охаммеда было три дочери, но только один сын, поэтому он, наверное, чувствовал себя теперь в неоплатном долгу перед Джейн. Сегодня у меня появились друг и враг, подумала Джейн, - Мохаммед и Абдулла.
     Тут вновь напомнили о себе схватки, и Джейн стало ясно, что последняя передышка оказалась более длительной, чем предшествующая. Может, схватки теперь становились беспорядочными? Почему? Жан-Пьер ничего не говорил ей об этом. Но он здорово подзабыл гинекологию, которую изучал три или четыре года тому назад.
     Этот приступ оказался самым мучительным по сравнению со всеми прежними. Джейн бил озноб, ее тошнило. Куда подевалась повитуха? Мохаммед не мог забыть или передумать - он наверняка послал свою жену за повитухой. Но послушается ли она своего мужа? Тут не может быть сомнения - афганские женщины всегда подчиняются своим мужьям. Однако она вполне могла идти не спеша, сплетничая по пути с другими женщинами, или даже зайти в какой-нибудь дом попить чаю. Подобно тому как в долине Пяти Львов отмечались случаи прелюбодеяния, были тут и проявления ревности - Халима наверняка знала или предполагала, какие чувства ее муж испытывает к Джейн, что, впрочем, было характерно для всех жен. Может, она обиделась за то, что ее попросили помочь своей сопернице, этой странной белокурой образованной иностранке, которая так нравилась ее мужу? Вдруг Джейн, в свою очередь, страшно рассердилась на Мохаммеда и Халиму. Я ведь не сделала им ничего плохого, подумала Джейн. Почему они все бросили меня? Почему здесь нет моего мужа?
     Когда накатилась новая волна схваток, Джейн разревелась. Это было уже слишком.
     "Я больше не могу, - громко проговорила она. Ее трясло. Ей хотелось умереть, прежде чем боли усилятся. - Мамочка, помоги мне, мамочка", - рыдала Джейн.
     Вдруг на ее плечи легла сильная рука, а в ее ушах зазвучал женский голос, бормотавший какие-то непонятные, но утешительные слова на языке дари. Не открывая глаз, она вцепилась в женщину, пронзительно крича и плача, по мере того как схватки становились все более невыносимыми. Затем они стали смягчаться, очень медленно, но уже с надеждой на затухание, казалось, что это будет последний приступ или, может быть, последний мучительный.
     Джейн подняла глаза и увидела серьезные карие глаза и морщинистые щеки старой повитухи Рабии.
     - Господь да пребудет с тобой, Джейн Дебу.
     Джейн почувствовала облегчение, словно сбросила с себя тяжелый груз. - И с тобой, Рабия Гул, - прошептала она с благодарностью.
     - Схватки накатываются друг на друга?
     - Каждую одну-две минуты.
     - Ребенок появляется на свет раньше времени, - раздался какой-то другой женский голос.
     Повернув голову, Джейн увидела Захару Гул, сноху Рабий, Это была пышная молодая женщина в возрасте Джейн. У нее были кудрявые, почти черные волосы и широкий смеющийся рот. Изо всех женщин деревни Захара была единственной, к которой Джейн ощущала привязанность.
     - Я рада, что вы сейчас здесь, - сказала Джейн.
     - Мальчик рождается раньше времени, потому что ты тащила Мусу в гору.
     - Только поэтому? - спросила Джейн.
     - Этого хватит.
     Стало быть, им ничего не известно о стычке с Абдуллой. Он решил это скрыть.
     - Подготовить все необходимое для ребенка? - спросила Рабия.
     - Да, пожалуйста. - Только Богу известно, на какую примитивную гинекологию я полагаюсь, - подумала Джейн, однако одной мне ни за что не справиться, ни за что.
     - Хочешь, Захара приготовит тебе чаю? - спросила Рабия.
     - Да, пожалуйста. - В конце концов, это не было связано ни с каким суеверием.
     Обе женщины взялись за работу. Сам факт их присутствия действовал на Джейн успокоительно. "Это ведь хорошо, - размышляла Джейн, - что Рабия попросила разрешения ей помочь. Западный доктор безо всяких вошел бы и стал бы вести себя так, словно он здесь хозяин". Как того требует ритуал, Рабия вымыла руки и призвала пророков сделать ее "краснолицей", что обещало успех, после чего еще раз очень основательно долго мыла руки с мылом. Захара принесла кувшин с дикой рутой, а Рабия подожгла несколько крошечных темных семян древесным углем. Джейн вспомнила, что по рассказам запах горящей руты отгоняет злых духов. Она утешилась мыслью о том, что едкий дым поможет отогнать из комнаты мух.
