- Будет непривычно и странно,  если,  я, после стольких
лет, останусь без него. Он мой близкий друг. Если он обещает
вести себя хорошо...
     Свертальф, успевший  забраться  на  стул,  терся  об ее
бедро и мурлыкал.  Мне в голову пришла неплохая мысль. И все
же я опустил поднятую было ногу.
     - Он не способен вести себя хорошо. И он не нужен тебе.
Мы же  собираемся забыть обо всем на свете,  забыть о делах,
так ведь?  Я не буду штудировать никаких текстов,  не  стану
навещать  моих  товарищей  оборотней.  Мы  даже  не  посетим
семейство  койотов-оборотней  из  Акапулько,  тех,   которые
приглашали нас. Ты не собираешься ни заниматься колдовством,
ни посещать шабаши.  Мы с тобой будем вдвоем,  и я не  хочу,
чтобы твоя мохнатая штучка...- я моментально осекся.
     Но Джинни ничего не заметила.  Она лишь  вздохнула,  и,
кивнула, начала гладить спину коту.
     - Хорошо,  дорогой,- сказала она, и будто в ней щелчком
возродилось былое.-   Решил   напялить   семейные  кальсоны?
Наслаждайся, покуда сможешь.
     - Намерен это делать всегда,- похвастался я.
     Она вздернула голову:
     - Всегда?   -   потом   поспешно  добавила.-  Нам  пора
отправляться. Все упаковано.
     - Давай, супруга,- согласилась я.
     Она показала мне язык.
     Я погладил Свертальфа:
     - До свидания, дурачок. Надеюсь, ты не в обиде?
     Он легонько куснул мою руку и заявил,  что не согласен.
Джинни крепко обняла его,  затем схватила  меня  за  руку  и
торопливо повлекла к двери.
     Дом, в  который   нам   предстояло   потом   вернуться,
находился вблизи  университета  Трисмегиста.  Наша  квартира
была на третьем этаже.  Наша,  состоявшаяся утром,  свадьба,
была тихой  и  скромной.  Несколько  друзей в церкви,  потом
завтрак у кого-то из них дома.  А затем мы сказали  им:  "До
свидания". Нью-йорские   родственники   Джинни  и  мои  -  в
Голливуде, были  богаты.  Они  скинулись  и   подарили   нам
персидский ковер.  Подарок нас несколько потряс, но покажите
нам новобрачных, которым бы не хотелось чуть роскоши.
     Ковер лежал  на лестничной площадке,  под лучами солнца
его краски пылали.  На заднем конце  громоздился  багаж.  Мы
уютно уселись  бок  о  бок  на  подушках из полимеризованной
морской пены.  Джинни  прошептала   слова   команды.   Ковер
двинулся  так плавно,  что я не заметил,  как мы поднялись в
небо.  Ковер не обладал той скоростью, что спортивная модель
помела,  но  триста драконьих сил,  вынесли нас из города за
считанные минуты.
     Под нами   развертывались   громадные  районы  Среднего
Запада. Здесь и  там,  словно  серебрянные  ленты,  блестели
реки. Мы  неслись,  и ни ветерка не проникло сквозь защитный
экран.  Джинни выскользнула из платья. Она была одета только
солнцем.  И  теперь  я  понял  теорию  транзитного переноса.
Отсутствие чего-то имеет столь же реальное значение,  как  и
наличие.
     Мы летели на юг и купались  в  солнечном  свете.  Когда
наступили сумерки,    мы    остановились   и   поужинали   в
очаровательном ресторанчике. Это было в Озарке. Но мы решили
не останавливаться в помело-отеле. Мы полетели дальше.
     Ковер был  мягкий,  толстый,  покойный.  Я  хотел  было
поднять откидной верх,  но  Джинни  сказала,  что,  если  мы
спустимся пониже, то будет там теплее. И она была права.
     Небо было усеяно звездами.  А потом  поднялась  большая
желтая луна,  и в ее свете половина звезд исчезла.  И воздух
был наполнен шепотом,  и  внизу  была  темная  земля,  и  мы
слышали, как   поет  слитный  хор  кузнечиков.  И  все,  что
случилось дальше, нас не касается...

                              15.

     Я точно знал, куда мы направляемся. Мой фронтовой друг,
Хуан Фернандец,  нашел хорошее  применение  приобретенным  в
армии  знаниям.  Он  служил в секции пропаганды и создал там
немало превосходных сценариев.  Теперь  он  готовил  уже  не
посылаемые  на  врага  кошмары,  а  сонные  серии.  Передачи
пользовались  популярностью,  и  заказчики   платили   Хуану
соответственно.  По сути,  все любили Хуана, если не считать
псианалитиков.  Теперь, когда научные исследования привели к
созданию  эффективной  противомагнитной  техники,  псианализ
устарел. Хуан в прошлом году соорудил в стране своих предков
дачный  домик.  Домик  был выстроен почти на самом побережье
Соноры -  это  одно  из  наиболее  красивых  мест  Мидгарда.
