раз
все должно получиться. Она уже предупредила начальство,  что  через  два
месяца увольняется, чтобы закончить работу над диссертацией.
   По причине, которой и сама себе объяснить не могла, Дженис ничего  не
сказала мужу, приступая к работе над  вторым  вариантом  диссертации.  А
когда наконец призналась, он сгреб ее заметки, пошел к себе в кабинет  и
долго не появлялся.
   В какой-то момент ей стало страшно, вдруг скажет, что все это  мусор?
Но нет, пронесло. "Так и дальше двигай, малыш, - с улыбкой произнес  он,
но тут же добавил:
   - только без эмоций, не строй воздушных замков". Легче  ей  от  этого
предупреждения не стало.
   Понятно, разумеется, почему он предостерегает ее, но в  то  же  время
как раз сейчас Дженис нужна была полная поддержка. Когда он сам  был  на
ее месте, как загнанный, по дому  метался,  она  разве  что  на  уши  не
вставала, лишь бы подбодрить его. Правда, сравнивать  не  приходится.  В
Беркли у него была репутация звездного мальчика, все ожидали  от  Джейка
настоящих чудес.  Ну  а  она  дело  другое,  даже  если  во  второй  раз
провалится, друзья и  глазом  не  моргнут.  Большинство  из  них  и  так
удивляются,  на  кой  черт,  имея  такую  хорошую  работу,   она   пишет
диссертацию по социологии.
   Джейк особого оптимизма не выказывает. Ну  и  пусть.  Она  все  равно
продолжит работу. Надо углубить тему, уточнить методологию  исследования
и, самое главное, указать на актуальность предмета. И если ученый  совет
одобрит реферат диссертации,  она  непременно  ее  закончит.  Дженис  не
терпелось  добежать  до  финиша.  В  практическом  ее  уме  так  все   и
складывалось - сначала факты и гипотезы,  потом  обоснованные  и  веские
выводы.
   Особенно она любила сам процесс сбора фактов. Между прочим, ведь  это
она проделывала большую часть подготовительной работы к статьям  Джейка,
да и не только к статьям - и  к  диссертации  тоже.  А  поскольку  Джейк
черную работу ненавидел, то такое разделение труда представлялось вполне
разумным, точно так же, как и редактура его  диссертации,  чем  он  тоже
терпеть не мог заниматься. По сути дела, он дал ей полную  волю  вносить
при перепечатке любые изменения, и она редко беспокоила  его  по  поводу
всяких мелких, да и, признаться, не только мелких исправлений.
   Но на сей раз ей предстоит писать и редактировать собственную  работу
- результат собственных изысканий. Не то  чтобы  она  рассчитывала  хоть
сколько-нибудь сравняться с Джейком. Дай Бог ученый совет пройти.
   А потом? Попытаться получить место по специальности в средней  школе,
где будут платить меньше, чем на нынешней ее  работе?  Или  поступить  в
один из исследовательских центров, связанных со Стэнфордом либо  Беркли?
Ладно, об этом еще будет время подумать...
   - Ты где, Дженни? - крикнул из кухни Джейк.
   - Кончаю со стиркой, а потом у меня встреча с профессором Йолански. А
ты как дома оказался?
   - Я... Слушай-ка, иди сюда. Мне надо тебе кое-что сказать.
   Встревоженная его неестественно  ровным  тоном,  Дженис  кинулась  на
кухню. Джейк стоял у мойки и наливал воду в электрический чайник.
   - Что случилось?
   - Погоди, дай чайник включить. Я сварю тебе кофе.
   Пока он возился у плиты, Дженис успела приготовиться к дурным вестям.
Зачем бы иначе Джейк, который кухонные дела ненавидел, стал  возиться  с
кофе специально для нее?
   - Да не молчи же ты. Я и так места себе от страха не нахожу...
   - Мне очень жаль, малыш. Только помни, это еще  не  конец  света.  Но
было бы несправедливо... Слушай, присядь-ка, а?
   Дженис пристроилась на краешек стула.
   - Что случилось? - повторила она.
   - Сегодня утром Йолански попросил меня заглянуть на минуту...
   - Да, и что?..
   - Это касалось твоего реферата. Он просил меня сказать, чтобы ты., не
строила чересчур радужных планов.
   - Короче, ему не понравилось?
   - Боюсь, что так. Ужасно жаль. Ему кажется, что на этом поле особенно
не разгуляешься. Оно исхожено вдоль и поперек,  так  что  вряд  ли  тебе
удастся сказать что-нибудь новое. Словом, он отклонил твой  реферат.  Ну
что мне еще сказать?
