и.
   - Но при чем тут я? - спросил он. - Я ведь иду из города, а не  в  город.
Или эти темные личности захотят отомстить за смерть Хардуджу?
   - Нет, вряд ли. - Хонакура машинально подлил себе вина. -  Их  интересует
нажива, а не дела чести. Но вы говорили о мече, позвольте  же  взглянуть  на
него.
   Уолли вынул из ножен седьмой  меч,  и  жрец  стал  его  рассматривать.  В
отличие от оружейника и воинов, его мало заинтересовал сам клинок,  но  эфес
он  осмотрел  внимательно  и  восхищенно  пробормотал  что-то.  Он  потрогал
огромный сапфир и взглянул на зажим для волос.
   - Да, - сказал он наконец - Я полагаю, этот меч - самая ценная движимость
во всем Мире.
   Уолли чуть не поперхнулся кислым вином.
   - У кого хватит средств, чтобы его купить? - спросил он. - И кто  захочет
это сделать?
   - Грифон - символ королевской власти, - произнес Хонакура с презрением. -
Короли правят в десятках, если не в сотнях городов. И любой из них купил  бы
этот  меч,  практически  за  любую  цену,  с  тем,  конечно,   чтобы   потом
компенсировать затраты. - Его лицо потемнело. - Конечно,  и  храм  купил  бы
его. Некоторые мои коллеги стали бы говорить, что Ее мечи  должны  храниться
здесь.. А вам придется пройти с ним через этот переход.
   Даже не обращаясь к сутрам, Уолли понял, что ситуация складывается  очень
сложная. Неплохо было бы зафрахтовать самолет для переправы.
   - Значит, мне понадобится сопровождение?
   По лицу Хонакуры ничего нельзя было понять.
   - Конечно, вы можете обратиться за  помощью  к  достопочтенному  Тарру...
Уолли скептически поднял бровь, и жрец вздохнул с явным  облегчением.  Стало
ясно, что о Тарру они придерживаются одного и того же мнения, но  этикет  не
позволяет им высказывать этого вслух.
   - А кроме Тарру?.. - спросил Уолли. Хонакура задумчиво покачал головой.
   - Не знаю, светлейший! Ведь воины не обсуждают друг друга, и это понятно.
В худшем случае, большинство из них - лишь невольные соучастники. Они просто
подчинялись приказам, пока в этих  приказах  не  было  очевидного  нарушения
закона. Все нарушения правил чести они приписывали только правителю.  А  что
им оставалось делать? Говорят, конечно, что некоторые осужденные узники  так
и не попали на Поляну Милосердия.
   - Их выкупили? - спросил Уолли. Рассказ об этой повсеместной коррупции не
оставил  его  равнодушным,  и  он  чувствовал,  как  в  глубинах  души   уже
просыпается гнев Шонсу. - Но вы ведь следите за казнью со ступеней  храма  и
можете сосчитать...
   - Надо полагать, просто каменные глыбы, терпеливо объяснял Хонакура.
   - Ведь к храму возвращаются не все  тела.  И  сейчас  опасность  для  вас
представляют те воины, которые глубже прочих погрязли во взятках.
   - Их что, мучает совесть? - спросил Уолли. - Они, наверное, боятся нового
правителя, новую метлу. Прошлые грехи повлекут за собой новые преступления?
   Хонакура кивнул и улыбнулся,  довольный  тем,  что  Шонсу  не  собирается
пускаться в рассуждения о воинской чести.
   Несколько минут ни один звук не нарушал журчания воды и гудения пчел...
   - Значит, первый вопрос, - сказал Уолли, - "когда". - Он взглянул на свои
перевязанные ноги. - А это зависит от того, когда  я  снова  смогу  спокойно
ходить. Тут потребуется неделя, а  вероятно,  и  две  -  в  таком  состоянии
отправиться в путь было бы просто безумием. Вопрос второй:  следует  ли  мне
открыто объявить, что я ухожу, или же стоит делать вид,  что  я  -  преемник
Хардуджу? - Он помолчал. - Вряд ли  нам  удастся  поддерживать  эту  легенду
долгое время, да, наверное, и не стоит.
   - Вы правы, светлейший, это противоречит законам чести, - жрец кивнул.
   Уолли пожал плечами.
