рела.  Впервые  в
его голосе безошибочно можно было услышать напряжение.
   Мариус тоже его услышал.
   - Пока ничего, - ответил он и перестал улыбаться. -  Хочу  получить  от
каждого из них еще несколько посланий, прежде чем делать ответные шаги.
   Алессан опустил взгляд и впервые  заметил  свои  стиснутые  пальцы.  Он
разжал их и, как и можно было ожидать, запустил в волосы.
   - Но тебе все же  придется  сделать  ответный  шаг,  -  произнес  он  с
некоторым трудом.  -  Тебе  необходимо  торговать.  Пора  показать  Квилее
преимущества твоего правления. Торговля с севером - самый быстрый  способ,
не так ли? - В его тоне  прозвучало  нечто  вроде  вызова,  смешанного  со
смущением.
   - Конечно, - просто ответил Мариус. - Мне придется это  сделать.  Иначе
зачем я стал королем? Вопрос лишь в том, чтобы правильно выбрать время,  а
учитывая то, что случилось сегодня утром, мне придется поторопиться.
   Алессан кивнул, словно он уже это знал.
   - И что же ты сделаешь? - спросил он.
   - Открою перевалы для обоих. Никаких предпочтений,  никаких  пошлин  ни
для кого. Пускай Альберико и Брандин шлют  мне  любые  подарки  и  товары,
любых послов, каких  пожелают.  Торговля  с  ними  сделает  меня  истинным
королем - королем, который принесет новое процветание своему народу. И мне
надо начать побыстрее. Подозреваю, что немедленно. Мне необходимо  твердой
рукой направить Квилею на новый путь, чтобы старый забылся,  и  как  можно
скорее. Иначе я погибну, так ничего  и  не  совершив,  разве  что  проживу
несколько дольше, чем большинство Королей Года, и  жрицы  снова  придут  к
власти, быстрее, чем мои кости под землей очистятся от плоти.
   Алессан закрыл глаза. Дэвин только  сейчас  услышал  шелест  листьев  и
перекличку птиц вокруг них. Затем Алессан снова поднял  взгляд  спокойных,
широко раскрытых серых глаз на Мариуса и сказал напрямик:
   - Моя просьба: дай мне шесть месяцев и только потом решай с  торговлей.
И в течение этого времени сделай еще кое-что.
   - Само время - уже очень много, - очень  тихо  произнес  Мариус.  -  Но
договаривай. Голубок. Насчет кое-чего еще.
   - Три письма, Медведь. Мне нужно, чтобы ты послал на север три  письма.
Первое письмо: ты ответишь "да" Брандину, но с условием.  Попросишь  время
на  укрепление  своего  положения,  прежде  чем  открыть  Квилею   внешним
влияниям. Ясно дашь понять, что предпочитаешь его  Альберико  потому,  что
считаешь его сильнее и  надежнее.  Второе  письмо:  откажешься  с  большим
сожалением от предложений  Астибара.  Напишешь  Альберико,  что  испугался
угроз Брандина. Что тебе очень хотелось бы торговать с Империей Барбадиор,
но Игратянин кажется слишком могущественным, и ты не рискуешь его обидеть.
Пожелаешь Альберико всех благ. Попросишь его негласно продолжать  с  тобой
переписку. Скажешь, что будешь следить за развитием событий  на  севере  с
большим интересом. Ты еще не дал Брандину окончательного ответа  и  будешь
тянуть  с  ним,  сколько  сможешь.  Пошлешь   свои   наилучшие   пожелания
императору.
   Дэвин ничего не  понимал.  Он  снова  применил  свой  прием  той  зимы:
слушать, запоминать, а потом все обдумывать. Но глаза Мариуса ярко горели,
и на лице снова появилась холодная, пугающая улыбка.
   - А мое третье письмо? - спросил он.
