Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
ться с отцом. Он
здесь будет через полчаса. Ты кончила? Тогда позвони служанке. И купи себе
веер, что на днях присмотрела. Отец слова не скажет. Он любит, когда ты
нарядная. Он в тот вечер глаз с тебя не спускал.
- Пусть бы и Пэн пошла со мной, - сказала Айрин, которую эта лесть
вернула к ее обычному невинному эгоизму. - Думаешь, она встанет вовремя? А
почему она не спала?
- Не знаю. Лучше оставь ее в покое.
- Хорошо, - подчинилась Айрин.
18
Миссис Лэфем отправилась надеть шляпу и накидку и ждала у окна, когда
подъехал ее муж. Она открыла дверь и сбежала по ступеням.
- Не слезай! Я сама, - и села рядом с ним, а он голосом и вожжами
удерживал неспокойную кобылу.
- Куда ты хочешь поехать? - спросил он, поворачивая экипаж.
- Все равно. Пожалуй, в сторону Бруклина. Зря ты поехал на этой
дурацкой лошади, - сказала она раздраженно. - Мне поговорить с тобой надо.
- Когда я не смогу править кобылой и разговаривать, пора будет на
покой, - сказал Лэфем, - ей только пробежаться, а потом она будет смирная.
- Ладно, - сказала жена; и пока они ехали через город к Мельничной
Плотине, она ответила на некоторые его вопросы, касавшиеся нового дома.
- Хорошо бы туда заехать, - начал он, но она так быстро ответила: - Не
сегодня, - что он отступился и, доехав до Бикон-стрит, повернул на запад.
Он дал лошади пробежаться и не сдерживал ее, пока не съехал с
Брайтон-роуд в одну из тихих улочек Бруклина, осененных низкими ветвями
деревьев; каменные коттеджи, кое-где увитые плющом, который решительно
взбирался по северной стене, всячески старались казаться английскими на
фоне яркой осенней листвы. Мягкая земляная дорога под копытами лошади была
усеяна хлопьями красного и желтого золота, освещавшими все вокруг;
множество тонов и оттенков осени веселили взгляд.
- А недурен вид, - сказал Лэфем, удовлетворенно вздохнув и свободно
отпуская вожжи на бдительную руку, которой он целиком вверял лошадь. - Я
хочу поговорить с тобой насчет Роджерса, Персис. Я все больше с ним
связываюсь, а вчера он мне до смерти надоел, все уговаривал участвовать в
каком-то его деле. Никого осуждать не хочу, а только Роджерсу я не очень
доверяю. Так я ему вчера и сказал.
- Будет тебе о Роджерсе, - прервала жена. - Есть вещи куда важнее
Роджерса, да и твоего дела тоже. Словно больше тебе не о чем думать, как о
Роджерсе и о новом доме. Думаешь, я с тобой поехала обсуждать Роджерса? -
спросила она, повинуясь потребности жены вымещать свои муки на муже, даже
если он в них неповинен.
- Ладно, - сказал Лэфем. - _Что же_ ты хочешь обсуждать? Я слушаю.
Миссис Лэфем начала:
- А вот что, Сайлас Лэфем, - и прервала себя. - Подождешь теперь! Сбил
меня, а мне и без того нелегко.
Лэфем вертел в руках хлыст и ждал.
- Ты считал, - спросила она наконец, - что молодой Кори ходил к нам
ради Айрин?
- Не знаю, что я считал, - угрюмо ответил Лэфем. - Это ты всегда так
говорила. - Он зорко взглянул на нее из-под нахмуренных бровей.
- А выходит, что и нет, - сказала миссис Лэфем, но, видя тучу,
сбиравшуюся на лбу мужа, добавила: - Ты вот что, если ты так это
принимаешь, я больше не скажу ни слова.
- Кто принимает? Как принимает? - спросил Лэфем, свирепея. - Ты к чему
клонишь?
- Обещай, что выслушаешь меня спокойно.
- Выслушаю, если ты наконец скажешь. Я еще и слова не вымолвил.
- Я не хочу, чтобы ты сразу рассвирепел. Мне пришлось это вынести,
придется и тебе.
- Так говори же, в чем дело!
- Винить тут некого, как я погляжу, надо только решить, что нам лучше
сделать. А сделать мы можем одно, раз он не любит девочку, никто его
принуждать не будет. Раз он не к ней ходил, значит, не к ней, и все тут.