   - А ты? Ты с ним согласен?
   - Родная, ну как я могу быть объективным? - Джейк  поник  головой.  -
Нечестно задавать мне такой вопрос.
   - Иными словами: да, ты с ним согласен. Так почему  же  ты  с  самого
начала мне не сказал? Ведь я столько работала.
   - Потому что я мог быть не прав. И боялся ошибиться.
   Слушай, может, лучше оставить все это? На черта тебе лишняя  головная
боль? Диплом у тебя есть. Если  хочешь  преподавать,  можно  для  начала
подменить кого-нибудь на время  в  местной  школе,  а  там,  глядишь,  и
постоянное место подвернется.
   - Но я хочу преподавать в колледже...
   - Знаешь, давай смотреть на вещи реалистически.
   В Стэнфорде тебе места не получить, даже с докторской. Да и не только
в Стэнфорде - слишком жестокая в этой области конкуренция.
   - Но у тебя-то получилось, - сказала она и  тут  же  прикусила  язык:
сравнила, понимаешь, Божий дар с яичницей.
   Джейка выбрали из сотни других претендентов, потому  что  был  в  нем
некий магнетизм, а главным образом  из-за  его  выдающейся  диссертации,
отрывки из которой были опубликованы в авторитетном сборнике  статей.  И
все же не следовало ему так говорить.
   - И что же все-таки ты сказал профессору Йолански?
   - Сказал, что, конечно, объективным в этом деле быть не могу. - Джейк
ухмыльнулся. - А почему бы не отложить все это до конца каникул,  а  еще
лучше до весны? Может, к тому времени у тебя появятся какие-нибудь новые
идеи.
   Дженис промолчала. Она и так уже  столько  времени  терпеливо  ждала.
Неужели он не понимает, как это все для нее важно? Или просто  старается
утешить ее единственным доступным ему образом, делая вид, что ничего  не
произошло?
   Джейк обнял ее за плечи и поцеловал, а когда она заплакала,  взял  за
руку, отвел наверх, уложил в постель и занялся любовью. Тоска не прошла,
но стало чуть полегче.
   - Мой меченосец,  -  пробормотала  Дженис,  все  еще  тяжело  дыша  и
прижимая лицо к его груди. На этот раз  обычного  экстаза  не  было,  но
ощущение его близости - само по себе благо, на что он и рассчитывал.
 
*** 
 
   На  следующее  утро  Дженис  позвонил  ее  старинный   друг   Арнольд
Уотерфорд. Густой баритон его звучал, как эхо из далекого  детства.  Она
улыбнулась.
   - Кто это - уж не моя ли любимая крестница? - послышалось в трубке.
   - Она самая. Насколько мне известно, я твоя единственная крестница.
   - А тебе всегда нужна точность. Я тут подумал, что  давненько  мы  не
обедали вдвоем. Помнишь, как ты буквально забалтывала меня, когда совсем
еще девчонкой была?
   - Тогда ты был главным мужчиной в моей жизни. Отчим-то и  имя  мое  с
трудом припоминал.
   - У этого типа рыбья кровь в жилах течет, а мачехе твоей следовало бы
оставаться старой девой. Если бы не напоминать ей постоянно, что я  твой
законный опекун, а также крестный, она и на порог бы меня, наверное,  не
пустила.
   - Она не слишком высокого мнения  об  адвокатах,  особенно  тех,  что
занимаются разводами.
   - Но подумай, сколько несправедливостей  я  предотвратил.  И  сколько
несчастных женщин страдают только оттого, что в бракоразводных делах  их
интересы не защищают должным образом,  потому  что  им  нечем  заплатить
солидному адвокату.
   - М-да. А среди твоих клиенток много бедных?
   - Ну, когда попадаются интересные случаи, я вообще не беру  гонорара,
только  на  покрытие  расходов.  Это  облегчает  мне  душу,  -   голосом
праведника сказал Арнольд.
   - Ах ты, старый мошенник. И как это только я терплю тебя?
   - А все потому, что ты от меня без  ума.  Все  женщины,  молодые  или
старые, от меня без ума. Поэтому я и был женат четыре  раза  и  разведен
столько же.
   - Как, снова? А что с Илкой?
   - Она решила, что лучше ей  обойтись  без  этой  старой  развалины  -
адвоката. По-моему, она живет с каким-то продюсером в  Тинзел-Тауне.  На
прошлой неделе окончательно расстались.
