дрожали,  словно  по ним барабанил невидимый дождь.
Дорогу, убегающую вдаль, перерезали песчаные вихри.
     Пыль  била  Кямрану  в  лицо, попадала в глаза. Через каждые пять шагов
приходилось останавливаться и поворачиваться к ветру спиной.
     На  вершине  небольшого голого холмика Кямран увидел несколько каменных
глыб.  Рядом билось, сгибаясь на ветру, размахивая оголенными ветвями, тощее
низкорослое  деревце.  Кямран  свернул  с  дороги,  подошел к скалам и сел с
подветренной  стороны.  Кругом  было  безлюдно,  как  в пустыне. Никогда еще
природа   не   представлялась  такой  безжизненной,  ее  прелести  -  такими
никчемными, а жизнь - лишенной всяких надежд.
     Вдруг  вдали  на  дороге,  которая  словно  пролегла  по морю, появился
человек.  Судя  по  пестрому  одеянию, это была женщина. Сам не зная почему,
Кямран  спустился  с холма и пошел навстречу. Через несколько минут он узнал
светло-розовый чаршаф Нермин. Девушка тоже его увидела и замахала зонтиком.
     "Странно,  -  удивился  Кямран.  -  Почему  Нермин  не вместе со всеми?
Почему она одна?" - и зашагал быстрее.
     Девушка  шла,  наклонив  голову, придерживая одной рукой юбку, другой -
пелерину  чаршафа, которая рвалась вверх и билась на ветру, как крыло хищной
птицы.
     Наконец  Кямран разглядел лицо девушки, и сердце его учащенно забилось:
под светло-розовым чаршафом Нермин была Феридэ.
     Их  разделяло  уже  несколько  шагов.  Неожиданно  ветер  вырвал из рук
Феридэ  зонтик.  Она  вскрикнула  и  хотела  кинуться за ним, но тогда ветер
взметнул  ее  юбку,  поднял  пелерину,  растрепал  волосы.  Кямран  подоспел
вовремя.  Он  поймал зонтик возле кустов, подбежал и прикрыл Феридэ от ветра
полами своего пальто, помог оправить чаршаф.
     - Как  хорошо,  что  я  встретила  тебя,  Кямран.  Ветер,  словно  стая
настоящих чалыкушу, налетел на меня и чуть не унес.
     Она  хотела  сказать  еще  что-то,  но  порыв  ветра  заставил ее опять
пригнуть голову, закрыть глаза и рот.
     Они  зашагали  по  дороге.  Кямран  по-прежнему  пытался защитить ее от
ветра своим пальто.
     Феридэ  уже пришла в себя и могла говорить. Впрочем, ей больше хотелось
смеяться.  Она  заливалась  безудержным  хохотом,  пока  наконец, запинаясь,
срывающимся голосом с трудом могла сказать:
     - Знаешь,  почему  я  смеюсь,  Кямран?  Сидим  в  гостях  -  и  вдруг я
вспомнила,  что мне надо обязательно забежать на базар. Я была в ельдирмэ и,
конечно,  не могла так появиться на улице. Нермин выручила. И вот, когда я в
ее  чаршафе  выходила  с базара, за мною увязался какой-то офицер. Он догнал
меня   и   сказал:  "Нермин-ханым,  вы  здесь?  Какое  неожиданное  счастье,
ханым-эфенди!"  Девушка  хотела  оказать  мне  услугу, а вместо этого выдала
себя  с  головой. Мне было так смешно, что я не выдержала и фыркнула. Офицер
понял  ошибку  и  кинулся бежать... Я думаю, - увидеть вместо Нермин пожилую
особу!..
     Кямран улыбнулся. Феридэ продолжала:
     - Впрочем,  я  очень  плохо поступила, выдав тебе чужую тайну. Просто я
не  могу  вовремя остановить свой болтливый язык. Милый, ради аллаха, никому
не  говори.  Хорошо?  Только,  кто  знает...  Может,  в  будущем  Нермин его
полюбит... Если сможешь им как-нибудь помочь...