   - Тогда давайте будем честными. Я -  обыкновенный  гость  и,  значит,  не
опасен, а следовательно, и мне ничто не может угрожать. Это как раз то,  что
нам нужно, да? Итак, я должен держаться на виду, демонстрировать  всем  свою
хромоту, но в то же время искать надежных людей в охране. А потом, наверное,
мне следует внезапно исчезнуть, не сказав никому  ни  слова.  Старик  просто
сиял. В своем кресле он был похож на птичку в клетке из  ивовых  прутьев.  -
Однако, как мне кажется, - продолжал Уолли, - нужно  быть  начеку,  избегать
темных улиц, не есть в одиночестве и запирать на  ночь  дверь.  Хонакура  от
восторга потирал руки.
   - Прекрасно, светлейший. - Видимо, он всегда считал Уолли горой  мускулов
с  точными  рефлексами,  и  ему  было  приятно  видеть,  что  этот  воин  не
приравнивает осторожность к трусости. - До Дня Воинов осталось  чуть  больше
двух недель. Я полагал, что именно тогда мы проведем  официальную  церемонию
введения вас в должность правителя. Но поскольку этого не будет, может быть,
стоит отслужить особую службу для благословения вашей миссии? Это  еще  одна
гарантия вашей безопасности.
   Он немного подумал и потом добавил:
   - Простите, пожалуйста, мою самоуверенность, светлейший Шонсу, но я хотел
бы сказать,  что  очень  рад  познакомиться  с  воином,  который  не  боится
поступать нетрадиционно.  Я  не  знаю,  какого  противника  приготовила  вам
Богиня, но думаю,  ему  будет  от  чего  прийти  в  недоумение,  -  Хонакура
усмехнулся.
   В своих поступках Уолли  руководствовался  здравым  смыслом  и  некоторым
знанием сутр - главным образом здравым  смыслом.  Очень  помогало  и  боевое
искусство - его основное занятие; вот почему удивление жреца показалось  ему
и оскорбительным, и смешным. "Ты мыслишь не так, как Шонсу..."
   - У меня есть племянник, целитель, - сказал Хонакура, -  на  него  вполне
можно положиться. Он продлит ваше выздоровление настолько,  насколько  будет
необходимо.
   - Я буду платить вашему племяннику по дням, - серьезно  заявил  Уолли,  в
ответ ему обнажились старческие десны. -  Но  скажите,  священный,  уж  если
Богиня ввязалась во всю эту историю,  неужели  Она  в  минуту  опасности  не
защитит меня?
   Веселость Хонакуры мгновенно исчезла. Он погрозил Уолли пальцем.
   - Значит, вы не до конца поняли урок о чудесах! Вы воин высокого ранга, а
стало быть, и стратег. Поставьте себя  на  Ее  место.  Вы  посылаете  своего
лучшего человека, он  терпит  поражение,  роковое  поражение:  вы  сами  так
сказали. Что же из этого следует?
   Уолли подавил чуть было не сорвавшуюся с языка резкость.
   - Трудно сказать: я ведь не знаю, в чем заключалось его задание.
   Может быть, Шонсу потерял армию? Или не выдержал нападения врага - кем бы
ни был этот враг?
   - В любом случае, -  ответил  жрец,  -  вы  бы  не  хотели,  чтобы  такое
повторилось, да? И что вы станете делать? Вы посылаете  нового  человека,  а
если и он терпит  поражение,  то  еще  одного?  Конечно,  возможности  богов
безграничны...
   - Вы правы, священный, - сдался Уолли. Почему  он  сам  не  додумался  до
этого? - Следующего надо обучить, чтобы он не повторил ошибок первого.
   - Или по крайней мере испытать, - добавил жрец. - И  если  он  не  сможет
даже выбраться из храма...
   Ему не пришлось заканчивать эту мысль.
   - И даже если сможет, - угрюмо заметил Уолли. - В будущем его ждут  новые
испытания. Теперь я вижу - никаких чудес.
   К чудесам, как он понял, быстро привыкаешь.
   Хонакура опять подвинул к нему тарелку и предложил наполнить бокал. Уолли
отказался и от  того,  и  от  другого,  опасаясь,  что  от  такой  жизни  он
растолстеет  не  хуже  Хардуджу.  Теперь  необходимо  помнить,  что   он   -
профессиональный спортсмен: от этого будет зависеть жизнь.
   - Сначала вы, конечно, должны найти помощников, - сказал  Хонакура,  взяв
булочку со сливками и поудобнее устраиваясь в кресле.
   - Я уже нашел одного, - усмехнулся Уолли. - Вы вчера  его  видели.  -  Он
рассказал Хонакуре о Нанджи, о  его  мужестве  и  безрассудно  романтических
понятиях  о  долге  и  чести,  рассказал  об   их   столкновении   с   Бриу.
Проницательные глаза блеснули.
   - Возможно, это и есть ваш путь, светлейший.
   - Этот мальчик? Чудесное знамение? - Уолли усмехнулся.
