Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
ы, держался нуж-
ных для этого приемов и что эти приемы совсем не так дурны, как это
обыкновенно думают. И он хотел доказать это теоретически в книжке и на
практике в своем хозяйстве.
XXX
В конце сентября был свезен лес для постройки двора на отданной артели
земле и было продано масло от коpов и разделен барыш. В хозяйстве на
практике дело шло отлично или по крайней мере так казалось Левину. Для
того же, чтобы теоретически разъяснить все дело и окончить сочинение,
которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести
переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и
положить начало новой науке - об отношениях народа к земле, нужно было
только съездить за границу и изучить на месте все, что там было сделано
в этом направлении, и найти убедительные доказательства, что все то, что
там сделано, - не то, что нужно. Левин ждал только поставки пшеницы,
чтобы получить деньги и ехать за границу. Но начались дожди, не дававшие
убрать оставшиеся в поле хлеба и картофель, и остановили все работы и
даже поставку пшеницы. По дорогам была непролазная грязь; две мельницы
снесло паводком, и погода все становилась хуже и хуже.
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал
решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу, послал к
купцу приказчика. чтобы взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы
сделать последние распоряжения перед отъездом.
Переделав, однако, все дела, мокрый от ручьев, которые по кожану зали-
вались ему то за шею, то за голенища, но в самом бодром и возбужденном
состоянии духа, Левин возвратился к вечеру домой. Непогода к вечеру ра-
зошлась еще хуже, крупа так больно стегала всю вымокшую, трясущую ушами
и головой лошадь, что она шла боком; но Левину под башлыком было хорошо,
и он весело поглядывал вокруг себя то на мутные ручьи, бежавшие по коле-
ям, то на нависшие на каждом оголенном сучке капли, то на белизну пятна
нерастаявшей крупы на досках моста, то на сочный, еще мясистый лист вя-
за, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева. Несмотря на
мрачность окружающей природы, он чувствовал себя особенно возбужденным.
Разговоры с мужиками в дальней деревне показывали, что они начинали при-
выкать к своим отношениям. Дворник-стаpик, к которому он заезжал обсу-
шиться, очевидно одобрял план Левина и сам предлагал вступить в товари-
щество по покупке скота.
"Надо только упорно идти к своей цели, и я добьюсь своего, - думал Ле-
вин, - а работать и трудиться есть из-за чего. Это дело не мое личное, а
тут вопрос об общем благе. Все хозяйство, главное - положение всего на-
рода, совершенно должно измениться. Вместо бедности - общее богатство,
довольство; вместо вражды - согласие и связь интересов. Одним словом,
революция бескровная, но величайшая революция, сначала в маленьком кругу
нашего уезда, потом губернии, России, всего мира. Потому что мысль спра-
ведливая не может не быть плодотворна. Да, это цель, из-за которой стоит
работать. И то, что это я, Костя Левин, тот самый.. который приехал на
бал в черном галстуке и которому отказала Щербацкая и который так сам
для себя жалок и ничтожен, - это ничего не доказывает. Я уверен, что
Франклин чувствовал себя так же ничтожным и так же не доверял себе,
вспоминая себя всего. Это ничего не значит. И у него была, верно, своя
Агафья Михайловна, которой он поверял свои планы".
В таких мыслях Левин уже в темноте подъехал к дому.
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и привез часть денег за пшеницу.
Условие с дворником было сделано, и по дороге приказчик узнал, что хлеб
везде застоял в поле, так что неубранные свои сто шестьдесят копен было
ничто в сравнении с тем, что было у других.
Пообедав, Левин сел, как и обыкновенно, с книгой на кресло и, читая,
продолжал думать о своей предстоящей поездке в связи с книгою. Нынче ему
особенно ясно представлялось все значение его дела, и само собою склады-
вались в его уме целые периоды, выражающие сущность его мыслей. "Это на-
до записать, - подумал он. - Это должно составить краткое введение, ко-
торое я прежде считал ненужным". Он встал, чтобы идти к письменному сто-
лу, и Ласка, лежавшая у его ног, потягиваясь, тоже встала и оглядывалась
на него, как бы спрашивая, куда идти. Но записывать было некогда, потому
что пришли начальники к наряду, и Левин вышел к ним в переднюю.