     Рабия была не только повитухой. Акушерство являлось для нее основным занятием, вместе с тем она владела травной терапией и магией для лечения бесплодия у женщин. Кроме того, она помогала им предотвращать беременность и делать аборт, хотя особой необходимости в этом не было, как правило, афганские женщины хотели иметь много детей. К Рабии также обращались за консультацией по любой женской болезни. Обычно ее просили также обмыть покойника, что наряду с принятием родов считалось нечистым делом.
     Джейн следила за тем, как она передвигалась по комнате. Наверное, она была самой старой женщиной в деревне - где-то порядка шестидесяти лет. Как большинство живущих здесь, она была невысокого роста - не более полутора метров - и очень худой. Ее морщинистое смуглое лицо обрамляли седые волосы. Движения были неторопливые, а костлявые старые руки поражали ловкостью и надежностью.
     Вначале она относилась к Джейн с недоверием и враждебностью. Когда Джейн спросила, кого призывала Рабия в случае тяжелых родов, та только фыркнула:
     - Пусть дьявол не слышит, но у меня никогда не было трудных родов, и у меня еще ни разу не погибли ни мать, ни ребенок.
     Но впоследствии, когда деревенские женщины обращались к Джейн с незначительными расстройствами менструации или со стандартными случаями беременности, Джейн вместо того, чтобы выписывать успокоительные лекарства, отправляла их к Рабии. С того времени и наладилось между ними сотрудничество. Рабия советовалась с Джейн насчет вагинальной инфекции только что разрешившейся от бремени женщины, а Джейн давала Рабии пенициллин да еще объясняла, как его применять. Авторитет Рабии вырос после того, как стало известно, что ей доверили западные медикаменты, а Джейн, не желая обидеть Рабию, сказала ей, что, видимо, она сама занесла инфекцию во время родов, смазывая рукой родовые пути.
     С того времени Рабия появлялась в клинике один-два раза в неделю, чтобы поговорить с Джейн и понаблюдать за тем, как та работает. Джейн использовала эти встречи, чтобы иногда объяснить, почему она так часто моет руки, почему кладет все свои использованные инструменты в кипящую воду и почему дает так много жидкости младенцам, страдающим поносом, и многое другое.
     В СБОЮ очередь, Рабия делилась с Джейн некоторыми своими секретами. Джейн было интересно узнать, что содержалось в приготовляемом ею зелье. Она строила догадки об эффективности некоторых ее снадобий, одни по стимуляции способствовали к зачатию и содержали кроличий мозг или кошачью селезенку, обеспечивая те гормоны, которых недоставало соответствующей пациентке при нарушении обмена веществ, мята, и прежде всего кошачья мята, в соответствующей комбинации, по-видимому, уничтожали инфекцию, затрудняющую зачатие. У Рабии имелось также средство, которое жены давали своим мужьям-импотентам, и не было сомнения в том, как оно срабатывало, средство содержало опиум.
     Недоверие уступило место взаимному уважению, тем не менее Джейн не говорила с Рабией насчет собственной беременности. Одно дело, когда свою смесь фольклора и колдовства Рабия применяла на афганских женщинах, другое - стать объектом ее экспериментов. Кроме того, Джейн рассчитывала, что ее ребенка примет Жан-Пьер. Когда однажды Рабия спросила о положении ребенка в утробе, предложив, если ожидается девочка, овощную диету, Джейн дала понять, что в связи с этой беременностью уместно говорить лишь о западных методах лечения. Рабия явно обиделась, но восприняла это решение с достоинством. Но теперь Жан-Пьер был в Кхаваке, а Рабия находилась рядом. Поэтому Джейн была рада воспользоваться помощью старой женщины, которая за свою жизнь приняла не одну сотню младенцев да и сама произвела на свет одиннадцать.
     На какое-то время боли утихли, но в последние несколько минут, пока Джейн наблюдала, как Рабия неторопливо занимается своими приготовлениями, в нижней части живота появились какие-то новые ощущения, явное ощущение тяжести в сочетании со все возрастающим позывом выдавить. Позыв становился все более неудержимым, и когда Джейн чуть натужилась, с ее губ сорвался стон, но не от боли, а от усилия.