   - Именно так Она и творит чудеса - ненавязчиво! Он  повстречался  вам  на
берегу. Сила Богини ярче всего проявляется у Реки, а вы находились как раз у
ее притока. Меня вовсе не удивляет, что он - необычный молодой человек.
   Уолли учтиво помолчал.
   - Тогда мне придется проверить, на что он способен, - сказал он.
   - Как воин он способен не на многое, но у  него  превосходная  память,  -
сказал Хонакура, расправляясь с последним куском  пирога.  Потом  он  поднял
глаза, чтобы посмотреть, какой эффект произвели его слова.
   - Он единственный рыжий во всей охране? Уолли не мог до конца понять, что
сейчас в нем преобладает - ярость Шонсу или удивление Уолли.
   Жрец кивнул.
   - Вы не обижаетесь? Это тоже необычное обстоятельство, светлейший Шонсу.
   - Что еще вы узнали о Нанджи? - Этот укол Уолли оставил без внимания.
   - О его честности ничего не могу сказать. Его бывший наставник  просто  в
ярость приходил от того, что Нанджи ничего не умеет,  но,  кажется,  он  так
ничему его и  не  научил.  Поэтому  в  ближайшее  время  ему  не  приходится
рассчитывать на третий ранг. Его не  очень-то  любят,  хотя,  возможно,  это
говорит в его пользу.
   Старик был доволен. Воины никогда не говорят друг  о  друге,  а  те,  кто
работает в казармах, - сами бывшие воины, и, конечно же, их связывает то  же
правило, хотя, возможно, и не так сильно. Значит, шпионы  Хонакуры  получали
эти сведения из другого источника.
   - А женщинам он нравится? - спросил Уолли. По радостно-удовлетворен  кому
лицу Хонакуры он понял, что сделал верный шаг.  -  Они  ставят  ему  хорошие
оценки за энтузиазм и упорство, а за тонкость - плохие, -  ответил  жрец;  в
его глазах плясали веселые огоньки.
   - Он и за столом такой  же!  -  усмехнулся  Уолли.  Разговор  о  женщинах
напомнил ему о Джа. - Священный, вы помните ту рабыню, что была  со  мной  в
домике?
   Улыбка Хонакуры исчезла.
   - А, да. Я собирался как-нибудь ей помочь -  девушка  заслуживает  лучшей
участи - но как-то все  руки  не  доходят.  Вы  хотите  ее  видеть?  Значит,
драгоценный сапфир он просто выкинул на ветер, а рабыню можно было  получить
даром.
   - Я думаю, она уже моя, - ответил Уолли. - Сегодня утром я послал Нанджи,
чтобы он ее купил. - Теперь Уолли увидел, что сделал даже большую  глупость,
чем предполагал. Он показал свое богатство Тарру, и тот, несомненно, поймет,
что там, откуда с такой легкостью возникли эти  два  камня,  есть  и  другие
драгоценности. К тому же теперь он знает, как легко Уолли расстался с ценным
мечом Хардуджу.
   Старый жрец смотрел на него в глубокой задумчивости.
   - Надеюсь, вы заплатили не слишком дорого, - сказал он.
   Уолли как громом поразило.
   - Именно так и случилось, - признался он. - Но как вы догадались?
   У Хонакуры был довольный вид.
   - Вы сказали, что ваш господин щедр.  Вот  я  и  догадался,  чем  он  вас
наградил.
   - Догадались?.. Но как?
   - Он - бог драгоценных камней.
   - Драгоценных камней?
   - Да, уверяю вас, - Хонакура замолчал. Вид  у  него  был  одновременно  и
озадаченный, и обеспокоенный. - Его имя обычно связывают с Богом Огня, а  не
с Богиней. Непонятно только, почему. Ведь драгоценные камни обычно находятся
в песке у Реки.
   - Там, в моем  мире,  -  сказал  Уолли,  -  мы  считаем,  что  почти  все
драгоценные камни образуются в огне, а потом вода разносит их по свету.
   - Вот как? - Жреца это заинтересовало. - Тогда все  понятно.  Обычно  его
видят в облике  маленького  мальчика.  Старатель,  который  находит  хороший
камень, всегда говорит: "Бог обронил свой зуб".
   Уолли рассмеялся и осушил бокал.
   - Хорошо сказано. И про соловья мне тоже понравилось. Вы очень  поэтичный
народ, священный. А для  чего  у  бога  этот  прутик  с  листьями?  Хонакура
рассмеялся.
   - Для вида, я полагаю, - сказал он, понизив голос. - У  богов  тоже  есть
свои маленькие слабости. Не думаю, чтобы  ему  на  самом  деле  понадобилась
памятка.