     - Обещаю, Феридэ. Но ведь Нермин еще совсем ребенок.
     - Возможно...  -  в  голосе  Феридэ  зазвучала  жалобная  нотка. - Но в
детских сердцах так легко ошибиться.
     Некоторое  время молодые люди шли молча. Ветер утих. Они замедлили шаг.
Ах, как им не хотелось, чтобы дорога кончилась!
     Кямран грустно размышлял:
     "Только  что  природа  казалась  мне  безжизненной,  никчемной,  себя я
считал  человеком  ненужным,  а  сейчас, защищая от ветра красивую женщину в
светло-розовом  детском  чаршафе,  я  испытываю  невыразимое  счастье. И так
могло  быть  всегда!  Стоило  только  захотеть,  и  я сделал бы эту красивую
маленькую женщину счастливой и был бы счастлив сам... Ах, как жаль!"
     Феридэ  шла  медленно,  задумавшись.  Вдруг  она  снова заговорила, уже
спокойно, словно о каких-то пустяках:
     - Как  бы  там  ни  было,  а  это маленькое путешествие развлекло меня.
Впечатлений  теперь  хватит на несколько лет. Когда я опять сильно соскучусь
по  своим  тетушкам,  по  всем вам, я снова приеду. Пройдут годы, мои волосы
начнут  седеть.  И  твои  тоже,  конечно.  Встречаясь,  мы по-прежнему будем
радоваться,   а   расставаясь,   меньше   грустить.   Кто  знает,  возможно,
когда-нибудь  я  даже  приеду навсегда. Не так ли? Ведь это жизнь. Все может
случиться.  И  ты  уже  станешь  моим  настоящим  старшим братом. Старики по
одному  будут  уходить  от  нас, и мы станем больше ценить друг друга, будем
еще  более  снисходительно  относиться к недостаткам в людях. Наши последние
годы пройдут в тех местах, где мы провели свое детство...
     Звон  надтреснутого  хрусталя  в ее голосе звучал все явственнее, делал
его таким грустным, печальным.
     По  дороге  брела  нищенка  с  ребенком.  Босоногий  мальчуган запрыгал
вокруг Феридэ, стал теребить высохшими ручонками подол ее платья.
     Кямран  остановился  и  протянул  женщине  монетку.  Феридэ,  привыкшая
возиться с маленькими сиротами, ласково погладила мальчика по голове.
     Когда они снова двинулись в путь, нищенка сказала им вслед:
     - Да не разлучит вас аллах!.. Да сделает аллах красивую ханым твоей!..
     Молодые  люди  невольно  остановились. В глазах Кямрана, как в зеркале,
отражалась горечь, накопившаяся в сердце.
     - Феридэ, слышишь, что она сказала?
     Феридэ  не  ответила,  по щекам ее катились крупные слезы... Они шагали
дальше, но уже на расстоянии друг от друга.


x x x

     К  особняку  они  подошли  в  сумерках. Ветер стих. Деревья, утомленные
продолжительной  борьбой,  погрузились  в  дрему.  Скалы  на берегу отливали
перламутровым блеском, словно светились изнутри.
     - Еще  рано,  Феридэ,  -  сказал Кямран. - Наши не вернулись из города.
Может, пройдемся к скалам?
     Феридэ колебалась:
     - Извини,  Кямран,  я  пойду  переоденусь.  Ветер  совсем растрепал мои
волосы.
     В  голосе  звучала  усталость.  Полчаса  назад ее светло-розовый чаршаф
казался  живым  существом,  страстно  обнимал грудь, колени, нежно трепетал,
сейчас он безжизненной тряпкой повис на плечах женщины.
     Феридэ  бессильно  опустилась  на  большой  камень  у ворот и принялась
зонтиком  чертить  на  песке  линии,  запутанные и изломанные, как ее жизнь.
