Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
тринадцать, Филип А. Блэкроу.
Оливер Дельфт дернулся, точно от удара током. Каждый нерв его
затрепетал. Сердце вдруг скакнуло куда-то, в глазах на миг потемнело.
Нед встревоженно глядел на него:
- Вам плохо?
- Просто свело ногу. Судорога. Ничего серьезного.
Оливер встал, выключил магнитофон и отошел от стола, налегая на
правую ногу словно бы в стараниях размять сведенную судорогой мышцу.
Теперь самое главное - оставаться спокойным, совершенно спокойным, не
терять самообладания.
- М-м, послушай, - сказал он, - я отойду на минуту. Подожди меня
здесь, хорошо? Сделай себе бутерброд или еще что. В холодильнике
осталось молоко. Мне нужно кое-что сделать. Позвонить. Найти для тебя
какую-нибудь одежду. Ну и так далее. Ты не против?
Нед радостно закивал.
Мистер Гейн продолжал борьбу с кроссвордом.
- Все в порядке, мистер Дельфт, сэр?
- Скользкий нам попался стервец, - вздохнул Оливер. - Придется
использовать Д-16. Я поднимусь наверх, подготовлю все. Ошва богу, до
Лондона всего полчаса езды.
Брови мистера Гейна взлетели вверх.
- Д-16? Вы уверены, сэр?
- Разумеется. Еще бы я не был уверен. Это террорист, Гейн. Из самых
крайних. Вызовите пару ваших людей, чем тупее и жестче, тем лучше. Когда
они доберутся сюда, воспользуетесь их машиной. Ваша понадобится мне.
Встретимся завтра в Д-1б, я привезу все документы. Давайте, давайте,
звоните. Только убедитесь сначала, что телефон чист. Да идите же! Какого
хрена вы ждете?
Гейн рванулся к двери, он был испуган - впервые за четыре года он
видел своего начальника хотя бы частично, но утратившим власть над
собой.
Оливер стоял посреди комнаты, мысли в его голове обгоняли одна
другую.
Невероятно, невероятно! Имя и адрес, ясно и громко произнесенные
прямо в микрофон, - ладно, первым делом стереть запись. Да нет, не
стереть. Нужно же что-то и Лондону скормить. Депеша из управления в
Уэст-Энде занесена в журнал, о ней знает Морин, а есть еще этот сержант
из уголовки.
Боже ты мой, мальчишка-то сын члена кабинета министров! Если он
где-то намажет, ему это дорого обойдется.
Оливер заставил себя мысленно отступить назад, сосредоточиться. С
сержантом и производившими арест полицейскими справиться будет несложно.
Уже к полуночи они подпишут "Акт о неразглашении" и поклянутся вечно
хранить молчание, об этом он позаботится лично. К тому же имени Неда
Маддстоуна в полиции не знают. Оливер вошел в допросную как раз в тот
момент, когда Флойд спросил у Неда, как того звать.
Теперь уж о долгом уик-энде нечего и мечтать, это ясно. И о коротком
тоже. Помимо всего прочего, надо что-то придумать с записью. Ему,
разумеется, нужна лента с записанными на ней именем и адресом, но только
не с этим адресом и не с именем Филип А. Блэкроу.
Конечно, услышать это имя было для него жутким потрясением, с другой
стороны, думал Оливер, можно считать, что он получил от Бога подарок.
Приди депеша на пять минут позже, она попала бы не к нему, а к
Степлтону. И если бы Степлтон услышал фамилию Блэкроу...
Нет, в конечном счете Господь более чем милостив. Мальчишку взяли на
улице. Никто ничего не знает. Никто ничего не знает. И этот простенький
факт дает ему почти неограниченную власть над обстоятельствами. Теперь
от него требуется только одно - точная работа.
Первое побуждение, охватившее Оливера едва ли не до того, как Нед
договорил имя и адрес, состояло в том, чтобы немедля его ликвидировать,
однако теперь он отбросил все мысли об этом. В его мире, что бы там ни
твердили газетчики и сочинители детективных романов, убийство всегда
оставалось крайней мерой - и до того уж крайней, что ее почти и не
принимали в расчет. Не из соображений какой-то там совести, просто
всегда существовал иной выбор. Враг может в один прекрасный день
обратиться в друга, друг - во врага, ложь может стать правдой, правду
могут признать ложью, покойника же никогда и никакими средствами оживить
не удастся. Гибкость - вот что важнее всего.