Фернандец пригласил  меня  сюда  на  медовый  месяц,  и мы с
Джинни подгадали соответственно под этот срок нашу свадьбу.
     В полдень следующего дня мы пошли на посадку. К западу,
голубым и   белым   огнем,   играл   калифорнийский   залив.
Продолженная прибоем   широкая  полоса  песчаного  пляжа,  и
громоздящийся  ярус  за  ярусом  утесы,  и,   наконец,   вся
развертывающаяся к востоку страна - сухая, внушающая страх и
застывшая. А вознесенный  над  берегом  домик,  был  окружен
зеленью.
     Джинни захлопала в ладоши:
     - О, я бы никогда не поверила, что такое возможно.
     - Вы,  жители восточных штатов,  не знаете,  как велика
страна,- я был полон самодовольства.
     Она заслонилась от слепящего света солнца, указала:
     - А что там такое?
     Мой взгляд не  мог  оторваться  от  ее  рук,  я  просто
вспомнил. Над  утесами,  примерно  в миле к северу от нашего
домика и   на    несколько    футов    выше,    громоздились
полуосыпавшиеся стены, окруженные грудами камней. В северном
углу, хмуро  встречала  ветер,  торчащая  обломанным  зубом,
башня.
     - Ла Форталеза,- сказал  я.-  Построенная  испанцами  в
Семнадцатом веке.  Какого-то  дона осенила идея разбогатеть,
разрабатывая этот  край.  Он  воздвиг   замок   в   качестве
опорного пункта и резиденции. Привез жену из Испании. Но все
пошло плохо, и замок вскоре оказался покинутым.
     - Давай мы его обследуем?
     - Хорошо, если тебе хочеться.
     Джинни положила руку мне на плечо:
     - Стив,  почему  у  них  все  пошло   плохо?   Что   им
противодействовало?
     - О...  ничего. Я не особенно интересовался Форталезой.
Даже будучи   человеком,  даже  днем  я  ощущаю  там  что-то
враждебное. Однажды,  приняв волчий облик, я отправился туда
после наступления  темноты и...  это было омерзительно.  Это
ощущалось не столько физически, сколько... А, будет об этом.
     - Испанцы  в  те  времена обращали туземцев в рабство,-
сказала она  задумчиво,-  не  так  ли?   Вообрази,   сколько
человеческих смертей   повидал  этот  замок.  И  эти  смерти
оставили на нем свой след.  Да,  вероятно.  Но, черт возьми,
это было   давным-давно.   Мы   осмотрим  его.  Руины  очень
живописны, и выглядят они отсюда потрясающе.
     - Если тебя действительно беспокоят приведения...
     - Дорогая, забудем об этом! Я не подвержен суевериям!
     И мы поселились в этом домике и действительно забыли об
этом.
     Дом был  построен под монастырь.  Белые стены и красная
черепичная крыша,  и был окружен двором,  где  весело  играл
фонтан. Кроме  того,  вокруг располагался также сад.  Зелень
травы и листьев,  красный,  белый,  пурпурный,  золотой узор
цветочных клумб,  завершал красоту дома.  Мы были совершенно
одни.  Почва была насыщена и Землей и Водой, следовательно в
уходе не    нуждалась.    Две    другие    стихийные    силы
кондиционировали в доме воздух. Кроме того, чистота там тоже
поддерживалась волшебными    силами    (дорогостоящее    это
удовольствие - заклинание чистоты).
     Поскольку Джинна    временно   выбыла   из   магической
деятельности, она  приготовила  завтрак  по-мексикански   из
привезенных нам  припасов.  Она  была  так  же  прелестна  в
шортах, лифчике и переднике с  оборочками,  что  у  меня  не
хватило духу  вылезти  с  предложениями поучить ее готовить.
Джинни громко крикнула от  восторга,  когда  грязная  посуда
сама полетела на кухню.  Она даже пошла за ней следом,  если
какая-нибудь из тарелок вдруг захочет упасть вместо воды  на
пол.
     - Это  самая  современная  посудомойка,  о  которой   я
когда-либо слышала,- воскликнула Джинни.
