Ворон А
   Время волков


---------------------------------------------------------------
     Ворон А. Время волков: Роман. - М.: Изд-во Эксмо, 2004. -
     480 с. (Миры fantasy).
     OCR: Стас
---------------------------------------------------------------


 * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
     Зверолов

     Но две души живут во мне,
     И обе не в ладах друг с другом.
     Одна, как страсть любви, пылка
     И жадно льнет к земле всецело.
     Другая вся за облака
     Так и рванулась бы из тела.
     Иоганн Вольфганг Гете "Фауст"

     В  суровой  глубине   фиолетового  космоса,  среди   холодных  разумов,
безразличных  к  ходу  времени,  среди  звезд,  рассыпанных,  словно  брызги
расплавленного серебра, слышен  лишь  шепот  богов.  Движения  их теней едва
заметны в  мерцании тонкого пространства,  сотканного  из  света  и тьмы. Их
взгляды равнодушно скользят по искристой глади пустоты. Но там, за пустотой,
есть то, что согревает их холодные души, есть то, к чему  небезразличны даже
они: среди горящих равнин космоса, среди струящегося света и клубящейся тьмы
на лазуритовой планете бьется сердце Вселенной.
     И, проникая взглядом  сквозь пространство, сквозь  ослепительное  небо,
белые облака и лебединые стаи, боги смотрят  на  свое отражение в зеркальной
глади  озер  Медового  Острова.  Сердце Вселенной -  лишь  Остров, омываемый
морями, лишь клочок земли с горами, зелеными холмами  и серебристыми реками,
великолепными  равнинами  и топкими  болотами,  дремучими  лесами  и  синими
озерами.
     А  на  закате  Медовый Остров заливается  розовым  пламенем, и исчезает
многоцветье, и  остаются лишь два цвета:  розовый и черный.  Розовый -  цвет
неба, и озер, и рек, и полей; черный - цвет деревьев, и гор, и еще он - цвет
Хранителя  Медового Острова. Хранитель  возвышается, словно гора над землей,
травы льнут к нему, и деревья склоняют свои ветви, и  ветер ластится к ногам
его, будто котенок, и дикие  звери служат ему, и птицы.  Он - суровый воин и
могущественный маг,  он - жрец,  стоящий у алтаря Вселенной. И взгляд  его -
испепеляющий огонь, и крылья  его накрывают Остров в  своем размахе. И вздох
его  - буря, вырывающая с корнем деревья, и слезы  его  - ливень,  омывающий
землю, и улыбка его - солнце, согревающее души, и гнев его - смерть.
     Свет  надменный,  позабыв  гордыню,  послушно  склоняется  перед  своим
творцом.  А когда солнце  уступает небосвод  его Владычице,  Остров заливают
потоки лунного света. Звезды восторженно смотрят на Хранителя и послушны его
воле. И выходит Тьма,  и льнет к нему в надежде получить свою долю отцовской
ласки.
     Глава 1
     Римская Волчица
     Бесконечно долго  длится  мое  падение,  без  мыслей, без  чувств,  без
желаний. Тьма окружила меня, поглотила, затянула в скользкий туннель. Где-то
далеко ноет  тупой болью тело. Но эта боль  не доставляет  мучений, она лишь
напоминает о том, что у меня есть плоть, что я некое существо, возможно, еще
живое. Время остановилось, замерло и растворилось в небытии. Не  осталось ни
памяти, ни осознания  того,  кто я, не осталось  ничего,  кроме бесконечного
мрака.
     Внезапно  пронзительный  холод,  охвативший  мое лицо, плечи  и  грудь,
вырвал меня из  небытия.  Кто-то  щедро плеснул на меня  водой.  Ее  ледяные
соленые капли  стекали по моим щекам, попадая в рот и нос. Глаза тоже залила
вода, поэтому я  их  не открыл, а лишь настороженно прислушался к незнакомой
речи.  Чужой язык вызвал у меня беспокойство, и  я собрался с силами,  чтобы
сосредоточиться  на тех словах,  что я слышал.  Грубый, некрасивый  язык был
совершенно не похож на мой родной, певучий  и прекрасный. Он скорее  походил
на язык римлян. Римляне! Первый всплеск моей памяти. Враги! Враги, которых я
должен убивать. Я не смог вспомнить, кто  такие  римляне и за  что я их  так
ненавижу, но ощутил страх перед ними. Похоже, я попал к ним в плен. Тот, кто
послал  меня мстить, будет разочарован. И первый  яркий образ всплыл в  моей
памяти:  человек в длинном плаще. Лицо скрыто в тени капюшона, но  луч света
выхватывает  из мрака  его  глаза, они  слепят,  словно  солнце,  они  могут
уничтожить жизнь и возродить ее вн!
