как мыслил себе жить. На это никто, наверное, не смог бы
ответить, даже он сам. Между тем Леонид, стремясь уклониться от выполнения
своих обязанностей в отношении семьи, готов был на все: уйти на дно,
потерять имя, стать бродягой, утратить в конце концов всякое право
называться человеком.
   Из Павлодара он скрылся, как вор, не уволившись с работы и не взяв
паспорта. Скитался по деревням. Выдавал себя за мастера по ремонту швейных
машин. Ходил по домам, предлагал свои услуги. Если неисправность была
незначительной, он налаживал машину и брал соответствующую плату. Если же
повреждение устранить не удавалось, он ссылался на нехватку запасных
частей и уходил не солоно хлебавши.
   Шло время. Осточертела бродячая жизнь. Наконец, накопив немного денег,
он решил осесть в одном колхозе.
   Тут-то и оформилась у него "идея", как избавиться от алиментов.
   Это оказалось "совсем просто". Надо умереть. А если не умереть, то
сделать так, чтобы Ксения поверила, что он умер. Тогда она перестанет
разыскивать его, посылать по месту работы исполнительные листы.
   И вот разыгрывается гнуснейшая инсценировка. Изготавливается самый
настоящий гроб. Леонид ложится в этот гроб. Его обкладывают цветами и
фотографируют.
   Так было изготовлено "доказательство" смерти Леонида.
   Фотографию он, за подписью своего приятеля, отослал Ксении.
   Так человек опустился вниз еще на одну ступеньку. Он терял последнее,
что у него было. Он думал, что это только фотография изображает его
мертвым, по он уже и на самом деле был мертв. Человек исчез. Осталась
ходячая двуногая копия, жаждущая водки, чтобы забыться. Ничего у него яе
было: ни дома, ни семьи, ни привязанности, ни чувства.
   А фотография сделала свое дело. Дошло письмо до Ксении, которая все еще
помнила прежнего Леонида. Помнила, любила его. Ждала, что одумается
человек, вернется.
   После получения фотографин ждать стало некого. Ничто больше не
удерживало Ксению в селе. Вместе с дочкои Аллочкой она уехала из колхоза,
где все ей напоминало о Леониде, о былом счастье.
   А Леонид тем временем перебрался в Семипалатинск. Он добился наконец
своего. Его оставили в покое. Никто не разыскивал его, не узнавал его
адреса и места работы, никто не слал вслед исполнительного листа.
   Наступила спокойная жизнь. Спокойствие это, правда, смахивало на
могилу. Ну что ж, сам в нее залез. Он сменил одну, другую работу. Будто
следы заметал. По привычке.
   Жил то в общежитии, то снимал угол. По вечерам идти было некуда.
Валялся на конке, тупо смотрел в потолок. Если были деньги, шел в
ресторан. Там спрашивал кое-какую закуску и обязательно стаканчик водки.
Сидел часами, слушал ресторанный шум. Медленно пьянел. Только бы не быть
одному.
   Он стал угрюмым, неразговорчивым. Косился на асе исподлобья,
подозрительно. Только хмель иногда развязывал ему язык. Случайному
собутыльнику начинал вдруг слезливо жаловаться на свою участь.
   - Моя спутница - печаль и тоска по семье, - говорил он, заглядывая в
чьи-нибудь равнодушные глаза.
   - А душа нараспашку. Я проклял день своего рождения и другого не
признаю. Я - случайная жертва злой судьбы. Кто может это понять? Никто! И
не лезьте мне в душу.
   Впрочем, никто в душу к нему и не лез. Пьяные излияния его выслушивали
нехотя и старались побыстрее отделаться.
   Кое-кто, однако, им все же заинтересовался. Официантка этого же
ресторана остановилась однажды возле него.
   - Жаль мне вас, - сказала она соболезнующе. - Вижу, тоскует человек. И
угла, наверное, теплого нет?
   - Нет, - с готовностью подтвердил Леонид. - Нету теплого утла.
   - Ну, так чего ж? Зашли бы, - она улыбнулась. - Может быть,у меня вам
понравится.
   На следующий день Леонид разыскал на окраине большой дом с садом.
Официантка жила вдвоем со взрослой дочкой. Квартира, правда, была какая-то
странная. Не квартира, а скорее притон. Чуть ли не каждый вечер сюда
приходили молодые люди проводить время. Время проводили весело. Пили,
закусывали, веселились. Леонид сначала молча таращил глаза - удивлялся. Из
разговоров гостей он довольно быстро понял, что почти никто из них нигде
не работает. А деньги у "гостей" были.
