очь, да разве  уже  для
того, чтобы угодить тебе и добрым людям (при сем обратился он к гостям),
которым, я примечаю, столько же, как и тебе, хочется узнать про эту  ди-
ковину. Ну, быть так. Слушайте ж!
   Тут он почесал плеча, утерся полою, положил обе руки на стол и начал:

   - Раз, за какую вину, ей-богу, уже и не знаю, только  выгнали  одного
черта из пекла.
   - Как же, кум? - прервал Черевик, - как же могло это  статься,  чтобы
черта выгнали из пекла?
   - Что ж делать, кум? выгнали, да и выгнали, как собаку мужик выгоняет
из хаты. Может быть, на него нашла блажь сделать какое-нибудь доброе де-
ло, ну и указали двери. Вот черту бедному так стало скучно,  так  скучно
по пекле, что хоть до петли. Что делать? Давай с горя пьянствовать.  Уг-
нездился в том самом сарае, который, ты видел, развалился  под  горою  и
мимо которого ни один добрый человек не пройдет теперь, не оградив напе-
ред себя крестом святым, и стал черт такой гуляка, какого не сыщешь меж-
ду парубками. С утра до вечера то и дело, что сидит в шинке!..
   Тут опять строгий Черевик прервал нашего рассказчика:
   - Бог знает, что говоришь ты, кум! Как  можно,  чтобы  черта  впустил
кто-нибудь в шинок? Ведь у него же есть, слава богу, и когти на лапах, и
рожки на голове.
   - Вот то-то и штука, что на нем была шапка и рукавицы. Кто  его  рас-
познает? Гулял, гулял - наконец пришлось до того, что  пропил  все,  что
имел с собою. Шинкарь долго верил, потом и перестал. Пришлось черту  за-
ложить красную свитку свою, чуть ли не в треть цены, жиду,  шинковавшему
тогда на Сорочинской ярмарке; заложил и говорит  ему:  "Смотри,  жид,  я
приду к тебе за свиткой ровно через год: береги ее!"  -  и  пропал,  как
будто в воду. Жид рассмотрел хорошенько свитку: сукно  такое,  что  и  в
Миргороде не достанешь! а красный цвет горит, как огонь, так что не наг-
ляделся бы! Вот жиду показалось скучно дожидаться  срока.  Почесал  себе
пейсики, да и содрал с какого-то приезжего пана мало не пять  червонцев.
О сроке жид и позабыл было совсем. Как вот раз,  под  вечерок,  приходит
какой-то человек: "Ну, жид, отдавай свитку мою!" Жид сначала было  и  не
познал, а после, как разглядел, так и прикинулся, будто в глаза  не  ви-
дал. "Какую свитку? у меня нет никакой свитки! я  знать  не  знаю  твоей
свитки!" Тот, глядь, и ушел; только к вечеру, когда  жид,  заперши  свою
конуру и пересчитавши по сундукам деньги. накинул на себя простыню и на-
чал по-жидовски молиться богу, - слышит шорох... глядь - во  всех  окнах
повыставлялись свиные рыла...
   Тут в самом деле послышался какой-то неясный звук, весьма похожий  на
хрюканье свиньи; все побледнели... Пот выступил на лице рассказчика.
   - Что? - произнес в испуге Черевик.
   - Ничего!.. - отвечал кум, трясясь всем телом.
   - Ась! - отозвался один из гостей.
   - Ты сказал?..
   - Нет!
   - Кто ж это хрюкнул?
   - Бог знает, чего мы переполошились! Никого нет!
   Все боязливо стали осматриваться вокруг и  начали  шарить  по  углам.
Хивря была ни жива ни мертва.
   - Эх вы, бабы! бабы! - произнесла она громко. - Вам ли  козаковать  и
быть мужьями! Вам бы веретено в  руки,  да  посадить  за  гребень!  Один
кто-нибудь, может, прости господи... Под кем-нибудь скамейка заскрыпела,
а все и метнулись как полоумные.
   Это привело в стыд наших храбрецов и  заставило  их  ободриться;  кум
хлебнул из кружки и начал рассказывать далее:
   - Жид обмер; однако ж свиньи, на ногах, длинных, как ходули, повлеза-
ли в окна и мигом оживили жида плетеными тройчатками, заставя  его  пля-
сать повыше вот этого сволока. Жид - в ноги, признался во всем... Только
свитки нельзя уже было воротить скоро. Пана обокрал на  дороге  какой-то
цыган и продал свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую яр-
марку, но с тех пор уже никто ничего не стал покупать у  ней.  Перекупка
дивилась, дивилась и, наконец,  смекнула:  верно,  виною  всему  красная
свитка. Недаром, надевая ее, чувствовала, что ее все  давит  что-то.  Не
думая, не гадая долго, бросила в огонь - не горит бесовская одежда!  "Э,
да это чертов подарок!" Перекупка умудрилась и подсунула  в  воз  одному
мужику, вывезшему продавать масло. Дурень и  обрадовался;  только  масла
никто и спрашивать не хочет. "Эх, недобрые руки подкинули свитку!" Схва-
тил топор и изрубил ее в куски; глядь - и лезет один кусок к другому,  и
опять целая свитка. Перекрестившись, хватил топором в другой раз,  куски
разбросал по всему месту и уехал. Только с тех пор каждый год, и как раз
во время ярмарки, черт с свиною личиною ходит по всем площади, хрюкает и
подбирает куски своей свитки. Теперь, говорят, одного только левого  ру-
кава недостает ему. Люди с тех пор открещиваются от того  места,  и  вот
уже будет лет с десяток, как не было на нем ярмарки. Да нелегкая дернула
теперь заседателя от...
   Другая половина слова замерла на устах рассказчика...
   Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная
рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: "А что вы тут дела-
ете, добрые люди?"