После наряда, то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и прие-
ма всех мужиков, имевших до него дела, Левин пошел в кабинет и сел за
работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на сво-
ем месте.
Пописав несколько времени, Левин вдруг с необыкновенною живостью
вспомнил Кити, ее отказ и последнюю встречу. Он встал и начал ходить по
комнате.
- Да нечего скучать, - сказала ему Агафья Михайловна. - Ну, что вы си-
дите дома? Ехали бы на теплые воды, благо собрались.
- Я и то еду послезавтра, Агафья Михайловна. Надо дело кончить.
- Ну, какое ваше дело! Мало вы разве и так мужиков наградили! И то го-
ворят: ваш барин от царя за то милость получит. И чудно: что вам о мужи-
ках заботиться ?
- Я не о них забочусь, я для себя делаю.
Агафья Михайловна знала все подробности хозяйственных планов Левина.
Левин часто со всеми тонкостями излагал ей свои мысли и нередко спорил с
нею и не соглашался с ее объяснениями. Но теперь она совсем иначе поняла
то, что он сказал ей.
- О своей душе, известное дело, пуще всего думать надо, - сказала она
со вздохом. - Вон Пармен Денисыч, даром что неграмотный был, а так по-
мер, что дай бог всякому, - сказала она про недавно умершего дворового.
- Причастили, особоровали.
- Я не про то говорю, - сказал он. - Я говорю, что я для своей выгоды
делаю. Мне выгоднее, если мужики лучше работают.
- Да уж вы как ни делайте, он коли лентяй, так все будет чрез пень ко-
лоду валить. Если совесть есть, будет работать, а нет - ничего не сдела-
ешь.
- Ну да, ведь вы сами говорите, Иван лучше стал за скотиной ходить.
- Я одно говорю, - ответила Агафья Михайловна, очевидно не случайно,
но со строгою последовательностью мысли, - жениться вам надо, вот что!
Упоминание Агафьи Михайловны о том самом, о чем он только что думал,
огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять
за свою работу, повторив себе все то, что он думал о значении этой рабо-
ты. Изредка только он прислушивался в тишине к звуку спиц Агафьи Михай-
ловны и, вспоминая то, о чем он не хотел вспоминать, опять морщился.
В девять часов послышался колокольчик и глухое колебание кузова по
грязи.
- Ну, вот вам и гости приехали, не скучно будет, - сказала Агафья Ми-
хайловна, вставая и направляясь к двери. Но Левин перегнал ее. Работа
его не шла теперь, и он был рад какому бы то ни было гостю..
XXXI
Сбежав до половины лестницы, Левин услыхал в передней знакомый ему
звук покашливанья; но он слышал его неясно из-за звука своих шагов и на-
деялся, что он ошибся; потом он увидал и всю длинную, костлявую, знако-
мую фигуру, и, казалось, уже нельзя было обманываться, но все еще наде-
ялся, что он ошибается и что этот длинный человек, снимавший шубу и от-
кашливавшийся, был не брат Николай.
Левин любил своего брата, но быть с ним вместе всегда было мученье.
Теперь же, когда Левин, под влиянием пришедшей ему мысли и напоминания
Агафьи Михайловны, был в неясном, запутанном состоянии, ему предстоящее
свидание с братом показалось особенно тяжелым. Вместо гостя веселого,
здорового, чужого, который, он надеялся, развлечет его в его душевной
неясности, он должен был видеться с братом, который понимает его наск-
возь, который вызовет в нем все самые задушевные мысли, заставит его
высказаться вполне. А этого ему не хотелось.
Сердясь на самого себя за это гадкое чувство, Левин сбежал в переднюю.