   - Его ты пошлешь губернатору провинции  Сенцио.  Предложишь  немедленно
начать торговлю, никаких пошлин, право выбора лучших  товаров,  безопасные
стоянки в ваших гаванях для  их  кораблей.  Выразишь  глубокое  восхищение
отважными, независимыми жителями Сенцио, их смелостью  перед  лицом  столь
неблагоприятных обстоятельств. - Алессан сделал  паузу.  -  И  это  третье
письмо, естественно...
   - Будет перехвачено Альберико Барбадиорским. Голубок, ты понимаешь, что
затеваешь? Какая это невероятно опасная игра?
   - Погодите минуту! - внезапно вмешался Эрлейн ди Сенцио, приподнимаясь.
   - Молчать! - Алессан буквально рявкнул таким  голосом,  которого  Дэвин
никогда у него не слышал.
   Рот Эрлейна захлопнулся. Он затих, хрипло дыша, глаза его  горели,  как
угли, от гнева: он начинал понимать. Алессан даже не смотрел  на  него.  И
Мариус тоже. Они оба сидели на золотом ковре, высоко в горах, и  казалось,
забыли о существовании окружающего мира.
   - Ты ведь знаешь, правда? - сказал в конце концов Мариус.  -  Ты  точно
знаешь. - В его голосе звучало удивление.
   Алессан кивнул.
   - У меня было достаточно  времени,  чтобы  подумать  об  этом,  клянусь
Триадой. Как только будут открыты торговые пути, моя провинция  и  ее  имя
будут потеряны навсегда. Получив то, что ты можешь ему предложить, Брандин
станет на западе героем, а не  тираном.  Он  укрепится  настолько,  что  я
ничего не смогу сделать, Медведь. Твое воцарение может  погубить  меня.  И
мой дом тоже.
   - Ты жалеешь о том, что помог мне?
   Дэвин  смотрел,  как  Алессан  борется  с   этим.   Как   глубоко   под
поверхностью, которую он мог видеть и понимать, бурлят потоки  чувств.  Он
слушал и запоминал.
   - Я должен бы жалеть, -  наконец  пробормотал  Алессан.  -  В  каком-то
смысле это похоже на предательство, то, что я не жалею. Но нет, как я могу
жалеть о том, ради  чего  мы  так  много  трудились?  -  Улыбка  его  была
печальной.
   - Ты знаешь, что я люблю вас, Голубок, - сказал Мариус. - Вас обоих.
   - Знаю. Мы оба знаем.
   - Ты знаешь, что меня ждет дома.
   - Знаю. Есть основания помнить.
   Воцарилось молчание, и Дэвин почувствовал, как его охватила грусть, эхо
настроения  прошлой  ночи.   Ощущение   огромного   пространства,   всегда
разделяющего людей. Пропасти, которую необходимо перейти, даже  для  того,
чтобы просто соприкоснуться.
   И насколько же шире пропасти, разделяющие таких людей, как эти двое,  с
их долгими мечтами и бременем быть тем, кто они и  что  они.  Как  трудно,
наверное, как ужасно трудно протянуть руки через всю историю,  через  груз
ответственности и потерь.
   - Ох, Голубок, - едва слышным шепотом  произнес  Мариус  Квилейский,  -
возможно, ты был стрелой, выпущенной с белой луны восемнадцать  лет  назад
прямо мне в сердце. Я люблю  тебя,  как  собственного  сына,  Алессан  бар
Валентин. Я дам тебе шесть месяцев и напишу три письма. Зажги в память обо
мне погребальный костер, если услышишь, что я умер.
   Как ни мало Дэвин понял, прикоснувшись к самому краю, в  горле  у  него
встал комок, который трудно было проглотить. Он смотрел на этих двоих и не
мог бы ответить, кем из них восхищается больше в  этот  момент:  тем,  кто
попросил, зная, о чем просит,  или  тем,  кто  согласился,  зная,  на  что
соглашается. Но он понял, со смирением перед неизбежностью, какой  дальний
путь ему еще предстоит - возможно, он никогда его  так  и  не  пройдет,  -
прежде, чем он сможет назвать себя человеком, похожим на этих двоих.
