и портрет  пропавшего  без  слов  Отца
Прокопия:















	Гнудсон искал по своему индивидуальному плану. Уходя на задание, он взволнованно бросил Айше загадочную как кость фразу:
	- Знаешь, интуиция подсказывает мне, что я ищу нечто большее, чем просто Катя Андреева...
	Айша, однако, ничего с этого не нагрызла.



   19. "Беглецы находят приют"

	Отец Прокопий сошел с поезда в одном из небольших и глубоко провинциальных городов. Там, где его вряд ли вздумают искать привыкшие к столичному комфорту журналисты. Там, где его не сможет найти даже сама святая инквизиция, предпочитающая боле заграничные командировки.
	Немаловажно было и то, что именно в этом городке проживал свояк Святого Отца. Сей сообразительный муж и без словесных объяснений мог все понять и устроить беженца по-божески и по-дружески при квартальной церкви. То есть с кроватью, навесом и общей бобовой похлебкой.
	Свояк предложил было Отцу Прокопию и свое содействие в плане трудоустройства местным проповедником. Но вновьприбывший не мог проповедовать молча. А обет свой он нарушать не собирался.
	Можно было попробовать проповедовать и письменно. Но провинциальные прихожане в связи со своим определенным консерватизмом вряд ли бы оценили такой подход в полной мере.
	Конечно, никто бы не укорил Святого Отца, если бы он и вовсе не работал, а сидел на шее у монашеской братии, ножки свесив. Покусывал бы куличи, припиваючи святой водой. Почитывал бы "Невероятные приключения Иисуса на земле и в небесах", "Иуда - двойной агент" или "Последнее Послание Иакова Матфеем".
	Но нет, Отец Прокопий был слеплен не из пирожкового теста. Хоть и не дурак он был выпить на халяву, но из-за своего же собственного обета становиться полным нахлебником, эдакой церковной белой крысой, не собирался. Да, он не мог работать губами, как все последние годы. Но в данный момент, вдалеке от своих столичных деловых клиентов, Святой Отец вспомнил, что с детства у него были еще и руки, и ноги, и спина, и все прочее вполне трудоспособное.
	Первые дни, размышляя о наилучшем приложении своих способностей, он драил полы в трапезной, чистил обувь сокелейщикам, скалил зубы злым бродячим собакам. В перерывах между этими занятиями, как мог, читал молитвы.
	Святой Отец старался ни на минуту не оставаться без занятия. Ибо как только расслаблялся он, так тут же представал перед ним как наяву образ Кати. Он видел ее такой же, как в последний раз: гневной и одновременно столь искусительной в своем смелом, потрясающем любое воображение платье.
	Отец Прокопий гнал от себя соблазнительное видение. Но оно являлось ему снова и снова.
	"Почему?" - молча спрашивал себя святоша.
   - Потому, - ответила пришедшая к нему в послеобеденной полудреме Катя,  -
После того, как ты дал обет, и исполняешь его, я простила тебя. И  вовсе  не
собираюсь истязать далее постоянным напоминанием о твоем грехе. Прихожу же я
к тебе лишь по твоему собственному желанию. Ты ведь только делаешь вид,  что
гонишь меня. Но на самом деле  призываешь...  Слезы,  как  губку,  наполнили
бороду Отца Святобартерного. Катя была права.  Он  хотел  видеть  ее.  Хотел
ее...
	И от такого прозрения Отец Прокопий в очередной раз становился сам себе ненавистным. Он проклинал своего древнего прародителя - ангела, и лично согрешившего, и вогнавшего в грех всех своих последышей по самое Отца Прокопия колено.
	Но от мысленно извергаемых проклятий Святому отцу не хорошело на душе. Да и Катя продолжала являться вновь и вновь. И тогда Отец Святобартерный решил, что молитв и того физического труда, что осуществлял он в церковном приюте, оказалось в глазах бога маловато. Не торопится тот снять с согрешившего наказание, избавить от истязания Катей. Поняв такой расклад, Отец Прокопий отправился в отдел городского трудоустройства, написал записку председателю муниципалитета:
	"Есть ли у вас работа, настолько тяжелая, неприятная или опасная, что бегут ее все горожане, но делать ее необходимо? Я готов взяться за такое..."
