Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
лужанка гремела по-
судой.
"И как же могла я жить без тебя?.." - пел голос в нескольких шагах от
меня, там, за дверью.
- Я пожал плечами и пошел к себе в комнату.
За стеной снова разгорелась свара. Через несколько минут ко мне пос-
тучался и вошел Хассе.
- Я не мешаю вам? - устало спросил он.
- Ничуть, - ответил я. - Хотите что-нибудь выпить?
- Лучше не надо. Только немного посижу у вас.
Он тупо уставился в пол.
- Вам хорошо, - сказал он. - Вы живете один...
- Ну что за ерунда! - возразил я. - Вечно торчать одному тоже не де-
ло... Уж поверьте мне...
- Чуть сгорбившись, он сидел в кресле. Его глаза казались стеклянными
- в них отражался проникавший в полумрак комнаты свет уличного фонаря. Я
смотрел на, его узкие, покатые плечи.
- Я представлял себе жизнь совсем по-другому, - проговорил он после
долгого молчания.
- Это у всех так...
Через полчаса он решил пойти мириться с женой.
Я дал ему несколько газет и полбутылки ликера "Кюрасао". Ему это при-
торно-сладкое пойло должно было подойти - в напитках он ничего не смыс-
лил. Тихо, почти неслышно вышел он от меня. Тень от тени, будто и вправ-
ду уже угас. Из коридора словно пестрое шелковое тряпье ворвались обрыв-
ки музыки... скрипки, приглушенные банджо... "И как же могла я жить без
тебя..."
Я запер за ним дверь и уселся у окна. Кладбище было залито голубым
сиянием луны. Пестрые контуры световой рекламы взметались до крон де-
ревьев. На темной земле выделялись могильные плиты. Безмолвные, они не
внушали страха. Вплотную к ним, сигналя, проезжали автомобили, и свет их
фар скользил по выветрившимся надгробным надписям.
Я просидел довольно долго, размышляя о всякой всячине. В частности, о
том, как в свое время мы вернулись с фронта, молодые, ни во что не веря-
щие, словно шахтеры, выбравшиеся на поверхность из обвалившейся шахты.
Нам хотелось ринуться в поход против лжи, эгоизма, алчности, душевной
косности - против всего, что вынудило нас пройти через войну. Мы были
суровы и могли верить только близкому товарищу или таким вещам, которые
никогда нас не подводили, - небу, табаку, деревьям, хлебу и земле. Но
что же из всего этого получилось? Все распадалось, пропитывалось фальшью
и забывалось. А если ты не умел забывать, то тебе оставались только бес-
силие, отчаяние, равнодушие и водка. Ушло в прошлое время великих чело-
веческих и даже чисто мужских мечтаний. Торжествовали дельцы. Продаж-
ность. Нищета.
"Вам хорошо, вы одиноки", - сказал мне Хассе. Все это, конечно, так -
одинокий человек не может быть покинут. Но иногда по вечерам эти ис-
кусственные построения разлетались в прах, а жизнь превращалась в ка-
кую-то всхлипывающую, мечущуюся мелодию, в водоворот дикого томления,
желания, тоски и надежды все-таки вырваться из бессмысленного самоодур-
манивания, из бессмысленных в своей монотонности звуков этой вечной шар-
манки. Неважно куда, но лишь бы вырваться. О, эта жалкая потребность че-
ловека в крупице тепла. И разве этим теплом не могут быть пара рук и
склоненное над тобой лицо? Или и это было бы самообманом, покорностью
судьбе, бегством? Да и разве вообще существует что-то, кроме одиночест-
ва?
Я закрыл окно. Нет, ничего другого нет. Для всего остального у чело-
века слишком мало почвы под ногами.
Однако утром я встал пораньше и, прежде чем пойти в мастерскую, пос-
тучал в дверь владельца небольшой цветочной лавки. Там я подобрал букет
роз и попросил отправить их без промедлений. Я чувствовал себя довольно
странно, когда медленно выводил на карточке адрес и имя: Патриция
Хольман.
V
Кестер надел свой самый старый костюм и поехал в финансовое управле-
ние. Он хотел добиться снижения наших налогов. В мастерской остались
Ленц и я.
- Готтфрид, - сказал я, - ну-ка давай приналяжем на толстый "кадил-
лак".