   - Леня, котик, не тоскуй, - хозяйкина дочь садилась ему на колени,
закуривала сигарету, тонкой струйкой выпускала изо рта дым, щурилась. -
Чего скучаешь? С нами ведь не плохо. Правда? - Она прижималась к нему,
начинала целовать в губы, обжигая дыханием.
   Леонид первое время с опаской оглядывался, но потом понял, что тут друг
на друга никто не обращал никакого внимания. Хозяйка смотрела на дочку
благосклонно, одобрительно кивала головой. Та лениво подымалась, тащила
Леонида за собой в соседнюю полутемную комнату...
   Через несколько дней он обнаружил, что у него. в карманах нет ни
копейки. Такая неприятность!
   Несколько дней хозяйка терпела, хоть и хмурилась, но в один из вечеров,
когда опять собралась вся компания, она, глядя в упор на Леонида, который,
опрокинув рюмку водки в рот, потянулся вилкой к закуске, нежно сказала:
   - Пьешь, котик? Закусываешь? А вкладывать в общий котел - не
вкладываешь? Любишь, значит, на чужой счетЛеонид побагровел:
   - У меня эти самые проклятые кончились...
   Хозяйка засмеялась.
   - Косолапый, - крикнула она. - Тут у нас один из детского сада
затесался. Расскажи ему, где можно достать радужные бумажки...
   - Кому объяснить? Вот этому? - Широкоплечий чернявый детина с зажатой в
углу рта сигаретой подошел поближе и начал пристально рассматривать
Леонида. - А сам нс знаешь?
   Леонид отрицательно помотал головой.
   - Да ну? А что такое бензосварка знаешь? С механизмами обращаться
умеешь?
   - Умею. Швейные машины чинил.
   Чернявый захохотал:
   - Вот видишь! Значит, дело пойдет. От швейной машины до сейфа - одни
шаг.
   Леонид оторопел.
   - Какой шаг? Какой сейф?
   - Очень простой. Берешь бензосварку и режешь. Взрезал сейф, а
там-деньги. Что и требовалось. А с этими бумаженциями в руках ты будешь
иметь все, что надо.
   Будь уверен, - он подмигнул Леониду и погладил одну из девушек по голой
спине. - Смекаешь?
   - Смекаю, - еле ворочая языком, проговорил Леонид.
   - Хорошо. Значит, по рукам?
   - Нет, - отрицательно покачал головой Леонид. - Я в крайнем случае
копейки на панели просить буду, а с бензосваркой - мне не с руки. Это дело
сложное...
   Он не договорил. Чернявый развернулся и влепил ему такую затрещину, что
Леонид полетел на пол.
   Когда Леонид поднялся, детина нанес ему еще один удар в лицо. Потом еще.
   - Это тебе пломба, - наконец прохрипел он. - Чтоб рот тебе запечатать.
Чтоб- ни гу-гу. Понял? Л теперь убирайся.
   Леонида выставили из дома.
   Еще одна ступенька вниз. Сколько их было? Разве сосчитаешь... Не все ли
равно? Он теперь был словно во сне.
   Работать? Работать он уже не хотел. Жить было негде.
   Как-то сами собой вспомнились слова, сказанные им чернявому: "...я в
крайнем случае копейки на панели просить буду...."
   А что, если и в самом деле? В случае чего и контуженность изобразить
можно. Л народ у нас добрый. Подадут.
   И Леонид начал попрошайничать. Невероятно, но факт: еще не старый,
совершенно здоровый мужчина обращался к своим соотечественникам с
протянутой рукой. Он просил "помочь". Но разве он действительно нуждался в
помощи? Нет. Он просил, потому что сам, своими руками довел себя до
полного разложения.
   У него была семья, но он ее бросил. У него был дом, но он бежал оттуда.
Он мог работать, но он спутался с преступниками, соблазненный "сладкой"
жизнью. Ему бы хотелось жить так, как жили, они, не трудясь. Но его лишь
пугала перспектива расплаты. Воли к труду не было. Идти на прямое
нарушение закона он боялся, заняться открытым грабежом было слишком
опасно. И он выбрал среднее - начал обирать людей с их согласия,
выпрашивая трудовые деньги и тут же пропивая их.
