несколько недель пути. Наши
листовки,  газеты, брошюры станут лгать  о невиданном  изобилии  в  Корее, в
Монголии,  Тибете. Мы мобилизуем  всех  художников,  и  они  будут  малевать
картинки мужицкого счастья в  тех краях. Мы сделаем упряжной лошадкой давнюю
мечту  русских мужиков о  волшебной стране  Беловодье. Не зря ее  искали  на
Алтае. А мы направим народ дальше: в Непал, в Лхасу, в Сикким!
     Неверящих станем принуждать к  движению  жесткой революционной властью.
Тех,  кто  агитирует против,  будем  расстреливать как  шпионов,  пособников
государств, которые сами хотят заглотнуть райские просторы.
     "Что значит болезнь, - остро переживал доктор, - куда занесло! Но какое
чувство!"
     - Управитесь ли с расстрелами?  -  обронил он. -  Поди,  всех  неглупых
придется... того...
     - Это уж заботы Пудовочкина.


     16.


     В  пяти  верстах  от  Кузнецка, на  даче  потерявшего  имение  помещика
Осокина, собралось человек двадцать кузнечан. На крыше дома и в дубовой роще
неподалеку засели наблюдатели, чтобы предупредить о приближении опасности.
     Вечерело.   Гости  сидели   в   гостиной.  Говорил  начальник   станции
Бесперстов:
     - На станции Кротовка, господа, безобразничала кучка красных.  Кассира,
понимаете,  расстреляли,  за  ним  - буфетчика.  Взялись  за  тех,  кто имел
огороды,  -  связывали,  били,  заставляли  сказать,  где  спрятаны  деньги.
Нескольких  бедняг  замордовали до  смерти.  Наконец  население сговорилось:
четверых заводил прикончили, остальных - под замок, в пустой пакгауз.
     Послали делегатов в Самару, в  совдеп: так, мол, и так,  нет  наших сил
терпеть бандитизм... Явилась в Кротовку проверка. Арестованных выпустили, но
из Кротовки удалили. Убитых красных признали  "провокаторами". Кары никто не
понес.
     - Это пока не понес, - многозначительно заметил  помещик Осокин. -  А в
недалеком будущем? Желательно бы поглядеть.
     - Говорю,  что  есть,  - возразил Бесперстов, -  о  будущем не гадаю...
Возле станции Липяги было, в селе того же названия.  Пришел  красный отряд -
убили  хозяина  постоялого двора. И давай баб, девок бесчестить. Еженощно  и
ежедневно, понимаете. До недорослей добрались. Ну, население - ходоков в
     Самару. Прибыл комиссар интеллигентного вида,  с ним дюжины две солдат.
Требует у отряда выдать наиболее отъявленных, а отряд - ни в какую! В нем
     семьдесят с лишком штыков. Тогда комиссар мобилизовал население, и
     общими  силами  рассеяли  негодяев,  несколько  попавших  в  руки  были
показательно расстреляны. Затем, правда, пришла в Липяги красная рабочая
     дружина. Священника расстреляли. Грабят. Но не насилуют!
     - Облегчение... - вздохнул Осокин.
     - Я  не разбираю вопрос о сомнительности облегчения,  -  не без чувства
обиды заявил Бесперстов, - я говорю мое мнение! Оно состоит в  том, что если
мы истребим банду Пудовочкина, есть твердая надежда  избежать многочисленных
казней. Сам я, как зачинщик, готов ответить своей головой!
     Хозяин колбасной Кумоваев обнял сидящего рядом сына, поручика:
     - Я и мой Олег объявляем о себе то же самое! С первого часа, как у меня
в  магазине  эта сволочь  убила  Гужонкова, меня всего  бьет.  Ведь это  ж я
бедолагу под  смерть  подвел!  Назвал его палачу.  Не  понимал, что  бедному
угрожает... Мне кусок в горло не идет!
     -  Очень  хорошо,  Григорий Архипович,  -  сказал  Бесперстов  с пылким
одобрением (выходило: он одобряет то, что кусок  не идет в горло Кумоваеву),
- хорошо и важно, -  продолжил он,  - что вы за самую решительную  меру! Это
многим будет в пример.
     Слова начальника  станции  подхватили купец  Усольщиков, бывший пристав
Бутуйсов, приказчик галантерейного магазина Василий Уваровский - непременный
участник всех домашних спектаклей в городе, любимец дам.
     Затем заговорил  капитан Толубинов,  потерявший  на  германском  фронте
правую  руку,  она  отнята  по  самое плечо; в теле сидят две пули.  Капитан
сообщил, что имел доверительную беседу с председателем совдепа Юсиным.
     - Одно  время на фронте  мы с ним  были  накоротке. Он  как  большевик,
господа, вы понимаете, о теперешних делах ничего определенного не сказал. Но
дал понять... Если  мы уничтожим  отряд Пудовочкина,  не тронув никого наших
местных большевиков, и  тотчас  заявим в  Москву о нашей горячей преданности
советской власти  и тому подобное, он,  Юсин, со своей  стороны,  подтвердит
нашу правоту.  И  наверняка можно будет  сказать, что карательных мер против
города  не последует.  Комиссары  - люди  практические. Поймут -  отряда  не
воскресить. Так зачем им раздувать пламя, делать врагом целый город?
     -  Вполне  справедливо!  -  поддержал  старший бухгалтер  хлеботорговой
компании Билетов. - Юсин,  господа,  -  большевик,  но я ему,  знаете, верю.
Теперь, когда нам стала известна его позиция, думаю, все точки расставлены.
     С ним в общем согласились.
     - Следовательно,  -  предложил капитан Толубинов, - перейдем  к военной
стороне дела...