И кроме того, смерть имеет свойство развязывать языки. Мертвые,
естественно, помалкивают, зато живые говорят как заведенные, а Оливеру,
если он хочет выбраться из этого пикового положения невредимым, как раз
живые-то и понадобятся. Он не сомневался, что может целиком положиться
на Гейна, однако следует видеть и дальнейшую перспективу. Оливер мог
представить себе далеко не один угрожающий поворот событий, а наберется
немало и таких, он это понимал, которые ему и в голову никогда не
придут, жизнь есть жизнь. Всегда ведь существует опасность, что в Гейне
ни с того ни с сего пробудится совесть или он вдруг уверует в Бога,
преисполнится раскаяния и пожелает очистить душу признанием. Да если на
то пошло, и старомодный, обремененный сознанием собственной вины
либерализм штука тоже опасная. В конце концов, Гейн может попросту
пристраститься к бутылке, а это грозит неосторожностью в речах, если не
шантажом. Оливеру случалось видеть его пьяным - причем в стельку, - да,
голова у этого малого столь же крепка, как все остальное, однако кто
знает, во что он обратится лет через десять, двадцать или тридцать?
Ничто не вечно, все изменчиво, а потому смерть, с ее вечностью и
неотменностью, может оказаться самым рискованным выбором. Парадоксально,
но верно.
Оливер принадлежал к разряду людей, решительно неспособных понять,
почему все так носятся с "Гамлетом". Для него мысль и действие
составляли единое целое. Он еще поднимался наверх, чтобы поискать в
шкафу одежду, а превосходный план уже сложился в его голове до последних
деталей.
***
Гордон вернулся домой в самый разгар бурной ссоры Порции с
родителями.
- Он не такой, как все! - кричала она на Хиллари. - Не смей так
говорить!
- Скорее всего, встретил каких-то друзей, направлявшихся в "Харродз",
и думать про тебя забыл, - предположил Питер. - Он из людей этого типа.
Никакого чувства долга. Посмотри, как они ведут себя в Палестине.
Взгляни на Ирландию. Напрочь лишенный подбородка болван, если хочешь
знать мое мнение.
- Палестина? Ирландия? При чем тут вообще Палестина?
- Ну-ну-ну, - пробормотал Гордон бросившейся ему на грудь Порции. -
Остынь, Пит. Ты же видишь, она расстроена. Что случилось, Порш?
Поссорилась с Недом?
- Конечно, нет, - всхлипнула она. - Ах, Гордон, он пропал!
- Пропал? Что значит пропал?
- То и значит. Исчез. Я... я пошла договариваться насчет работы. Он
должен был ждать меня на улице, а его там не оказалось. И в отцовский
дом на Кэтрин-стрит он тоже не вернулся. Я несколько часов пробродила
около дома, он так и не появился. Тогда я подумала, что он, может быть,
позвонил сюда, прилетела домой, но и здесь от него никаких известий не
было, ничего. И вообще, - она повернулась к Питеру, - что значит
"лишенный подбородка"? У Неда замечательный подбородок. Больше того,
Неду не приходится, как некоторым, прятать его под чахлой, травленной
молью бороденкой.
- Ну, насчет этого мы ничего наверняка сказать не можем, -
откликнулся Питер, размашисто складывая номер "Морнинг стар". - Давай
подождем, пока он повзрослеет достаточно, чтобы обзавестись бородой,
идет?
- Совершенно недопустимый тон, - фыркнула Хиллари. - В сущности
говоря, это род эмоционального изнасилования. Вот именно. В самом
простом и чистом виде. Изнасилования.
Порция, повернувшись к матери, зарычала.
- Ладно, ладно. - Гордон умиротворяюще положил руку на плечо Порции и
повернул ее лицом к себе. - Давайте на этом и остановимся. Ты туда еще
не звонила?
- Звонила? Куда?
- Домой к Неду. Вернее, к его отцу. На... Кэтрин-стрит, так,
по-моему?
- Конечно, звонила. Как только пришла сюда.
- К телефону кто-нибудь подошел?
- Он просто трезвонил и трезвонил, - ответила Порция, бросаясь к
телефонному аппарату. - Сейчас попробую еще раз.