   VIII

   ...Пiджав хвост, мов собака,
   Мов Каiн, эатрусивсь увесь;
   Iз носа потекла табака.
   Котляревский, Энеида

   Ужас оковал всех находившихся в хате. Кум с разинутым ртом превратил-
ся в камень; глаза его выпучились, как будто хотели выстрелить; разверс-
тые пальцы остались неподвижными на воздухе. Высокий храбрец в непобеди-
мом страхе подскочил под потолок и ударился головою об перекладину; дос-
ки посунулись, и попович с громом и треском полетел на землю.  "Ай!  ай!
ай!" - отчаянно закричал один, повалившись на лавку в ужасе и болтая  на
ней руками и ногами. "Спасайте!" - горланил другой, закрывшись  тулупом.
Кум, выведенный из своего окаменения вторичным испугом, пополз в судоро-
гах под подол своей супруги. Высокий храбрец полез в печь,  несмотря  на
узкое отверстие, и сам задвинул себя заслонкою. А Черевик, как будто об-
литый горячим кипятком, схвативши на голову горшок вместо шапки, бросил-
ся к дверям и как полоумный бежал по улицам, не видя  земли  под  собою;
одна усталость только заставила его  уменьшить  немного  скорость  бега.
Сердце его колотилось, как мельничная ступа, пот лил градом. В изнеможе-
нии готов уже был он упасть на землю, как  вдруг  послышалось  ему,  что
сзади кто-то гонится за ним... Дух у него  занялся...  "Черт!  черт!"  -
кричал он без памяти, утрояя силы, и чрез минуту без чувств повалился на
землю. "Черт! черт!" - кричало вслед за ним, и  он  слышал  только,  как
что-то с шумом ринулось на него. Тут память от него улетела, и  он,  как
страшный жилец тесного гроба, остался нем и недвижим посреди дороги.

   IX

   Ще спереду i так, i так;
   А ззаду, ей же ей, на черта!
   Из простонародной сказки

   - Слышишь, Влас, - говорил, приподнявшись ночью, один из толпы  спав-
шего на улице народа, - возле нас кто-то помянул черта!
   - Мне какое дело? - проворчал, потягиваясь, лежавший возле  него  цы-
ган, - хоть бы и всех своих родичей помянул.
   - Но ведь так закричал, как будто давят его!
   - Мало ли чего человек не соврет спросонья!
   - Воля твоя, хоть посмотреть нужно; а выруби-ка огня!
   Другой цыган, ворча про себя, поднялся на ноги, два раза осветил себя
искрами, будто молниями, раздул губами трут и, с каганцом в руках, обык-
новенною малороссийскою светильнею, состоящею из разбитого черепка,  на-
литого бараньим жиром, отправился, освещая дорогу.
   - Стой! здесь лежит что-то; свети сюда!
   Тут прислало к ним еще несколько человек.
   - Что лежит, Влас?
   - Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу;  кото-
рый из них черт, уже и не распознаю!
   - А кто наверху?
   - Баба!
   - Ну вот, это ж то и есть черт!
   Всеобщий хохот разбудил почти всю улицу.
   - Баба взлезла на человека; ну, верно, баба эта знает, как ездить!  -
говорил один из окружавшей толпы.
   - Смотрите, братцы! - говорил другой, поднимая черепок из горшка, ко-
торого одна только уцелевшая половина держалась на  голове  Черевика,  -
какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
   Увеличившийся шум и хохот заставили очнуться наших мертвецов, Солопия
и его супругу, которые, полные прошедшего испуга, долго глядели в  ужасе
неподвижными глазами на смуглые лица цыган: озаряясь светом,  неверно  и
трепетно горевшим, они казались диким сонмищем гномов, окруженных  тяже-
лым подземным паром, в мраке непробудной ночи.