   Чиновник изумился и, хотя Отец Прокопий прекрасно слышал,  также  ответил
ему на  казенной  бумажке:  "Есть  такое  дело.  Город  ощущает  хроническую
нехватку питьевой воды. С  тех  пор,  как  в  основной  трубе  пропали  семь
водопроводчиков, никто не отваживается спускаться в нее. Люди  говорят,  что
эта труба соединена с адом. И все, кто опускается в нее, отправляются прямым
ходом на службу к дьяволу. А наши горожане, так же, как и  прочие  сельчане,
хотят попасть в рай. А труба тем временем засаривается все больше и  больше.
Так мы скоро останемся без нормальной питьевой воды. По вине то ли  дьявола,
то ли из-за нарушения техники безопасности..." Святой Отец,  практически  не
колеблясь, написал: "Я берусь. Аминь..." Не без страха спустился он в первый
раз в заброшенную трубу. Его окружили мрак, сырость, неясные звуки.  В  пору
было  запаниковать,  но  Отец  Святобартерный  ощутил  невероятный  душевный
подъем. Чем дальше от поверхности продвигался он по трубе, тем меньше  думал
о Кате. Водопровод действительно оказался засорен так  сильно,  что  Святому
Отцу пришлось протискиваться по нему ползком, собственным  горбом  соскребая
со стен слизь,  водоросли,  пиявок,  известковые  наросты,  носом  разгребая
завалы из веток, окурков, прокладок и прочих бытовых отходов. Как они попали
в питьевой водопровод, для новоявленного чистильщика было  загадкой.  Трубы,
соединяющей город с адом, Отец Прокопий не приметил. Так же, как не нашел  и
останков семерых водопроводчиков. Он нашел их самих - живых и невредимых.  В
один из своих очередных спусков,  заглянув  в  дальнее  боковое  ответвление
трубы, Святой Отец  наткнулся  на  странную  дверцу.  За  ней  обнаружил  он
закрытое акционерное общество "Сифон". В  просторном  помещении  пред  Отцом
Прокопием  предстали  все  семь  канувших   в   лету   водопроводчиков.   По
болтающемуся кресту  опознав  в  незваном  госте  Святого  отца,  они  хором
запричитали: - Не выдавай нас посланник божий. Оставь нас здесь  с  миром...
Изумился святоша, но  сказать  ничего  не  мог.  Водопроводчики  же,  поняв,
наконец, что Отец Прокопий нем,  как  толстолобик,  протянули  ему  ручку  и
накладную: - Пишите на ней, другой бумаги нет... Гость вывел:  "Но  почему?"
Водопроводчики опять же хором вздохнули,  усадили  Отца  Святобартерного,  и
сами расселись вокруг него: - Это длинная история... Один из водопроводчиков
откашлялся и поведал:
   - Все началось с меня. А вернее с моей жены. И двух лет не прошло с
   нашей свадьбы, как помешалась она  на  своих  телесериалах.  Ни  днем  не
оторвешь от телевизора, ни ночью. Ест ли она, пьет ли, но так и  щелкает  по
всем каналам и меня ни к эротическим шоу, ни к телевизионным играм, ни  даже
к самому футболу ни под каким предлогом не подпускает.  И  второй  телевизор
покупать не разрешила, скряга... Первое время я к друзьям ходил. Но ведь  не
набегаешься каждый день. У них тоже своя частная жизнь есть... А  потом  вот
при чистке трубы это помещение нашел. С  заначки  телевизор  приобрел.  Стал
сюда залезать на футбол. А как появилась "Угадай обезьяну",  и  жена  и  эту
передачу не стала мне давать смотреть, так и  вовсе  я  поселился  здесь,  в
заброшенном подвале. Электричество, вода, тепло, инструменты  и  образование
есть. Начал потихоньку фильтры для молекулярной очистки воды производить, да
в город через мужика одного продавать. Нашел я его в трубе полуживого:  жена
избила и в колодец выбросила, думала, мертвый. А я пострадавшего выходил. Но
оставаться он здесь не захотел, вернулся наверх посчитаться  с  супругой.  А
как дела с ней урегулировал нужным образом,  так  со  мной  бизнес  наладил.
Зарегистрировал фирму. Рекламу дал. Продает мои фильтры.  И  еще  прокладки,
штуцера, вентили. Мы теперь  много  чего  всемером  производим...  -  Да,  -
закивал второй водопроводчик, - мы здесь хорошо живем.
   Трудимся на благо общества, детям кое-какое наследство оставим. И все это
без издевательства со стороны жен. Прикинь, Святой Отец, моя заставляла меня
после каждого завтрака, обеда и ужина крошки  за  собой  со  стола  убирать.