   Голос его звучал вполне бодро, так что Дженис сочувствовать не  стала
и ограничилась только уверенной репликой:
   - Ничего, кого-нибудь еще найдешь.
   - Возможно. Но пока я пребываю в одиночестве. Так  как  насчет  того,
чтобы пообедать завтра с несчастным одиноким старичком?
   -  Старичком  ты  никогда  не  станешь.  А  насчет  пообедать   -   с
удовольствием. Может, заодно тоску разгонишь.
   - А что случилось?
   - Завтра расскажу. Так когда встречаемся?
   - Может, зайдешь ко  мне  на  работу,  скажем,  около  двенадцати?  Я
попрошу Марту  заказать  столик  в  университетском  клубе  на  половину
первого, а перед тем пропустим по рюмочке в баре. Ты мне поведаешь  свою
печаль, а я расскажу, чего мне стоило избавиться от этой стервы Илки.
   Дженис с улыбкой повесила трубку. Настроение у нее  чуть  улучшилось.
Не то чтобы она поверила Арнольду, будто бывшая  жена  его  основательно
выпотрошила. Если кого и можно облапошить в  зале  суда,  то  только  не
Арнольда  Уотерфорда,  человека,  которого  в  газетах  называют   Дедом
Морозом, разносящим бракоразводные подарки.
   Кое-что  из  того,  что  о  нем  пишут,  -  правда.  Хватка  у   него
действительно бульдожья. Но он настоящий, верный друг. И что  бы  там  о
нем ни говорили, он ее поймет - и ее разочарование, и  решимость  начать
сначала и так до конца, пока своего не добьется.
 
Глава 5 
 
   Всю жизнь Ариэль  ди  Русси  повсюду  опаздывала  -  к  застольям,  к
терапевту и стоматологу, даже на собственную свадьбу пришла не  вовремя;
так что неудивительно, что и к адвокату  Арнольду  Уотерфорду  она  тоже
опоздала.
   До брака с Алексом это  не  имело  особенного  значения,  потому  что
родители давно примирились с ее хроническим пороком. Но Алекс - нет.  Он
никогда и ничего ей не прощал и не забывал. А прощать  и  забывать  было
что, начиная с того самого момента, когда Ариэль на полчаса  опоздала  в
церковь на собственное бракосочетание.
   Ну что ж, сегодня он наконец должен быть ею доволен.
   Разве не сидит она в приемной  Арнольда  Уотерфорда,  обставленной  в
стиле американского ампира,  со  стенами,  оклеенными  яркими  обоями  и
рядами  книг  в  кожаных  переплетах,  в  ожидании,  когда  можно  будет
подписать бумаги, что положит начало бракоразводному процессу? Разве  не
этого он хотел?
   Она-то, видит Бог, развода не желала. Она умоляла Алекса не  идти  на
этот шаг, обещала, что теперь все переменится, она будет хорошей  женой,
всюду  станет  появляться  вовремя,  сделается  гостеприимной  хозяйкой,
вместо того чтобы прятаться по углам, когда  в  доме  гости.  И  даже  в
постели постарается быть такой, как ему хочется,  хотя  это  становилось
все труднее и труднее.
   Но ко всем ее обещаниям Алекс оставался глух, и  всю  прошлую  неделю
она проплакала, так что  веки  опухли.  Брак  с  Алексом  был  далек  от
совершенства - а по правде говоря, вообще невыносим,  -  но  он  ей  был
нужен: чтобы отгонять демонов. Когда  посреди  ночи  возникали  кошмары,
избавиться от них можно было только одним способом - прикоснуться к  его
теплому телу, пусть лишь слегка, чтобы не потревожить сон мужа.
   Алекс не любил, когда его будили ночью. Однажды  он  сказал  ей,  что
именно поэтому и стал психиатром, а не терапевтом или хирургом, которого
могут поднять с постели посреди ночи, чтобы принять роды или зашить рану
какой-нибудь жертве автомобильной катастрофы.
   Попросту говоря, он терпеть не мог всяческих перемен.
   Его жизнь была "разложена по полочкам" - столько-то часов на сон,  на
регулярный прием пищи, столько-то времени на  физические  упражнения.  И
отклонения не превышали нескольких  секунд.  Все  в  жизни  Алекса  было
строго  регламентировано,  включая  секс   три   раза   в   неделю,   по
понедельникам,   средам   и   воскресеньям.   Неудивительно,   что    ее
разгильдяйство приводило его в бешенство.