- Нет, не все! - крикнул Лэфем.
- Вот видишь, как ты, - упрекнула жена.
- Если он не к ней ходил, тогда _зачем_ он ходил?
- Он ходил ради Пэн! - крикнула жена. - Ну как, _доволен_ ты теперь? -
По тону ее было ясно, что все эти беды навлек на них именно он. Однако
увидев, как страшно меняется он в лице по мере осознания случившегося, она
задрожала, и все притворное негодование исчезло из ее тона. - Ох, Сайлас,
что нам делать? Я боюсь, что это убьет Айрин.
Лэфем стянул кучерскую перчатку с правой руки пальцами левой, державшей
вожжи. Он провел ею по лбу, стряхнув с него капли пота. Он раз или два
перевел дух, как человек, который приготовился сразиться с превосходящими
его силами, и вдруг оцепенел, оказавшись в их власти.
Теперь жене захотелось утешить его, как перед тем хотелось огорчить.
- Глядишь, все еще и уладится. Только не вижу пока, как нам из всего
этого выпутаться.
- Откуда ты взяла, что ему нравится Пэн? - спросил он спокойно.
- Он ей вчера вечером объяснился, а она мне нынче сказала. А в конторе
он сегодня был?
- Да, был. Я сам сегодня пробыл там недолго. Мне он ничего не сказал. А
Айрин знает?
- Нет. Когда я уходила, она собиралась за покупками. Хочет купить такую
же заколку, как у Нэнни Кори.
- О господи! - простонал Лэфем.
- Пэн ему понравилась с самого начала или почти что с самого начала. Я
не говорю, и Айрин, может, сперва ему приглянулась немного; но, похоже,
как он увидел Пэн, то уж смотрел только на нее; а мы себе что вбили в
голову, на том и уперлись и ничего не замечали. Я, правда, иной раз
сомневалась, нравится ли ему Айрин; но он все ходил и ходил, а я, видит
Бог, про Пэн и не подумала, и как тут было не поверить, что он ходит ради
Айрин? А тебе самому-то ни разу не пришло в голову, что, может быть, ради
Пэн?
- Нет. Я на тебя положился, думал, тебе виднее.
- Ты осуждаешь меня, Сайлас? - спросила она робко.
- Нет. К чему? Нам ведь обоим ничего не нужно, как только счастье
детей. А что еще, если не это? Для этого мы и гнули спины всю жизнь.
- Да, знаю. А многие и вовсе теряют детей, - сказала она.
- Мне от этого не легче. Никогда я не радовался чужой беде. Каково тебе
показалось бы, если бы кто порадовался, что его сын жив, а наш умер? Нет,
так я не могу. А это, пожалуй, хуже смерти. Та придет и уйдет, а такие
дела надолго. Как мне думается, тут всем плохо. - Если мы не позволим Пэн
за него выйти, что в этом толку для Айрин, раз он ее не хочет? Не дадим
ему ни ту, ни другую, ну и что?
- Ты говоришь, - воскликнула миссис Лэфем, - точно все только в нашей
воле. Неужели Пенелопа Лэфем позволит себе выйти за человека, в которого
влюблена ее сестра, который, она считала, тоже влюблен в ее сестру? Выйдет
и будет с ним счастлива? Да она, пока жива, не забудет, как дразнила им
сестру, я сама слышала; как внушала ей, что он в нее влюблен, потому что и
сама была в этом уверена. Да мыслимо ли такое?
Лэфем был, видимо, сражен этими доводами. Он свесил на грудь свою
крупную голову; вожжи лежали в его недвижной руке; лошадь шла как ей
вздумается. Наконец он поднял голову и стиснул тяжелые челюсти.
- Ну? - пролепетала жена.
- Ну так вот, - ответил он, - если он любит ее, а она - его, все
остальное, как я разумею, ни при чем. - Но смотрел он не на жену, а прямо
перед собой.
Она положила руку на вожжи.
- Погоди, Сайлас Лэфем! Неужели мне думать, что ты готов разбить сердце
бедной девочки, а Пэн позволишь осрамиться и выйти за человека, который,
можно сказать, едва не убил ее сестру; и все ради того, чтобы взять в
зятья сына Бромфилда Кори...
Тут Лэфем обернулся и взглянул ей в лицо.
- Вот этого лучше не думай, Персис! Пошла! - крикнул он лошади, и та
рванулась вперед. - Вижу, что больше с тобой говорить об этом бесполезно.