- Выглядит, в общем-то, странновато.
- А то я не понимаю! Это я и пыталась втолковать им обоим, так они же
не слушают!
- А с отцом Неда ты связаться не пробовала?
- Я не знаю номера. Он на какой-то встрече с избирателями.
- Ну да, скорее всего гоняется где-нибудь за несчастной лисой.
- На дворе июль, Пит! - заорала Порция. - В июле на лис не охотятся!
- Ах, прошу прощения, ваше высочество. Сожалею о моем ужасном
невежестве по части всяких тонкостей светского календаря. Боюсь, я
расходую слишком много времени на всякую ерунду вроде истории и
социальной справедливости. На вещи же воистину важные, к примеру на то,
как высшие классы организуют свой год, у меня его вечно не хватает.
Придется как-нибудь заняться этим всерьез.
Большей части этой прекрасной речи Порция не услышала, потому что
одно ухо заткнула пальцем, а к другому плотно прижала телефонную трубку.
- Не отвечает, - сказала она, - его там нет.
- Или просто трубку не берет... - вставила Хиллари.
Гордона так и подмывало включить телевизор, узнать, не попало ли уже
что-нибудь в новостные программы, однако он понимал, что должен сейчас
вести себя как самый что ни на есть нежный, участливый брат. Для Порции
это суровое испытание, а публичный скандал, который наверняка вот-вот
разразится, будет способствовать все большему и большему их сближению.
Нужно разыгрывать свои козыри умело и ни в коем случае не спешить.
- Слушай, может, мне туда смотаться? - предложил он. - На
Кэтрин-стрит. А ты оставайся у телефона, вдруг он позвонит.
- Ах, Гордон, а тебе не трудно?
- Да нет, конечно.
- А вдруг он позвонит после твоего ухода? Как я тебе сообщу?
- Ну, найду телефон-автомат и буду связываться с тобой каждый час.
- Только вернись до полуночи, - крикнула ему вслед Хиллари. - Если он
не объявится, утром решишь, что делать дальше. Я не хочу, чтобы ты ночь
напролет слонялся по улицам.
- Конечно, конечно. Непременно вернусь, - пообещал Гордон.
Он выкатил из гаража свой велосипед и поехал в Хайгейт, к дому,
принадлежащему родителям Руфуса Кейда, предвкушая приятный вечерок с
травкой и весельем под выпуски "Новостей".
***
Нед устал, но чувствовал странный подъем. Приятно говорить с
человеком, который впитывает каждое твое слово. Как только он решил
рассказать Оливеру обо всем, старания извлечь из памяти все до последней
мелочи стали доставлять ему удовольствие. Он даже начал гордиться
точностью и доскональностью своих воспоминаний.
А какая получилась история! Ему не терпелось пересказать ее Порции,
если, конечно, Оливер разрешит это сделать. Отцу-то он непременно
расскажет. И может быть, Руфусу, он же был на яхте той ночью. Оливер,
скорее всего, так или иначе будет расспрашивать Руфуса, да и всех
остальных членов парусного клуба. Какой скандал ожидает школу!
Вот только марихуана в кармане так и оставалась полной загадкой.
Вероятно, думал Нед, кто-то из испанских студентов, с которыми он
заговорил у дверей колледжа, увидел за его спиной приближающихся
полицейских и, чтобы спасти свою шкуру, сунул травку ему в карман.
Оливер вернулся с полиэтиленовым пакетом - из тех, что выдают в
супермаркетах.
- Детали, детали, - произнес он. - Моей конторе, с прискорбием должен
признать, без деталей и жизнь не в жизнь. Ну вот, через пару секунд
можешь все это надеть. Твою одежду, увы, залило в багажнике маслом.
Нед взял пакет, заглянул внутрь. Пара дашгопских теннисных туфель,
серые брюки, свитер и твидовая куртка.
- Превосходно! - сказал он. - Большое спасибо. Оливер опять включил
магнитофон.
- Забудь. Стало быть, так. Ты вроде бы говорил, что у тебя есть
девушка.
- Да, Порция. Но она ничего не знает. Вообще-то, я хотел бы ей
позвонить.
- Всему свое время. А скажи-ка, чем занимается ее отец?
- Ну, он читает историю в Политехническом институте Северо-Восточного
Лондона.