     Словно откуда-то на расстоянии до нее донесся голос Рабии:
     - Начинается. Хорошо.
     Мгновение спустя ощущение сдавливания исчезло. Захара принесла чашку зеленого чая. Джейн приподнялась и с благодарностью пригубила. Чай был теплый и очень сладкий. "Захара мне ровесница, но у нее уже четверо детей, не считая выкидышей и мертворожденных, - думала Джейн. - Тем не менее она относилась к категории особо живучих женщин, напоминавших здоровых молодых тигриц. Видимо, она намерена родить еще нескольких детей". Если поначалу женщины относились к Джейн с недоверием и враждой, Захара приняла ее с откровенным любопытством. Вскоре Джейн увидела, что некоторые привычки и традиции Долины Захара считает бессмысленными и стремится воспринять побольше иностранных идей о здоровье, уходе за детьми и питании. Таким образом, Захара стала не только подругой Джейн, но и до некоторой степени опорой в осуществлении ее программы санитарного просвещения.
     Однако сегодня Джейн познакомилась с афганскими методами врачевания. Она наблюдала, как Рабия раскладывает на полу пластиковый коврик (интересно, что использовалось тогда, когда здесь еще не было пластика?), посыпая его слоем песка, целое ведро которого Захара принесла в дом. Рабия выложила несколько предметов на клеенку, и Джейн приятно было видеть чистую вату и новое, еще не вынутое из упаковки, бритвенное лезвие.
     Джейн снова захотелось натужиться, и она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Собственно болевого ощущения не было, казалось, что ее мучит какой-то жуткий запор. Она застонала, но не от боли, а потому, что это помогло при таком усилии, о чем ей хотелось сказать Рабии, да вот только она не могла одновременно и говорить, и напрягаться.
     Когда стало чуть-чуть легче, Рабия опустилась на колени, развязала шнур на штанах Джейн и осторожно освободила ее живот и ноги.
     - Хочешь помочиться, прежде чем я тебя обмою? - спросила она.
     - Да.
     Она помогла Джейн встать и пройти за шторку, потом, поддерживая за плечи, усадила ее на горшок.
     Захара принесла таз с теплой водой и унесла горшок. Рабия обмыла Джейн живот, бедра и половые органы, впервые действуя живее, чем прежде. Потом Джейн снова легла. Рабия вымыла свои руки и вытерла полотенцем. Она показала Джейн маленький кувшин с голубым порошком - наверное, сульфат меди, подумала Джейн - и сказала:
     - Этот цвет отгоняет злых духов.
     - Что ты хочешь с ним делать?
     - Немного посыплю тебе на лицо.
     - Ладно, - проговорила Джейн и добавила. - Спасибо.
     Рабия посыпала немного порошка Джейн на лоб. "Я не имею ничего против колдовства, если оно не во вред, - подумала Джейн, - но что она будет делать, если возникнет настоящая медицинская проблема? Вот знать бы точно, на сколько недель раньше появляется этот ребенок?".
     Пока Джейн озабоченно размышляла, снова начались схватки. Из-за этого она не успела сосредоточиться, чтобы сознательно усилить этот накат. В результате боль показалась ей просто нестерпимой. "Не надо волноваться, - подумала она. - Необходимо полностью расслабиться".
     После этого Джейн почувствовала себя изможденной и немного вялой. Закрыв глаза, она почувствовала, как Рабия расстегивает ее рубашку, ту самую, что она взяла у Жан-Пьера в тот послеобеденный час, от которого ее отделяла целая вечность. Рабия стала массировать ей живот, втирая какую-то мазь, скорее всего, рафинированным маслом. Рабия нажала пальцем на брюшную стенку. Джейн открыла глаза и проговорила:
     - Только не пробуй сдвинуть ребенка с места.
     Рабия кивнула, но тем не менее продолжала прощупывать, касаясь одной рукой верхней выпуклости живота, а другой - нижней.
     - Голова внизу, - сказала она в результате своего исследования. - Все в порядке. Но ребенок пойдет очень скоро. А сейчас тебе надо подняться.
     Захара и Рабия помогли Джейн встать и сделать два шага в сторону присыпанного песком листа из пластика, Пристроившись сзади Джейн, Рабия сказала:
     - Встань на ступни моих ног.