   Все в его жизни, с тех пор, как он ушел от жены, было обманом. Теперь
обман сгустился до предела, и каждый шаг Леонида был пропитан ложью. Он
был еще не стар, но теперь нарочно оброс щетиной, чтобы придать себе вид
пожилого и изможденного страдальца. Он был совершенно здоров, но двигался
и говорил так, словно был тяжко болен: Выпрашивая у людей деньги, он
говорил, что они нужны ему на еду, потому что он голоден. Но едва собрав
какую-то сумму, он тут же пропивал ее. Без водки он теперь жить уже не мог.
   Так проходили дни. Однажды его вновь потянуло на окраину, в дом,
окруженный садом, захотелось опять увидеть разбитную официантку и ее
дочку, услышать тягучую изломанную музыку, которой развлекались чернявый и
его собутыльники.
   Он пошел. Пришел на знакомую улицу и долго стучал в ворота. Дом за
воротами молчал. Никто не отозвался на его стук. Наконец из соседней
калитки вышла женщина и сказала, чтобы он перестал стучать. Официантка
Муся и ее дочь арестованы.
   Леонид бросился прочь.
   Теперь по пятам за ним ходил страх. Он боялся, что следствие, занявшись
теплой компанией, начнет выяснять круг знакомых хозяйки дома. Решил на
всякий случай уехать. Но пока медлил. И опять толкался по улицам, клянчил
у прохожих деньги. Вечером, как всегда, напился в подвале и заснул. Ему
приснилась Ксения. Она держала за руку девочку. Та смотрела на него и
говорила: "Папа".
   Проснулся он в слезах. Сердце щемило. Подвал был похож на могильный
склеп.
   Наутро он уехал из Семипалатинска.
   ... Моросит дождь. На мокром, грязном тротуаре у гастронома сидит
человек. Лицо заросло щетиной. В замасленную кепку с оторванным козырьком
с глухим звоном падает мелочь.
   Подходит лейтенант милиции.
   - Гражданин, попрошайничать нельзя, - говорит он. - Идите домой.
   Заросший щетиной человек молча приподнимается, начинает суетливо
выгребать из кепки монеты.
   Участковый проходит дальше. Бродяга настороженно следит за ним взглядом
и опять принимается за свое.
   - Братишка, не обойди контуженного, - обращается он к молодому
человеку, который спешит куда-то быстрой деловой походкой.
   Молодой человек, бросив короткий взгляд на сидящего, молча идет дальше.
   - У, стерва! - несется ему вслед. - Пожалел копеечку...
   Участковый решительно подходит к бродяге:
   - Пройдемте со мной!
   Тот молчит.
   - И чего привязались к человеку, - вмешивается какая-то сердобольная
женщина. - Хулиганов так не замечают...
   - Нашла за кого заступаться, - говорит другая, - да он каждую копейку в
глотку заливает.
   Бродяга оглядывается мутными глазами, видно, ища сочувствия.
   - Не тронь! - вдруг с надрывом кричит он. - Я контуженый!
   Он немного приподнимается и тут же падает на асфальт.
   Судорожно задергались руки, голова, ноги. На губах показалась пена.
   Остановился прохожий, другой, третий. Люди возмущаются:
   - Не троньте инвалида!
   - Если вы в форме, так думаете, вам все позволено!
   - Оставьте в покое человека!
   Лейтенант стискивает зубы. Он молчит. Ему обидно за людей, которые
готовы отдать свою трудовую копейку тому, кто протягивает к ним грязную
руку.
   Из-за угла, торопливо постукивая протезом об асфальт, идет одноногий.
Протиснувшись сквозь толпу, он внимательно смотрит на лежащего, затем
рывком поднимает бродягу.
   Тог от неожиданности забывает упасть и ошалел.о глядит вокруг.
   - Сволочь ты! - говорит одноногий. - Опять с утра успел налакаться. Я
же тебя знаю! Разве такому впрок сочувствие? Какой ты контуженный?
Симулянт!
   Люди расходятся" Лейтенант уводит попрошайку. Тот идет впереди
понурившись, спотыкается на каждом шагу.
   В медвытрезвителе бродяга таращит осоловелые глаза, бьет себя в грудь,
куражится перед дежурным.
   - Анкету тебе надо заполнять на меня, да? Сам заполняй! Кого те надо?
Фамилию? Имя и отчество? А я ничейный. Попробуй, узнай, кто я? Был
Поповым, был Леонидом, да еще и Федоровичем, а теперь я тень!. Я ничто.
Попов давно коньки отбросил. И фотография есть, как он, сердешпый, в гробу
лежит. А жена-то его, уж убивалась она, убивалась, когда узнала, что он
номер...
