Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
езной игрушкой. Мне бы надо в поте лица зарабатывать на жизнь,
на кукурузных полях или в цирюльне. На худой конец - горничной в гостинице.
Тогда меня можно будет принять всерьез, и даже подать чаевые. Но вернемся
лично к вам, Адамо: ведь это вы их так настроили! Я не маленькая, знаю, что
так быстро их не раскачаешь, нужна предварительная настройка. Они слишком
тупы и сами не смогли бы... Правда, padre? Это вы раздразнили этих пауков,
потому что поумней их и пользуетесь их тупостью, а в каких целях? Вы
подсунули им идею объяснить мое появление акцией европолиции, налепили черт
знает чего... А зачем, пошутить захотелось? Прекрасно, пошутили - теперь вы
мой должник. Вот и помогайте. В принципе, исходя из ваших личных качеств,
именно вы и должны быть моим союзником, Адамо...
Она судорожно сглотнула слюну и ткнула указательным пальцем в воздух
справа от себя.
- А не их. У нас ведь родственные интересы. Я имею в виду, хотя бы, что
мы оба читаем серьезные книги. Другие ничего, кроме иллюстрированных
журналов или газеток, которые им рекомендовали еще в семинарии, в руки не
берут. И этого немало, мы с вами родственные типы, по одному образу и
подобию созданы, так сказать. Да и за плечами у нас одно и то же, и чего нет
тут ни у кого: университет.
- У вас слишком богатое воображение... - заметил он.
- Ничего удивительного, воображение - моя работа!
- Я имею в виду ваше заблуждение, что все это делает нас родственниками,
- возразил он хладнокровно. - Если вы так уж привыкли к размеренной работе,
вам надо бы и это сформулировать адекватно, не прибегая к неумеренному
воображению: этому особому приему и учиться надо особо. Например,
сформулировать так... Явления подобны, если в сходственных точках
пространства какой-нибудь сцены, скажем - тут, в сходственные моменты,
скажем - теперь, характеризующие их величины соразмерны друг с другом.
- Скажем лучше словами padre: здесь и сейчас, они точней, - ехидно
поправила она. - И сойдемся в сходственных точках и моментах.
- Вот-вот, это и есть ваше заблуждение. Я сказал, что хотел сказать - тут
и теперь! Вы слушайте padre внимательней, иногда и у него бывают дельные
мысли: небеса едины, а земля полна различий. Единые, для всех одни и те же,
небесные тут и теперь, опустившись на землю обыденности, становятся
различиями каждого. Отныне удел каждого - каждому свое, здесь и сейчас: свой
миг и свое место. Это опускание с небес общего, присваивание его каждым
через свое здесь и сейчас, устраивание все новых и новых различий, мигов и
мест - серьезная работа. И делается она непрерывно, а наилучшим образом -
такими нашими разговорами, как сейчас. Но и вы, кем бы вы там ни работали,
делаете то же, хотя и похуже. Может быть, эта работа составляет смысл всей
нашей жизни и всех разговоров: опускание высшего вниз, на землю, единого - в
конечные различия, конечное унижение вечного до мига, выкуривание его из его
рая. В отместку, наверное, за то, что мы были когда-то изгнаны из него. Как
бы там ни было, а мы лишены единого вечного теперь, общего на всех, в
котором могли бы занять общую позицию и сказать: мы тут. Так что подобие
между нами невозможно принципиально: на земле таких сходственных точек, где
мы могли бы сойтись, нет. Попробуйте-ка усесться здесь, со мной на одном
стуле, в тот же миг, когда я на нем сижу, сейчас! Попробуйте совместить
несовместимое! Как видите, такого совпадения как чтение книг, если оно и
вправду между нами есть, недостаточно, чтобы домогаться статуса
родственника, для этого еще надо жить в настоящем раю. Но мне не привыкать,
вы такая не одна, не воображайте: многие напрашиваются на эту должность,
хотя они и не читают вовсе, попросту неграмотны... И у вас нет никакого
преимущества перед ними, хоть вы и, допустим, грамотны. Потому что мы с вами
читаем разные книги даже тогда, когда читаем одну и ту же книгу.