Немного  погодя  Кямран  сел  рядом,  коснувшись  плечом ее плеча, и взял ее
руку.  Феридэ встрепенулась, растерянно оглянулась по сторонам, словно желая
убежать.  Она  несколько раз глубоко вздохнула, глаза ее на мгновение как-то
дико  вспыхнули и сразу погасли, сделались робкими, покорными. Она протянула
Кямрану  вторую  руку,  дрожащую  и холодную, как лед. Так они сидели рядом,
прижавшись,  зажмурив  глаза.  У  Кямрана  стучало  в висках. Он думал: "Вот
пальцы  Феридэ  дрожат  в  моей  руке. Неужели волшебные сны могут сбыться?"
Наконец он открыл глаза.
     Феридэ   снова  вздохнула,  точно  ребенок,  всхлипывающий  во  сне,  и
опустила на плечо Кямрана отяжелевшую голову.
     Кямран   чувствовал,   как   при  каждом  движении  Феридэ  еще  крепче
прижимается к нему, еще сильнее стискивает его руку.
     Неожиданно его губы сами собой шепнули:
     - Я люблю Гюльбешекер...
     Скрип калитки заставил очнуться молодых людей от сна.
     Чалыкушу  вскочила  с легкостью птицы, вспугнутой выстрелом. Первой шла
Нермин.  Феридэ  кинулась  к ней, взволнованно обняла ее и покрыла поцелуями
лицо и волосы девушки.
     Никто  не  понимал  причину столь бурной радости. От недавней усталости
Чалыкушу  не  осталось  и  следа. Она хватала на руки малышей и подбрасывала
вверх. Те оглушительно визжали.
     Когда  все  входили в дом, она чуть отстала в темном коридоре, поджидая
кузена, и тихо шепнула:
     - Спасибо, Кямран.


VII

     На  следующий  день  Феридэ  опять пошла в город одна и вернулась после
полудня  усталая, измученная. Несмотря на это, она, как всегда, собрала всех
ребят и принялась сооружать в саду за домом качели.
     Когда  Кямран  сбежал  от  старого болтливого гостя Азиз-бея и пришел в
сад,  на  качелях уже сидели Феридэ и Недждет. Феридэ раскачивалась что было
сил. Недждет пронзительно визжал и карабкался ей на шею, словно котенок.
     Как десять лет тому назад, закричала тетка Айше:
     - Феридэ, дочь моя, перестань безумствовать! Уронишь ребенка!..
     Непослушная Чалыкушу весело закричала в ответ:
     - Ой,  тетя,  что  вы  волнуетесь?  Ведь  главный  хозяин  Недждета  не
жалуется. Верно, Кямран?
     Феридэ  по  очереди качала ребят, чтобы доставить удовольствие каждому.
Самой  отчаянной  трусихой  оказалась  семнадцатилетняя  Нермин. Всякий раз,
когда качели взлетали вверх, она громко вскрикивала.
     Наконец  Феридэ спрыгнула на землю. Волосы ее растрепались и прилипли к
потному лицу. Отряхивая с рук ворс от веревки, она спросила:
     - Ну, кажется, все катались?
     Кямран нерешительно сказал:
     - Ты забыла обо мне, Феридэ...
     Чалыкушу  беспомощно  улыбнулась. Отказывать не хотелось, а согласиться
она  не решалась. Взгляд ее скользнул по веревке качелей, веткам дерева. Она
ждала, что кто-нибудь со стороны поддержит Кямрана.
     - Как  же быть? Не знаю... - пробормотала она. - Мне кажется, качели не
выдержат нас. Как ты думаешь, Мюжгян?
     Мюжгян схватила рукой веревку и спокойно посмотрела в глаза Кямрана.
     - Дело  не  в  веревке...  -  сказала  она. - Феридэ совсем замучилась.
Взгляни на нее, Кямран. Мне кажется, грешно еще утруждать уставшую женщину.
     Феридэ  хотела  возразить,  но,  поняв  тайный  смысл  слов  и взглядов
Мюжгян, смущенно и робко, как провинившийся ребенок, опустила голову.
     - Да, я очень устала.