- Эй! - послышался впереди голос. - Куда вас к черту несет?
- Не хватает еще, чтоб ты кого задавил! - крикнула жена.
Раздался треск, лошадь подалась назад и высвободила колеса, застрявшие
в колесах открытого экипажа, на который наехал Лэфем. Он извинился перед
седоком. Это происшествие ослабило напряженность и увело их от взаимного
раздражения, вызванного общей бедой и бескорыстной заботой о благе детей.
Первым заговорил Лэфем.
- Сдается мне, что мы не в силах взглянуть на это дело правильно.
Слишком оно близко к сердцу. Посоветоваться бы с кем-нибудь.
- Да, - сказала жена. - Но не с кем.
- Не знаю, - сказал через минуту Лэфем, - почему бы нам не поговорить с
твоим пастором? Может, он придумает какой-то выход.
Миссис Лэфем безнадежно покачала головой.
- Нет. Я от церкви отошла, и думается, что прав на него не имею.
- Если он стоящий человек и стоящий пастор, то права ты _имеешь_, -
настаивал Лэфем, но все испортил, добавив: - Мало я денег жертвовал на его
церковь?
- Это к делу не относится, - сказала миссис Лэфем. - Я не очень-то
хорошо знаю доктора Лэнгуорти или, наоборот, _слишком_ хорошо его знаю.
Нет, по мне, если советоваться, то совсем с посторонним человеком. Да
только к чему, Сай? Никто не убедит нас взглянуть на все это иначе, чем мы
понимаем, да я бы даже и не хотела.
Беда заслонила для них всю нежную прелесть осеннего дня и еще тяжелее
легла им на сердце. Много раз они прекращали разговор и снова к нему
возвращались. И все ехали и ехали. Начинало смеркаться.
- Пожалуй, пора домой, Сай, - сказала жена; он молча повернул лошадь, а
миссис Лэфем опустила вуаль и тихо заплакала.
Лэфем подгонял лошадь и быстро ехал к дому. Наконец жена его перестала
плакать и попыталась попасть рукой в карман.
- На, возьми мой, Персис, - сказал он ласково, протягивая ей платок, и
она взяла его и вытерла глаза. - На том обеде, - заговорил он, а жена в
тихом отчаянии откинулась на сиденье, - один человек мне понравился, как
редко кто нравился. Он, по-моему, человек очень хороший. Мистер Сьюэлл. -
Он взглянул на жену, но та молчала. - Персис, - закончил он, - не могу я
вернуться домой, ничего не решив. И ты не можешь.
- Что нам остается делать, Сай, - сказала жена ласково и благодарно.
Лэфем застонал. - Где же он живет? - спросила она.
- На Болингброк-стрит. Он дал мне адрес.
- Ни к чему это. Что он нам может сказать?
- Не знаю, что он может сказать, - произнес Лэфем безнадежно. Оба
молчали, пока не проехали Мельничную Плотину и не оказались между рядами
домов.
- Не надо ехать мимо нового дома, Сай, - умоляюще сказала жена. -
Видеть его не могу. Поезжай по Болингброк-стрит. Почему не поглядеть, где
он живет?
- Ладно, - сказал Лэфем. Он поехал медленнее. - Вон его дом, - сказал
он наконец, остановив лошадь и указывая хлыстом.
- Ни к чему все это, - повторила жена, и он уловил ее тон так же
хорошо, как ее слова. Он направил лошадь к тротуару.
- Подержи минутку вожжи, - сказал он, передавая их жене.
А сам слез и позвонил у двери и дождался, пока дверь открыли; потом
вернулся и помог жене выйти из экипажа.
- Он дома, - сказал он.
Он достал из-под сиденья грузило и привязал его к узде.
- Думаешь, это ее удержит? - спросила миссис Лэфем.
- Должно удержать. Если и нет, не беда.
- А не боишься, что она прозябнет? - настаивала она, пытаясь оттянуть
время.
- Пусть себе, - сказал Лэфем. Он продел дрожащую руку жены в свою и
повел ее к двери.
- Он нас примет за сумасшедших, - прошептала она; ее гордость была
сломлена.
- А мы и есть сумасшедшие, - сказал Лэфем. - Доложите, что мы хотели бы
увидеться с ним наедине, - сказал он служанке, открывшей им дверь; она
провела их в приемную, которая уже много раз служила протестантской
исповедальней для отягощенных горем душ, приходивших, как и они, в
уверенности, что тяжелее их горя нет на свете; ибо каждый из нас должен
много страдать, прежде чем поймет, что он всего лишь один из бесчисленных
братьев по страданию, которое безжалостно повторяется вновь и вновь с
сотворения мира.