   - Что понадобилось?
   Старик опять вздохнул и покачал головой.
   - Светлейший, вы сущее дитя! Не смею усомниться в мудрости Богини,  но  я
не понимаю, неужели Она считает, что вы  сможете  здесь  выжить?  Вы  же  не
знаете вообще ничего! Памятка, она и есть памятка  -  для  памяти.  Разве  в
вашем заоблачном мире нет ораторов? У всякого оратора должен быть прутик,  с
пометками на каждом листе, чтобы не забыть сказать все то,  что  они  должны
сказать. Потом они эти листики отрывают. Очень помогает,  если  все  сделано
правильно. А как же иначе можно запомнить длинную сутру?
   - У нас есть другие способы, священный. Но что же насчет Джа?.. Как можно
освободить раба?
   Это потрясло Хонакуру больше, чем все остальное,  сегодня  услышанное.  -
Освободить раба? Нельзя.
   - То есть рабство - это на всю жизнь? - переспросил Уолли ошеломленно.  -
И выхода нет?
   Жрец покачал головой.
   - Рабу делают пометку при рождении. Если он хорошо служит своим  господам
в этой жизни, то в следующей, возможно, он родится кем-нибудь другим. Так вы
собирались эту девушку освободить?
   Уолли уже поведал старику обо всем, и отступать было поздно.
   - Если у меня и были какие-нибудь конкретные мысли, - сказал он, -  то  я
думал, что куплю ее и сделаю свободной. Она была добра ко мне. И к  тому  же
она, возможно, спасла мне жизнь, когда за мной приходила эта жрица.
   -  С  ней,  наверное,  было  чертовски  хорошо?  спросил  жрец  и  громко
захихикал. - Нет, пожалуйста, не смотрите на меня так! Я ее видел. Будь  она
свободной, женихи отдали бы за нее множество драгоценных камней,  но  вы  ее
уже купили, и теперь она - ваша рабыня.  Вы  можете  ее  подарить,  продать,
убить, но освободить - нет. Если вы, чтобы поразвлечься,  решите  пытать  ее
каленым железом, вас никто не остановит, разве, может быть, Богиня или более
сильный воин, если это заденет его чувство воинской чести. Но  скорее  всего
не заденет. Вам, Уоллисмит, следует понять, что воин  седьмого  ранга  может
делать практически все, что пожелает. Но он не  может  превратить  рабыню  в
свободную даму и не может на ней жениться. Конечно, если только  он  сам  не
пожелает стать рабом.
   Уолли угрюмо смотрел на старика.
   - Вы, я полагаю, думаете, что она - еще одно чудо?
   Жрец в задумчивости кивнул.
   - Возможно. Очень уж необычным способом она спасла вас. Вероятно,  Богиня
уже выбрала ваших помощников, и у этой девушки была какая-то маленькая роль,
кроме  той,  для  которой  она  предназначена  от  рождения.  Мы  не  должны
недооценивать радость, она - плата за то, что мы смертны!  -  Его  удивление
никак не проходило. - А в вашем заоблачном мире вы рабов освобождаете?
   - Там, откуда я пришел, вообще нет рабов, - с жаром воскликнул Уолли.
   - Мы считаем, что рабство - это отвратительно.
   - Тогда, вероятно, вы отправите ее на аукцион? - спросил жрец с  усмешкой
- Но жрица Кикарани вряд ли вернет вам ваш камень.
   На секунду ярость Шонсу вспыхнула  с  новой  силой,  но  Уолли  сумел  ее
подавить. Гнев против богов - это бессмысленно. Его провели.
   Хонакура не отрываясь смотрел на своего собеседника.
   - Позволите ли небольшой совет, светлейший? Вы знаете, что  надо  делать,
чтобы быть хорошим рабовладельцем?
   - Что? - грозно спросил воин.
   - Заставлять рабов работать изо всех сил! - Хонакура захихикал,  а  потом
громко фыркнул в восторге от собственного остроумия.

Глава 5

   На  великолепном  мраморном  крыльце  казарм  Уолли  встретил  Конингу  и
спросил, не возвращался ли Нанджи.
   - О да, светлейший,  -  ответил  тот  с  видом  человека,  который  хочет
сохранить  некую  тайну,  нечто  приятное,  способное  потерять   все   свое
очарование, если об этом рассказать.
   Уолли понял, что ему не следует суетиться, и начал  спокойно  подниматься
по огромной лестнице. Но наверху он прибавил шагу, а потом  просто  побежал.