     И  действительно,  лицо  Феридэ  сразу  потускнело,  в  глазах  погасли
задорные огоньки.
     Продолжая пристально смотреть на Кямрана. Мюжгян тихо сказала:
     - Ты еще более бессердечен, чем я думала.
     - Почему? - так же тихо спросил молодой человек.
     Мюжгян отвела Кямрана в сторону.
     - Не  видишь,  в каком она состоянии. Разве мало того, что ты разбил ей
жизнь и сердце?..
     - Мюжгян...
     - Мы  столько  лет  не  виделись... Феридэ не выдержала горечи разлуки,
забыла  обиду,  боль  и приехала. Она почти выздоровела. А ты снова бередишь
рану,  которая  только что затянулась... - на глаза Мюжгян набежали слезы. -
Я  думаю  о том, как будет мучиться несчастная завтра, уезжая... Да, Кямран,
завтра  Феридэ  уезжает.  Все  уже готово. Теперь она больше не рассказывает
мне  ни  о  своей  жизни,  ни о том, что у нее на душе. Внезапный отъезд для
меня  тоже  неожиданность.  Когда  я  спросила,  к чему такая спешка, Феридэ
сослалась  на  письмо,  полученное от мужа. Уверена, это неправда. Она бежит
от  тебя,  сколько  же  бедная  будет  страдать? Я говорю это не просто так,
Кямран.  Боюсь, расставание будет для нее очень мучительным. Феридэ сильная,
удивительно  сильная, но она ведь женщина. Ты в долгу перед ней! За разбитую
жизнь!   Сделай  все,  чтобы  в  последние  часы  перед  разлукой  она  была
мужественной и спокойной. Постарайся.
     Кямран стоял бледный как стена.
     - Ты говоришь только о разбитой жизни Феридэ. А как же моя?
     - Ты сам этого хотел.
     - Не будь такой жестокой, Мюжгян!
     - Пойми,  если бы было иное положение, я бы и говорила иначе. Но что мы
можем  сейчас  поделать?!  Феридэ  -  жена  другого,  она связана по рукам и
ногам.  Да,  вижу,  ты  тоже  очень  несчастен. Я уже не сержусь на тебя. Но
делать нечего...


x x x

     Весть  об отъезде Феридэ быстро разнеслась по дому. Но никто об этом не
говорил  вслух. Ужин прошел в гробовом молчании. Азиз-бей выглядел еще более
старым,  разбитым.  Он  посадил  Феридэ  рядом,  гладил  ее  плечи,  брал за
подбородок, поворачивал к себе ее лицо, смотрел в глаза и приговаривал:
     - Ах, Чалыкушу!.. Ты разбила на старости лет мое сердце!..
     В этот вечер все разошлись рано.


VIII

     Уже  за  полночь, когда особняк спал, Мюжгян вышла из своей комнаты. На
плечах  у нее была тонкая шаль, в руках - маленький подсвечник. На цыпочках,
то  и  дело останавливаясь, она добралась до комнаты Кямрана. За дверью было
темно и тихо. Молодая женщина осторожно постучала и шепотом позвала:
     - Братец Кямран, ты спишь?
     Дверь  открылась.  На  пороге  стоял  Кямран.  Он  даже  не раздевался.
Тусклое  пламя  свечи  осветило  его  бледное, усталое лицо. Он часто моргал
глазами, словно слабый свет ослепил его.
     - Ты еще не лег, Кямран?
     - Как видишь...
     - А почему потушил лампу?
     - Этой ночью свет жжет мне глаза.
     - Что же ты делаешь в потемках?
     Кямран горько усмехнулся.
     - Ничего.  Пережевываю да перевариваю свое горе, свою боль. А почему ты
пришла так поздно? Что тебе надо?
     Мюжгян заметно волновалась.
     - Ты  знаешь,  удивительная  новость!  Не  горюй, Кямран, возьми себя в
руки. Сейчас узнаешь...