Когда пастор вошел, им было так трудно заговорить о своей беде, словно
она была позором; но Лэфем решился. Просто и с достоинством, которого ему
явно недостало при неловких вступительных извинениях, он представил суть
дела сочувственно глядевшему на него пастору. Имени Кори он не назвал, но
не скрыл, что речь идет о нем самом, его жене и дочерях.
- Не знаю, вправе ли я вас тревожить по такому делу, - добавил он,
когда Сьюэлл задумался над услышанным. - Но я уже говорил жене: что-то в
вас есть такое, и даже не в _словах_ ваших, отчего я подумал, что вы
сумеете нам помочь. Может, я всего этого ей и не сказал, но такое было у
меня чувство. Вот мы и пришли. И если что не так...
- Все именно так, - сказал Сьюэлл. - Спасибо, что пришли и что доверили
мне свою беду. Для каждого из нас приходит время, когда мы не можем помочь
себе сами, значит, надо, чтобы помогли другие. Когда в такое время люди
обращаются ко мне, я чувствую, что не напрасно живу на свете, даже если
могу предложить им только свое сострадание и сочувствие.
Слова братского участия, такие простые и такие искренние, дошли до их
отягощенных горем сердец.
- Да, - сказал Лэфем хрипло, а жена его снова стала вытирать под вуалью
слезы.
Сьюэлл помолчал, и они ждали, чтобы он заговорил.
- Мы можем помочь друг другу, потому что всегда решаем за других
разумнее, чем за себя. Чужие грехи и заблуждения мы видим в более
милосердном, а значит, и более правильном свете, чем собственные; а на
чужое горе смотрим более трезво. - Это он сказал Лэфему, а теперь
повернулся к его жене. - Если бы кто-либо, миссис Лэфем, пришел к вам с
такими же сомнениями, что бы вы подумали?
- Что-то я не пойму вас, - пролепетала миссис Лэфем.
Сьюэлл повторил свои слова и добавил:
- Я хочу сказать: как, по-вашему, должен был поступить другой человек
на вашем месте?
- Неужели еще какой несчастный был в такой беде? - спросила она с
недоверием.
- Нет на свете горя, какого еще не бывало, - сказал пастор.
- Если такое приключилось у кого другого, я бы... я бы сказала... да,
конечно... Сказала бы, пусть уж лучше... - Она остановилась.
- Страдает один, а не трое, если никто из них не виноват, - подсказал
Сьюэлл. - Это разумно, и это справедливо. Как можно меньше страданий - вот
решение, которое напрашивается само собою, и оно всегда брало бы верх,
если бы наши понятия не были извращены традициями и фикциями, порожденными
пустой сентиментальностью. Скажите, миссис Лэфем, разве именно такое
решение не пришло вам сразу в голову, когда вы узнали, как обстоит дело?
- Да, да, оно у меня мелькало. Только я думала, что оно неправильное.
- А вам, мистер Лэфем?
- Именно приходило. Но я не знал, возможно ли...
- Да! - воскликнул пастор. - Все мы ослеплены, все ослаблены ложным
идеалом самопожертвования. Он держит нас в своих сетях, и мы не можем из
них выбраться. Миссис Лэфем, откуда взялось в вас убеждение, что пусть
лучше страдают все трое, а не одна?
- От нее же самой. Я знаю, она скорее умрет, чем отнимет его у сестры.
- Так я и думал! - воскликнул с горечью пастор. - А ведь ваша дочь -
разумная девушка?
- Да у нее разума больше...