- Ну, и что читаете вы?
Она прищурила, почти сжала веки, и даже перегнулась через конторку. Но
обложка книги была надежно прикрыта его ладонью.
- Надели бы очки с диоптриями, увидели бы без напряжения, - посоветовал
он. - И чего ради вы терпите такие неудобства, а? Ладно, это ваше дело...
Вам и терпеть последствия. А вот скажите-ка, какие книги читаете обычно вы?
Что-нибудь полезное для вашей работы, не так ли. Из уголовного
законодательства, то есть, филологии... и все, ведь правда?
- Все, что полезно моей работе - полезно и мне. Но вы почти угадали.
Последняя моя настольная книга называлась "Физиолог", и последняя моя работа
на эту тему. Это не учебник по медицине, нечего радоваться. Ха-ха...
забавно: оказывается, я совершенно про нее забыла! Никаких воспоминаний,
три, нет, четыре года! И только сегодня вот почему-то выплыло... А я ведь в
свое время вызубрила ее напамять. Ну, а вы что зубрите сейчас, в ваше время?
Там у вас - все-таки что?
Корешок книжки оставался неприкрытым его пальцами, и сквозь узкую бойницу
между веками ей все же удалось разглядеть на нем несколько букв. Три знака,
преломленные в накопившихся на ресницах капельках влаги, этих полуконтактных
линзочках: TAM, или... TAP? Тра-там, и к сожалению - это все: остальное, не
попавшее в фокус линзочек, по-прежнему расплывалось в туманчике. Но в нем
сгущалось еще нечто, вроде PH, и она привычно довоображала недостающее:
- Вижу-вижу, конечно же METAPHYSIKA. Так и знала, небось, Аристотель?
Очень своевременно. И, главное, отлично помогает в вашей медицинской
практике.
- Конечно, она не ваша физиология. Так что и вам нечему радоваться.
- Так вы еще и физиологией занимаетесь? - съехидничал священник. - А
говорили, что филологией...
- Что, - усмехнулся Адамо, - запутались в легендах? Доложите там вашим,
им следует получше готовить своих людей к таким поездкам. Легенду нужно
строить так, чтобы предыстория человека выглядела ясной и недвусмысленной,
чтобы не колебаться между тем и этим, хватаясь то за то - то за другое, и не
дрожать от страха, что схватишься не за то. И не перестраивать предысторию
задним числом всякий раз, когда...
- Я говорила вам, padre, что занимаюсь культурологией. Естественно, и ее
частью, филологией. Поскольку я знаю и русский, то мне нетрудно было
защитить и второй диплом, слависта. Вот книга "Физиолог" как раз и есть
предмет славистики! Это вовсе и не ее название, как вы думаете, а нечто
вроде псевдонима автора. Как, скажем, Экклезиаст в соответствующей, и,
наверное, вам известной книге. "Физиолог" - византийское анонимное
сочинение, переведенное на древнерусский, а я в рамках своей работы перевела
его на современный русский, ну и на немецкий, конечно. В нем описываются
разные фантастические существа. Например - феникс, или ехидна...
- Различные облики сатаны, - объяснил священник. - Полезная книга, и,
конечно, ваша работа над нею принесла еще больше пользы. Это видно сразу.
Хотя, лучше бы на все это не смотреть.
- И не только фантастические, есть и вполне реальные, например...
- Лев, - помог Адамо. - Или сфинкс, как мы уже выяснили - существо более
чем реальное.
- Да, или слон! Изложено в прекрасном стиле, не хуже Экклезиаста, и
получше вашего Аристотеля. Например... слон живет в горах, а слониха находит
траву, называемую мандрагорой, и поглощает ее. Также и слон, и сходится с
нею. А когда слониха рожает, то входит в реку до вымени, и рожает в воде.