     Мюжгян  вошла  в  комнату, поставила свечу на стол и осторожно прикрыла
дверь.  Она  молчала,  словно  раздумывала, с чего начать. Наконец, стараясь
побороть волнение, заговорила:
     - Не  бойся,  мой  дорогой  Кямран. У меня нет дурных вестей. Напротив,
это очень хорошо. Но если ты будешь так волноваться...
     Мюжгян  старалась успокоить брата, а сама волновалась еще больше. На ее
глазах блестели слезы, голос дрожал.
     - Слушай,  Кямран.  Вечером  ко  мне  пришла Феридэ, странная какая-то,
необычная...  "Мюжгян,  -  сказала  она,  - только тебе одной могу я открыть
свое  сердце.  Ближе  тебя  у меня нет никого. Хочу, чтобы ты знала еще одну
тайну.  Храни  ее  до  утра, пока я не уеду. Потом расскажешь всем. Знаю, вы
были  поражены  моим  неожиданным  приездом. Я объяснила его тем, что сильно
тосковала  и  не могла перенести разлуку. Да, это верно... Но не это главная
причина.  Я  приехала  сюда,  чтобы  выполнить обещание, которое дала самому
дорогому  мне  человеку,  когда  он  лежал  на смертном одре. Мюжгян, я была
вынуждена сказать вам неправду. Мой муж умер три месяца назад от рака..."
     Сказав  это,  Феридэ  прижалась  головой  к  моему  плечу и зарыдала. С
трудом  сдерживая  слезы,  она  продолжала  рассказ:  "Перед  смертью доктор
вызвал  меня  и сказал: "Феридэ, теперь я не боюсь, что ты будешь нуждаться,
все  мое  наследство  переходит к тебе. Скромному человеку этих денег хватит
на  всю  жизнь. Но меня волнует другое. Женщине нельзя жить одной, даже если
она  богата.  Деньги  -  одно, а любовь, тепло - совсем другое. Феридэ, если
хочешь,  чтобы  я умер спокойно, поклянись, что после моей смерти ты поедешь
в  Стамбул  к  своим родным. Если даже не захочешь остаться с ними навсегда,
то   поживешь   там   хоть   два-три  месяца.  Жизнь  -  бесконечна.  Может,
когда-нибудь  родные  будут  нужны тебе. Или случится, что в один прекрасный
день  ты  затоскуешь  о  семейном тепле... Словом, милая Феридэ, если я буду
твердо  знать,  что  ты  помиришься  с  родными,  то  умру спокойно, не буду
тревожиться за твою судьбу..."
     Я  плача  обещала  доктору  выполнить его последнее желание. Но и этого
ему  показалось  мало.  Он  просил  меня  помириться  с моим бывшим женихом,
говорил,  что  Кямран  когда-нибудь  станет  для меня старшим братом. Доктор
передал  мне  запечатанный сургучом пакет, который я должна была своей рукой
вручить Кямрану.
     "В  этом  пакете, - сказал он, - старая тетрадь, которая когда-то очень
огорчила  меня.  Я  хочу,  чтобы  и  твой бывший жених непременно прочел ее.
Поклянись, что передашь..."
     Теперь   ты  все  знаешь,  Мюжгян...  Мой  милый  доктор  был  честным,
искренним  человеком.  Он  считал,  что  для  меня  примирение  с  родными -
единственное  спасение  от  одиночества  в жизни. Но он не мог знать как это
будет  мучительно. Я похоронила доктора рядом с Мунисэ и приехала в Стамбул.
Только  там  я  поняла,  как  трудно выполнить его завещание: мне сообщили о
смерти  Мюневвер.  Там же я узнала, что обо мне очень плохо говорят. Если бы
жена  Кямрана  была  жива, мой приезд на несколько дней к родным выглядел бы
вполне  естественно:  ведь я вдова, мой муж только что умер... Но теперь все
вы,  даже  Кямран,  даже ты, Мюжгян, которая знает меня лучше других, можете
подумать   обо   мне   бог   знает   как  плохо.  Скажете:  "Ездила,  годами
бродяжничала;  какие  только  не  перенесла приключения; кто знает, наверно,
низменные  расчеты заставили ее продать себя старику... А теперь, узнав, что
Кямран  свободен,  вернулась  в родной дом, который покинула и прокляла пять
лет   назад.   Опять   расчет!.."  Возможно,  некоторые  из  вас,  добрые  и
сострадательные,  думали  бы иначе, но даже перед ними я чувствовала бы себя
неловко..."