     овь. Глаза - словно огни во тьме. Гвидион!
     Я  закричал  и   одним  прыжком  вскочил  на  ноги,  но  пронзительная,
нестерпимая  боль  перехватила мое тело.  Я  словно лопнул  и  разлетелся на
кусочки. Едва не задохнувшись от этой боли, я на мгновение раскрыл глаза, но
увидел  лишь  стены  черного  туннеля  и  вспомнил:  Гвидион  сжег  мен"  на
жертвенном костре, теперь я мертвец.
     Мои  ноги заскользили,  и я  начал  падать  назад, ударился спиной  обо
что-то твердое, оно расступилось подо мной, и я провалился во тьму, во мрак,
в бездну собственного безумия,  в черный туннель, из  которого меня выхватил
на мгновение поток ледяной воды. Я падал бездумно и долго.
     Черный, скользкий туннель засасывал  меня, и  я, проваливаясь  в  него,
иногда  касался  его  склизких стен,  проносящихся  мимо меня с  неимоверной
скоростью.   И  тогда  я   испытывал  странную   смесь   страха   падения  и
восторженности полета. В какой-то момент я понял, что принял  обличье птицы.
Боковым зрением я видел черные перья своих крыльев. Но падение продолжалось.
Я попытался  взмахнуть крыльями, чтобы остановить  падение, но плечо рвануло
пронзительной болью.
     Небытие  растворилось  в пламени погребального  костра.  Бездумность  и
незрячесть  сменились  странными  и ужасающими  картинами.  Они  всплывали в
памяти,  медленно кружили вокруг меня, захватывали в  свой вихрь, и я не мог
понять,  вижу  ли  прерывистый  лихорадочный  сон  больного  разума  или это
реальные  воспоминания.  Но  если  это  и  были  воспоминания,  то полностью
восстановить  я  их   не  мог,  моя  память  воспроизводила  лишь  отдельные
последовательные  картины, все же остальные события покоились в непроглядной
тьме черного туннеля.
     В  одной  из  этих  картин  я  мчался верхом  на угасе  вслед уходящему
римскому войску, оставив позади верных  друзей и траурные костры. Угас,  мой
бескрылый   дракон,  не  управляемый  наездником,   сам  выбирал  дорогу   и
направление.  Меч Орну  в  моих руках  звенел  и пел; "Месть! Кровь!  Смерть
ненавистным римлянам, ненавистным, ненавистным!"
     В этой  картине меня поразило  даже не то, что я держал в  руках  чужой
меч,  а  та  ненависть,  что разрывала на  части мою плоть, одержимую жаждой
мести  и крови.  Такого дикого, безумного  чувства я  не  испытывал  никогда
прежде. Я  помню страшную, почти невыносимую  ненависть ко  всему  живому, к
гадким  теплым  телам,  мельтешащим  у  меня перед глазами.  Слабые,  жалкие
людишки,  мелкий  народец, который  склонился  ниц  перед великим  кельтским
войском, теперь осмелился подняться из грязи. Рим, словно змея, смог нанести
нам самую страшную и болезненную  рану,  какую только может получить  племя:
Рим убил Бренна, моего вождя.
     В  другой  картине  промелькнул  передо  мной  мальчишка.  Он  вынырнул
откуда-то,  посмотрел  на меня  округлившимися от ужаса  глазами  и юркнул в
сторону за мгновение до того, как угас должен был затоптать его.
     Следующее видение  - самое страшное. В нем я  врываюсь в  ряды  римлян,
круша и  разрубая все вокруг себя.  Мне удалось пробиться довольно далеко  в
глубь войска, прежде чем я почувствовал сопротивление ошарашенных врагов. Я,
Меч Орну и мой угас, - каждый из нас убивал, каждый из  нас мстил. Мы, трое,
существовали отдельно друг от  друга,  каждый сам  по себе, но все  же имели
общую  цель - мы мстили за смерть  нашего вождя Бренна.  Воспоминания мои об
этой битве смутны и  расплывчаты. Кажется, я спешился,  наверное, наполовину
преобразился в волка. В этом видении я - чудовище, раздирающее врагов своими
клыками и  когтями.  Меч  Орну - мстительная молния  разгневанных  кельтских
богов, угас Мохх - ужасный представитель вымирающих драконоконей, устроивший
себе небывалую пирушку посреди сечи.
