страшащийся проходить мимо, мертвецы грызут  мертвеца.  Нередко
бывало по всему миру, что земля тряслась от одного конца до другого:  то
оттого делается, толкуют грамотные люди, что есть где-то близ моря гора,
из которой выхватывается пламя и текут горящие реки. Но старики, которые
живут и в Венгрии и в Галичской земле, лучше знают это и говорят: что то
хочет подняться выросший в земле великий, великий мертвец и трясет  зем-
лю.

   XVI

   В городе Глухове собрался народ около старца бандуриста и уже  с  час
слушал, как слепец играл на бандуре. Еще таких чудных песен и так хорошо
не пел ни один бандурист. Сперва повел он про  прежнюю  гетьманщину,  за
Сагайдачного и Хмельницкого. Тогда иное было время:  козачество  было  в
славе; топтало конями неприятелей, и никто не смел посмеяться  над  ним.
Пел и веселые песни старец и повоживал своими очами на народ, как  будто
зрящий; а пальцы, с проделанными к ним костями, летали как муха по стру-
нам, и казалось, струны сами играли; а кругом народ, старые люди,  пону-
рив головы, а молодые, подняв очи на старца, не смели  и  шептать  между
собою.
   - Постойте, - сказал старец, - я вам запою про одно давнее дело.
   Народ сдвинулся еще теснее, и слепец запел:
   "За пана Степана, князя Седмиградского, был князь Седмиградский коро-
лем и у ляхов, жило два козака: Иван да Петро. Жили они так, как брат  с
братом. "Гляди, Иван, все, что ни добудешь, - все  пополам:  когда  кому
веселье - веселье и другому; когда кому горе - горе и обоим; когда  кому
добыча - пополам добычу; когда кто в полон попадет - другой продай все и
дай выкуп, а не то сам ступай в полон". И правда, все, что ни  доставали
козаки, все делили пополам; угоняли ли чужой скот или коней, все  делили
пополам.
   * * *
   Воевал король Степан с турчином. Уже три недели воюет он с  турчином,
а все не может его выгнать. А у турчина был паша такой, что  сам  с  де-
сятью янычарами мог порубить целый полк. Вот объявил король Степан,  что
если сыщется смельчак и приведет к нему того пашу живого  или  мертвого,
даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все войско.  "Пойдем,
брат, ловить пашу!" - сказал брат Иван Петру. И поехали козаки,  один  в
одну сторону, другой в другую.
   * * *
   Поймал ли бы еще или не поймал Петро, а уже Иван ведет  пашу  арканом
за шею к самому королю. "Бравый молодец!" - сказал король Степан и  при-
казал выдать ему одному такое жалованье, какое получает  все  войско;  и
приказал отвесть ему земли там, где он  задумает  себе,  и  дать  скота,
сколько пожелает. Как получил Иван жалованье от короля, в  тот  же  день
разделил все поровну между собою и Петром. Взял Петро половину королевс-
кого жалованья, но не мог вынесть того, что Иван получил такую честь  от
короля, и затаил глубоко на душе месть.
   * * *
   Ехали оба рыцаря на жалованную королем землю, за Карпат. Посадил  ко-
зак Иван с собою на коня своего сына, привязав его к себе.  Уже  настали
сумерки - они все едут. Младенец заснул, стал дремать  и  сам  Иван.  Не
дремли, козак, по горам дороги опасные!.. Но у козака  такой  конь,  что
сам везде знает дорогу, не спотыкнется и не оступится. Есть между горами
провал, в провале дна никто не видал; сколько от земли до неба,  столько
до дна того провала. По-над самым провалом дорога - два человека еще мо-
гут проехать, а трое ни за что. Стал бережно ступать  конь  с  дремавшим
козаком. Рядом ехал Петро, весь дрожал и притаил дух от  радости.  Огля-
нулся и толкнул названого брата в провал. И конь с козаком  и  младенцем
полетел в провал.
   * * *
   Ухватился, однако ж, козак за сук, и один только конь полетел на дно.
Стал он карабкаться, с сыном за плечами, вверх; немного уже не добрался,
поднял глаза и увидел, что Петро наставил пику, чтобы столкнуть его  на-
зад. "Боже ты мой праведный, лучше б мне не подымать глаз,  чем  видеть,
как родной брат наставляет пику столкнуть меня назад... Брат мой  милый!
коли меня пикой, когда уже мне так написано на роду, но возьми сына! чем
безвинный младенец виноват, чтобы ему  пропасть  такою  лютою  смертью?"