   X

   Цур тобi, пек тобi, сатанинське
   навожденiе!
   Из малороссийской комедии

   Свежесть утра веяла над пробудившимися  Сорочинцами.  Клубы  дыму  со
всех труб понеслись навстречу показавшемуся  солнцу.  Ярмарка  зашумела.
Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и торговок  понесся  снова  по
всему табору - и страшные толки про красную свитку, наведшие  такую  ро-
бость на народ в таинственные часы сумерек, исчезли с появлением утра.
   Зевая и потягиваясь, дремал Черевик у кума, под крытым соломою  сара-
ем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется, вовсе не имел  жела-
ния расстаться с своими грезами, как вдруг услышал голос, так же  знако-
мый, как убежище лени - благословенная печь его хаты или  шинок  дальней
родственницы, находившийся не далее десяти шагов от его порога.
   - Вставай, вставай! - дребезжала на ухо нежная  супруга,  дергая  его
изо всей силы за руку.
   Черевик вместо ответа надул щеки и начал болтать руками, подражая ба-
рабанному бою.
   - Сумасшедший! - закричала она, уклоняясь от взмаха руки его, которою
он чуть было не задел ее по лицу.
   Черевик поднялся, протер немного глаза и посмотрел вокруг.
   - Враг меня возьми, если мне, голубко, не представилась твоя рожа ба-
рабаном, на котором меня заставили выбивать зорю, словно москаля, те са-
мые свиные рожи, от которых, как говорит кум...
   - Полно, полно тебе чепуху молоть! Ступай веди скорей кобылу на  про-
дажу. Смех, право, людям: приехали на ярмарку и хоть  бы  горсть  пеньки
продали...
   - Как же, жинка, - подхватил Солопий, - с нас  ведь  теперь  смеяться
будут.
   - Ступай! ступай! с тебя и без того смеются!
   - Ты видишь, что я еще не умывался, - продолжал Черевик, зевая и  по-
чесывая спину и стараясь, между прочим, выиграть время для своей лени.
   - Вот некстати пришла блажь быть чистоплотным! Когда это за тобою во-
дилось? Вот рушник, оботри свою маску...
   Тут схватила она что-то свернутое в комок - и с ужасом  отбросила  от
себя: это был красный обшлаг свитки!
   - Ступай делай свое дело, - повторила она, собравшись с духом, своему
супругу, видя, что у него страх отнял ноги и  зубы  колотились  один  об
другой.
   - Будет продажа теперь! - ворчал он сам себе, отвязывая кобылу и ведя
ее на площадь. - Недаром, когда я сбирался на эту проклятую ярмарку,  на
душе было так тяжело, как будто кто взвалил на тебя дохлую корову, и во-
лы два раза сами поворачивали домой. Да чуть ли еще, как вспомнил я  те-
перь, не в понедельник мы выехали. Ну, вот и  зло  все!..  Неугомонен  и
черт проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава; так нет, нужно же
добрым людям не давать покою. Будь, примерно, я черт,  -  чего,  оборони
боже, - стал ли бы я таскаться ночью за проклятыми лоскутьями?
   Тут философствование нашего Черевика прервано было толстым  и  резким
голосом. Пред ним стоял высокий цыган.
   - Что продаешь, добрый человек?
   Продавец помолчал, посмотрел на него с ног до головы и сказал с  спо-
койным видом, не останавливаясь и не выпуская из рук узды:
   - Сам видишь, что продаю!
   - Ремешки? - спросил цыган, поглядывая на находившуюся  в  руках  его
узду.
   - Да, ремешки, если только кобыла похожа на ремешки.
   - Однако ж, черт возьми, земляк, ты, видно, ее соломою кормил!
   - Соломою?
   Тут Черевик хотел было потянуть узду, чтобы провести  свою  кобылу  и
обличить во лжи бесстыдного поносителя, но  рука  его  с  необыкновенною
легкостью ударилась в подбородок. Глянул - в ней перерезанная узда  и  к
узде привязанный - о, ужас! волосы его поднялись горою! - кусок красного
рукава свитки!.. Плюнув, крестясь и болтая руками, побежал он от  неожи-
данного подарка и, быстрее молодого парубка, пропал в толпе.