Пинцетом... Не выдержал и вмешался третий водопроводчик: - А  моя  детей  на
меня науськивала. Только я какой промах совершу, тряпку там уроню или чайник
с кипятком, так она тут  же  сыну  с  дочкой:  "Смотрите,  не  будьте  таким
растяпами, как отец..." Подал голос и четвертый:  -  А  моя  выпить  мне  не
давала. Совсем. Ни грамма. А мне много ли нужно  было?  Раз  в  неделю  пару
пивка за  воротник  залить.  Мы  же  водопроводчики,  а  не  сантехники  или
сапожники какие-нибудь. Но она разницы не понимала...  Четвертого  поддержал
пятый: - Да, и моя тоже говорила:  "Никаких  тебе  друзей-алкоголиков.  Дома
сиди. На глазах моих будь, ирод..." Шестой  и  седьмой  буркнули:  -  Та  же
история... Слово снова взял первый:
   - В общем, сбежали мы от своих жен, святой  отец.  Разделяет  нас  теперь
защитный слой земли. И супругам, и нам от такого  разделения  только  лучше.
Никто ни кому нервов не мотает. Не выдавай нас...  Почудился  Прокопий,  но,
следуя ветхому завету  "не  заклади",  решил  оставить  беженцев  как  есть,
начертал  на  накладной:  "Бог  вам  судья.  Живите  и   ждите   определения
всевышнего. Молитесь почаще..." Обрадовалась водопроводная семерка и напоила
своего гостя чаем, пообещала в свободное от штуцеров время  помогать  ему  в
подземных раскопках. Каждый день  спускался  Святой  Отец  в  трубу.  Скреб,
чистил, гонял чаи с водопроводчиками. Слушал их  ужасные  истории  о  подлой
сущности женщин. И, кажется,  совсем  переставал  думать  о  соблазнительной
блондинке.

	А Катя сошла на той же станции, что и Отец Прокопий. Она не имела здесь ни свояков, ни просто знакомых. Сошла абсолютно наобум. Глядели они с Отцом Прокопием в разные стороны, потому и не заметили друг друга на перроне.
   Прямо на вокзале набрела Катя на небольшое кафе. Подошла вплотную  к  его
шефу и, не раздумывая, взяла быка за рога: - Вам нужны официантки?.. Катя не
боялась, что ее раскроют. В поезде она смыла с лица  всю  косметику,  а  без
макияжа ее не узнала бы и мать родная.
   Так и случилось. Хозяин рассматривал бывшую  телезвезду  всего  лишь  как
соблазнительную безработную: - Для тебя, красавица,  всегда...  Катя  устало
поморщилась: - Только, пожалуйста,  без  этих  рудиментов...  -  Ладно..,  -
махнул  рукой  уже  облизнувшийся  было  хозяин,  -  Черт   с   тобой,   нам
действительно нужны  официантки.  Наши  девчонки  здесь  все  с  ума  просто
посходили. Стукнет ей  восемнадцать  и  как  приспичило:  ту  же  ночь  -  в
подходящую кровать, а утром - замуж. А там пошло и  поехало.  Одного  родит,
второго, третьего, четвертого, пятого, десятого... Какая  уж  потом  работа.
Только  на  транзитных  наемниц  и  приходится  надеяться...   Иди   получай
спецодежду. И не боись - не обижу во всех смыслах... Так Катя с пылу с  жару
стала рядовой  провинциальной  официанткой.  Однако  уже  через  неделю  она
выиграла городские соревнования "Гарсониха  года"  и  была  признана  лучшей
разносчицей  местного  общепита  со  всеми  оттуда  сюда  вытекающими.  Катя
старалась с головой уйти в  работу.  Старалась  не  думать  о  своих  бедных
родителях. Гнала прочь мысли, напоминающие о столичной жизни. Шептала  себе:
- Забудь о прошлом в настоящем. Сверкающие проспекты, жизнь  с  Константином
под  одной  крышей,  телевизионное  мессианство  -  все  это  не  для  тебя,
провинциальная официантка. Мир жесток - знай свой шесток... Она  как  пчелка
жужжала по кафе, легко вытягивая денежную пыльцу  из  карманов  проезжающих.
Они так засматривались на разжигающую аппетит официантку, что съедали  зараз
по три порции цыпленка особо крупных размеров.  Если  же  Кате  приходило  в
голову предложить: - Шампанское, пиво, водку на  десерт?  Они  безоговорочно
соглашались: - Да, если на десерт, то пожалуй...
