страданий
Уолли Смитом. Теперь же он  был  воином-Седьмым, и  уже привык  считать себя
таковым. Сейчас унижение причиняло намного большие страдания.
     - Дорогу воину!
     Коридор из  людей и  ящиков изгибался,  пока не привел  к фургону, и он
послушно прополз под  ним, встреченный радостными криками, когда появился  с
другой стороны.  Интересно, подумал он, от чего он  уползает - от музыки? От
белой  птицы  или  горящей  тряпки?  Возможно,  колдуны все  это время  лишь
блефовали. Однако  Кандору  погиб.  Гарнизон Ова  тоже  погиб, и,  вероятно,
гарнизон Ауса тоже. Толстый моряк взбежал по своим сходням.
     Возможно, ему не  удалось  бы  проделать весь путь  до  конца,  если бы
внезапно  у него  не  возникла  мысль о Ннанджи. Ннанджи обвинил  его  перед
Имперканни в использовании чужого имени. Это было неблагородно, но того, что
происходило  сейчас,  Ннанджи никогда бы ему  не простил. А  Уолли  заставил
парня  принести  четвертую  клятву,  "Твоя честь -  моя  честь". Значит,  он
уничтожил  честь Ннанджи точно так же, как и свою собственную. Ннанджи  убил
бы  его,  заколол  бы  его  безоружного,  как   отверженного,  без   всякого
предупреждения... если только Ннанджи в своих собственных глазах не оказался
бы таким же отверженным и потому не имел бы на  это права. Возможно, Ннанджи
скорее  готов был  бы убить самого  себя - естественное поведение в подобной
культуре.  Уолли  в  отчаянии начал вспоминать  сутры. Что соответствовало в
Мире  поведению  римлянина,  падающего  на собственный  меч,  или  прусского
офицера, пускающего себе пулю в висок?  Он не мог найти в сутрах ничего, что
говорило  бы о том,  что Богиня  ожидает сеппуку. На  жаргоне  моряков - "Он
обмыл свой меч". Ну конечно.
     Теперь  он уже видел свою глупость  во  всех  ее проявлениях. Шонсу или
Ннанджи  никогда не отправились бы на берег безоружными, но даже если бы они
каким-то образом оказались в ловушке, как Уолли, они бы прыгнули с пристани.
Именно  этого  ожидали колдуны; вероятно, того  же ожидали  и  боги. Ему  не
хватило веры. Он ошибся не один раз, а дважды.
     Ннанджи ценил собственную честь превыше всего в Мире, а Уолли буквально
втоптал ее в грязь. Этого невозможно было ни простить, ни забыть, ни понять.
Четвертая клятва  была необратима. Он не  мог поступить более  жестоко, даже
если  бы  планировал  это  заранее,  и  вполне возможно, что,  вернувшись на
"Сапфир", он мог найти Ннанджи уже мертвым. Он все еще отчаянно искал выход,
когда понял, что  его мучения уже почти подошли к концу, и в тревоге о своем
подопечном  он  ползет  совершенно  машинально и  не  обращает  внимания  на
язвительные замечания вокруг.
     Впереди  виднелись сходни "Сапфира": оазис, Святой Грааль.  Он закончил
дистанцию и вполз на сходни. Он поднялся на колени, а затем на ноги,  ожидая
какого-то  финального подвоха,  но ничего не  последовало,  если  не считать
насмешливых поздравлений со стороны зрителей.
     Он  был  неописуемо  грязен,  исцарапан и весь трясся. Он повернулся  и
посмотрел на колдунов. Ему  показалось, что они  наблюдают за ним с каким-то
извращенным  удовлетворением,  но  из-под  капюшонов трудно  было  различить
выражение  их  лиц.  Он  кивнул  головой,  изображая поклон,  развернулся  и
поднялся по сходням.
     Первое: Колдун видит воина. Второе: Воин ползет.
     Но это не конец всей истории.
     -----
     На палубе, возле сходней, очень бледная  Джия подала ему кусок ткани, и
он обернул  его вокруг бедер. Мгновение они  молча смотрели  друг  на друга,
затем он окинул взглядом палубу. Там стояли моряки, и  Брота с  Таной, но он
не видел ни одного лица. Никто не смотрел на него. Он был невидим.
     За  исключением Джии. Взгляд рабов  всегда должен был быть опущен. Джия
никогда не  смотрела  ему  прямо в лицо, кроме тех случаев,  когда они  были
наедине.
     - Только ты! - прошептал он. - Только ты не беспокоишься о чести?
     - Чести?  Чести раба? -  Она  схватила его за руку и потащила  на  бак.
Ошеломленный,  он  позволил отвести себя в тесную  душевую кабинку, где было
темно и пахло плесенью. Она  стянула  с него повязку  и заработала  насосом,
отчего стала почти такой же мокрой, как и он, когда смыл с себя грязь.
     - Джия... Извини, - сказал он.
     - Извини? Я же тебе говорила!
     Ее  страх превратился  в  злость,  и подобная перемена,  происшедшая  с
обычно мягкой и послушной рабыней, оказалась большей неожиданностью, чем все
колдовство, свидетелем которому он был.
     - Где Ннанджи? - спросил он.
     - Понятия не имею!
     Вымывшись, наконец, дочиста,  он обнял  ее и  поцеловал;  она  пыталась
сопротивляться его намного превосходящей силе - и это тоже  было колдовством
-  но он  настоял,  пока она не уступила и  не  ответила тем  же. Когда  они
разделились,  она  мгновение  снова  смотрела на  него в полумраке,  а затем
разрыдалась. Он крепко обнял ее; с обоих ручьями стекала вода.
     - Ты говорила мне, любовь моя, и  я должен был послушаться. Мне  очень,
очень жаль.