   XI

   За мое ж жито та мене й побито.
   Пословица

   - Лови! лови его! - кричало несколько хлопцев в тесном конце улицы, и
Черевик почувствовал, что схвачен вдруг дюжими руками.
   - Вязать его! это тот самый, который украл у доброго человека кобылу!

   - Господь с вами! за что вы меня вяжете?
   - Он же и спрашивает! А за что ты украл кобылу  у  приезжего  мужика,
Черевика?
   - С ума спятили вы, хлопцы! Где видано, чтобы человек сам у себя крал
что-нибудь?
   - Старые штуки! старые штуки! Зачем бежал ты во весь дух,  как  будто
бы сам сатана за тобою по пятам гнался?
   - Поневоле побежишь, когда сатанинская одежда...
   - Э, голубчик! обманывай других этим; будет еще тебе от заседателя за
то, чтобы не пугал чертовщиною людей.
   - Лови! лови его! - послышался крик на другом конце улицы. - Вот  он,
вот беглец!
   И глазам нашего Черевика представился кум, в самом жалком  положении,
с заложенными назад руками, ведомый несколькими хлопцами.
   - Чудеса завелись, - говорил один из них.  -  Послушали  бы  вы,  что
рассказывает этот мошенник, которому стоит только заглянуть в лицо, что-
бы увидеть вора; когда стали спрашивать, отчего бежал он как  полоумный,
- полез, говорит, в карман понюхать табаку и вместо тавлинки вытащил ку-
сок чертовой свитки, от которой вспыхнул красный огонь, а он  давай  бог
ноги!
   - Эге-ге-ге! да это из одного гнезда обе птицы! Вязать их обоих вмес-
те!

   XII

   "Чим, люди добрi, так оце я провинився?
   За що глузуете? - сказав наш неборак. -
   За що знущаетесь ви надо мною так?
   За що, за що?" - сказав, та й попустив патьоки,
   Патьоки гiрких слiз, узявшися за боки.
   Артемовский-Гулак, "Пан та собака"

   - Может, и в самом деле, кум, ты подцепил что-нибудь? - спросил Чере-
вик, лежа связанный, вместе с кумом, под соломенною яткой.
   - И ты туда же, кум! Чтобы мне отдохнули руки и ноги, если что-нибудь
когда-либо крал, выключая разве вареники с сметаною у матери,  да  и  то
еще когда мне было лет десять от роду.
   - За что же это, кум, на нас напасть такая? Тебе еще ничего; тебя ви-
нят, по крайней мере, за то, что у другого украл; но за  что  мне,  нес-
частливцу, недобрый поклеп такой: будто у  самого  себя  стянул  кобылу?
Видно, нам, кум, на роду уже написано не иметь счастья!
   - Горе нам, сиротам бедным!
   Тут оба кума принялись всхлипывать навзрыд.
   - Что с тобою, Солопий? - сказал вошедший в это время Грицько. -  Кто
это связал тебя?
   - А! Голопупенко, Голопупенко! - закричал, обрадовавшись, Солопий.  -
Вот, кум, это тот самый, о котором я говорил тебе.  Эх,  хват!  вот  бог
убей меня на этом месте, если не высуслил при мне кухоль мало не с  твою
голову, и хоть бы раз поморщился.
   - Что ж ты, кум, так не уважил такого славного парубка?
   - Вот, как видишь, - продолжал Черевик, оборотясь к Грицьку, -  нака-
зал бог, видно, за то, что провинился перед тобою. Прости, добрый  чело-
век! Ей-богу, рад бы был сделать все для тебя...  Но  что  прикажешь?  В
старухе дьявол сидит!
   - Я не злопамятен, Солопий. Если хочешь, я освобожу тебя!  -  Тут  он
мигнул хлопцам, и те же самые, которые сторожили его, кинулись  развязы-
вать. - За то и ты делай, как нужно: свадьбу! - да и попируем так, чтобы
целый год болели ноги от гопака.
   - Добре! от добре! - сказал Солопий, хлопнув руками. - Да мне так те-
перь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли. Да что  ду-
мать: годится или не годится так - сегодня свадьбу, да и концы в воду!
   - Смотри ж, Солопий, через час я буду к тебе; а теперь ступай  домой:
там ожидают тебя покупщики твоей кобылы и пшеницы!
   - Как! разве кобыла нашлась?
   - Нашлась!
   Черевик от радости стал неподвижен, глядя вслед уходившему Грицьку.
   - Что, Грицько, худо мы сделали свое дело?  -  сказал  высокий  цыган
спешившему парубку. - Волы ведь мои теперь?
   - Твои! твои!