Оливер готов был сам себя обнять на радостях. О таком он и мечтать-то
не мог. Преподаватель истории! Да еще и в Политехе, подумать только...
- Понятно, - кивнул он. - И просто для отчета, не можешь ли ты
назвать мне его полное имя и адрес?
- М-м, Питер Фендеман, Плау-лейн, четырнадцать, нет, простите, сорок
один, Хэмпстед, Лондон, СЗЗ. Но зачем?..
- Сделай одолжение, повтори еще раз, ладно? Просто имя и адрес.
- Питер Фендеман, Плау-лейн, сорок один, Хэмпстед, Лондон, СЗЗ.
- Отлично.
Еще и еврей, судя по фамилии. О, дивный день! Когда все вот так
встает по местам, сказал себе Оливер, нос задирать особенно нечего. Это
Божьих рук дело.
- Нед, ты был великолепен! Я и выразить не могу, до чего мне жаль,
что мы вынуждены были приволочь тебя сюда и заставить терпеть все эти
глупости. Послушай, мне придется сейчас нестись во весь дух в другую
сторону, нужно кое-что выяснить в Шотландии, так что я откланиваюсь. В
дальнейшем о тебе позаботится мистер Гейн.
Нед с жаром потряс протянутую Оливером руку.
- Спасибо, мистер Дельфт. Большое вам спасибо.
- Просто Оливер. И спасибо тебе, Нед. Знаешь, ты сегодня сделал
большое дело. Еще будешь гордиться собой.
- А как же наркотики?
- Наркотики? Какие наркотики? - Оливер снял с магнитофона бобину с
лентой. - Все уже забыто Нед. И даже лучше, чем забыто, - ничего этого
не было. Полиция тебя не забирала, она о тебе и не слышала никогда.
Имени твоего там не знают, не знают даже, как ты выгладишь. Это я тебе
обещаю - завтра утром все документы насчет твоего ареста исчезнут
навсегда.
"И если в ты знал, сколько во всем этом правды. Чудесной,
восхитительной правды!"
- Ничего себе! - Нед улыбнулся, чувствуя, как его омывает волна
облегчения. - Если бы это попало в газеты, отец был бы... ну, уничтожен.
Оливер взглянул на часы:
- Боюсь, тебе придется еще немного побыть здесь. Машина у нас одна, я
вынужден забрать ее. Но мы уже вызвали другую, скоро приедет. Я бы на
твоем месте оделся. Приятной тебе поездки домой. Если что-то
понадобится, просто обратись к мистеру Гейну.
***
Свитер пришелся впору. Ничего не скажешь. От него попахивало гнилым
луком, но размер был именно тот, что надо. Куртка и теннисные туфли
оказались слишком тесны, а брюки, похоже, шили на человека в пять футов
ростом и с талией в сорок восемь дюймов. О брючном ремне Оливер не
подумал, пришлось Неду обшарить кухню в поисках какой-нибудь бечевки. Он
отыскал ее в одном из ящиков и пять раз обмотал вокруг поясницы. И как
раз потянулся за ножом, чтобы обрезать лишнее, когда услышал, как
отворяется дверь.
- А, здравствуйте, мистер Гейн, - сказал он, радостно оборачиваясь. -
Вы не могли бы...
Гейн сделал шаг вперед. Прежде чем Нед понял, что происходит, его
правая рука оказалась заломленной за спину, да так высоко, что кость
выдрало из суставной сумки. Хруст и внезапная дикая боль заставили Неда
завопить. А когда здоровенный кулак Гейна обрушился на его висок, Нед
рухнул на колени и завопил снова. Когда же Гейн с невероятной силой
несколько раз ударил его сзади по шее, Нед утратил и способность
кричать.
Мистер Дельфт, думал Гейн, глядя на бесчувственное тело Неда, как
всегда, оказался прав. Мерзкий типчик, да еще и слабак. Совсем хилый. И
делов-то - все равно что крылышко оторвать у цыпленка. Разве тут
по-настоящему развернешься? Он услышал, как к дому подъезжает фургон.
Задержавшись лишь для того, чтобы с силой, с приятным хрустом врезать
Неду ногой по ребрам, Гейн вышел в прихожую.
***
- Оливер, дорогой, какой приятный сюрприз. Жаль только, что ты меня
не предупредил. Мне совершенно нечем тебя угостить.