Спит слон стоя около дерева, а когда упадет, то вопит, и приходит большой
слон, и еще двенадцать слонов - но и они поднять не могут. И тогда завопят
двенадцать слонов, и приходит маленький слон, подставляет хобот свой и
поднимает его. Видите, как запоминается? Это потому, что стиль действительно
хорош. В переводе, конечно, он много теряет, но ведь - что ж делать, если вы
не знаете русского. Он много теряет, но не все, это еще раз подтверждает,
что стиль отличный, соответствующий предмету описания... Ну и, конечно, что
у меня неплохая профессиональная память. Не говоря уже о том, что я
действительно имею отношение к университету. Вы это хотели проверить? Ну,
удостоверились? Могу процитировать и на русском, если нет... Хотя вы и не в
состоянии определить, где он, а где, например, польский.
- Эти гнусные аллегории совершенно прозрачны, - определил священник, -
богохульствовать можно и так. Я же говорил, сатана использует все приемы
соблазна. Все звери полевые, как известно, созданы для человека, а змей
хитрей их всех, и может притвориться каждым из них: хоть бегемотом, хоть
единорогом... Или вот эти двенадцать слонов, например, они без сомнения -
двенадцать апостолов. Большой слон - конечно же создатель, отец всего
живущего. Мандрагора, это дерево ослушания, ну, а маленький слон - кто? Язык
просто не поворачивается назвать его имя в таком контексте...
- Христос, - помог и ему Адамо. - Только я что-то не совсем понял вас,
padre, как-то все противоречиво у вас выходит... А я думаю, все это варианты
предыстории, которую человек подстраивает под себя всякий раз заново задним
числом. Роды в воде, например, предыстория мыслящего тростника. Большой слон
падает, потому что неуверенно стоит, по-видимому - всего лишь на двух ногах.
Тогда он - человек Платона, двуногое без перьев. Маленький же слон
представляет собой разумное животное. Где в этой аллегории показана тварь
дрожащая? Разумеется, там ее нет: потому что она - сам актуальный человек,
не способный окончательно решить, какую из предысторий себе выбрать, и
всякий раз задним числом подстраивающий ее к своим актуальным нуждам, к
своему сейчас. Разумеется, в этой аллегории самого автора ее нам не найти.
Так ведь и культурные ученые ищут связующее звено между человеком и
обезьяной - и не находят, и никак не могут подстроить под себя эту
предысторию, потому что ищут вне себя. Где угодно, иногда и совсем близко от
себя, но только не в себе. Точно так, как вы вашего змея, padre, ищете где
угодно, но только не...
- Пожалуй, мне пора уходить, - объявил священник, не сдвигаясь с места. -
У меня еще много сегодня дел. А змея, что бы вы ни говорили, всегда можно
найти поблизости, вот в вас, например, или вон в ней. В любом звене цепи,
связавшей по рукам и ногам падшего человека: цепи земных причин и следствий,
которую вы все добровольно надели на себя. Печальная, конечно, участь... Но
разве из вашей доброй воли не выходит, что участь, уготовленная вам
Создателем, справедлива? Правильный ответ подскажите себе теперь сами.
- Выходит, что и змей создан для человека, то есть, уготовлен и хитрейшим
способом подстроен ему, - подсказала она. - Типичная провокация, чтобы после
якобы законно применить насилие. Если жертва чувствует себя виноватой, и
сама хочет наказания, то, конечно, безропотно его и примет. А кому поручить
провокацию - дело случая, или прихоти.
- Вам видней. Только чего ж вы все ропщете? Противоречивы не слова мои, а
ваши размышления об их смысле, - возразил священник, - и вытекающие из них
поступки. Я вам обоим на то указывал неоднократно.
- Ладно, - согласился Адамо, - но об этом в другой раз. А что в вашей
книжке говорится про вашего отца-создателя, signorina, про вашего
папочку-льва? Есть там что-нибудь про него? А если есть - не забудьте и про
себя: уж коли он лев, то вы какая-никакая, а львица. Ну, так как, скажем,
рожает львица?
- Три свойства имеет лев... Вот видите, - воскликнула она, - вы
действительно не нуждаетесь в дополнительных объяснениях! Значит, Адамо, за
плечами у нас действительно одно и то же. Когда же львица родит, приносит
мертвого и слепого детеныша, сидит и сторожит его до трех дней. Через три же
дня приходит лев, дунет ему в ноздри и детеныш оживет. Второе свойство льва:
когда спит, глаза его бодрствуют. Третье свойство: когда львица бежит, следы
заметает хвостом, и охотник не может отыскать следов ее...