   XIII

   Не бiйся, мотiнко, не бiйся,
   В червонi чобiтки обуйся.
   Топчи вороги
   Пiд ноги;
   Щоб твоi пiдкiвки
   Бряжчали!
   Щоб твоi вороги
   Мовчали!
   Свадебная песня

   Подперши локтем хорошенький подбородок свой, задумалась Параска,  од-
на, сидя в хате. Много грез обвивалось около русой головы. Иногда  вдруг
легкая усмешка трогала ее алые губки и какое-то радостное чувство  поды-
мало темные ее брови, а иногда снова облако задумчивости опускало их  на
карие светлые очи. "Ну что, если не сбудется то, что говорил он? -  шеп-
тала она с каким-то выражением сомнения. - Ну что, если меня не выдадут?
если... Нет, нет; этого не будет! Мачеха делает все, что ей ни вздумает-
ся; разве и я не могу делать того, что мне вздумается? Упрямства-то и  у
меня достанет. Какой же он хороший! как чудно горят его черные очи!  как
любо говорит он: Парасю, голубко! как пристала к нему белая свитка!  еще
бы пояс поярче!.. пускай уже, правда, я ему вытку, как перейдем  жить  в
новую хату. Не подумаю без радости, - продолжала она, вынимая из  пазухи
маленькое зеркало, обклеенное красною бумагою, купленное ею на  ярмарке,
и глядясь в него с тайным удовольствием, - как я встречусь тогда где-ни-
будь с нею, - я ей ни за что не поклонюсь, хоть она  себе  тресни.  Нет,
мачеха, полно колотить тебе свою падчерицу! Скорее песок взойдет на кам-
не и дуб погнется в воду, как верба, нежели я нагнусь перед тобою! Да  я
и позабыла... дай примерять очипок, хоть мачехин, как-то он мне  придет-
ся!" Тут встала она, держа в руках зеркальце, и, наклонясь к нему  голо-
вою, трепетно шла по хате, как будто бы опасаясь упасть, видя под  собою
вместо полу потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся
недавно попович, и полки, уставленные горшками. "Что я,  в  самом  деле,
будто дитя, - вскричала она, смеясь, - боюсь ступить  ногою".  И  начала
притопывать ногами, все, чем далее, смелее; наконец левая рука ее  опус-
тилась и уперлась в бок, и она пошла  танцевать,  побрякивая  подковами,
держа перед собою зеркало и напевая любимую свою песню:
   Зелененький барвiночку,
   Стелись низенько!
   А ти, милий, чорнобривий,
   Присунься близенько!
   Зелененький барвiночку,
   Стелись щи нижче!
   А те, милий, чорнобривий,
   Присунься ще ближче!
   Черевик заглянул в это время в дверь и, увидя дочь свою танцующею пе-
ред зеркалом, остановился. Долго глядел он, смеясь  невиданному  капризу
девушки, которая, задумавшись, не примечала, казалось, ничего; но  когда
же услышал знакомые звуки песни - жилки в нем зашевелились; гордо подбо-
ченившись, выступил он вперед и пустился вприсядку, позабыв про все дела
свои. Громкий хохот кума заставил обоих вздрогнуть.
   - Вот хорошо, батька с дочкой затеяли здесь сами свадьбу! Ступайте же
скорее: жених пришел!
   При последнем слове Параска вспыхнула ярче алой  ленты,  повязывавшей
ее голову, а беспечный отец ее вспомнил, зачем пришел он.
   - Ну, дочка! пойдем скорее! Хивря с радости, что я продал кобылу, по-
бежала, - говорил он, боязливо оглядываясь по сторонам, - побежала заку-
пать себе плахт и дерюг всяких, так нужно до приходу ее все кончить!
   Не успела Параска переступить за порог хаты, как  почувствовала  себя
на руках парубка в белой свитке, который с кучею народа  выжидал  ее  на
улице.
   - Боже, благослови! - сказал Черевик, складывая им руки. -  Пусть  их
живут, как венки вьют!
   Тут послышался шум в народе:
   - Я скорее тресну, чем допущу до этого! - кричала сожительница  Соло-
пия, которую, однако ж, с хохотом отталкивала толпа народа.
   - Не бесись, не бесись, жинка! - говорил хладнокровно Черевик,  видя,
что пара дюжих цыган овладела ее руками, - что сделано,  то  сделано;  я
переменять не люблю!
   - Нет! нет! этого-то не будет! - кричала Хивря, но  никто  не  слушал
ее; несколько п