     17.


     Зверянский  со  своим  постояльцем  вернулся  домой.  Доктор  узнал  от
домашних о новых злодеяниях Пудовочкина: об убийстве на рыночной
     площади десятерых подростков. Застрелены их родные, посмевшие требовать
разъяснений, куда и зачем уводят ребят.
     Доктор бегом поднялся в комнату постояльца.
     - Валерий Геннадьевич, дорогой... за эти часы бесед мы как будто пришли
к взаимопониманию, у нас одинаковые взгляды на некоторые святые вещи... Вы,
     скажу  вам прямо, мне симпатичны!  Я умоляю  вас: немедленно употребите
ваше влияние, приложите ваши недюжинные силы и остановите кровавую оргию!
     Костарев прохаживался по комнате, с интересом поглядывал на Зверянского
сквозь пенсне. Тот протягивал к нему крупные жилистые руки.
     - Поеду-ка я к моему Пудовочкину, - помолчав, сказал Костарев.
     - Поезжайте, дружочек, скорее! Сделайте святое дело!



     Доктор не лег спать, ждал возвращения постояльца. Тот приехал далеко за
полночь. Тотчас Зверянский поспешил к нему, комнату озарила свеча.
     -  Валерий  Геннадьевич,  умоляю,  не  терзайте!  Варфоломеевская  ночь
остановлена?
     Человек с бородкой утвердительно кивнул:
     - Можете не волноваться, - прилег  на канапэ. - Ну, и полюбовался же я,
Александр Романович,  на  это  творение природы!  Угодил  к  ужину.  Товарищ
Пудовочкин  прибрал  сковороду  отбивных, столько  же  жареной  рыбы,  горку
пирожков с  ливером,  обильно сдабривал  все  это  настойками  и  винами  из
погребов  сахарозаводчика.  Напоследок  съел  дюжину пирожных,  фунт конфет,
выпил графин сладкой наливки.
     - Чудесно, - вырвалось у Зверянского, - что вы сумели воздействовать на
это прожорливое кровожадное чудище!
     -  Вот  вы как  о нем! А  он  меня,  между  прочим, о вас расспрашивал.
Уважает врачей! Любит, чтобы его осматривали.
     - Да я ему стрихнину дам!
     - Ф-фу, что я  слышу и  от  кого? - нервное  породистое лицо  Костарева
исказила гримаса. - Вы же - отъявленный добряк, и вдруг эдакие  заявления. А
товарищ между  тем прислал вам подарок. - Он встал, достал из кармана пальто
бутылку:  -  Ром, настоянный на  рябине.  Большая  редкость  нынче! И это не
все... - вышел на лестницу, кликнул ординарца.
     Через несколько минут на столе появились жареные  цыплята, белый калач,
изюм, шоколад.
     -  От  него -  ни в коем  случае! -  замахал руками Зверянский.  - И вы
забыли, что сейчас же пост!
     -  О, как  вы умиляете, доктор! Ваша душа заматерела в добродетели.  Из
таких  прелестно-бесхитростных   рыцарей  получаются   отменные  портильщики
великих дел.  Вас просто необходимо расстрелять! Если я не сделаю этого,  вы
можете  погубить  исключительную возможность сыграть  против Хода Истории. С
меня надо будет тогда содрать кожу с живого, вытягивать из меня жилы...
     "Я  усугубил  его болезненное  состояние, -  подумал,  злясь  на  себя,
доктор.  - До чего же  он  мучается!  А  ведь  он только что постарался  для
людей". Зверянский попросил прощения.
     - Я вас не обижу, Валерий Геннадьевич, предложив чаю?
     Позвал горничную. Приземистая большерукая Анфиса лет под тридцать
     внесла самовар, мрачно взглянула  на постояльца, вышла, быстро и сильно
ступая. Доктор наполнил чашки чаем. Костарев молча налил рюмку рома,выпил.
     - Не могу смотреть, как вы убиваете себя.
     - Перестаньте раздражать! - желчно, грубо оборвал Костарев. - Что такое
-
     ваша заботливость обо мне? Чушь!  Ее никак  не  должно быть. Если  б вы
вправду могли сочувствовать мне, то заботились бы о том, ради чего я в любой
момент  готов отдать и свою, и  миллионы чужих  жизней. Ничего дороже  этого
явления нет и не может быть, ибо это явление есть Россия!