   Под пьяное бормотание он засыпает, ...Михаил Сорокин, следователь
районного отделения внутренних дел, уже третий день бьется над
установлением личности задержанного. На смуглом лице следователя печать
усталости. Он перебирает бумаги. Доставленный пьяным, бродяга назвался
Поповым Леонидом Федоровичем.
   Теперь от всего отказывается. Между тем Попов Леонид Федорович
разыскивается как злостный неплательщик алиментов. Как заставить его
заговорить, признаться?
   Следователь приказывает ввести задержанного. Бродяга входит. Щетина
отросла еще больше. Теперь это уже на(стоящая борода.
   - Где ваш паспорт? - спрашивает следователь.
   - Без него родился.
   - Вам в вину вменяется статья 201-1 Уголовного кодекса республики, по
этой статье несете ответс!вепность за бродяжничество. Вы поняли меня?
   - Да, понял. А статьи меня не пугают.
   - Я требую паспорт. Я должен передать суду человека, который совершил
определенный проступок. За определенное нарушение - определенного
человека, а не кого-либо другого.
   - Какое вам до меня дело, начальник? Душа моя и так нараспашку.
   - Хватит паясничать, Иванов. Так, кажется, сегодня вы назвались?
   - Какая разница? Могу назваться и Петровым. А помощь ваша мне не нужна.
   Зазвонил телефон. Следователь взял трубку. Говорила жена. Она
напомнила, что сегодня день рождения у его дочери. Стол накрыт. Гости
собираются.
   - Надеюсь, что ты не заставишь себя ждать. Приходи скорей, - закончила
жена.
   - Света, милая, - вздохнул Сорокин, - извини меня.
   Поцелуй Томочку, скажи, пусть на меня не сердится. Садитесь за-стол, не
ждите меня. Я, к сожалению, задержусь.
   Он положил трубку. Взглянув на бродягу, он увидел, что тот с жадным
любопытством прислушивался к разговору по телефону. Однако, заметив
испытующий взгляд следователя, опять принял равнодушный вид. Но что-то в
нем неуловимо изменилось.
   Следователь понял, что бродяга напускает на себя спокойствие и
куражится только для того, чтобы скрыть какую-то свою заботу, быть может,
свое самое уязвимое место. И это уязвимое место связано с его личной
жизнью.
   - У вас есть семья? - спросил он бродягу.
   Бородач усмехнулся:
   - Была. Была когда-то.
   - Расскажите.
   Бродяга тупо молчал.
   Сорокин вынул из дела фотографию, на которой был изображен человек в
гробу, обложенный цветами. Он положил фотографию на стол.
   - Это вы?
   Бродяга взглянул и затрясся.
   - Я ... - Его била дрожь. - Это я...
   Он пил воду, давился рыданиями. Вздыхал, вытирал кепкой слезы и опять
глотал из стакана воду. Потом долго сидел, приходя в себя, судорожно
всхлипывая. Наконец начал рассказывать. Рассказывал долго.
   Он начал издалека, с той речки в селе Обухове, где они познакомились с
Ксеней. Он говорил о первых счастливых годах, потом о бегстве от семьи, о
бесконечных скитаниях...
   Сорокин слушал, смотрел на него, и перед глазами его проходила жизнь
человека, который сам, своими руками уничтожил все самое лучшее, что у
него было. Зачем? Во имя какой свободы? Неужели ради того, чтобы в.
дождливый день осени, сидя на тротуаре, выпрашивать у прохожих копейки,а
потом пропивать их?
   Сорокин вышел в соседнюю комнату, отдал дежурному распоряжение.
Вернулся, сел за стол. И спять слушал то, что рассказывал ему бородатый.
   И в то время, как оч слушал горячую, сбивчивую исповедь о бессмысленно
растраченных годах, ему вспомнилось старинное изречение: характер человека
определяет его судьбу. Слабое, двоедушное естество, отсутствие воли и
мужества - это предпосылка. Одинокий, грязный, заросший щетиной бродяга,
без семьи, без угла, один, как перст, на целом свете - итог.
   В дверь заглянул дежурный, доложил:
   - Товарищ капитан, люди, которых вы пригласили, прибыли. Ввести их?
   - Да. Пусть войдут.
   Вошла седая женщина вместе с девушкой в белом платье.
   Леонид дико глянул на них, упал со стула ч, царапал ногтями доски пола,
пополз к ним.
   - Ксюша, Ксюшенька, прости! Простите меня, подлецд, - в исступления
бормотал он.


   В. ДАКИШЕВ.
   старший лейтенант милиции.