Как только он вблизи увидал брата, это чувство личного разочарования
тотчас же исчезло и заменилось жалостью. Как ни страшен был брат Николай
своей худобой и болезненностью прежде, теперь он еще похудел, еще изне-
мог. Это был скелет, покрытый кожей.
Он стоял в передней, дергаясь длинною, худою шеей и срывая с нее шарф,
и странно жалостно улыбался. Увидав эту улыбку, смиренную и покорную,
Левин почувствовал, что судороги сжимают его горло.
- Вот, я приехал к тебе, - сказал Николай глухим голосом, ни на секун-
ду не спуская глаз с лица брата. - Я давно хотел, да все нездоровилось.
Теперь же я очень поправился, - говорил он, обтирая свою бороду большими
худыми ладонями.
- Да,да! - отвечал Левин. И ему стало еще страшнее, когда он, целуясь,
почувствовал губами сухость тела брата и увидал вблизи его большие,
странно светящиеся глаза.
За несколько недель пред этим Левин писал брату, что по продаже той
маленькой части, которая оставалась у них неделенною в доме, брат имел
получить теперь свою долю, около двух тысяч рублей.
Николай сказал, что он приехал теперь получить эти деньги и, главное,
побывать в своем гнезде, дотронуться до земли, чтобы набраться, как бо-
гатыри, силы для предстоящей деятельности. Несмотря на увеличившуюся су-
туловость, несмотря на поразительную с его ростом худобу, движения его,
как и обыкновенно, были быстры и порывисты. Левин провел его в кабинет.
Брат переоделся особенно старательно, чего прежде не бывало, причесал
свои редкие прямые волосы и, улыбаясь, вошел наверх.
Он был в самом ласковом и веселом духе, каким в детстве его часто пом-
нил Левин. Он упомянул даже и о Сергее Ивановиче без злобы. Увидав
Агафью Михайловну, он пошутил с ней и расспрашивал про старых слуг. Из-
вестие о смерти Пармена Денисыча неприятно подействовало на него. На ли-
це его выразился испуг; но он тотчас же оправился.
- Ведь он уж стар был, - сказал он и переменил разговор. - Да, вот по-
живу у тебя месяц, два, а потом в Москву. Ты знаешь, мне Мягков обещал
место, и я поступаю на службу. Теперь я устрою свою жизнь совсем иначе,
- продолжал он. - Ты знаешь, я удалил эту женщину.
- Марью Николаевну? Как, за что же?
- Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. - Но он не
рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прог-
нал Марью Николаевну за то, что чай был слаб, главное же за то, что она
ухаживала за ним, как за больным. - Потом вообще теперь я хочу совсем
переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние
- последнее дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава
богу, поправилось.
Левин слушал и придумывал и не мог придумать, что сказать. Вероятно,
Николай почувствовал то же; он стал расспрашивать брата о делах его; и
Левин был рад говорить о себе, потому что он мог говорить не притворя-
ясь. Он рассказал брату свои планы и действия.
Брат слушал, но, очевидно, не интересовался этим.
Эти два человека были так родны и близки друг другу, что малейшее дви-
жение, тон голоса говорил для общих больше, чем все, что можно сказать
словами.
Теперь у них обоих была одна мысль - болезнь и близкость смерти Нико-
лая, подавлявшая все остальное. Но ни тот, ни другой не смели говорить о
ней, и потому все, что бы они ни говорили, не выразив того, что одно за-
нимало их, - все было ложь. Никогда Левин не был так рад тому, что кон-
чился вечер и надо было идти спать. Никогда ни с каким посторонним, ни
на каком официальном визите он не был так ненатурален и фальшив, как он
был нынче. И сознание и раскаяние в этой ненатуральности делало его еще
более ненатуральным. Ему хотелось плакать над своим умирающим любимым
братом, и он должен был слушать и поддерживать разговор о том, как он
будет жить.