Засмеялся Петро и толкнул его пикой, и козак с младенцем полетел на дно.
Забрал себе Петро все добро и стал жить, как паша. Табунов ни у кого та-
ких не было, как у Петра. Овец и баранов нигде столько не было.  И  умер
Петро.
   * * *
   Как умер Петро, призвал бог души обоих братьев,  Петра  и  Ивана,  на
суд. "Великий есть грешник сей человек! - сказал бог. - Иване! не выберу
я ему скоро казни; выбери ты сам ему казнь!" Долго думал Иван,  вымышляя
казнь, и наконец, сказал: "Великую обиду нанес мне сей  человек:  предал
своего брата, как Иуда, и лишил меня честного моего рода и потомства  на
земле. А человек без честного рода и потомства, что хлебное семя,  кину-
тое в землю и пропавшее даром в земле. Всходу нет - никто не узнает, что
кинуто было семя.
   * * *
   Сделай же, боже, так, чтобы все  потомство  его  не  имело  на  земле
счастья! чтобы последний в роде был такой злодей, какого еще и не бывало
на свете! и от каждого его злодейства чтобы деды и прадеды его не  нашли
бы покоя в гробах и, терпя муку, неведомую на свете,  подымались  бы  из
могил! А иуда Петро чтобы не в силах был подняться и  оттого  терпел  бы
муку еще горшую; и ел бы, как бешеный, землю, и корчился бы под землею!
   * * *
   И когда придет час меры в злодействах тому человеку, подыми меня, бо-
же, из того провала на коне на самую высокую гору, и пусть придет он  ко
мне, и брошу я его с той горы в самый глубокий провал, и  все  мертвецы,
его деды и прадеды, где бы ни жили при жизни, чтобы  все  потянулись  от
разных сторон земли грызть его за те муки, что он наносил им, и вечно бы
его грызли, и повеселился бы я, глядя на его муки! А иуда Петро чтобы не
мог подняться из земли, чтобы рвался грызть и себе, но  грыз  бы  самого
себя, а кости его росли бы,  чем  дальше,  больше,  чтобы  чрез  то  еще
сильнее становилась его боль. Та мука для него будет самая страшная: ибо
для человека нет большей муки, как хотеть отмстить и не мочь отмстить".
   * * *
   "Страшна казнь, тобою выдуманная, человече! - сказал бог. - Пусть бу-
дет все так, как ты сказал, но и ты сиди вечно там на коне своем,  и  не
будет тебе царствия небесного, покамест ты будешь  сидеть  там  на  коне
своем!" И то все так сбылось, как было сказано: и доныне стоит на Карпа-
те на коне дивный рыцарь, и видит, как в бездонном провале грызут  мерт-
вецы мертвеца, и чует, как лежащий под землею мертвец растет,  гложет  в
страшных муках свои кости и страшно трясет всю землю..."
   Уже слепец кончил свою песню; уже снова стал перебирать  струны;  уже
стал петь смешные присказки про Хому и Ерему, про Сткляра Стокозу...  но
старые и малые все еще не думали очнуться и долго стояли, потупив  голо-
вы, раздумывая о страшном, в старину случившемся деле.

   ИВАН ФЕДОРОВИЧ ШПОНЬКА И ЕГО ТЕТУШКА

   С этой историей случилась история: нам рассказывал ее приезжавший  из
Гадяча Степан Иванович Курочка. Нужно вам знать, что память у меня,  не-
возможно сказать, что за дрянь: хоть говори, хоть не говори,  все  одно.
То же самое, что в решето воду лей. Зная за собою  такой  грех,  нарочно
просил его списать ее в тетрадку. Ну, дай бог ему здоровья,  человек  он
был всегда добрый для меня, взял и списал. Положил я ее в маленький сто-
лик; вы, думаю, его хорошо знаете: он стоит  в  углу,  когда  войдешь  в
дверь... Да, я и позабыл, что вы у меня никогда не были. Старуха моя,  с
которой живу уже лет тридцать вместе, грамоте сроду не училась; нечего и
греха таить. Вот замечаю я, что она пирожки печет  на  какой-то  бумаге.
Пирожки она, любезные читатели, удивительно хорошо печет; лучших  пирож-
ков вы нигде не будете есть. Посмотрел как-то на сподку пирожка, смотрю:
писаные слова. Как будто сердце у меня знало, прихожу к столику  -  тет-
радки и половины нет! Остальные листки все  растаскала  на  пироги.  Что
прикажешь делать? на старости лет не подраться же!