   Вот почему Ариэль в  конце  концов  и  оказалась  здесь,  в  ожидании
разговора с адвокатом; она была очень несчастна,  и  внутри  у  нее  все
дрожало. Как же завидовала она брюнетке, сидевшей рядом, как  хотела  бы
оставаться такой же хладнокровной!  Алекс  утверждал,  что  она  выросла
такой из-за того, что была у родителей поздним  ребенком.  Он  психиатр,
ему виднее, но разве они не старались воспитывать  ее  как  положено?  И
разве отец с матерью виноваты в том, что всегда ее преследовали какие-то
безотчетные страхи, а общаться  с  посторонними  она  вообще  так  и  не
научилась.
   Удивительно, что, пока на то не указал Алекс, она и не  задумывалась,
что сделалась такой, какой сделалась, именно потому, что воспитывали  ее
дома,  друзей-сверстников  у  нее  не  было.  А  это,  в  свою  очередь,
объясняется тем, что в  пятилетнем  возрасте  ее  поразил  ревматический
артрит. Никакой беготни, никаких резких движений, настаивали доктора. Ее
отец, крепыш, кровь с молоком, что называется, однажды вслух  подивился,
отчего это Ариэль получилась таким заморышем, ведь у  них-то  с  матерью
корень крепкий, надежный.
   - Старый сан-францисский корень, - добавил он, гордясь  в  душе  тем,
что ведет свой род от пионеров.
   Печальная ирония судьбы заключалась в том,  что  мать  Ариэль  умерла
пятидесяти пяти лет от роду - упала в спальне и разбила голову, - а отец
скончался, когда ему было  шестьдесят  пять,  от  инфекции,  попавшей  в
больной зуб. Так восемнадцатилетняя Ариэль осталась сиротой.
   При первой же встрече с Алексом она впала в настоящую панику.  У  нее
началась сердечная аритмия, потели ладони, домашний врач считал, что все
это  имеет  психосоматическую  основу,  и  порекомендовал  обратиться  к
психиатру. Едва Ариэль  увидела  Алекса  -  чуть  в  обморок  не  упала,
настолько он был похож на отца: такая же густая борода, такое же плотное
телосложение, такой же пронизывающий взгляд голубых глаз.
   Но  когда  этот  взгляд  упал  на  нее,  Ариэль   испытала   глубокое
облегчение: вот мужчина, которому можно доверить  все  свои  тайны,  все
сомнения и страхи, всю жизнь.
   Правда, тогда же она и испугалась и боится до сих пор.
   Потому и старалась всегда никоим образом не  рассердить  Алекса.  Так
удивительно  ли,  что,  разразившись  тирадой  -   если   только   столь
размеренный монолог можно назвать тирадой, - в ходе  которой  потребовал
развода, Алекс заметил, в  частности,  что  Ариэль  опутывает  его,  как
виноградная лоза?
   Но это несправедливо. За три года совместной жизни она считанные разы
позволила себе проявить инициативу, и то он обзывал ее  в  этих  случаях
сексуальной психопаткой. Ариэль  никогда  не  могла  понять,  отчего  он
бывает так несдержан на язык, когда они остаются вдвоем. Ведь с другими,
особенно с женщинами, он всегда  изысканно  вежлив.  Интересно,  что  бы
подумали его пациенты, доведись им услышать Алекса  во  время  любовного
акта. И пошли бы они на прием к психиатру, который, перед тем как лечь с
женой в постель, смотрит по видео порнографические фильмы?
   Что касается развода, то весть о нем оказалась, как гром среди ясного
неба.
   Конечно, в тот  день,  когда  Алекс  вернулся  из  своей  ежемесячной
поездки в Вашингтон, где уже давно  пользовал  одну  пациентку  -  члена
конгресса, он был в странном настроении.
   После ужина вопреки обыкновению не удалился к себе, а сказал  Ариэль,
что им надо поговорить. В кабинете он долго смотрел на нее, не произнося
ни слова, и Ариэль уж решила, что ему захотелось заняться любовью,  хотя
сегодня и не понедельник. Но она ошиблась. Ровным  голосом,  будто  речь
шла о погоде, он объявил, что им надо развестись.
 
*** 
 
   - Ты напоминаешь лодку с пробитым днищем, Ариэль, - начал он. - Дурак
я был, что женился на тебе. Мне нужна настоящая женщина, а не невропатка
вроде тебя, которая только, и умеет что носиться с мячом по площадке.
   Ариэль и слова вымолвить не сумела, только  подивилась,  как  всегда,
почему это Алекс, ненавидевший спортивные зрелища, так часто прибегает в
разговоре к спортивной терминологии.