   Разумеется, сообразительный хозяин в ней просто  души  не  чаял.  И  хотя
порой  заглядывался  на  прелести  Кати,  торчащие  во  все  стороны  из-под
спецодежды, клятву свою блюл очень свято. Воли себе не давал, да и  клиентов
возбужденных одергивал, приструнивал, а то и  отстреливал,  приговаривая:  -
Забудь о постели  всяк  сюда  входящий.  Здесь  же  написано  "Кафе",  а  не
"Бордель"... Катя за такую отеческую заботу иногда целовала  хозяина  в  его
красный административный лоб. После очередного такого нежного  прикосновения
он даже переименовал свое заведение из невзрачного "Привокзальное" в  гордое
и  вдохновляющее  "Удовлетворение".  (В  скобочках  для   проезжающих   мимо
иностранцев местный полиглот нацарапал "Сатисфекшн фор ю"). На подъездных же
путях по  распоряжению  хозяина  установили  указатель  "Иди  и  получи".  И
неискушенный таким подходом местный  клиент  попер  к  ним  как  горбуша  на
нерест. Пришлось даже закупать новые  столики  и  стулья,  а  Кате  повышать
зарплату. И она такими складывающимися обстоятельствами  была  и  весьма,  и
вполне довольна. Ей нравились грубоватые, но от чистого  сердца  комплименты
местных разбитных мазуриков: - Катя, я б повесился меж твоих  ног...  -  Эх,
Катюша, твои груди как груши с сельскохозяйственной выставки... - Твой  стан
не меньше полевого... Ей нравились и их  чаевые.  Вместе  с  зарплатой  Кате
хватало  не  только  на  приличную  квартиру  и  кружевное  белье.   Кое-что
оставалось и для банковского счета, на который она по приезду  положила  все
свои  средства,  заработанные  в  большом  городе  по   линии   телевидения.
Банковский счет ее увеличивался в том же темпе, что и  живот:  медленно,  но
верно. Катя прикидывала, что  накопленных  средств  ей  должно  было  вполне
хватить на  вынужденную  с  одного  момента  безработицу,  на  все  расходы,
связанные с предстоящим появлением на свет ее малышек.  Катя  покойно  ждала
того момента, когда они вежливо  постучатся  в  ее  живот  и  попросятся:  -
Мамочка, пусти нас, пожалуйста, погулять на улицу.  Она  представляла  себе,
как блаженно распахнет им этот удивительный мир.  Как  они  войдут  в  него,
крепко держась за руки. Дети будут помогать друг другу  в  детском  саду,  в
школе и дальше по жизни.
   Они обязательно поступят в институт, окончат аспирантуру, станут большими
учеными. Разработают таблетки от всех болезней, от голода и  от  холода,  от
безработицы и от войны, от социального  неравенства  и  вообще  от  всеобщей
несправедливости. Их имена обязательно впишут куда-нибудь большими  буквами.
А они, выступая на симпозиумах, конференциях и  прочих  награждениях,  будут
смахивать чистосердечную слезу: -  Своими  достижениями  мы  обязаны  прежде
всего нашей маме - Екатерине Фоминичне Андреевой. Именно она распахнула  нам
этот удивительный мир...



   20. "Пиль в переделке"

	Пиль убежал из дома без копейки и без самой завалящейся кредитной карточки в кармане. Целый день бродил по улицам, не разбирая дороги, все дальше и дальше удаляясь от делового центра. То и дело бросался к прохожим:
	- Вы не видели здесь девушку. Рост выше среднего, блондинка, девяносто-шестьдесят-девяносто, ангел во плоти...
	- Если б ты хоть портрет показал, парень, а так со слов.., - жали плечами как никогда участливые прохожие.
	Полицейские, заглядывая в его безумные глаза, отдавали честь и завистливо отпускали:
	- Бывает такое в жизни, парень, ты уж крепись...
	И он крепился, пока желудок не потребовал хлеба насущного и желательно сдобренного существенным куском корейки. В животе так настойчиво взяло за горло, что Костас растерянно остановился, где пришлось. И впервые за все бродячее время попытался трезво оценить ситуацию.