Накануне в вечерней газете появилось наше объявление, и, следова-
тельно, уже сегодня мы могли рассчитывать на покупателей, если таковые
вообще окажутся. Так или иначе надо было подготовить машину.
Сначала мы обработали все лакированные поверхности полировочной во-
дой. "Кадиллак" засверкал как никогда и прямо на глазах подорожал на
добрую сотню марок. Затем мы залили в мотор самое густое из всех возмож-
ных масел. Поршни были уже не первосортными и слегка постукивали. Вязкое
масло компенсировало этот дефект, и мотор работал удивительно спокойно и
ровно. Коробку скоростей и задний мост мы тоже заправили густой смазкой,
чтобы и они вели себя бесшумно.
Потом решили проверить все на ходу - поблизости была сильно разбитая
дорога. Мы прошли по ней на скорости пятьдесят километров. Кузов кое-где
побрякивал. Мы снизили давление в баллонах на четверть атмосферы и пов-
торили проверку. Дело пошло лучше. Выпустили еще четверть атмосферы. Все
посторонние звуки исчезли.
Мы вернулись в мастерскую, смазали скрипучий шарнир капота, вложили в
него резиновую прокладку, залили в радиатор горячую воду, чтобы двига-
тель завелся с полуоборота, и обрызгали низ машины из керосинового рас-
пылителя, чтобы и здесь все блестело. После всего этого Ленц воздел руки
к небу:
- Так явись же нам, о благословенный покупатель. Приди, о милый обла-
датель туго набитого бумажника! Мы ждем не дождемся тебя, как жених не-
весту.
Однако невеста не спешила. Поэтому мы вкатили на яму бензиновую та-
рахтелку булочника и начали демонтировать переднюю ось... Часа полто-
ра-два мы спокойно работали и почти не разговаривали. Вдруг Юпп, стояв-
ший у бензоколонки, стал насвистывать мелодию песенки "Чу! Кого сюда не-
сет?.."
Я вылез из ямы и посмотрел в окно. Какой-то невысокий, коренастый
мужчина ходил вокруг "кадиллака". С виду это был вполне солидный буржуа.
- Глянь-ка, Готтфрид, - шепотом сказал я. - Уж не невеста ли это?
- Безусловно! - заявил Ленц, едва взглянув на пришельца. - Но ты пос-
мотри на его лицо. Еще никто с ним слова не сказал, а он уже полон недо-
верия. Пойди схлестнись с ним. Я остаюсь в резерве. Подключусь, если у
тебя ничего не выйдет. И не забывай про хитрости, которым я тебя учил.
- Ладно. - Я вышел во двор.
Мужчина смотрел на меня умными черными глазами.
- Локамп, - представился я.
- Блюменталь.
Обязательно представиться - такова была первая хитрость Готтфрида. Он
утверждал, что это сразу же создает более интимную атмосферу. Вторая
хитрость сводилась к тому, чтобы начинать разговор предельно сдержанно,
по возможности раскусить характер покупателя и в нужный момент нанести
удар по его слабому месту.
- Вы пришли насчет "кадиллака", господин Блюменталь? - спросил я.
Блюменталь кивнул.
- А вот он стоит, - я указал рукой на машину.
- Это я и так вижу, - откликнулся Блюменталь.
Я окинул его быстрым взглядом. "Осторожно! - сказал я себе. - Он и
сам хитер".
Мы пересекли двор. Я распахнул дверцу машины и запустил мотор. Я мол-
чал, чтобы не мешать ему подробно осмотреть все. Он, несомненно, начнет
что-нибудь критиковать, и тогда я перейду в контратаку.
Но Блюменталь ничего не осматривал. И ничего не критиковал. Он тоже
молчал и стоял передо мной, как истукан. Мне оставалось только одно -
заговорить первому.
Медленно и детально я начал описывать "кадиллак" - так, вероятно,
мать говорит о любимом ребенке. При этом я пытался выяснить, смыслит ли
этот человек хоть что-нибудь в автомобилях. Если он знаток, то нужно по-
больше расписывать двигатель и шасси, а если он в технике не разбирает-
ся, то следует упирать на комфорт и всякие финтифлюшки.