- И это ясно: левая рука всякого творящего милостыню не знает, что творит
правая его.
Несмотря на свое заявление, prete, оказывается, до сих пор ни шагу не
сделал по направлению к выходу. Конечно, кому хочется упускать возможность
подслушать чужой, в сущности, разговор, пропустить мимо ушей что-нибудь
важное... для прихожан, для кооператива. Такой случай узнать что-нибудь
новенькое об этих собеседниках подворачивается не каждый день. А в
исповедальню их и культурным фактом яблочка не заманишь. Но какая разница,
какие движения делает, а какие не делает тело, которому поручен голос из
области тьмы за сценой, какие именно движения там во тьме проделывает никто?
Они все равно не видны никому, да и не интересуют никого.
- Это вы, наверное, и про ваше начальство, padre... А я в объяснениях
действительно не нуждаюсь, - подтвердил Адамо. - И все же вы ошибаетесь: за
плечами у нас не одно и то же. Я давно сбросил этот горб, который вы
называете университетом, как рюкзак. И забыл. Ни к чему он мне... А вы свой
рюкзак еще таскаете, и вон как бешено. И теперь я отличаюсь от вас больше,
чем от тех, с кем вы сегoдня успели поговорить. От них меня отличает только
то, что я не решаюсь выходить в такую жару наружу. Потому вам только
кажется, что я другой. Я просто выгляжу иначе, да и то лишь потому, что не
загорел.
- И кепка ваша выглядит новей, это так. Но все равно, понять меня тут
некому, кроме вас. Может, вы и правы, и я сама стимулировала их подозрения.
Но это не нарочно. Я поначалу не спорила с их, да и вашими предположениями,
для безопасности. Я почувствовала себя беззащитной в первые же минуты, как
приехала. Причина? А по вашей милости.
- Причина в том, что вы слишком часто угадываете. Так часто, что в глаза
лезут не причины, а ваши мотивы. Что же вы надеетесь получить в ответ?
Ладно, один бы раз угадали, что меня бросила жена. Но потом, что я не
закончил университет. Это правда, я заболел. Что... Похоже, что вы знали все
это заранее. Уверен, вы и дальше продолжали угадывать: в беседах с другими,
стало быть, и их предыстории вам тоже известны. Разве это способ достижения
безопасности? А вот скажите, это для безопасности вы носите с собой в
сумочке рацию, а может быть - и оружие? Это для безопасности вы постоянно
даете о том знать: суете всем ее под нос, стучите повсюду, обо что
подвернется, чтоб на нее обратили внимание. Ее-то вы не забыли, когда...
летали на встречу со своим начальством за новыми указаниями, после того, как
первый ваш наскок сорвался! Не бросили без присмотра, как рюкзачок! И после
этого жалуетесь на какие-то обстоятельства? Когда вот ведь главное из них, и
вы сами себе его подсунули, как и все другие. Не считая жары, конечно.
Тут-то вы, допустим, не виноваты. Хотя, кто знает, каковы ее мотивы...
- Это не оружие.
Она быстро, не задумываясь, расстегнула сумочку и предъявила клавиши
магнитофончика. Склоненная набок головка внятно, без аллегорий передала
внутреннее содержание операции: покорность жертвы учиненному над ней
насилию. Со стороны padre, жреца этого насилия, до уха жертвы донеслось
хищное сопение. Вполне достаточно, чтобы и не глядя туда - понять: отныне
священник вряд ли станет перебивать своими репликами набирающую ход беседу.
Заткнет, наконец, свой настырный хобот и весь превратится в одно слоновье
ухо, чтобы вобрать в него выстраиваемую всем этим разговором предысторию
происходящего сейчас. Партия гласа за сценой теперь, конечно же, потеряет
самостоятельное значение, перестанет тормозить развитие, будет покорно
служить тому, чтобы сцена с нарастающим ускорением двигалась вперед.