     Потом  темный  разрыв,  отдельные видения  -  улицы разрушенного  Рима,
обугленные руины, перекошенные  ужасом лица  людей,  их предсмертные  крики,
окровавленные тела. И еще - пыльные серые дороги, по которым я бреду, волоча
по земле Меч, а понурый угас плетется сзади, жалобно сопя. И нам троим: мне.
Мечу и угасу - одинаково плохо и одиноко, мы голодные, усталые, больные.
     Сознание медленно выползало из плена  черного туннеля. Сначала я уловил
запах,  первыми всегда приходят  запахи. Острый запах морской  воды, свежего
ветра,  мокрого просмоленного дерева, человеческого пота, и множество других
подозрительных, незнакомых ароматов.
     Голой  спиной я  ощутил мокрые, неошкуренные доски, и тут же подступила
тошнота - пол подо мной качался. Я понял, что нахожусь на  корабле. От одной
этой мысли содержимое моего желудка с хлюпаньем  вырвалось наружу. Тут  же я
услышал возмущенные и насмешливые голоса и открыл глаза.
     Я  опять  был  на  корабле, самом неприютном  для  волка месте.  Второй
приступ тошноты  не  заставил  себя долго  ждать.  Тело  мое раздирала боль,
внутренности рвались наружу, в голове мутилось. Надо мной склонился человек.
Но в глазах у меня все плыло, и я не мог как следует рассмотреть его. К тому
же солнце было у него за головой, слепило меня, и он казался мне лишь черным
силуэтом на фоне ослепительно  голубого  неба. От незнакомца пахло мускатом,
морем и ароматами каких-то приправ, неизвестных мне.
     "Я  тебя съем",  - мысленно сказал я ему,  сил говорить вслух у меня не
было.
     "Дурак ты, хоть и  волк", -  прозвучал  в моей голове насмешливый голос
незнакомца.
     Он  ответил мне  на тайном языке жрецов. Был  этот  язык доступен  лишь
магам и друидам, да в той или иной степени оборотням. Я бы непременно почуял
волколака, и если мое обоняние не предупредило меня, значит, передо мной был
маг. Я дернулся, мое плечо пронзила чудовищная боль, и  я снова начал терять
сознание.
     "Гвир, дай  мне, Гвир, магическую  клятву волка, или ты умрешь от своих
страшных  ран, -  вновь прозвучал  у  меня в голове  голос незнакомца.  - Ты
умираешь, волк, а я могу отогнать смерть, излечить тебя,  если ты отдашь мне
свою волю!"
     - Никогда,  -  прошептал я  и почувствовал,  как потрескались мои губы,
когда я пошевелил ими.
     "Ты умрешь, стоит  мне приказать  моим слугам,  и  ты умрешь  страшной,
мучительной смертью!" - снова раздался голос внутри меня.
     Смерти или беспамятства  жаждал я в тот момент больше всего.  Но ни то,
ни другое  не  пришло ко мне.  Наоборот, разум погрузился в  новое  видение,
вызванное  из глубин  памяти угрозой  незнакомца  убить меня. Видение,  хуже
которого еще не доводилось мне видеть. Мой  собственный крик, полный ужаса и
страха, оглушил меня.
     Я вспомнил ощерившуюся пасть Римской Волчицы.
     Склонившийся надо  мной  человек отпрянул,  я услышал  его восклицания.
Проникнув  в мои  воспоминания, он  стонал  и  хрипел,  содрогаясь от ужаса,
вместе со мной.
     Мой   бесславный  поход  против  римлян  был  прерван  бесцеремонно   и
неожиданно той  силой,  которой  никто  не  может  противостоять.  Ночуя  за
пределами Рима под какой-то  кочкой,  я проснулся от  невероятной тяжести  в
груди. Кто-то давил на меня, душил, мешал мне дышать.
     Мой  избалованный угас  по имени Мохх имел  дурную привычку  класть мне
голову на грудь, когда я сплю. Я отчаянно боролся с его приступами нежности,
поскольку голова этого чудовища весом была почти с человека. Я открыл глаза,
намереваясь  врезать  кулаком по  нахальной морде, другого  способа  убедить
чешуйчатого наглеца что-нибудь сделать не существовало.
     Первое,  что  я увидел  над собой, это  горящие, налитые  кровью глаза.