     Джейн сделала так, как ей было сказано, хотя и не была уверена в логичности этого. Рабия заставила Джейн сесть на корточки и сама у нее за спиной припала к полу. В таком положении здесь рожали детей.
     - Сядь на меня, - сказала Рабия. - Я смогу тебя удержать.
     Всем своим телом Джейн повисла на бедрах этой старой женщины. В таком положении Джейн почувствовала себя на удивление удобно и спокойно.
     Потом она снова ощутила, как стали напрягаться ее мышцы. Стиснув зубы от боли, Джейн со стоном сжимала низ живота. Впереди нее на корточках сидела Захара. На какое-то мгновение Джейн воспринимала только одно ощущение - тяжесть. Наконец, оно смягчилось, и Джейн куда-то провалилась, вконец изможденная и почти в бессознательном состоянии, она повисла всем своим весом на теле Рабии.
     Когда схватки возобновились, Джейн ощутила новую боль - пронзительное жжение в промежности.
     - Ребенок пошел, - словно между прочим отметила Захара.
     - Теперь больше не нажимай, - сказала Рабия. - Пусть ребенок сам выскользнет.
     Ощущение тяжести смягчилось. Рабия и Захара поменялись местами, и теперь уже Рабия, не спуская с Джейн глаз, села на корточки у нее между ногами. Ощущение тяжести снова обострилось. От боли Джейн стиснула зубы.
     - Не тужься, спокойнее, - проговорила Рабия.
     Джейн попробовала расслабиться. Рабия взглянула на нее и подняла руку, чтобы дотронуться до ее лица.
     - Не сжимай зубы. Не напрягай рот.
     Джейн расслабила челюсть и почувствовала, что это ей помогло сбросить напряжение.
     Снова напомнило о себе ощущение жжения, причем еще более болезненно, чем прежде. Джейн сознавала, что ребенок уже почти родился, она чувствовала, как он идет головой вперед, широко растягивая ее промежность. Джейн вскрикнула от боли, потом боль вдруг пропала, и какое-то мгновение она ничего не чувствовала. Джейн посмотрела вниз. Прикасаясь к ее бедрам, Рабия взывала к пророкам. Через пелену слез Джейн увидела в руках повитухи что-то круглое и темное.
     - Не тянуть, - предупредила Джейн, - за голову не тянуть.
     - Нет, нет, - отвечала Рабия.
     Джейн снова ощутила тяжесть. Одновременно Рабия сказала:
     - Слегка поднажми, чтобы вышел правым плечом. - Джейн закрыла глаза и немного напряглась. - Теперь, чтобы левым плечом, - проговорила чуть позже Рабия.
     Джейн поднатужилась еще раз, и вот наступило почти полное облегчение, ей стало ясно, что она родила ребенка. Она посмотрела вниз и увидела, как Рабия качает на руках крохотное существо. Его кожа была в складках и влажной, а на головке виднелись темные и тоже влажные волосики. Пуповина выглядела очень странно, напоминая толстый голубой канатик, который пульсировал, как вена.
     - Все в порядке? - спросила Джейн.
     Рабия молчала. Сжав губы, она дула на сплющенное неподвижное лицо младенца.
     "О, Боже, так он же мертв", - подумалось Джейн.
     Рабия дунула еще раз, ребенок раскрыл свой крохотный ротик и заорал.
     - О, слава Богу, он живой, - воскликнула Джейн. Рабия взяла чистый ватный тампон и обтерла им лицо младенца.
     - Он нормальный? - спросила Джейн.
     Наконец Рабия нарушила молчание. Она заглянула в глаза Джейн, улыбнулась и сказала:
     - Да, девочка нормальная.
     "Она нормальная", - подумала про себя Джейн. "Значит, она. Я родила маленькую девочку. Девочку!" Вдруг Джейн почувствовала себя абсолютно изможденной. У нее даже не было сил выпрямиться.
     - Я хочу лечь, - проговорила она.
     Захара помогла Джейн подойти к матрацу и положила ей под спину подушки, чтобы она могла сидеть в постели, пока Рабия держала ребенка, все еще связанного с Джейн пуповиной. Когда Джейн уселась в постели, Рабия стала обтирать младенца ватными тампонами.