   - Кто-нибудь из вас имеет представление о том, - нарушил  тишину  голос
Эрлейна ди Сенцио, убийственно мрачный, -  сколько  невинных  людей  будет
уничтожено из-за того, что вы задумали?
   Мариус ничего не ответил. Алессан круто обернулся к чародею.
   - А ты имеешь представление о том, насколько я  близок  к  тому,  чтобы
убить тебя за эти слова? - спросил он. Его глаза напоминали осколки серого
льда.
   Эрлейн побледнел, но не дрогнул. И не опустил глаз.
   - Я не по собственному желанию родился в такое время, и не сам  взвалил
на себя задачу его исправить, -  продолжал  Алессан  напряженным  голосом,
словно держал его в натянутой узде. - Я был младшим  ребенком.  Это  бремя
должно было стать бременем моих братьев, одного или обоих. Они  погибли  у
Дейзы.  В  числе  прочих  счастливчиков.  -  На  мгновение  в  его  голосе
прорвалась горечь.
   И снова он ее победил.
   - Я стараюсь действовать в интересах всей Ладони. Не только Тиганы и ее
потерянного имени. За это меня называли предателем  и  глупцом.  Моя  мать
из-за этого меня прокляла. От нее я это принимаю. Для нее я возьму на себя
ответственность за кровь и смерть, за разрушение того,  чем  была  Тигана,
если меня постигнет неудача. Но  ты  не  вправе  судить  меня,  Эрлейн  ди
Сенцио! Я не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне, кем или чем я  рискую.
Мне нужно, чтобы ты делал то, что я тебе говорю, и ничего больше! Если  ты
собираешься умереть рабом, то с таким же успехом можешь быть  моим  рабом,
как и чьим-то еще. Ты будешь бороться вместе со мной. По собственной  воле
или против воли ты будешь сражаться за свободу вместе со мной!
   Он замолчал. Дэвин почувствовал,  что  дрожит,  словно  небывалой  силы
гроза пронеслась в небе над горами и унеслась прочь.
   - Почему ты оставляешь его в живых? - спросил Мариус Квилейский.
   Алессан попытался взять себя в руки. Казалось, он обдумывает ответ.
   - Потому что он по-своему храбрый человек, - в конце концов ответил он.
- Потому что это правда: наш план подвергает его народ большой  опасности.
Потому что я, с его точки зрения и с моей собственной, причинил ему зло. И
потому что он мне нужен.
   Мариус покачал большой головой.
   - Плохо, когда нуждаешься в человеке.
   - Я знаю, Медведь.
   - Он может вернуться к тебе многие годы  спустя  и  попросить  тебя  об
очень большой услуге. И твое сердце не позволит тебе отказать ему.
   - Я знаю. Медведь, - сказал Алессан. Они смотрели друг другу  в  глаза,
сидя неподвижно на золотом ковре.
   Дэвин  отвернулся,  он  чувствовал  себя  посторонним  в  этом   обмене
взглядами. В тишине перевала под вершинами гор Брачио  щемяще-сладко  пели
птицы, и, глядя на юг, Дэвин увидел, как последние белые облака  в  вышине
расступились, открыв ослепительно сверкающие на солнце  снежные  пики.  Он
никогда раньше и вообразить себе не мог, что  мир  настолько  прекрасен  и
настолько полон боли.


   Когда они спустились вниз от перевала, Баэрд в одиночестве  ждал  их  в
нескольких милях южнее замка, сидя на коне среди зелени у подножий гор.
   Он широко раскрыл глаза, увидев Дэвина и  Эрлейна,  и  даже  борода  не
могла скрыть его насмешливой улыбки, когда Алессан  остановил  возле  него
коня.