- Конечно! Но в подобном случае мы почему-то считаем дурным обращаться
к разуму. Не знаю, откуда этот ложный идеал, разве что из романов,
которыми в какой-то степени отуманены и развращены все умы. Уж, конечно,
не из христианства: оно его отвергает, как только с ним сталкивается. Ваша
дочь, наперекор своему рассудку, считает, что обязана сделать несчастными
и себя, и любящего ее человека и этим принести на всю жизнь несчастье и
своей сестре; и все потому только, что сестра первая увидела его и он ей
приглянулся! К сожалению, девяносто девять девушек и юношей из ста - нет,
девятьсот девяносто девять из тысячи! - сочтут этот поступок благородным,
прекрасным и героическим; а между тем в глубине души вы сознаете, что это
было бы глупо, жестоко и возмутительно. Вы знаете, что такое брак; и чем
он является без взаимной любви. - Лицо у пастора пошло красными пятнами. -
Я теряю всякое терпение! - продолжал он с жаром. - Ваша бедная девочка
внушила себе, что ее сестра умрет, если не получит того, что ей не
принадлежит и чего никакая сила в мире и ни одна душа в мире не могут ей
дать. Да, сестра будет страдать - жестоко! - страдать будут и ее сердце и
ее гордость; но она не умрет. Будете страдать и вы от жалости к ней, но вы
должны исполнить свой долг. Вы должны помочь ей смириться. Если вы
сделаете меньше, тут уж будет ваша вина. Помните, что вы избрали
правильный, единственно правильный путь. И да поможет вам Бог!
19
- Он все верно сказал, Персис, - осторожно заметил Лэфем, садясь в
коляску рядом с женой и медленно направляясь к дому в сгустившихся
сумерках.
- Да, сказал-то он все верно, - признала она. Но добавила с горечью: -
Но легко ему было _говорить_! Конечно, он прав, так и надо поступить. Это
разумно, да и справедливо. - Они дошли до своих дверей, оставив лошадь на
платной конюшне за углом, где Лэфем держал ее. - Надо сейчас же позвать
Айрин в нашу комнату.
- Может, сперва поужинаем? - робко спросил Лэфем, вставляя ключ в
замок.
- Нет. Я не могу терять ни минуты. А иначе и совсем не сумею.
- Слушай, Персис, - сказал ее муж с нежностью. - Давай-ка _я_ ей скажу.
- _Ты_? - переспросила жена, и в голосе ее прозвучала презрительная
жалость женщины к беспомощности мужчины в подобном случае. - Пришли ее
поскорей наверх. Я чувствую, будто... - Она замолчала, чтобы не терзать
его дольше.
Она открыла дверь и быстро пошла к себе наверх, мимо Айрин, которая
вышла в холл, услышав звук ключа в двери.
- Сдается мне, мать хочет поговорить с тобой, - сказал Лэфем, глядя в
сторону.
Айрин вошла в комнату сразу вслед за матерью, которая не успела даже
снять шляпу, а накидку еще держала в руках. Мать обернулась и встретила
удивленный взгляд дочери.
- Айрин! - сказала она резко, - придется тебе кое-что вытерпеть. Мы все
ошибались. Вовсе он тебя не любит. И никогда не любил. Так он сказал Пэн
вчера вечером. Он _ее_ любит.
Слова падали как удары. Но девушка приняла их не дрогнув. Она стояла
неподвижно, только нежно-розовый румянец отхлынул от лица, и оно стало
белым. Она не проронила ни слова.
- Что ж ты молчишь? - крикнула мать. - Ты, верно, хочешь меня убить,
Айрин?
- _Тебя-то_ за что, мама? - ответила девушка твердо, но чужим голосом.
- А говорить тут не о чем. Мне бы на минутку увидеть Пэн.
И вышла из комнаты. Пока она подымалась наверх, где были комнаты ее и
сестры, мать растерянно шла вслед. Айрин вошла в свою комнату и вышла,
оставив дверь открытой и газовый свет зажженным. Мать увидела, что она
выбросила кучу каких-то вещей из ящиков секретера на его мраморную доску.
Она прошла мимо матери, стоявшей в дверях.
- Иди и ты, мама, если хочешь, - сказала она.
Не постучав, она открыла дверь в комнату Пенелопы и вошла. Пенелопа,
как и утром, сидела у окна. Айрин не подошла к ней; направившись к ее
секретеру, она положила на него золотую заколку для волос и сказала, не
глядя на сестру:
- Эту заколку я купила сегодня, потому что у его сестры такая же. К
темным волосам она подходит меньше; но возьми. - Потом заткнула какую-то
бумажку за зеркало Пенелопы. - А это - то самое описание ранчо мистера
Стэнтона. Ты, верно, захочешь прочесть. - Потом положила рядом с заколкой
увядшую бутоньерку. - Это его бутоньерка. Он ее оставил у своей тарелки, а
я потихоньку взяла.
В руке у нее была сосновая стружка, причудливо перевязанная лентой. Она
подержала ее, потом, глядя в лицо Пенелопы, молча положила ей на колени.
Повернувшис