Так как в доме было сыро и одна только комната топлена, то Левин уло-
жил брата спать в своей же спальне за перегородкой.
Брат лег и - спал или не спал, но, как больной, ворочался, кашлял и,
когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело взды-
хал, он говорил: "Ах, боже мой!" Иногда, когда мокрота душила его, он с
досадой выговаривал: "А! черт!" Левин долго не спал, слушая его. Мысли
Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
Смерть, неизбежный конец всего, в первый раз с неотразимою силой
представилась ему. И смерть эта, которая тут, в этом любимом брате,
спросонков стонущем и безразлично по привычке призывавшем то бога, то
черта, была совсем не так далека, как ему прежде казалось. Она была и в
нем самом - он это чувствовал. Не нынче, так завтра, не завтра, так че-
рез тридцать лет, разве не все равно? А что такое была эта неизбежная
смерть, - он не только не знал, не только никогда и не думал об этом, но
не умел и не смел думать об этом.
"Я работаю, я хочу сделать что-то, а я и забыл, что все кончится, что
- смерть".
Он сидел на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени, и,
сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал
мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что
действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство
- то, что придет смерть и все кончится, что ничего и не стоило начинать
и что помочь этому никак нельзя.Да, это ужасно, но это так.
"Да ведь я жив еще. Теперь-то что же делать, что делать?" - говорил он
с отчаянием. Он зажег свечу и осторожно встал и пошел к зеркалу и стал
смотреть свое лицо и волосы. Да, в висках были седые волосы. Он открыл
рот. Зубы задние начинали портиться. Он обнажил свои мускулистые руки.
Да, силы много. Но и у Николеньки, который там дышит остатками легких,
было тоже здоровое тело. И вдруг ему вспомнилось, как они детьми вместе
ложились спать и ждали только того, чтобы Федор Богданыч вышел за дверь,
чтобы кидать друг в друга подушками и хохотать, хохотать неудержимо, так
что даже страх пред Федором Богданычем не мог остановить это через край
бившее и пенящееся сознание счастья жизни. "А теперь эта скривившаяся
пустая грудь... и я, не знающий, зачем и что со мной будет..."
- Кха! Мха! А, черт! Что возишься, что ты не спишь? - окликнул его го-
лос брата.
- Так, я не знаю, бессонница.
- А я хорошо спал, у меня теперь уж нет пота. Посмотри, пощупай рубаш-
ку. Нет пота?
Левин пощупал, ушел за перегородку, потушил свечу, но долго еще не
спал. Только что ему немного уяснился вопрос о том, как жить, как предс-
тавился новый неразрешимый вопрос - смерть.
"Ну, он умирает, ну, он умрет к весне, ну, как помочь ему? Что я могу
сказать ему? Что я знаю про это? Я и забыл, что это есть".
XXXII
Левин уже давно сделал замечание, что когда с людьми бывает неловко от
их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыноси-
мо от их излишней требовательности и придирчивости. Он чувствовал, что
это случится и с братом. И действительно, кротости брата Николая хватило
ненадолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно приди-
рался к брату, затрогивая его за самые больные места.
Левин чувствовал себя виноватым и не мог поправить этого. Он чувство-
вал, что если б они оба не притворялись, а говорили то, что называется
говорить по душе, то есть только то, что они точно думают и чувствуют,
то они только бы смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы го-
ворил: "Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!" - а Николай только бы отвечал:
"Знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!" И больше бы ничего они не го-
ворили, если бы говорили только по душе. Но этак нельзя было жить, и по-
тому, Константин пытался делать то, что он всю жизнь пытался и не умел
делать, и то, что, по его наблюдению,. многие так хорошо умели делать и
без чего нельзя жить: он пытался говорить не то, что думал, и постоянно
чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом и
раздражается этим.
На третий день Николай вызвал брата высказать опять ему свой план и
стал не только осуждать его, но стал умышленно смешивать его с коммуниз-
мом.