     Во второй половине дня  у  нас  было  много  свободного
времени, и  мы  отправились купаться в прибое.  Когда солнце
село, мы  вскарабкались  по   желтой   скале   обратно.   Мы
проголодались, и я поджарил на углях бифштексы.  Мы молчали.
Потом мы ушли в  патио,  и  оттуда  любовались  на  море.  И
следили на сбитых из досок стульях,  и держались за руки,  и
звезды высыпали на небе, чтобы приветствовать нас.
     - Давай,  когда  взойдет  луна,  сменим кожу на шкуру и
чуть порезвимся,-   предложил    я.-    Из    тебя    выйдет
очаровательная волчица. Я бы, гм... ну, неважно!
     Она покачала головой:
     - Я не смогу, Стив, дорогой.
     - Ты наверняка сможешь. Конечно, понадобиться пустить в
ход волшебство, но...
     - В том-то и дело.  У тебя человеко-волчьи  гены.  Все,
что тебе  нужно для изменения - это поляризованный свет.  Но
для меня изменение означает большую трансформацию,  и...  Не
знаю. Я чувствую,  что не смогу этого сделать. Даже не смогу
вспомнить формулы.  Вообще ничего не смогу  вспомнить.  Все,
что я знала, смешалось и улетучилось даже в большей степени,
чем я ожидала.  Мне придется заново пройти курс обучения  по
самым элементарным  вещам.  А сейчас...  меня может изменить
только профессионал.
     Я вздохнул.  Ведь  я  надеялся,  что  мы  превратимся в
волков. Нельзя по-настоящему узнать  мир,  если  пользуешься
только человеческим чувствами и разумом. Если не используешь
ощущения, присущие зверям.  А ведь Джинни, разумеется, часть
этого мира...
     - О'кей,- сказала я.- Тогда  позднее,  когда  ты  снова
станешь специалистом.
     - Конечно.  Мне очень жаль, дорогой. Но, если ты хочешь
пробежаться в волчьем облике сам - беги.
     - Без тебя, нет.
     Она тихо рассмеялась:
     - А вдруг у тебя появятся блохи?
     Она наклонилась, чтобы укусить меня за ухо.
     И тут мы услышали шаги.
     Я вскочил на ноги.  То, что я бормотал при этом, особым
гостеприимством не отличалось. Под бархатным небом, по змеей
уходящей вглубь страны тропинке, к нам приближалась какая-то
тень.
     "Что за  черт,-  подумал  я.-  Кто-то  из расположенной
отсюда в десяти милях деревни? Но..."
     Когда я  человек,  мой  нос  очень нечуток,  по моим же
волчьим стандартам, по запах, который я вдруг уловил, мне не
понравился. Не то, чтобы это был неприятный запах. Наоборот,
от острого  аромата,  полускрытое  сумерками   лицо   Джинни
сделалось еще прекрасное. И все же что-то во мне противилось.
     Я шагнул навстречу входившему в наше патио  незнакомцу.
Он был среднего для мексиканца роста,  то есть ниже меня. Он
двигался так грациозно,  производя шума меньше,  чем струйка
дыма, что я подумал,  не кугуар-оборотень ли он.  Его гибкое
тело было облачено в безукоризненно белый костюм.  Сверху  -
темная накидка.  Лицо  затемнено  широкополой шляпой.  Затем
пришелец снял шляпу и поклонился,  лицо его оказалось в луче
падающего из окна света.
     Я никогда еще не  встречал  такого  красивого  мужчину.
Высокие скулы, греческий нос, заостренный подбородок, широко
расставленные с  зеленоватым  оттенком  глаза,   в   которых
прыгали золотые искры. Кожа белее кожи моей жены, и гладкие,
светлые, пепельного  оттенка  волосы.  Я  усомнился  в  том,
мексиканец ли  он.  Скорее  последний  представитель некогда
существовавшей, а теперь начисто забытой расы.
     - Буэнос  ночес,  сеньор,- грубовато сказал я.- Пардон,
перо но хабламос эспаньол.- это было не  совсем  правда,  но
мне не хотелось разводить вежливую болтовню.
     Я не мог сказать,  был ли ответивший мне голос  тенором
или контральто,  но, в любом случае, в нем звучала музыка: -
     Поверьте мне,  добрый сэр,  я владею всеми, которые мне
могут понадобиться,  языками.  Молю простить меня, но увидев
издали,  что  дом  освещен,  я   взял   на   себя   смелость
предположить,  что вернулся его хозяин.  И я решил навестить
его, дабы по-соседски поприветствовать.
     Выговор был  столь же архаичен,  как и построение фраз.