     18.


     "Понесла молодца лихая! - с тоской  подумал доктор. - Но ведь искренен!
Дай-ка подсажу болезного на его любимого конька..."
     -  Вот  вы   рассуждаете,   Сан-Франциско  надо   было  в  свое   время
колонизовать...
     - Продолжать с  него колонизацию, - поправил  Костарев,  - двигаться на
восток, по просторам, куда в те времена еще не добрались янки. Граница между
русской и англоговорящей Северной Америкой пролегла бы  с севера на юг через
нынешний город Денвер!
     "Милый  вы мой  Александр Македонский!" - мысленно воскликнул доктор, у
него щемило сердце.
     - Дружочек, Аттила вы мой,  -  пробормотал  он.  -  Откуда же сил  было
взять? Мы Кавказ полвека покоряли...
     -  А  вот Кавказ,  Крым  следовало оставить на  сегодня!  И без Польши,
Литвы, Финляндии  надо было обойтись. Не лезла же Англия присоединять Данию.
Энергию нужно забрасывать подальше и туда, где свободнее. Нам бы не грызться
с Турцией, а  еще при Петре  Первом -  все силы в Северную Америку! Отменить
крепостное  право  -  мужики  б  и  потекли.   Да  еще  сказку  о  заморском
чудо-счастье  распустить.  С кого  этого  б  не достало,  тех  насильственно
выселять, как делало английское правительство, когда  освобождало  земли для
нужд овцеводства.  Гнать  и подгонять. И  обещать,  обещать!  Мелкопоместные
дворяне поразорялись бы  без  рабочих  рук и сами в  Америку побежали  б.  И
хорошо - ибо все  главные нигилисты вышли из них. А так: мирная жизнь не для
вас? На Восток! Вот вам просторы - дерзайте.
     Кто  не  поедет,  а  по  лесам  станет  шататься  -  вешать! Деревня  в
назначенный срок не стронулась с места - сжечь!
     -  Да  вы  прямо  Нерон,  -  сказал  Зверянский  не  с  насмешкой,  а с
состраданием.
     - Нет. Всего лишь английский король Генрих Восьмой.
     - Да-аа-с! -  доктор глядел  на человека  в пенсне,  проливая чай и  не
замечая этого.



     Костарев  выпил рюмку, не притронулся к еде. Доктор промолчал в унынии.
Сдерживая вздох, спросил:
     - Вот вы  толкуете - все силы туда.  А  отделись они  потом от нас, как
американцы от Англии?
     - И пусть! Появилась бы большая страна - Русский Союз Губерний Америки.
Все силы  возбужденья, весь революционный элемент - там!  А в самой России -
покой, тишь.  Земли  всем вдоволь, и сидят  на  ней истинные труженики, а не
охотники пограбить. Нищеты  этой омертвелой, избенок дрянных  нет, а  только
усадьбы  да дома под тесом, под железом... о!.. Не могу  говорить  - больно!
Какую проспали игру!..
     Но и недавно была вероятность комбинаций. Отстраниться от Европы! Пусть
бы она - без  вмешательства России -  погрязла в войне. А нам - брать реванш
над  Японией.  Занять  Корею,  Монголию.  Кто  б  воспрепятствовал, кто?  Но
нашаверхушка - царь, это мелкое существо - предали интерес России, столкнули
ее с Германией. Какую за это казнь придумать? Какое проклятье?..