     Она прислонила голову к его груди и прошептала:
     -  Нет,  это  ты  извини меня,  господин,  за  то,  что  я так  с тобой
разговаривала.
     - Никогда больше не называй меня "господин"! Никогда!
     - Но... - она испуганно посмотрела на него. - Как же мне тебя называть?
     - Называй меня "любовь моя", когда я этого заслуживаю, - сказал он, - и
"идиот"  во всех остальных случаях  - и это последний приказ, который я тебе
отдаю. О, Джия, ты единственная нормальная личность в Мире, и я безумно тебя
люблю. Идем.  Посмотрим,  что  нам удастся спасти  после  всего того,  что я
устроил.
     Она  подала  ему его  килт и  сапоги.  Он  поспешно провел  гребнем  по
волосам,  а затем заставил  себя снова  выйти на  палубу,  под  безжалостный
солнечный свет. Брота, Тана, Томияно, другие моряки... никто из  них все еще
не реагировал на его присутствие, на невидимого воина. Его появление вызвало
веселые возгласы с пристани. Он даже не взглянул в ту сторону.
     Его заколка для волос и меч находились в рубке. Он  направился прямиком
через палубу. Когда  он  обходил крышку  кормового люка, открылась дверь,  и
вышел  Хонакура, очень усталый, напомнив  Уолли  доброго  старого  сельского
доктора, выходящего из комнаты больного. "Можете  теперь войти". Старый жрец
попытался пройти мимо Уолли, но тот преградил ему дорогу.
     - Ну, старик?
     Хонакура посмотрел на него без какого-либо выражения на лице.
     -  У  этого молодого человека голова словно  кокосовый орех. Никогда не
встречал головы крепче. Но теперь до него дошло.
     - Большое тебе спасибо, жрец.
     Мутные глаза старика, казалось, внезапно вспыхнули.
     - Я это сделал не ради тебя. Ты презренный безумец.
     Старик ушел.
     Уолли вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
     Телка сидела  на  одном  из сундуков  у дальней  стены,  тупо  глядя  в
пространство.  Ннанджи  стоял  посреди  помещения,  очень  бледный...  юный,
обиженный  и  уязвимый.  Он  все  еще  держал  ножны  с  седьмым   мечом,  с
болтавшимися ремнями и пряжками перевязи. Уолли подошел к нему. Он собирался
что-то  сказать,  но  какое-то  мгновение  мог  лишь   смотреть  на  странно
пришибленный взгляд бесцветных глаз Ннанджи.
     - Боги жестоки, милорд брат.
     - Ннанджи...
     - Я не мог бы этого сделать.
     Это было абсурдно. "Я не мог бы проявить подобную  трусость, и потому у
тебя больше смелости, чем у  меня?" Несомненно, что-то из извращенной логики
Хонакуры.
     - Ннанджи, прости меня.
     Ннанджи грустно покачал головой.
     - Боги жестоки. "Когда низко пасть придется"? Старик объяснил, что тебе
пришлось страдать, брат... но я  не  мог  бы этого сделать. Даже  ради Самой
Богини.
     У него  был такой  вид, словно он хотел утешить  Уолли, заключив его  в
объятия.
     - О... О,  проклятье! - Небольшая  уловка  могла бы  извинить поведение
Уолли в глазах Ннанджи, но это  была ложь. Он не  мог спрятаться за подобным
обманом, как  бы позорна ни была правда. -  Я не думал о загадке. Мне даже в
голову это не пришло. Я полз, потому что не хотел умирать.
     Ннанджи закрыл глаза и содрогнулся.
     -  В  моем мире  это был бы достойный выход. - Уолли никак  не  смог бы
примирить  две культуры, слишком  разным был  в них  способ мышления. Но  он
должен был попытаться - попытаться показать Ннанджи, что его поступок не был
для него самого  столь ужасен. - Я нарушил  закон. Я понес наказание. Видишь
ли, это не повредило никому, кроме  меня. Думаю, это лучше, нежели смерть. Я
говорил тебе, что  делаю в этом  мире  все, что  в моих  силах... но я  тебя
предупреждал. Я сказал, что я не настоящий воин.
     - Уф! - Ннанджи тряхнул головой,  словно проясняя  мысли, и отвернулся,
пряча лицо. - Но боги, вероятно, знали, что ты поступишь именно так.
     -  Полагаю,  да.  Возможно,  мне   следовало  прыгнуть.  Возможно,  она
позволила   бы   мне...  вернуться  невредимым.  -   Для  понятия  "плавать"
подходящего слова не нашлось.
     Время тянулось медленно. С пристани доносился шум толпы.
     -  Я предупреждал тебя, Ннанджи. Тогда,  в первый день, когда мы сидели
на стене в храмовом саду...
     - "Я не из тех героев, о которых говорится в эпосах". Я помню.
     -  Я не могу  освободить тебя от четвертой клятвы.  Она необратима.  Но
вторая  утратила силу, если именно  этого тебе хочется. Мы остаемся братьями
по клятве, но мы можем никогда  больше не встречаться. В  следующем порту ты
можешь уйти.
     Ннанджи повернулся и распрямил худые плечи.
     -  Нет. У  меня  тоже  есть своя роль.  Старик  все еще так  считает. Я
остаюсь. - Он протянул Уолли его заколку.
     Удивленный и довольный, Уолли взял ее и воткнул в волосы.
     - Может  быть,  это не очень надолго. Маленький  бог предупреждал меня:
наказание за  ошибку - смерть,  или еще хуже. Хонакура,  возможно, ошибается
относительно  загадки. Возможно,  я все  испортил. Так что,  может быть, это
ненадолго.
     Ннанджи судорожно сглотнул.
     - Хуже?  Ты  уже  был наказан, брат. Может  быть, и  нет... И э