     Джейн наблюдала за тем, как канатик перестал пульсировать и сморщился, становясь все белее.
     - Теперь ты можешь перерезать пуповину, - сказала она Рабии.
     - Мы всегда ждем плаценту, - ответила Рабия.
     - Делай, как я тебе говорю, пожалуйста.
     В ее взгляде мелькнуло сомнение, но она подчинилась. Рабия взяла со столика кусок белого шпагата, перевязала им пуповину в нескольких сантиметрах от пупка младенца. "Поближе было бы лучше, - подумала Джейн, - но это не столь важно".
     Рабия вынула из обертки бритвенное лезвие.
     - Во имя Аллаха, - проговорила Рабия и перерезала пуповину.
     - Дай ее мне, - сказала Джейн.
     Рабия передала девочку матери, приговаривая:
     - Только не давай грудь.
     Джейн знала, что здесь Рабия заблуждалась.
     - Это на пользу последу, - заметила она. Рабия повела плечами.
     Джейн прижала лицо ребенка к своей груди. Ее соски были увеличены и оказались чувствительными к раздражению, словно их целовал Жан-Пьер. Когда сосок ее груди коснулся щеки младенца, он автоматически повернул голову и раскрыл свой маленький ротик. Как только сосок исчез между губами, младенец начал сосать грудь. К удивлению Джейн, это вызвало в ней какое-то сексуальное ощущение. На какой-то миг она даже оторопела, но потом подумала: "Да что это со мной?"
     Джейн ощущала какие-то движения в нижней части живота. Она подчинилась рекомендации еще раз поднатужиться, после чего почувствовала, как вышла плацента - нечто такое скользкое, как бы малые роды. Рабия тщательно завернула послед в тряпку.
     Младенец перестал сосать и, казалось, уснул.
     Захара поднесла Джейн стакан воды. Она выпила его залпом. Вода показалась ей очень вкусной. Она попросила еще.
     Джейн чувствовала себя измученной, истерзанной, но бесконечно счастливой. Она разглядывала маленькую девочку, мирно спавшую у нее на груди. И тут ее саму потянуло ко сну.
     Рабия сказала:
     - Надо бы спеленать ребенка.
     Джейн подняла девочку - она оказалась легкой как куколка - и передала ее в руки старой женщине.
     - Шанталь, - произнесла Джейн, когда Рабия приняла из ее рук малютку. - Ее имя будет Шанталь. - После этих слов Джейн закрыла глаза.

Глава 5

     Эллис Тейлор рейсом "Истерн Эйрлайнз" вылетел из Вашингтона в Нью-Йорк. В аэропорту Ла Гардиа он взял такси и поехал в отель "Плаза", в Нью-Йорк-Сити. Таксист высадил его у входа в отель на Пятой авеню. Эллис вошел в отель. В холле он свернул влево и направился к лифтам со стороны 58-й улицы. Вместе с ним оказались мужчина в элегантном костюме и женщина с сумкой для покупок от Сакса. Мужчина вышел на седьмом этаже. Эллис на восьмом. Женщина поехала выше. Эллис один прошел по напоминавшему пещеру гостиничному коридору до самых лифтов со стороны 59-й улицы. Потом, спустившись на первый этаж, покинул отель через выход на 59-ю улицу.
     Убедившись, что за ним никто не следит, Эллис взял такси на южной стороне Центрального парка и поехал на Пенн-стейшн, откуда направился на поезде до Дугластона в Квинсе...
     Пока Эллис Тейлер ехал в поезде, ему вспомнились строчки из "Колыбельной" Одена:

     Время и страсти сжигают
     Красоту задумчивых детей.
     Лишь могильный камень сохраняет
     Мимолетность промелькнувших дней.


     Прошел уже год с тех пор, как в Париже он жил в роли подававшего надежды американского поэта, но он так и не потерял вкуса к поэзии.
     Эллис продолжал следить, как бы не было "хвоста", ибо об этой встрече ни в коем случае не должны были узнать его враги. Он сошел с поезда во Флашинге и стал ждать на платформе следующий поезд. Других ожидающих поезд не было. Из-за всех этих мер предосторожности он прибыл в Дугластон в пять часов. От станции примерно полчаса он довольно резво шел пешком, размышляя о том, как отнестись к обсуждаемым вопросам, какие при этом выбрать слова, какие могут пос