     В правой  руке Костарева - серебряная чайная  ложка, он взмахивает  ею.
Левая рука сжата в кулак.
     -  Вероятен  ряд комбинаций. Первая: союз Пудовочкина  с Дутовым против
большевиков. В дальнейшем -  действия  по обстоятельствам... Или: устранение
Дутова и привлечение его сил  к Пудовочкину. Отсечение от Центральной России
Урала, Туркестана, Сибири.
     Дальше  опять же  два предположительных хода.  Первый:  наступление  на
Москву для свержения большевиков.  Но как  поведет себя народ? Большевицкими
лозунгами    очарованы   многие.   Наступление   может   провалиться   из-за
противодействия  плебса. Не  лучше  ли  ход  второй? Движение в Монголию,  в
Синьцзян,  усиленная пропаганда  и  агитация  относительно земного рая  там?
Население  станет  перебегать  от  большевиков  к  нам,  и тогда  их  власть
останется лишь подтолкнуть.
     - Вы верите... - пробормотал доктор, - что вам поверят?
     -  Если  поверили  лжи  большевиков,  то  почему  не  поверят нашей? Но
нужнаужасающая  и  тем самым  обольстительная фигура  вожака  черни,  фигура
пресловутого Хама с большой буквы.
     - Помнится, - сказал Зверянский, - вы не так давно превозносили русский
народ. А сейчас допускаете о нем такое...
     -  Лишь мудро  влюбленный,  - перебил Костарев, - я  подчеркиваю  слово
"мудро"! -  лишь мудро влюбленный не боится видеть все недостатки любимого и
воздействовать на них к его пользе, жертвуя собой!
     - Вы потрясающи в вашем заблуждении, и... - доктор почесал тугую бритую
щеку, -  не  понимаю...  может, вы и  Пудовочкина  любите? Когда  вы  давеча
поехали к нему, я подумал, как вам, должно быть, противно говорить с ним, но
вы берете на себя это бремя ради населения нашего города...
     - Я  не  говорил с ним  о вашем городе!  Я  говорил  о городах Урумчи и
Хотан, о пути в Тибет. Почему вы не  поймете? Все,  что не сопоставляется  с
Ходом Истории, - пустяки для меня!
     -  Не  говорили? -  в  ужасе  прошептал Зверянский,  приподымаясь из-за
стола; его мясистая нижняя губа отвисла.


     19.


     Утром доктора позвали  к больному. "Больным" оказался начальник станции
Бесперстов. Он сидел в спальне на кровати и держал на коленях грелку. У окна
стоял капитан Толубинов; пустой правый рукав гимнастерки аккуратно
     заправлен  под  поясной  ремень.  Ростом  офицер  чуть  выше  среднего,
длиннолицый,  он  тщательно выбрит,  в  умных  глазах  -  обаяние  спокойной
твердости.
     Зверянскому  предложили   участвовать   в   заговоре.   Доктор   тотчас
согласился. Деликатно наклонив голову в его  сторону, Бесперстов обратился к
капитану:
     - Вот, казалось бы, не  был человек на войне, на медведя с рогатиной не
ходил, а в  его смелости  я  был убежден! Как  какая  несправедливость,  кто
первый на защиту слабого? Доктор Зверянский.
     -  Может,  это  не  столько смелость, -  скромно заметил  доктор,  -  а
запальчивость.  Я по моему  сыну  Юрию замечаю:  что-то  его возмутит -  как
спичка вспыхнет!
     - Сына придержите, чтобы не последовал примеру  несчастного Семенова, -
встревоженно   предупредил  Бесперстов.  -  Пусть  уж   потерпит  до  общего
выступления.
     -  Пришлите  сына  ко  мне,  -  попросил  капитан Толубинов.  -  Я  ему
разъясню...
     Зверянский  поблагодарил. Вскочив  со  стула,  возбужденно  заходил  по
комнате.
     -  Я сам, господа, едва терплю! О, первый, в кого я с радостью...  я не
боюсь это сказать -с радостью! - всажу пулю... мой постоялец комиссар! Вчера
он позволил себе такое...
     - Требовал денег? - спросил Бесперстов.
     - Что ему деньги? Тут пострашнее. Тут - философия!
     - Философия  - это хорошо, - сказал капитан тепло, как говорят вежливые
люди  о чем-то дорогом  для собеседника.  -  Плохое в другом, в  том, что мы
часто  недооцениваем противника.  Комиссары,  они  -  дошлые. А  вы - прямой
человек.  Заспорите  с  ним  по  философскому  вопросу:  ваша  ненависть   и
прорвется. Он поймет в вас врага. А нам сейчас очень пригодилось  бы  ваше с
ним приятельство.  Ведь что  сейчас  самое  страшное? Донос. В  этом  случае
комиссар мог бы проговориться вам, и мы успели бы изменить план...
     Доктор остановился, размышляя. Произнес с уважительной вескостью:
     - Вы, безусловно, правы, господин капитан!  Я  с готовностью подчиняюсь
военной дисциплине. Все, что в силах человека, будет исполнено!


