ре после события, которому
это заседание предшествовало, удалился в небольшой монастырь.

     Среди  присутствующих  Кр.  еще отметил знаменитого юриста
Шлисса, нескольких фрадских депутатов пеплерхуса, сына министра
просвещения...  На  кожаном  диване  неудобно  поместились  три
долговязых и мрачных офицера.

     Свободный  венский стул нашелся около окна, на подоконнике
которого ютился  маленький,  особняком  державшийся  человек  с
простоватым   лицом,   вертевший   в  руках  фуражку  почтового
ведомства.  Кр.,  близко  к  нему   сидевшего,   поразили   его
громадные, грубо обутые ноги, совершенно не шедшие к его мелкой
фигуре,   так   что   получалось  нечто  вроде  в  упор  снятой
фотографии. Только потом он узнал, что этот человек был Сиен.

     Сначала Кр. показалось,  что  собравшиеся  занимаются  все
теми  же  разговорами,  к  которым  он уже привык. Что-то в нем
(опять--внутренний друг!)  даже  захотело  с  какой-то  детской
горячностью,   чтобы   это   сборище  не  отличалось  ото  всех
предыдущих. Но странный, противный жест Гумма, вдруг  мимоходом
положившего   ему   руку   на  плечо  и  загадочно  кивнувшего,
сдержанное,  как  бы  замедленное   звучание   голосов,   глаза
офицеров,  сидевших  поодаль,  заставили  его насторожиться. Не
прошло и двух минут, как он уже понимал, что в этой бутафорской
комнате холодно разрабатывается уже решенное убийство принца.

     Он  почувствовал  дуновение  у  висков  и  ту  же,   почти
физическую,  тошноту,  которую  однажды  испытал  на  вечере  у
двоюродного  брата.  По  тому,  как  молчаливый  человечек   на
подоконнике взглянул на него (с любопытством, с насмешкой), Кр.
понял,  что  его  замешательство заметно. Он встал, и тогда все
повернулись в его сторону, и ежом остриженный, тяжелый, толстый
человек, осыпанный перхотью и пеплом, говоривший в  эту  минуту
(Кр.  давно  уже  не  слышал слов), осекся. Он подошел к Гумму,
который выжидательно поднял треугольные брови. "Должен  уйти,--
сказал  Кр.,--  мне нездоровится,-- думаю, что мне лучше уйти".
Он  поклонился,  кое-кто  вежливо  приподнялся,  человечек   на
подоконнике улыбаясь закурил трубку. Приближаясь к двери, Кр. с
кошмарным  чувством думал о том, что она может быть нарисована,
что ручка нарисована тоже, что отворить ее нельзя. Но вдруг она
превратилась  в  настоящую  дверь,  и,  сопутствуемый  каким-то
юношей  со  связкой  ключей,  тихо  вышедшим в ночных туфлях из
другой комнаты, он спустился по длинной и темной лестнице.