   Прошлый год случилось проезжать чрез Гадяч. Нарочно еще,  не  доезжая
города, завязал узелок, чтобы не забыть попросить об этом Степана Ивано-
вича. Этого мало: взял обещание с самого себя - как только чихну в горо-
де, то чтобы при этом вспомнить о нем. Все напрасно. Проехал чрез город,
и чихнул, и высморкался в платок, а все позабыл; да  уже  вспомнил,  как
верст за шесть отъехал от заставы. Нечего делать, пришлось печатать  без
конца. Впрочем, если кто желает непременно знать, о чем говорится  далее
в этой повести, то ему сто'ит только нарочно приехать в Гадяч  и  попро-
сить Степана Ивановича. Он с большим удовольствием расскажет  ее,  хоть,
пожалуй, снова от начала до конца.  Живет  он  недалеко  возле  каменной
церкви. Тут есть сейчас маленький переулок: как только поворотишь в  пе-
реулок, то будут вторые или третьи ворота. Да вот лучше:  когда  увидите
на дворе большой шест с перепелом и выйдет навстречу вам толстая баба  в
зеленой юбке (он, не мешает сказать, ведет жизнь холостую), то  это  его
двор. Впрочем, вы можете его встретить на базаре, где бывает  он  каждое
утро до девяти часов, выбирает рыбу и зелень для своего стола и разгова-
ривает с отцом Антипом или с жидом-откупщиком. Вы  его  тотчас  узнаете,
потому что ни у кого нет, кроме него, панталон из цветной выбойки и  ки-
тайчатого желтого сюртука. Вот еще вам примета: когда ходит он, то всег-
да размахивает руками. Еще покойный тамошний заседатель, Денис Петрович,
всегда, бывало, увидевши его издали,  говорил:  "Глядите,  глядите,  вон
идет ветряная мельница!"

   I
   Иван Федорович Шпонька

   Уже четыре года, как Иван Федорович Шпонька в отставке и живет в  ху-
торе своем Вытребеньках. Когда был он еще Ванюшею, то обучался в гадячс-
ком поветовом училище, и надобно  сказать,  что  был  преблагонравный  и
престарательный мальчик. Учитель российской грамматики, Никифор Тимофее-
вич Деепричастие, говаривал, что если бы все  у  него  были  так  стара-
тельны, как Шпонька, то он не носил бы с собою в класс кленовой линейки,
которою, как сам он признавался, уставал бить по рукам ленивцев и  шалу-
нов. Тетрадка у него всегда была чистенькая, кругом  облинеенная,  нигде
ни пятнышка. Сидел он всегда смирно, сложив руки и уставив глаза на учи-
теля, и никогда не привешивал сидевшему впереди его  товарищу  на  спину
бумажек, не резал скамьи и не играл до прихода учителя  в  тесной  бабы.
Когда кому нужда была в ножике очинить перо, то он немедленно  обращался
к Ивану Федоровичу, зная, что у него всегда водился ножик; и Иван  Федо-
рович, тогда еще просто Ванюша, вынимал его из небольшого  кожаного  че-
хольчика, привязанного к  петле  своего  серенького  сюртука,  и  просил
только не скоблить пера острием ножика, уверяя, что для этого есть тупая
сторона. Такое благонравие скоро привлекло на него внимание даже  самого
учителя латинского языка, которого один кашель в  сенях,  прежде  нежели
высовывалась в дверь его фризовая шинель и лицо, изукрашенное оспою, на-
водил страх на весь класс. Этот страшный учитель, у которого на  кафедре
всегда лежало два пучка розг и половина слушателей  стояла  на  коленях,
сделал Ивана Федоровича аудитором, несмотря на то что в классе было мно-
го с гораздо лучшими способностями.
   Тут не можно пропустить одного случая, сделавшего влияние на всю  его
жизнь. Один из вверенных ему учеников, чтобы  склонить  своего  аудитора
написать ему в списке scit3, тогда как он своего урока в  зуб  не  знал,
принес в класс завернутый в бумагу, облитый маслом блин. Иван Федорович,
хотя и держался справедливости, но на эту пору был голоден и не мог про-
тивиться обольщению: взял блин, поставил перед собою книгу и начал есть.