- Ты только взял чужую мысль, но изуродовал ее и хочешь прилагать к
неприложимому.
- Да я тебе говорю, что это не имеет ничего общего. Они отвергают
справедливость собственности, капитала, наследственности, а я, не отри-
цая этого главного стимула (Левину было противно самому, что он употреб-
лял такие слова, но с тех пор, как он увлекся своей работой, он невольно
стал чаще и чаще употреблять нерусские слова), хочу только регулировать
труд.
- То-то и есть, ты взял чужую мысль, отрезал от нее все, что составля-
ет ее силу, и хочешь уверить, что это что-то новое, - сказал Николай,
сердито дергаясь в своем галстуке.
- Да моя мысль не имеет ничего общего...
- Там, - злобно блестя глазами и иронически улыбаясь, говорил Николай
Левин, - там по крайней мере есть прелесть, как бы сказать, геометричес-
кая - ясности, несомненностм. Может быть, это утопия. Но допустим, что
можно сделать изо всего прошедшего tabula rasa: нет собственности, нет
семьи, то и труд устрояется, Но у тебя ничего нет...
- Зачем ты смешиваешь? я никогда не был коммунистом.
- А я был и нахожу, что это преждевременно, но разумно и имеет будущ-
ность, как христианство в первые века.
- Я только полагаю, что рабочую силу надо рассматривать с естествоис-
пытательской точки зрения, то есть изучить ее, признать ее свойства и...
- Да это совершенно напрасно. Эта сила сама находит, по степени своего
развития, известный образ деятельности. Везде были рабы, потом metayers;
и у нас есть испольная работа, есть аренда, есть батрацкая работа, - че-
го ты ищешь?
Левин вдруг разгорячился при этих словах, потому что в глубине души он
боялся, что это было правда, - правда то, что он хотел балансировать
между коммунизмом и определенными формами и что это едва ли было возмож-
но.
- Я ищу средства работать производительно и для себя и для рабочего. Я
хочу устроить... - отвечал он горячо.
- Ничего ты не хочешь устроить; просто, как ты всю жизнь жил, тебе хо-
чется оригинальничать, показать, что ты не просто эксплуатируешь мужи-
ков, а с идеею.
- Ну, ты так думаешь, - и оставь! - отвечал Левин, чувствуя, что мус-
кул левой щеки его неудержимо прыгает.
- Ты не имел и не имеешь убеждений, а тебе только бы утешать свое са-
молюбие.
- Ну, и прекрасно, и оставь меня!
- И оставлю! И давно пора, и убирайся ты к черту! И очень жалею, что
приехал!
Как ни старался потом Левин успокоить брата, Николай ничего не хотел
слышать, говорил, что гораздо лучше разъехаться, и Константин видел, что
просто брату невыносима стала жизнь.
Николай уже совсем собрался уезжать, когда Константин опять пришел к
нему и ненатурально просил извинить, если чем-нибудь оскорбил его.
- А, великодушие! - сказал Николай и улыбнулся. - Если тебе хочется
быть правым, то могу доставить тебе это удовольствие. Ты прав, но я
все-таки уеду!
Пред самым только отъездом Николай поцеловался с ним и сказал,вдруг
странно серьезно взглянув на брата:
- Все-таки не поминай меня лихом, Костя! - И голос его дрогнул.
Это были единственные слова, которые были сказаны искренно. Левин по-
нял,что под этими словами подразумевалось: "Ты видишь и знаешь, что я
плох, и, может быть, мы больше не увидимся". Левин понял это, и слезы
брызнули у него из глаз. Он еще раз поцеловал брата, но ничего не мог и
не умел сказать ему.
На третий день после отъезда брата и Левин уехал за границу. Встретив-
шись на железной дороге с Щербацким, двоюродным братом Кити, Левин очень
удивил его своею мрачностью.
- Что с тобой?- спросил его Щербацкий.
- Да ничего, так, веселого на свете мало.
- Как мало? вот поедем со мной в Париж вместо какого-то