- Я пришел не завтракать, мама, - сказал Дельфт, уклоняясь от
материнских объятий. - Я пришел поговорить.
- Ах, дорогой, звучит просто пугающе. Ну что же, пойдем в гостиную.
Мария на кухне, моет плиту, бедняжка. Прошлым вечером со мной случилось
просто феерическое несчастье, ты бы никогда в такое не поверил. Двое
молодых людей из Австралии, они обслуживают званые обеды - самые лучшие
рекомендации, сокрушительно красивы, впрочем, среди голубых это теперь
не редкость, - но их суфле просто взорвалось, Марии пришлось сбегать в
магазин, купить американское мороженое, знаешь, это новое, пятьдесят
семь разновидностей. У меня был монсиньор Коллинс и несколько пугающе
богатых людей, которых я хотела умаслить, прежде чем вытряхнуть из них
деньги на Ораторский фонд. Господи, какой здесь воздух спертый, верно?
Это все сигары Джереми, по-моему. Я открою окно?
- Нет, мама, просто присядь.
- Очень хорошо, дорогой. Ну вот.
- Кстати, а где Джереми?
- В офисе, разумеется, В последнее время он работает как лошадь. Оно
бы и ладно, лишь бы не переусердствовал, как твой бедный отец. Или как
ты, уж если на то пошло. У тебя ужасно усталый вид, дорогой. Просто
изнуренный. Впрочем, у меня есть и хорошие новости. Если ты знаешь
кого-нибудь, кто мог бы купить для тебя акции, я их мигом раздобуду.
- Сколько можно повторять, мама? Это незаконно.
- Ох, я знаю, я не очень хорошо вела себя с авиалинией "Колин", но
это же дело семейное и, стало быть, в счет не идет. А кроме того, отец
Хендри как-то на исповеди сказал мне, что внутренние сделки, как ты их
называешь, это никакой не смертный грех, а обычный, человеческий, так
что я не думаю, чтобы он так уж много значил.
- Послушай, мама, - сказал Оливер, встав перед камином, - давай
обойдемся без этой великосветской болтовни, у меня от нее уже голова
кругом идет.
- Ах, Оливер, пожалуйста, не стой там. А то ты становишься похожим на
викторианского патриарха. Такой насупленный. Напоминаешь мне папу, каким
он бывал, когда я плохо себя вела. Вот и умница! Иди, присядь рядом со
мной и не будь таким напыщенным. Скажи-ка мне, что тебя гложет?
- Ну, раз уж ты его упомянула, давай поговорим о твоем отце.
- Что за странная мысль, дорогой!
- Не о великом дяде Бобби, о твоем настоящем отце. Мы с тобой никогда
его не обсуждали, верно?
- А разве тут есть что "обсуждать", как ты выразился?
- Разумеется. И я всегда это знал.
- Всегда знал что, дорогой?
- Знал о твоих чувствах к нему. Как ты всегда им гордилась. Видел это
по твоему лицу в тех редких случаях, когда ты о нем упоминала.
- Папа был великим человеком. Великим. Если в ты знал его, то просто
обожал бы. И гордился им так же, как я. В некоторых отношениях, должна
сказать, вы с ним до странного похожи.
- Очень надеюсь, что нет. Он был изменником.
- Не надо так говорить. Умереть за свою родину - это не измена, а
героизм.
- Он умер вовсе не за свою родину. Он был англичанином. Стопроцентным
англичанином - "Сердцевина дуба" , сельские пастбища, майское дерево,
баранья отбивная и все такое. В его жилах не было даже капли ирландской
крови.
- Он любил Ирландию, и Ирландия любила его! Верность стране, в
которой ты родился, пуста и безвкусна. Только верность идее - вот что
имеет значение. Ты ничего в этом не понимаешь. Ты не узнаешь принципа,
даже если тебе его сунут под нос. Просто проштампуешь его скучным
служебным штампиком, продырявишь дыроколом и сплавишь в архив.
- Тем не менее убийство, когда я его вижу, я узнаю.
- Убийство? О чем ты говоришь? Папа в жизни своей никого не убил.
Оливер извлек из кармана белый конверт.
- По-моему, это тебе.
- Святые небеса! - воскликнула мать, на миг вернувшись к прежней
своей повад