И так был занят этим, что даже не заметил, как в классе сделалась  вдруг
мертвая тишина. Тогда только с ужасом очнулся он, когда  страшная  рука,
протянувшись из фризовой шинели, ухватила его за ухо и вытащила на  сре-
дину класса. "Подай сюда блин! Подай, говорят тебе, негодяй!"  -  сказал
грозный учитель, схватил пальцами масляный блин и выбросил его за  окно,
строго запретив бегавшим по двору школьникам поднимать его. После  этого
тут же высек он пребольно Ивана Федоровича по рукам. И дело: руки  вино-
ваты, зачем брали, а не другая часть тела. Как бы то ни было,  только  с
этих пор робость, и без того неразлучная с ним, увеличилась  еще  более.
Может быть, это самое происшествие было причиною того, что  он  не  имел
никогда желания вступить в штатскую службу, видя на опыте, что не всегда
удается хоронить концы.
   3 знает (лат.)
   Было уже ему без малого пятнадцать лет, когда перешел  он  во  второй
класс, где вместо сокращенного катехизиса и  четырех  правил  арифметики
принялся он за пространный, за книгу о должностях человека и  за  дроби.
Но, увидевши, что чем дальше в лес, тем больше дров, и получивши  извес-
тие, что батюшка приказал долго жить, пробыл еще два года и, с  согласия
матушки, вступил потом в П*** пехотный полк.
   П*** пехотный полк был совсем не такого сорта, к  какому  принадлежат
многие пехотные полки; и, несмотря на то, что он большею частию стоял по
деревням, однако ж был на такой ноге, что не уступал иным и  кавалерийс-
ким. Большая часть офицеров пила выморозки и умела таскать жидов за пей-
сики не хуже гусаров; несколько человек даже танцевали мазурку,  и  пол-
ковник П*** полка никогда не упускал случая заметить об этом, разговари-
вая с кем-нибудь в обществе. "У меня-с, - говорил он обыкновенно, трепля
себя по брюху после каждого слова, -  многие  пляшут-с  мазурку;  весьма
многие-с; очень многие-с". Чтоб еще более показать читателям  образован-
ность П*** пехотного полка, мы  прибавим,  что  двое  из  офицеров  были
страшные игроки в банк и проигрывали мундир, фуражку, шинель,  темляк  и
даже исподнее платье, что не везде и между кавалеристами можно сыскать.
   Обхождение с такими товарищами, однако же, ничуть не уменьшило робос-
ти Ивана Федоровича. И так как он не пил выморозок, предпочитая им рюмку
водки пред обедом и ужином, не танцевал мазурки и не играл в  банк,  то,
натурально, должен был всегда оставаться один. Таким образом, когда дру-
гие разъезжали на обывательских по мелким помещикам, он, сидя  на  своей
квартире, упражнялся в занятиях, сродных одной кроткой и доброй душе: то
чистил пуговицы, то читал гадательную книгу, то ставил мышеловки по  уг-
лам своей комнаты, то, наконец, скинувши мундир, лежал на постеле.  Зато
не было никого исправнее Ивана Федоровича в полку. И  взводом  своим  он
так командовал, что ротный командир всегда ставил его в образец. Зато  в
скором времени, спустя одиннадцать лет после получения прапорщичьего чи-
на, произведен он был в подпоручики.
   В продолжение этого времени он получил известие, что матушка  сконча-
лась; а тетушка, родная сестра матушки, которую он знал  только  потому,
что она привозила ему в детстве и посылала даже в Гадяч сушеные груши  и
деланные ею самою превкусные пряники (с матушкой она была в ссоре, и по-
тому Иван Федорович после не видал ее), - эта тетушка, по своему  добро-
душию, взялась управлять небольшим его имением, о чем  известила  его  в
свое время письмом. Иван Федорович, будучи совершенно уверен в  благора-
зумии тетушки, начал по-прежнему исполнять свою службу. Иной на его мес-
те, получивши такой чин, возгордился бы; но гордость совершенно была ему
неизвестна, и, сделавшись подпоручиком, он был тот же самый Иван Федоро-
вич, каким был некогда и в прапорщичьем чине. Пробыв четыре  года  после
этого замечательного для него события, он готовился выступить  вместе  с
полком из Могилевской губернии в Великороссию, как получил письмо такого
содержания:
   "Любезный племянник,
   Иван Федорович!