     20.


     На Шестом разъезде  в  будке  путевого обходчика  собралось руководство
заговора. Выступили  Бесперстов, купец Усольщиков,  поручик  Олег  Кумоваев,
другие. Дела обстояли так.
     Мужчин,  вполне  способных  владеть оружием, включая  тех, кто  побывал
нафронте,  насчитывается  в  городе  примерно  две  тысячи.  Около  половины
согласилось участвовать в деле.
     Красногвардейцев насчитали четыреста  двадцать. У них два  станковых  и
три ручных пулемета. У многих, помимо винтовок, - револьверы, гранаты... А у
кузнечан с оружием плохо.
     Были    собраны     деньги.     Верные    машинисты,    по    поручению
Бесперстова,закупают оружие в Пензе, в Самаре, на  разных станциях. Привозят
тайком, в
     тендерах паровозов.
     Через  Кузнецк  проезжают  солдаты,  возвращающиеся  с  фронта,  охотно
продают оружие. Но капитан Толубинов настрого запретил покупать его на
     станции Кузнецк, так так это наверняка стало бы известно красным.
     Поручик Кумоваев сообщил:  в настоящий момент у заговорщиков  в наличии
чуть более  трехсот  стволов. Из них винтовок - шестьдесят  две,  охотничьих
ружей - сто три; остальное - револьверы. Еще пятьсот человек будут вооружены
только ножами, топорами, заточенными лопатами.
     Помещик Осокин высказал свое мнение:
     - Надо доставать ружья. Выступать не раньше, чем недели через две.
     Его поддержал бухгалтер Билетов:
     -  Куда,  господа,   с  револьверами  против  винтовок,   пулеметов?  Я
невоенный, но, знаете, это-то понимаю.
     -  А  между тем, господа, -  мягко, будто  соглашаясь,  сказал  капитан
Толубинов,  -  стоящая  перед  нами  задача  совершенно разрешима  при наших
возможностях.  Разумеется,  перевес красных в  огневой мощи,  в количестве и
качестве вооружения  значителен.  Но мы  не  собираемся  сражаться с  ними в
поле...
     Он  изложил  план. Красногвардейцы  расположились на постой в  ста семи
домах, в  среднем по четверо в доме. Нужно выбрать момент, когда подавляющее
большинство их  будет находиться по квартирам. Возле каждой должна оказаться
боевая  группа в шесть-семь  человек.  Другие  группы,  некоторые  числом до
десяти боевиков, займут тактически важные пункты на  площадях, перекрестках,
на крышах домов, откуда открывается большое простреливаемое пространство. По
общему сигналу, кузнечане бросятся истреблять красных.
     - Ох, и деловая голова! - воскликнул купец Усольщиков.  - Сразу  видать
героя войны! Приказывай, братец, веди нас: победим вчистую.
     Попросил внимания бывший пристав Бутуйсов:
     - Надо очень  серьезно отнестись,  господа,  к назначению руководителей
групп.  И  спешить,  спешить!  Не хочу  говорить о  предательстве  -  ну,  а
ненароком сорвется у кого с языка?
     - Вполне может иметь место-с, - подтвердил Василий Уваровский.
     - Готов хоть сегодня к восстанию! - заявил Григорий Архипович Кумоваев.
- У меня двустволочка бельгийская: триста патронов к ней зарядил картечью.
     Капитан  Толубинов,  придав  голосу приятную взволнованность, с  видом,
будто объявляет то, что имели в виду все выступавшие, сказал:
     - Лучшее время - Пасха! Через три дня.
     Собравшиеся оживленно заговорили. В самом  деле, никто не удивится, что
спозаранок будет много людей на улицах - идут в церкви. Самый удобный момент
для начала действий: семь утра. Уже разойдутся по квартирам ночные
     патрули  красных.  Часовые, которых  ставят на ночь  на  перекрестках и
площадях, покинут  посты. А до поверки, когда все  красногвардейцы повыбегут
из домов, останется еще полчаса.
     - Сигнал - набат! - уведомил поручик Кумоваев. - А чтоб по ошибке своих
не побить: все наши будут с непокрытыми головами.
     - Этого  маловато, - возразил купец  Усольщиков,  - в эдакую  минуту  и
красным будет не до шапок.
     - Хорошо, - сказал поручик, - мы еще рукава засучим по локоть!