Глаза  не драконьи - волчьи. Надо мной склонилась огромная волчица, поставив
передние лапы мне на грудь. С клыков ощерившейся волчьей морды капала мне на
лицо слюна.  Конечно, я не отношусь к тем, кого  может напугать волк, хотя в
тот  момент  я  и  находился  в человеческом обличье. Но  волчица  эта  была
огромной,  я бы даже сказал,  гигантской,  раза  в два крупнее меня.  От нее
исходил  ужасный смрад,  к тому же ее злобные глаза не предвещали мне ничего
хорошего.  И самым неприятным было  то,  что она придавила  меня  к  земле с
невероятной  силой,  и  я не  мог даже пошевелиться, казалось,  моя  грудная
клетка  вот-вот  проломится под ее  тяжестью. Волчица, не мигая, смотрела на
меня.
     - Что тебе нужно? - прохрипел я.
     - Уходи! - ответила мне Волчица низким голосом.
     - Как же я уйду, если  ты придавила меня к  земле, - сказал я абсолютно
серьезно, но мой ответ привел Волчицу в ярость.
     - Не смей со мной шутить! - взревела Волчица и вонзила мне в грудь свои
когти, прямо у моей щеки лязгнули острые, словно кинжалы, клыки.
     Я застонал, отупев от  боли, и наконец почувствовал страх. Казалось бы,
нет ничего необычного: когти, клыки, горящие глаза.  Я видел это с детства в
друзьях и врагах. Это могло напугать, но не должно было приводить в ужас.
     Однако грудь  моя холодела от страха, я задыхался  суеверным ужасом, от
которого можно было сойти с ума.
     - Кто ты? - простонал я.
     - Я - Древняя! - сказала Волчица. - Я - Древняя, я пришла сюда миллионы
лет  назад, я  родилась  вместе с этим  миром.  Я -  Волчица! Это моя земля!
Уходи! Ты, жалкий оборванец, охваченный бешенством, убирайся из моих земель!
     - А если я не уйду? - поинтересовался я из духа противоречия.
     Волчица  переступила  лапами,  поставила  одну  из них  мне  на  плечо,
раненное в битве у Апеннинских отрогов, когда погиб  Бренн. Волчица надавила
на  старую рану и начала рвать  ее когтями, причиняя мне нестерпимую боль. Я
не выдержал и завыл.
     -  Я не могу убить  тебя, но все равно заставлю уйти, - прорычала мне в
лицо Волчица.
     - Почему ты не можешь убить меня? - поинтересовался я.
     От этого  вопроса зверюга так  рассвирепела, что казалось,  сейчас  она
растерзает меня. Она довольно убедительно выдрала кусок  мяса из моего плеча
и смачно сожрала, заливая мне лицо слюной и моей собственной кровью.
     - Я  уйду,  -  охотно пообещал я, и думаю, это обещание  сопровождалось
моими рыданиями, - я выполнил свою клятву. Что же ты раньше не защищала свои
земли,  когда здесь  были наши  армии, разоряли  твои города, убивали  твоих
людей?
     -  Вы все для меня лишь дети,  жалкие игрушки, ничего не стоящие, ни на
что не годные. Мне нет дела до  городов,  мне нет  дела до людей, - ответила
Волчица.  - Мне нет дела ни до кого, но мне не нравится,  когда в моей земле
начинает властвовать другой волк.
     С этими  словами  Волчица  отрыгнула  мне  на  лицо  содержимое  своего
желудка,  среди которого  был и кусок  моего  плеча. Думаю, в тот  момент  я
потерял сознание.  Что было  дальше, я уже не  помню. Но  мое  нахождение на
корабле означало, что Волчица была достаточно убедительна, и  я  покинул  ее
землю.
     Не знаю, многое  ли из моих воспоминаний понял  склонившийся надо  мною
человек.  Теперь этот  охотник  за волчьей  волей  стоял рядом  со  мной  на
четвереньках и, обхватив голову руками, тихонько всхлипывал.
     Под  его тихие рыдания я  погрузился в сон,  а очнулся уже не  на голых
досках,  а на подстилке из соломы. Странный человек, говоривший  со мной  на
тайном  языке, сидел подле меня.  Солнце склонилось к  горизонту и больше не
слепило. Теперь  я имел  возможность как следует разглядеть  незнакомца. Это
был  крепкий  человек лет сорока  с полным лицом, мясистым носом,  небольшой
окладистой бородкой и широким лбом с глубокими залысинами. На его плечи была
накинута белая ткань, служащая ему, по-видимому, плащом, этим  он  отличался
от  остальных моряков,  обходившихся лишь набедренными повязками. Я какое-то
время  рассматривал  его,  потом  пошевелился  и  обнаружил,  что  раны  мои
перевязаны.
     "Ты не похож на римлянина", - сказал я ему на тайном языке.
     - Меня зовут Аристокл, я эллин, это мой корабль, - произнес он вслух, и
я понял  смысл его слов лишь благодаря способности к  чтению мыслей. - А как
твое имя?