   Посылаю тебе белье: пять пар нитяных карпеток и четыре рубашки тонко-
го холста; да еще хочу поговорить с тобою о деле: так как ты уже  имеешь
чин немаловажный, что, думаю, тебе известно, и пришел в такие лета,  что
пора и хозяйством позаняться, то в воинской службе  тебе  незачем  более
служить. Я уже стара и не могу всего присмотреть в твоем хозяйстве; да и
действительно, многое притом имею тебе открыть лично. Приезжай,  Ванюша;
в ожидании подлинного удовольствия  тебя  видеть,  остаюсь  многолюбящая
твоя тетка.
   Василиса Цупчевська.
   Чудная в огороде у нас выросла репа: больше похожа на картофель,  чем
на репу".
   Через неделю после получения этого письма Иван Федорович написал  та-
кой ответ:
   "Милостивая государыня, тетушка
   Василиса Кашпоровна!
   Много благодарю вас за присылку белья. Особенно карпетки у меня очень
старые, что даже денщик штопал их четыре раза и очень оттого  стали  уз-
кие. Насчет вашего мнения о моей службе я совершенно согласен с  вами  и
третьего дня подал в отставку. А как только получу увольнение, то  найму
извозчика. Прежней вашей комиссии, насчет семян пшеницы, сибирской арна-
утки, не мог исполнить: во всей Могилевской губернии нет  такой.  Свиней
же здесь кормят большею частию брагой, подмешивая немного  выигравшегося
пива.
   С совершенным почтением, милостивая государыня тетушка, пребываю пле-
мянником
   Иваном Шпонькою".
   Наконец Иван Федорович получил отставку с чином  поручика,  нанял  за
сорок рублей жида от Могилева до Гадяча и сел в кибитку в то самое  вре-
мя, когда деревья оделись молодыми, еще редкими листьями, вся земля ярко
зазеленела свежею зеленью и по всему полю пахло весною.

   I
   Дорога

   В дороге ничего не случилось  слишком  замечательного.  Ехали  с  не-
большим две недели. Может быть, еще и этого скорее приехал бы Иван Федо-
рович, но набожный жид шабашовал по субботам и, накрывшись  своею  попо-
ной, молился весь день. Впрочем, Иван Федорович, как уже имел  я  случай
заметить прежде, был такой человек, который не допускал к себе скуки.  В
то время развязывал он чемодан, вынимал белье,  рассматривал  его  хоро-
шенько: так ли вымыто, так ли сложено, снимал осторожно пушок  с  нового
мундира, сшитого уже без погончиков, и снова все это укладывал наилучшим
образом. Книг он, вообще сказать, не любил  читать;  а  если  заглядывал
иногда в гадательную книгу, так это потому, что любил встречать там зна-
комое, читанное уже несколько раз.  Так  городской  житель  отправляется
каждый день в клуб, не для того, чтобы услышать там что-нибудь новое, но
чтобы встретить тех приятелей, с которыми он уже с  незапамятных  времен
привык болтать в клубе. Так чиновник с большим наслаждением  читает  ад-
рес-календарь по нескольку раз в день, не для каких-нибудь дипломатичес-
ких затей, но его тешит до крайности печатная  роспись  имен.  "А!  Иван
Гаврилович такой-то! - повторяет он глухо про себя. - А! вот и я! гм!.."
И на следующий раз снова перечитывает его с теми же восклицаниями.
   После двухнедельной езды Иван Федорович достигнул деревушки, находив-
шейся в ста верстах от Гадяча. Это было в пятницу. Солнце давно уже заш-
ло, когда он въехал с кибиткою и с жидом на постоялый двор.
   Этот постоялый двор ничем не отличался от других, выстроенных по  не-
большим деревушкам. В них обыкновенно с большим усердием  потчуют  путе-
шественника сеном и овсом, как будто бы он был почтовая лошадь. Но  если
бы он захотел позавтракать, как обыкновенно завтракают порядочные  люди,
то сохранил бы в ненарушимости свой аппетит до другого случая. Иван  Фе-
дорович, зная все это, заблаговременно запасся двумя вязками бубликов  и
колбасою и, спросивши рюмку водки, в которой не бывает недостатка  ни  в
одном постоялом дворе, начал свой ужин, усевшись на лавке перед  дубовым
столом, неподвижно вкопанным в глиняный пол.
   В продолжение этого времени послышался стук брички. Ворота  заскрыпе-
ли; но бричка долго не въезжала на двор. Громкий голос бранился со  ста-
рухою, содержавшею трактир. "Я взъеду, - услышал Иван  Федорович,  -  но
если хоть один клоп укусит  меня  в  твоей  хате,  то  прибью,  ей-богу,
прибью, старая колдунья! и