- Обыкновенный диктофон. Я не утверждала, что у меня его нет. Зачем мне
это скрывать?
- Чем такое лучше, - пожал Адамо плечами.
- А чем ху-уже? - протянула она, с удивлением выслушав свою кокетливую
интонацию и боковым зрением отметив, как при этом повели себя ее плечи: как
у турецкой танцовщицы. Но ведь нельзя же отрицать, что это она сама повела
плечами, дрогнула ими соответственно совершенно не знакомым ей канонам, как
это делается, например, в танце живота. И когда груди ее под жилетом
очевидно завибрировали, тогда она поспешно добавила, чтобы отвлечь Адамо от
этого зрелища, и отвлечься самой:
- Хорошо, чтобы убедить хотя бы вас одного в абсолютной невинности моей
затеи, я открыто пойду в giunta municipale. Пойдемте туда вместе, если
хотите. Но сначала - давайте нормально поговорим тут, и не ни о чем, а
конкретно об этом. Что толку в пустой болтовне о нашей неотвратимой участи?
Давайте следовать ей, раз уж она такова: спустимся с небес в свой будничный
удел, к обыденным вещам.
ВОСЬМАЯ ПОЗИЦИЯ
Ее рискованное предложение принято не было. Или было - но за пустую
риторическую фигуру, как это, впрочем, и было на самом деле.
Зато Адамо тоже проявил нетерпение, ускорил свою речь еще, и стал сжато
пересказывать то, о чем, кажется, собирался говорить по обычаю пространно.
Так, будто тоже составлял стенограмму того, что собирается сказать в
развернутом виде в другой раз, в более подходящее время. А сейчас хочет
поскорей добиться какого-то, слишком хорошо ему известного результата.
Дополнительное ускорение его речи еще больше усложняло работу ее
понимания. В целом это было неприятно, но была и одна приятная частность:
ведь вместе с его речью ускорялось, а стало быть - сокращалось, и время
протекания утомительной позиции. Стоять в ней неподвижно, даже и
привалившись к стойке, было мучительно. А так - укорачивалось ее дление, и,
значит, облегчалась тягостность. Даже если это облегчение - всего лишь
естественные последствия рвоты, повторившейся и на бензоколонке, что ж, все
равно его можно назвать успехом, при нашей-то бедности и на успехи.
- Пойти в городскую управу - о чем вы говорите? Разве вы не слыхали,
только что прошли выборы? Только что избраны новые люди, они даже не успели
приступить к повседневной работе, еще празднуют. И вы туда явитесь? Вопрос,
успеют ли они еще приступить. То есть, не посадят ли их до начала работы
туда, где уже посиживают их предшественники. Сейчас это - раз плюнуть, дело
будничное. Что за проблема с сельскими чиновниками, ведь сажают тысячи самых
больших шишек, министров, куколка!
- Что это вы ей рассказываете, - буркнул священник, - не для того ли она
и собирается к этим чиновникам явиться? А мы должны там присутствовать в
роли понятых. Извините, дражайшая, если что не так. В деталях каждый может
ошибиться.
Подумать только, и нетерпение не помешало Адамо быть по-прежнему
внимательным, и все замечать! Эта "куколка" - конечно же эхо ее, такого
коротюсенького, кокетничанья. Она с возмущением, звучно ударила носком
тапочка в стенку конторки.
- Хорошо, вы просите поддержки? - ответил он шлепком ладони по своей
книжке. - Я помогу, чем могу: разъясню вам диспозицию, хотя терпеть не могу
ваших этих... университетских абстракций. Казалось бы, коротко и ясно: жара.
Но вам этого мало, слишком просто, вы вообще - давно перестали понимать
простой человеческий язык. Ладно, разъясню иначе, но это все, чем я могу
помочь. Зато это помощь, в которой вы действительно нуждаетесь, и неотложно.
Она повторила удар копытом в конторку. Но что верно, то верно: может, и
не так уж давно, а и его довольно простая речь, при всех обещаниях упростить
рассказ и сделать его понятным даже ей, была