Гласные, например,  звучали по-шведски,  хотя в предложениях
отсутствовал присущий шведскому ритм.  Сейчас, однако, я был
удивлен самими сказанными словами:
     - По-соседски?
     - Обстоятельства сложились  так,  что  мы  -  я  и  моя
сестра - живем в том древнем замке.
     - Что? Но...- я остановился.
     Фернандец не  упоминал  ни о чем подобном,  но с другой
стороны, он и сам не был здесь уже много месяцев.  Он  купил
несколько акров   у  мексиканского  правительства,  которому
принадлежали и Форталезе и окружающие земли.
     - Вы приобрели этот замок?
     - Несколько  комнат  замка   обеспечили   нам   вполне
комфортабельное существование,   сэр,-  уклонился  он.-  Мое
скромное имя - Амарис Маледикто.  Рот, так четко очерченный,
что  было  трудно  заметить,  как  полные губы искривились в
улыбке.  Если бы не запах,  бьющий мне в ноздри,  я  был  бы
окончательно покорен.
     - Вы и ваша леди являетесь гостями синьора Фернандеца?
Добро пожаловать.
     - Мы временно поселились в этом доме,- Джинни говорила
как-то по-детски, заикаясь.
     Я бросил на нее украдкой взгляд и в желтом,   падающем
из окна  свете,  увидел,  что  глаза  ее блестят,  и что она
пристально смотрит ему в глаза:
     - Нас...  Нас зовут Вирджиния...  Стивен и Вирджиния...
Матучек.
     С каким-то  холодным  недоумением,   я  подумал,   что
новобрачным почему-то  кажется,   что,   если  они   теперь
именуются "миссис",  то это должно производить впечатление.
"Миссис такая-то...", и с этой уверенности их не сдвинешь.
     - Это  очень  мило  с вашей стороны,  что вы навестили
нас... Пешком в такую даль.  Ваша... ваш9а сестра, она тоже
придет?
     - Нет,- сказал Маледикто.- И,  честно говоря, как бы то
ни  было  приятно  ваше  общество,  весьма вероятно,  что ее
уязвило бы зрелище такой красоты,  как  ваша.  ваша  красота
породила бы у нее тоску и зависть.
     Ночь была наполнена ароматами цветов. Над головой, над
вершинами острых  утесов,  сверкали  звезды,  внизу  шумело,
окутанное туманом,  громадное море.  И как ни странно,  речь
Меледикто  не  казалась  ни  дерзкой,  ни надуманной.  В его
словах  не  было  ничего,   кроме   абсолютной   правды.   В
полусумраке,  сгустившемся над патио,  я увидел,  что Джинни
залилась румянцем. Она отвела глаза от Мелидикто. Ее ресницы
затрепетали, словно птичьи крылья,  и она смущенно ответила:
     - Вы так добры...  Да...  Не  присядите  ли?  Он  снова
     поклонился и мягко опустился на стул. Словно
вода перелилась.
     Я дернул Джинни  за  рукав,   подтолкнул  ее  к  дому.
Зашипел с яростью:
     - Чем, черт побери, ты думаешь? Теперь мы не избавимся
от этого типа на протяжении часа!
     Она стряхнула мою руку с гневным жестом,  которого я не
помнил со времен нашей последней ссоры.
     - Не хотите ли чуть  коньяку,   синьор  Маледикто?   -
сказала она.    Джинни   улыбнулась  ему  своей  лучезарной
улыбкой: медленно и доверительно.- Я  принесу.   И,   может
быть, сигару? У Стива - "Префектос".
     Я сидел,  пока  она  суетилась  внутри  дома.  Какое-то
мгновение я был  слишком  разъярен,  чтобы  выговорить  хоть
слово.
     Заговорил Маледикто:
     - Очаровательная  девушка,   сэр.   В  высшей  степени
восхитительное создание.
     - Она моя жена,- загремел я.- Мы приехали сюда,  чтобы
в одиночестве провести наш медовый месяц...
     - О6  не  подозревайте  меня,-  его   довольный   смех
смешался, казалось, с бормотанием моря.
     Он сидел в тени,  и я мог разглядеть  только  неясные,
расплывчатые очертания - черное и белое.
     - Я все понимаю,  и  не  осмеливаюсь  испытывать  ваше
терпение. Не исключено, что позже, когда вы познакомитесь с
моей сестрой, вам доставит удовольствие...
     - Я не играю в бридж.