Аккуратно ступая, он прошел через первую комнату и  остановился  у  двери  в
следующую, из-за которой доносился смех.
   Там было трое людей, сидевших на полу, на залитом солнцем ковре. Справа -
Джа в позе копенгагенской русалочки, такая же  изящная  и  желанная,  как  и
раньше - это ее смех он услышал в соседней  комнате.  С  другой  стороны  на
четвереньках стоял Нанджи, ножны его оттопырились и торчали,  как  хвост,  а
сам он напоминал собаку, которая пытается вылизывать кролика.  Роль  кролика
играл маленький улыбающийся младенец.
   Вот так эта сцена и запечатлеется в его памяти, став одним  из  множества
мгновенных воспоминаний, - ведь только в самом конце мы понимаем, что  жизнь
и состоит из таких моментальных снимков. Тут его  заметили.  Джа  поднялась,
подошла к нему и грациозным движением упала на колени, чтобы поцеловать  его
ногу. В ее движениях не было спешки, но она была уже рядом с Уолли, а Нанджи
успел только подняться на ноги и теперь  смотрел  на  них  широко  открытыми
глазами.
   - Я не знал, брать ли ребенка, мой повелитель, - пробормотал он. - Но  вы
сказали "с вещами", вот я и взял.  Кикарани  говорит,  что  если  вы  будете
против, она заберет его к себе.
   Уолли кашлянул.
   - Все правильно. Не мог бы ты найти господина Конингу и попросить уделить
мне некоторое время?
   Нанджи освободился от ребенка, который уцепился за  его  ногу,  и  быстро
вышел. Даже кончики его ушей порозовели.
   Уолли  взглянул  на  девушку,  которая  все  еще  стояла  на  коленях,  и
наклонился, чтобы поднять ее. Он улыбнулся, опять увидев эти высокие  скулы,
которые придавали ее лицу такое выражение силы, темные миндалевидные  глаза,
что так его очаровали. Она не какая-нибудь хрупкая фея -  высокая,  крепкая,
сильная, но грациозная, с крупной грудью и красивыми глазами. Она  оказалась
младше, чем он думал. Уолли бросились в глаза потрескавшиеся руки и  коротко
остриженные волосы - рабыня. Если бы у нее была возможность,  она  могла  бы
стать непревзойденной красавицей... Если у  воина  должна  быть  рабыня,  то
выбрать надо именно эту женщину.
   В тревоге она подняла глаза и взглянула ему в лицо, потом  посмотрела  на
его раны и ушибы.
   - Добро пожаловать, Джа, - сказал он. - За то время, что мы не  виделись,
у меня появилось несколько царапин. А я помню,  как  хорошо  ты  выхаживаешь
раненых воинов, вот и послал за тобой.
   - Мне принесло большую радость известие о том, что я стану вашей рабыней,
господин. - По ее лицу Уолли не мог понять, о чем она думает на самом деле.
   Малыш быстро полз к  дверям,  пытаясь  догнать  своего  нового  друга.  -
Принеси его сюда и сядь, - сказал Уолли. - Нет, в кресло. - Он сел  напротив
и принялся разглядывать ее. - Как зовут мальчика?
   - Виксини, господин. - На лице малыша чернела та же полоса раба.
   - И кто его отец?
   - Не знаю, господин, - она ничуть не смутилась.  -  Моя  хозяйка  уверяла
клеймовщика, что его отец - кузнец,  но  она  никогда  не  посылала  меня  к
кузнецам.
   - Почему? Что в кузнецах особенного?
   Такая наивность не могла не удивить ее.
   - Они обычно большие и сильные, господин. За ребенка, рожденного от  них,
можно получить хорошую цену.
   Уолли  заставил  себя  вернуться  к  прежним  мыслям.  Купить  рабыню   и
освободить ее - это одно; купить ее и  содержать  -  еще  сегодня  утром  он
решил, что это настоящее насилие. Ее близость и воспоминания о той ночи  уже
возбуждали его. Быть ее хозяином и не использовать  свою  рабыню  -  это  ее
оскорбит и, пожалуй, придется ему не по силам... как провести  собеседование
по устройству на работу с тем, кто уже является твоей собственностью?
   - Я хочу, чтобы ты была моей рабыней, Джа, - сказал он. - Но мне не нужна
несчастная рабыня. Ведь несчастные рабы плохо  выполняют  свои  обязанности.
Если ты хочешь остаться у Кикарани, пожалуйста, скажи мне. Я не  рассержусь,
я верну тебя обратно. Денег я просить не буду, так что никакие  неприятности
тебе не грозят.
   Она слегка покачала головой, и при этом вид у нее был весьма озадаченный.