   * * *

   "МЕЛКОЕ ДЕЛО"

   ПОТЕРПЕВШАЯ


   Список вызванных на сегодня кажется бесконечным.
   Один, два, три... тринадцать человек. Как нс похвалить стажера.
Постарался Ханзада.
   В коридоре раздался четкий стук каблучков.
   Кто-то уже идет. Я пододвинул к себе стопку дел. Которое понадобится?
   Девушка с фигурой .манекенщицы. Веселое личико окружено густыми рыжими
волосами, спускающимися до плеч.
   Волосы наверняка крашеные. Есть такой шампунь...
   - Доброе утро, товарищ детектив, - с улыбкой сказала вошедшая.
   Признаться, такого фамильярного обращения я нс ожидал и пока решал, не
установить ли между нами известную дистанцию, приличествующую деловой
обстановке, девушка продолжала тем же беспечным тоном:
   - Я по вызову. Только в повестке указано: одиннадцать часов. А я не
могу. У меня в это время экзамен. Отпустите, пожалуйста, раньше. Можно? -
Она все еще держалась за дверную руч^у, но глазами уже искала стул.
   - Экзамен - причина уважительная, - посочувствовал я. - Проходите.
   - Модерновая меблировка, - удовлетворенно констатировала незнакомка,
оглядев мебель в кабинете. Со стульев, обитых зеленой буклированной
тканью, и железного шкафа в углу она быстро перевела взгляд на меня.
   ~ А я вас представляла другим...
   Глядела она прямо и вызывающе.
   "Девушка-холерик, - решил я. - В компании такие добровольно берут на
себя обязанности массовика-затейни^ка. Незаменимые свидетели с их почти
фотографической памятью".
   - ... То есть не вас, а следователя вообще, - поправилась она.
   В списке значилось, что на одиннадцать часов вызвана Наталья Задонская.
Отрекомендовалась и сама девушка, протянув руку. Пожатие ее было
уверенным, крепким.
   - Если хотите, просто Ната, - добавила она и села.
   "Потерпевшая. Студентка пединституты^-понял п.
   Нажал на кнопку авторучки. Приготовился слушать и записывать.
   - Представляете! - Задонская слегка подалась ко мне, в ее красивых
серо-зеленых глазах опять заплескались смешинки. - Впервые в жизни села на
мель. Ни копейки за душой. Старуха смотрела, как на врага: "Когда за
квартиру платить будешь?" Поверьте, говорю, Ираида Ивановна, нет денег.
Задержали что-то мои с переводом. Ведь Камила задерживает, вы же ей
ничего! "Тебя не касается!" - Голос девушки мгновенно почерствел, в нем
явственно обозначилось чужеродное, видимо, хозяйкино раздражение. - Ужасно
грубая старуха.
   Вблизи заметно, что разрез глаз Задонской чуть удлинен к вискам с
помощью черного карандаша. Современная девушка.
   - Пришлось продать кофточку, - призналась она, - НУ, расплатилась.
Звоню своим. Спрашиваю: в дотации отказали? Да? Голодной смертью умирать?
Мамуля моя переполошились. Что такое? Оказывается, перевод давно выслан.
Да, да. А я не получала. Представляете? - девушка ясно напрашивалась на
сочувствие.
   - Представляю, - сказал я.
   В кабинет без стука вошел новый посетитель-молодой чернобровый парень.
   - Пока побудьте в коридоре, я занят.
   - Но вы же вызывали к девяти, - возразил парень, протягивая повестку.
   - Человек торопится на экзамен, - миролюбиво объяснил я - давайте
отпустим. Не возражаете?
   - Я, может, тоже тороплюсь, - пробормотал парень и только тут взглянул
на Задонскую.
   - Если молодой человек настаивает, я могу... - она слегка приподнялась.
   - Да нет уж... - сдался парень.
   Задонская проводила его взглядом до двери.
   - Тогда, как заправский следователь, - продолжила она, показывая, что
засучивает рукава, - я веду следствие.
   Первым делом на почту. Ну, сейчас в жалобную книгу такое напишу!
Такое!.. Начальник почты, толстячок, покопался в бумагах. Важничает: "Это
самое. Э-э... Верно. Пришел перевод". Фу! - помахала она рукой, шутливо
отдуваясь. - -"
   Пропала охота жаловаться. "Так выдавайте скорее, и делу конец!" "Мы,
гражданочка, это самое... дважды не выдаем!" Как дважды? Уже выдан? А
кому... Задонской?
   Да поймите, гов