     - Бридж? А, верно, вспомнил. Это новая карточная игра,
- он  изобразил  рукой  гипнотический знак отрицания.- Нет,
сэр, мы ни других,  ни себя не должны заставлять делать то,
чего они не хотят.  Например,  мы не можем прийти с визитом
туда, где  существует  некто,   желающий,   пусть  даже   и
невысказанно, нашего появления.  Кроме того...  как смог бы
человек, поселившийся в таком жилище, как наше, узнать что-
либо, кроме того, что у него появились соседи? И теперь я не
в   силах   ответить  на  вежливое  приглашение  вашей  леди
неблагодарным отказом.  Нет,  сэр,  это продлится всего лишь
очень немного.
     Что ж, как всегда, вежливость смягчает гнев. Маледикто
мне по-прежнему не нравился,  но теперь я мог анализировать
свои мотивы,   и  моя  враждебность  по  отношению  к нему,
уменьшилась. Ярость  превратилась  в   какое-то   громадное
неприятное, этого  третьего лишнего.  Что-то,  исходящее от
него, возможно,  его духи,  заставили  меня  желать  Джинни
более, чем когда-либо прежде.
     Но ярость вновь вспыхнула,   когда  принесшая  коньяке
Джинни начала  вертеться вокруг него.  Она щебетала слишком
громко и слишком много смеялась,  и,   наконец,   принялась
настойчиво зазывать  его  к  нам  завтра обедать.  Я угрюмо
прислушивался к их беседе.  Он говорил гладко,   вкрадчиво,
остроумно, но  ни разу не ответил прямо на касающиеся лично
вопросы. Я сидел и репетировал,  что я выскажу,   когда  он
уберется.
     Наконец он поднялся:
     - Не смею больше задерживать вас.  Кроме того,  дорога
на Форталезу  проходит  по  скалам,   а  я  знаком  с   ней
недостаточно хорошо. Так, чтобы не сбиться с пути, придется
идти немедленно.
     - О,  но это может быть опасно,- Джинни повернулась ко
мне.- Ты должен проводить его. Проводи его до дому.
     - Не осмелюсь позволить  себе  доставить  вам  подобное
затруднение,- возразил Маледикто.
     - Это минимум того,  что мы можем для  вас  сделать.  Я
настаиваю, Амарис. Это не займет у тебя много времени, Стив.
Ты говорил, что тебе хочеться пробежаться в лунном свете, и,
глянь -0 луна почти поднялась.
     - О'кей,  o'кей!  - гавкнул я так нелюбезно, как только
возможно.
     Действительно, на обратном пути я смогу превратиться в
волка и несколько сбить свою злость.  Если же я попытаюсь с
нею спорить сейчас,  выскажу все, что чувствую, наша вторая
часть ночи будет... Это будет не ссора, а Армагеддон.
     - Пойдемте.
     Он поцеловал ей руку.  Она попрощалась  таким  нежным,
таким дрожащим   голосом,   словно  влюбленная  первый  раз
школьница.
     У него  был  фонарик.   Он  бросал маленькую прыгающую
лужицу света,  выхватывая из сгущающейся перед нами темноты
то камни,   то кучно растущие побеги полыни.  Лунное зарево
над восточным кряжем разгоралось все ярче.  Я почувствовал,
как зазвенели   мои  нервы.   Какое-то  время  мы  наискось
поднимались по склону.  Тишину нарушало  лишь  посрипывание
наших туфель.
     - Вы не побеспокоились взять с собой светильник, сэр, -
сказал наконец Маледикто.
     Я хмыкнул.  С какой стати говорить  ему  о  колдовском
зрении. Я  так  же  ничего  не  сказал  ему  о  том,  что я
волк-оборотень, которому,  чтобы  переменить  обличие,   не
нужно иметь фонарик.
     - Итак,  вам придется взять  мой,-  продолжал  он,-  в
противном случае путь может оказаться чреватым опасностями.
     Это-то я знал.  Обычный человек был бы как  слепой  на
этой тропе  -  даже  при  ярком  лунном свете.  Тропа почти
стерлась, разглядеть ее было трудно, и все вокруг сделалось
искривленным и  заполненным  тенями.  Если человек потеряет
голову, он будет плутать,   сбившись  с  пути,   до  самого
рассвета. Или, скорее всего, свалится в пропасть и разобьет
череп.
     - Я   зайду   за   вами   завтра  вечером,-  Маледикто
удовлетворенно вздохнул.- Ах,  сэр, ваше прибытие сюда - это
такое  редкое  счастье.  Новобрачные  так   же   переполнены
любовью,  а Сибелита томилась,  пылая, столь же долго, как и
Амарис.
     - Ваша сестра? - спросил я.
     - Да. Не хотите ли, если вас не затруднит, встретиться
с нею этой ночной порой?
     - Нет.
     Снова воцарилась т