   - Ты еще хуже, чем я, несмотря на все твои заверения, - сказал он.
   - Не хуже. Такой же, возможно, - грустно  ответила  Алессан  и  склонил
голову. - В конце концов, единственной причиной, по которой  ты  отказался
поехать, было нежелание оказывать на него дополнительный нажим.
   - И после того, как ты меня за это словесно выпорол, ты берешь с  собой
двух совершенно чужих людей, чтобы еще больше уменьшить нажим.  Я  остаюсь
при своем мнении: ты еще хуже, чем я.
   - Выпори меня словесно, - ответил Алессан.
   Баэрд покачал головой.
   - Как он?
   - Неплохо. Под большим  напряжением.  Дэвин  сорвал  покушение  на  его
жизнь, там, в горах.
   - Что? - Баэрд бросил быстрый взгляд на Дэвина, отметив его разорванные
рубаху и лосины, порезы и царапины.
   - Ты меня научишь пользоваться луком, - сказал  Дэвин.  -  Целее  будет
одежда.
   Баэрд улыбнулся.
   - Научу. Как только  представится  возможность.  -  Потом  его  осенила
какая-то мысль. - Покушение? - обратился он к  Алессану.  -  В  горах?  Не
может быть!
   Лицо Алессана было мрачным.
   - Боюсь, может. У нее был лунный лук с прядью его  волос.  Очевидно,  с
гор снято табу, по крайней мере ради убийства.
   Лицо Баэрда озабоченно морщилось. Несколько секунд он  молча  сидел  на
коне, потом сказал:
   - Значит, у него не было выбора. Ему необходимо действовать немедленно.
Он ответил "нет"?
   - Он ответил "да". У нас есть шесть месяцев,  и  он  пошлет  письма.  -
Алессан заколебался. - Он просил нас зажечь в память о нем костер, если он
умрет.
   Баэрд внезапно развернул коня. И  сидел,  неотрывно  глядя  куда-то  на
запад. Вечернее солнце заливало янтарным светом  вереск  и  папоротник  на
холмах.
   - Я люблю этого человека, - сказал Баэрд, все еще глядя вдаль.
   - Я знаю, - ответил Алессан. Баэрд медленно снова  повернулся  к  нему.
Они молча обменялись взглядами.
   - Сенцио? - спросил Баэрд.
   Алессан кивнул.
   - Тебе надо будет объяснить Альенор,  как  организовать  перехват.  Эти
двое поедут вместе со мной на запад. Ты с Катрианой и герцогом поедешь  на
север, а потом в Тригию. Пора пожинать  то,  что  мы  посеяли,  Баэрд.  Ты
знаешь расклад во времени не хуже меня и  поймешь,  что  делать,  пока  мы
снова не встретимся, и кого нам нужно  вызвать  с  востока.  Я  не  уверен
насчет Ровиго - оставляю это на твое усмотрение.
   - Мне не нравится, что надо ехать  по  разным  дорогам,  -  пробормотал
Баэрд.
   - Мне тоже. Если у тебя есть другой вариант, буду рад его выслушать.
   Баэрд покачал головой.
   - Что ты будешь делать?
   - Поговорю кое с кем по пути. Повидаюсь  с  матерью.  После  все  будет
зависеть от того, что я найду. Моя жатва на западе, до наступления лета.
   Баэрд мельком взглянул на Дэвина и Эрлейна.
   - Постарайся не дать причинить себе боль, - сказал он.
   Алессан пожал плечами.
   -  Она  умирает,  Баэрд.  А  я  причинил  ей  достаточно  боли  за  эти
восемнадцать лет.
   - Это не так! - неожиданно вспыхнул Баэрд. -  Ты  только  ранишь  себя,
думая так.
   Алессан вздохнул.
   - Она  умирает  в  безвестности  и  одиночестве  в  святилище  Эанны  в
провинции под названием Нижний Корте. А не во Дворце у Моря в  Тигане.  Не
говори, что ей не больно.