     - Блейдд,  - ответил я тоже вслух  и  обнаружил, что губы  мои  смазаны
маслом.
     -  Блейдд,  если я  не  ошибаюсь,  означает  "волк"  на  языке  народа,
населяющего  край земли,  так? И судя по  твоему  внешнему виду,  ты как раз
оттуда. Я немного знаю твой язык.
     Выражение  лица  у  него стало  таким,  словно я  должен быть  потрясен
подобным знанием, но мне было  все равно. Я  с трудом понимал его мысли, мне
требовались  все  мои  силы,  чтобы сосредоточиться на их чтении.  Одно меня
радовало  -  передо  мной  не римлянин.  Но  происхождение эллинов  было мне
неведомо,  а  чужаки  никогда  не  вызывают доверия.  Мне  вовсе не казалось
замечательным,   что  какой-то   неизвестный  эллин  знает  язык  Священного
Альбиона.
     -  Итак, Блейдд  - это не имя, - продолжил Аристокл.  - Я  же не  прошу
называть  меня  человеком. Как звучит твое настоящее имя, как  назвала  тебя
мать?
     -  Я не знаю своей матери, я подкидыш. А Волком меня  зовут с  тех пор,
как я себя помню.
     - Подкидыш? - Эллин почему-то очень обрадовался. - Так я и думал, так и
думал, и это объясняет мне твое  естество.  Такие, как ты, обычно  не  знают
своих  родителей. Ну, так  выбери себе какое-нибудь имя,  придумай, наконец!
Нельзя ведь жить, называясь волком.
     Я пожал плечами. Мне всегда казалось, что жить с таким именем, в общем,
совсем  неплохо.  Но уж  коли хозяин  корабля настаивал на  другом имени,  я
выбрал:
     - Бренн! Ты можешь называть меня Бренном.
     -  Бренн?  -  он  расхохотался.  - На  твоем  языке,  похоже, все имена
обозначают  каких-нибудь  животных  или птиц. Если  мне не  изменяет память,
Бренн значит "ворон",  не так ли? Нет, такое имя мне совсем  не нравится. Не
буду лгать, я не люблю ни волков, ни воронов, а уж волк,  зовущийся вороном,
- это сущая нелепица. Такое имя подходит тебе еще меньше прежнего.
     -  Если тебе  не  нравятся ни  волки, ни вороны,  можешь звать меня как
вздумается, мне все равно, -  пробормотал я,  не понимая, чего хочет от меня
этот широколобый бородач.
     Аристокл весело посмотрел на меня и сказал:
     - Древние говорят, что имя предвещает судьбу. Верю,  что это так. Много
лет назад к моему другу  попал  один волколак откуда-то с севера.  Его звали
Залмоксис. Это имя означало на его языке - "Властелин Земли".
     "Оборотень! - Земля!" - слова, словно грохот набата, прозвучали  в моей
голове. И меня охватило  странное чувство,  будто  я вот-вот вспомню  что-то
очень  важное, что-то, произошедшее  со  мной  до  того, как я провалился  в
черный  туннель.  Это  ощущение  так  поразило меня,  что я потерял  чувство
реальности. В моей  памяти всплывали смутные образы: старый  полуразрушенный
храм  с обвитыми  плющом  воротами, потрескавшиеся  ступени,  сквозь которые
проросла трава, шуршащие под ногами сухие листья, сумрак коридоров, уходящих
в неизвестность, и пылинки, танцующие в лучах света над алтарем.
     "Оборотень! -  Земля!" - голос эхом  разносился по храму. "Оборотень! -
Земля!" - это все, что я мог вспомнить.
     - Нравится тебе такое имя? - донесся до меня голос Аристокла.
     Я вновь  обнаружил себя на корабле. Видение  растаяло, оставив  во  мне
беспокойное чувство,  будто я забыл  или  потерял  что-то  важное.  Аристокл
повторил свой вопрос. Я пожал плечами. Волки стараются сокращать свои имена,
такое длинное даже выговорить сложно,  хотя мне-то  как  раз и  не нужно его
выговаривать.
     - Я  вел  себя не слишком гостеприимно, когда  ты попал сюда, -  сказал
Аристокл. - Не  буду скрывать, что я  не  прочь получить власть над  волчьей
волей,  но навязывать тебе свои условия не буду. Тогда я  просто потерял над
собой  контроль.  Я  сожалею об  этом  и  прошу  принять от меня в  качестве
извинения приглашение продолжить путешествие вместе со мной. Ты нуждаешься в
ле