     Мюжгян волновалась все больше и больше; лицо ее было печально.
     - Ах  Кямран,  -  продолжала она, - слышал бы ты ее рассказ. Как Феридэ
плакала,  убивалась. Не могу забыть ее последних слов: "Невозможно передать,
в  каком  я была ужасном состоянии, убегая из родного дома. Сколько горечи я
испытала  в  жизни.  Разве  можно  рассказать,  какая жестокая необходимость
заставила  меня  выйти  замуж.  Если двадцатипятилетняя женщина, у которой в
жизни  было много приключений, да еще побывавшая замужем, станет утверждать,
что  она  чистая,  невинная  девушка, что лица ее и тела никогда ни касались
мужские  губы,  люди  засмеются,  скажут: "Какая лгунья!" Не так ли, Мюжгян?
Невозможно  доказать обратное. Больше я ничего не скажу. Мне неизвестно, что
лежит  в  пакете, который доктор предназначил Кямрану. Может, там что-нибудь
необыкновенное!  Я выполнила последнее желание умершего, хотя это мне стоило
многих  страданий и мук. Но у меня нет сил сделать последний шаг. Завтра все
кончится. Отдай пакет Кямрану, когда я сяду на пароход..."
     Мюжгян  замолчала.  Молодая  женщина  умела сохранять присутствие духа,
держать  себя  в  руках  даже  в  самые  трудные минуты жизни, но сейчас она
плакала, как ребенок.
     - Кямран,  мы  больше не оставим Феридэ одну, - сказала она, протягивая
к  брату  дрожащие  руки. - Если надо, мы удержим ее силой. Каким бы ни было
ее прошлое, вы не должны расставаться. Я вижу, вы оба не перенесете...
     Кямран  находился  в  каком-то  оцепенении.  Сколько  надежды!  Сколько
боли!..  Это  было  слишком  для  впечатлительного  мечтателя.  Очнувшись от
задумчивости,   как   больной,  много  дней  пролежавший  без  сознания,  он
оглядывался по сторонам и часто моргал глазами.
     Мюжгян достала из-под шали пакет, запечатанный красным сургучом.
     - Вопреки обещанию, которое я дала Феридэ, вручаю его тебе сейчас.
     Молодая женщина поправила шаль и хотела выйти. Кямран удержал ее.
     - Мюжгян,  у  меня  к тебе просьба. Ты больше всех принимаешь участие в
этой истории. Вскроем пакет и прочтем вместе.
     На  столе  стояла лампа. Мюжгян зажгла ее. Кямран распечатал конверт. В
нем   оказались   еще   один  плотный  пакет  и  письмо,  написанное  жирным
размашистым почерком.

     "Сын мой, Кямран-бей!
     Вам  пишет  отошедший  от  мирской суеты старик, посвятивший одну часть
своих  дней  на  этом  свете  книгам, а другую - раненым в запутанной драке,
именуемой  жизнью.  По-видимому,  задолго  до того как письмо попадет в ваши
руки,  старик  уже  распрощается  с  бренным  миром.  Только  надежда, что я
совершу  последнее  доброе  дело  для  несчастного,  дорогого  моему  сердцу
существа, заставляет меня писать эти строки на смертном одре.
     Однажды   в   ветхом  домишке  далекой  деревни  я  встретил  маленькую
стамбульскую  девочку,  чистую,  как  свет, красивую, как мечта. Представьте
суровую  зимнюю ночь, когда вовсю валит снег; вы открываете окно, и вдруг из
тьмы  к  вам  доносится  пение соловья. В ту минуту я ощутил нечто подобное.
Ка