   - Но не ты виноват в этом! - запротестовал Баэрд.  -  Зачем  ты  это  с
собой делаешь?
   Снова пожатие плеч.
   - За эти двенадцать лет, с тех пор,  как  мы  вернулись  из  Квилеи,  я
сделал выбор. И готов признать, что другие могут не соглашаться с  ним.  -
Он бросил взгляд на Эрлейна. -  Оставь,  Баэрд.  Обещаю,  что  не  позволю
выбить себя из колеи, даже в твое  отсутствие.  Дэвин  поможет,  если  мне
понадобится помощь.
   Баэрд скривил рот под прикрытием бороды, у него был такой  вид,  словно
он хочет продолжать этот спор, но когда он  заговорил,  то  совсем  другим
голосом.
   - Значит, ты думаешь, что  время  пришло?  Думаешь,  это  действительно
может произойти теперь?
   - Я думаю, что все должно произойти этим летом или никогда.  Разве  что
кто-нибудь и правда убьет Мариуса Квилейского, и мы  вернемся  к  прежнему
состоянию, но нам уже не с кем будет работать. И это будет  означать,  что
моя мать и многие другие были правы. В этом  случае  нам  с  тобой  просто
придется плыть в гавань Кьяры, самим взять штурмом дворец и убить Брандина
Игратского,  а  потом  смотреть,  как  Ладонь  превращается   в   аванпост
Барбадиорской Империи. И чего тогда будет стоить Тигана? - Он на  какое-то
время сдержал свои чувства. Потом тихим голосом продолжал. - Мариус -  это
единственный джокер в колоде, который у нас был, единственное, чего я ждал
и что готовил все эти годы. И  он  только  что  согласился  позволить  нам
разыграть его карту так, как нам нужно. У нас  есть  шанс.  Нелишне  будет
помолиться, всем нам... в ближайшем будущем.  Мы  ждали  этого  достаточно
долго.
   Баэрд сидел совершенно неподвижно.
   - Достаточно долго, - наконец  повторил  он,  и  что-то  в  его  голосе
заставило Дэвина похолодеть. - Да осветит Эанна твой путь в  дни  Поста  и
дальше. - Он помолчал, бросил взгляд на Эрлейна. - Путь всех троих.
   Выражение лица Алессана говорило о многом.
   - И ваш путь, всех троих, - единственное, что он сказал, потом повернул
коня и тронулся в путь на запад.
   Следуя за ним, Дэвин оглянулся один раз и увидел, что Баэрд не двинулся
с места. Он сидел верхом и смотрел на них, и солнечный свет падал  на  его
волосы и бороду, снова окрасив их в тот  золотистый  цвет,  который  Дэвин
помнил с их первой встречи. Он был уже слишком  далеко,  чтобы  разглядеть
выражение его лица.
   Дэвин прощальным жестом поднял  руку,  широко  расставив  пальцы,  и  с
радостным удивлением увидел, как Эрлейн внезапно сделал то же самое.
   Баэрд высоко поднял руку, приветствуя их, потом  дернул  повод  коня  и
повернул его на север.
   Алессан скакал  ровным  галопом  к  заходящему  солнцу  и  ни  разу  не
оглянулся.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЦЕНА КРОВИ


13

   Где-то перед рассветом - Дианора не знала, который час, - она поднялась
с постели и подошла к окнам, выходящим на балкон. Она так и не  спала  всю
ночь. Как не спал и ее брат, вдали от нее, на юге: он  сражался  вместе  с
Ходоками, а потом встречал вместе  с  женщиной  начало  весны  на  вершине
холма, отвоеванного у Тьмы.
   Сама она провела эту ночь в одиночестве, лежа в  своей  постели,  и  ее
посещали призраки и воспоминания. Теперь она смотрела в холодную  тьму,  в
которой не было ни намека  на  весну  или  на  обещание  будущих  всходов.