   Дома его, разумеется, ждал ужин. Там в  уютной  как  всегда  столовой  на
дубовом столе на парчовой скатерти на фарфоровой посуде с фамильным вензелем
Пилеменосов лежали  птица,  рыба,  мясо,  соя,  сало,  крабы,  колбаса...  В
благородных пыльных бутылках томилось отличное выдержанное вино: пино, шато,
портвейн... Сквозь его тонкие губы хлынули обильные слюни. Но Костас  твердо
их сплюнул: - Ни  хрена,  перекуемся...  Разумеется,  он  -  гордый  отпрыск
Пилеменосов, не мог вернуться, ни солона нахлебавшись. Потому  и  лег  спать
под забором на чужой до дыр зачитанной газетке. Впервые в жизни лег спать на
голодный желудок. И впервые в жизни не мог уснуть. Он то сладостно  думал  о
Кате, то гневно продолжал спорить с заблуждающимся отцом, то отважно  дрался
за теплую газету с  местными  кошками  и  собаками,  то  до  крови  чесался,
нахватавшись от нечистоплотных животных таких же, как  и  он  сам,  голодных
блох. - Нет, так жить не годится... -  резюмировал  Костас  с  первым  лучом
света в витрине магазина, - Парень, у тебя есть руки,  голова,  образование,
желание, потенция, в конце концов. Ты должен жить достойно, а  не  скитаться
по помойкам: блох кормить курам на смех. Ты должен обеспечивать  и  себя,  и
зарабатывать на жизнь своей будущей семьи. Ты  должен  доказать  и  себе,  и
отцу...  И  как  будто  национальный  гимн  зазвучал  в  его  голове.  Пиль,
решительно встав с колен, в клочья разорвал шевелимую насекомыми газету: - К
прошлому разврату возврата нет. Следующую ночь я должен спать под  крышей...
Целый день он разгружал машины  с  овощами,  нанявшись  в  один  из  оптовых
магазинов.  И  еще  разбрасывал  баклажаны.  Укладывал  арбузы.   Сортировал
картофель. Перебирал семечки. Отделял зерна от плевел.
   Плетьми отвисали руки. Ломом ломило спину. Трепыхались  ноги.  Неприлично
пропахла и без того уже неприличная одежда.  Но  зато  он  поужинал  горячим
картофелем, теплой  отбивной,  запил  все  это  немалым  количеством  вполне
сносного пива. Ночевал он под крышей, но простыни в этой недорогой  ночлежке
не крахмалили. Их собственно  вообще  не  было,  так  же,  как  наволочек  и
пододеяльников. Не было и сна. Но не спал в эту ночь Пиль  отнюдь  не  из-за
отсутствия постельного белья. Вплоть до рассвета бормотал  он  и  безудержно
давил: - Клопы, оказывается, ничем не лучше блох... Представляю себе Катю  в
этой конуре. Как она лежит на этом обделанном матрасе. Как по ее белоснежной
коже ползут эти чудовища. Как они всасываются. Сначала прозрачные и хрупкие.
Потом набухают, наливаются, становятся все толще,  все  краснее...  Бр-рр...
Вот вам, вот  вам...  Поутру  Костас  немедля  отправился  на  поиски  более
походящей и чего-то стоящей в этой  жизни  работы.  Прямо  вдоль  по  первой
подвернувшейся под ноги улице.
   Невдалеке от вокзала он наткнулся на большое строительство:
   - Ага, здесь для человека с головой и здоровым чувством голода  наверняка
найдется что-нибудь соответствующее. Войдя на огороженную  территорию,  Пиль
поднял голову и  неожиданно  для  себя  засмотрелся  на  филигранную  работу
башенного крана. - Что, сынок, на высоту тянет?  -  похлопал  его  по  плечу
какой-то дед в строительной каске. - Да, я бы не прочь там  поработать..,  -
ткнул Пиль пальцем в небо. Дед, не долго думая, проинформировал:  -  Считай,
что тебе повезло. Нам как раз нужен крановщик. Есть у тебя  квалификационное
удостоверение? Костас наглядно похлопал по пустым карманам: -  Нет.  У  меня
ничего нет. - Ну, тогда  извини,  -  сказал  дед  и  отошел.  А  Костас  как
зачарованный все смотрел и смотрел на кран.  Что-то  настойчиво  влекло  его
туда, на эту самую  верхотуру.  К  вечеру  к  нему  снова  подкатил  тот  же
касковитый дедок: - Стоишь?.. Я вижу, у тебя стремление есть,  и  призвание,
однако, чувствуется. А  призвание,  оно  ведь  нам  строителям  дороже  всех
квалификационных  удостоверений.  У   тебя   хоть   какое-нибудь   начальное
образование есть? Языки, может, со словарем понимаешь  -  там  наверху  ведь
надо таблички читать на иностранном  и  выражаться  соответственно:  "вира",
"майна", "чин-чин"... Костас вдохновился: - Образование у меня высшее.  Выше
некуда: "оксфорд" наполовину с "кембриджем"  и  "масачусетсом".  А  языки..,
языки  полный  комплект:   русский,   французский,   н