   - Тебе понадобится адвокат, - продолжал он. -  Я  уже  переговорил  с
Джеймсом Краветтом. Он проследит, чтобы твои интересы не  пострадали.  -
Алекс на секунду замолчал, не сводя с жены своих водянистых глаз. -  Как
тебе наверняка известно,  по  законам  штата  Калифорния  половина  моей
собственности принадлежит тебе и, естественно, наоборот. Меня бы  вполне
устроило выкупить принадлежащую тебе часть  этого  дома.  У  меня  здесь
кабинет, так что переезжать было бы неудобно, ну а тебе здесь бродить  в
одиночку тоже не с руки.
   Неподалеку от Эмбаркадеро-плаза строятся новые дома, там  тебе  будет
хорошо.
   Наконец-то к Ариэль вернулся дар  речи.  Она  стала  уговаривать  его
отказаться от своих намерений, но тщетно.  Как  обычно,  Алекс  в  конце
концов своего добился.
   Оглядываясь  назад,  Ариэль  видела  теперь,  что  тот   единственный
бунтарский жест, что она себе позволила, отдавал некоторым  ребячеством.
По совету Лэйрда Фермента, своего двоюродного брата,  она  обратилась  к
Арнольду Уотерфорду.
   Толковать о своих интимных проблемах с Джеймсом Краветтом,  партнером
мужа,  с  которым  он  каждую  среду  играл  в  гандбол,  показалось  ей
унизительным. Разумеется, Алексу она сказать об этом не осмелилась. Он и
представления не имел, что сегодня утром она отправилась  на  встречу  с
незнакомым адвокатом. Впрочем, какая разница?  Сейчас,  когда  жизнь  ее
разлеталась на куски, ничто уже не имело значения.
   Она не выдержала и негромко  всхлипнула.  Сидевшая  рядом  женщина  с
каштановыми волосами оторвалась от журнала и посмотрела на  нее;  Ариэль
поспешно опустила голову,  делая  вид,  что  целиком  поглощена  чтением
прошлогоднего номера "Нью-Йоркера", лежавшего у нее  на  коленях.  Вроде
она где-то видела эту даму.  Ариэль  никогда  не  запоминала  лиц,  как,
впрочем, и имен. Еще один повод для недовольства Алекса, который как раз
ничего не забывал, особенно когда сердился.
   Ариэль  вздрогнула  -  дверь  в  приемную  со  стуком   распахнулась.
Секретарша, пожилая дама с острым  личиком,  скверно  уложенными  пегими
волосами и порывистыми движениями, С явным раздражением подняла  голову.
Впрочем, увидев, кто пришел, она тут же заулыбалась:
   - Миссис Деверю, добрый день. Боюсь, вам придется  подождать.  Мистер
Уотерфорд немного задерживается, но с минуты на минуту будет.
   Женщине, которую назвали миссис Деверю, это явно не понравилось.  Она
беспокойно обвела глазами комнату,  остановившись  взглядом  сначала  на
Ариэль, потом на ее соседке; ни та ни другая ее явно не заинтересовали.
   - Прелестно. Вот уж что я ненавижу, так это ждать.
   - Я пыталась дозвониться до вас, но никто не взял трубку.
   - Сегодня я рано ушла за покупками - у домработницы выходной.
   Говорила она быстро, отрывисто.  На  даме  были  темно-серый  костюм,
отороченный норкой, и меховая шляпка в тон.
   Ариэль, которая плохо разбиралась в моде,  почудилось  в  ней  что-то
русское. Хотя, строго говоря,  красавицей  миссис  Деверю  не  назовешь,
Ариэль была уверена, что многим,  а  особенно  Алексу,  которому  всегда
нравились элегантные дамы, она показалась бы именно таковой.
   Ариэль непроизвольно вздохнула,  и  соседка,  смотревшая,  как  вновь
прибывшая устраивается в кресле напротив, перевела на нее  сочувственный
взгляд:
   - Ожидание не самое приятное занятие, верно?
   Ариэль искоса посмотрела на нее. Шикарная дама - клетчатая юбка цвета
винного камня,  шерстяной  жакет,  болотно-лиловый  берет.  Сама  Ариэль
предпочитала мягкую, свободную одежду, редко надевая костюмы из  плотной
ткани. После замужества она всячески старалась одеваться  соответственно
случаю, а  одежду,  которую  любила  по-настоящему  -  она  хранилась  в
сундуках на чердаке, - приберегала для дома. Сегодня -  исключение,  ибо
она и понятия не имела, какой костюм приличествует  для  консультации  с
адвокатом - разве чт