Предутренние звезды все еще сияли, но луна уже давно  зашла.  С  моря  дул
ветер. Она едва различала флаги, развевающиеся на мачтах кораблей в гавани
у мола Прыжка за Кольцом.
   Один из этих кораблей только что приплыл из Играта.  Он  доставил  сюда
Изолу, певицу. А назад поплывет без нее.
   - Сварить кав, госпожа? - тихо спросил Шелто у нее за спиной.
   Не оборачиваясь, Дианора кивнула.
   - Пожалуйста. А потом приходи посидеть со мной, нам надо поговорить.
   Если она будет действовать  достаточно  быстро,  думала  Дианора,  если
раскрутит все, не оставив себе времени на колебания и  страх,  то  у  нее,
возможно, и получится. Иначе она пропала.
   Дианора слышала, как Шелто возится на маленькой кухне, устроенной в  ее
апартаментах. Огонь в очаге поддерживали всю ночь. Может быть, Играт и  не
соблюдал тех же весенних и  осенних  обрядов,  что  и  жители  Ладони,  но
Брандин редко препятствовал  соблюдению  местных  обычаев  и  ритуалов,  и
Дианора никогда не зажигала огня в дни Поста.  Как  и  большинство  женщин
сейшана, если на то пошло. Восточное  крыло  дворца  еще  две  ночи  будет
погружено в темноту после захода солнца.
   Она хотела выйти на балкон, но  ей  показалось,  что  слишком  холодно.
Внизу еще не было заметно никаких признаков жизни. Она подумала  о  Камене
ди Кьяре. С восходом солнца его, вероятно, выведут со сломанными костями и
оставят умирать на колесе на виду у народа. Об  этом  она  тоже  запретила
себе думать.
   - Вот кав, - сказал Шелто. - Я сделал  его  очень  крепким,  -  неловко
прибавил он.
   Тут она все же обернулась, и сердце ее защемило при виде  беспомощности
и тревоги в его взгляде. Она понимала, как его душа болела за  нее  в  эту
ночь. Бессонница оставила следы на его лице, и на ее лице  тоже,  подумала
Дианора. Она догадывалась, как выглядит в это  утро.  Она  заставила  себя
улыбнуться и взяла у него предложенную  кружку.  Ее  руке  стало  тепло  и
приятно еще до того, как она сделала первый глоток.
   Дианора села на стул у окна и  указала  Шелто  на  второй.  Он  секунду
поколебался, затем сел. Она молчала,  взвешивая  свои  слова.  И  внезапно
осознала, что не знает, как подойти к этому тонко.  Вот  тебе  и  циничная
придворная интриганка, насмешливо подумала она.
   Глубоко вздохнув, она сказала:
   - Шелто, мне нужно уйти сегодня утром на гору, одной. Я знаю,  как  это
сложно, но у меня на то свои причины, и очень важные.  Как  мы  можем  это
устроить?
   Он наморщил свой гладкий лоб. Он молчал,  и  Дианора  увидела,  что  он
думает, как ответить на ее вопрос, не  пытаясь  понять  или  осудить.  Она
опасалась другой реакции, но с опозданием осознала,  что  боялась  зря.  С
Шелто не надо было бояться.
   - Это будет зависеть от того, состоится ли сегодня бег в гору.
   Сердце ее наполнила любовь к нему. Он даже не спросил ее о причинах.
   - Почему он может не состояться? - задала Дианора глупый вопрос  и  еще
до его ответа поняла почему.
   - Камена, - сказал он. - Не  знаю,  разрешит  ли  король  устроить  эти
соревнования в день казни.  Если  они  все  же  состоятся,  вас  пригласят
посмотреть на завершение бега  из  королевского  павильона  на  лугу,  как
обычно.
   - Мне необходимо быть одной, - повторила она. - И наверху, на горе.
   - Одной, но вместе со мной, - поправил он. Это была почт