Но и теперь он не выдавал себя ничем, предоставляя говорить мне одно-
му. Мне начало казаться, будто я разбухаю, как воздушный шар.
- Зачем вам нужна машина? Для города или для путешествий? - спросил я
наконец, надеясь все-таки сдвинуть разговор с мертвой точки.
- Смотря по обстоятельствам.
- Понимаю! Вы намерены водить сами или пользоваться услугами шофера?
- И то, и другое.
И то, и другое! Он отвечал мне, как попугай. Видимо, он принадлежал к
ордену монахов, давших обет молчания.
Чтобы как-то оживить разговор, я решил заставить его самостоятельно
проверить что-нибудь. В этом случае клиенты обычно делались более общи-
тельными. Иначе, подумал я, он вот-вот заснет.
- Прекрасно функционирует откидной скользящий верх. Обслуживать его
исключительно легко, особенно если учесть крупные габариты этого кабрио-
лета, - сказал я. - Попробуйте закрыть его. Достаточно усилия одной ру-
ки...
Но Блюменталь сказал, что делать это ни к чему. Мол, и так видно. Я с
треском открыл и захлопнул дверки, подергал за ручки.
- Ничто не разболтано. Все прочно и надежно. Проверьте сами.
Блюменталь снова отказался от проверки. Он полагал, что иначе и быть
не может. Ну и орешек попался мне!
Я продемонстрировал ему работу стеклоподъемников.
- Ручки вы крутите прямо-таки играючи. Стекла фиксируются в любом по-
ложении.
Он не пошевельнулся.
- К тому же стекла небьющиеся, - уже впадая в отчаяние, продолжал я.
- Это неоценимое преимущество! Вон там, в мастерской, стоит "форд"... -
Я приукрасил историю про гибель жены булочника, добавив еще одну жертву
- ребенка, хотя тот не успел родиться.
Но прошибить Блюменталя было не легче, чем взломать сейф.
- Небьющееся стекло ставят на все машины, - прервал он меня. - Ничего
особенного в этом нет.
- Небьющееся стекло не относится к серийному оборудованию, - возразил
я мягко, но решительно, - Разве что лобовое стекло на некоторых моделях.
Но никаким образом не боковые стекла.
Я нажал на кнопку в середине руля - оба клаксона взревели. Затем пе-
решел к описанию комфорта, говорил про багажники, сиденья, боковые кар-
маны, панель приборов. Я даже включил прикуриватель и, пользуясь случа-
ем, предложил Блюменталю сигарету, рассчитывая с ее помощью хоть чуточку
умилостивить его. Но он отказался.
- Спасибо, я не курю, - сказал он и посмотрел на меня с таким скучаю-
щим видом, что вдруг мне подумалось: может, он вообще не намеревался ид-
ти сюда, а зашел по ошибке - заблудился; может, ему нужно было купить
что-то совсем другое - машину для обметывания петель или радиоприемник;
может, в силу врожденной нерешительности он еще немного потопчется на
месте, а потом двинет дальше.
- Давайте, господин Блюменталь, сделаем пробную поездку, - наконец
предложил я, чувствуя, что уже порядком выдохся.
- Пробную поездку? - переспросил он, явно не понимая, о чем речь.
- Ну да, пробную поездку. Должны же вы сами убедиться в высоких ходо-
вых качествах этой машины. На улице или на шоссе она устойчива, как дос-
ка. Идет как по рельсам. А как приемиста - будто это не тяжелый кабрио-
лет, а пушинка...
- Ах, уж мне эти пробные поездки... - сказал он, пренебрежительно
махнув рукой. - Пробные поездки ни о чем не говорят. Недостатки автомо-
биля всегда выявляются только впоследствии.
"Конечно, впоследствии, дьявол ты чугунный! - с досадой подумал я. -
Не ожидаешь ли ты, что я тебя ткну носом во все дефекты?"
- Что ж, ладно. Нет так нет, - сказал я, утратив всякую надежду на
успех. Мне стало ясно, что он не собирается покупать машину.
Но тут он внезапно повернулся, посмотрел на меня в упор и тихо, резко
и очень быстро спросил:
- Сколько стоит эта машина?
- Семь тысяч марок, - ответил я, не моргнув глазом, словно выпалил из
пулемета. Ни в коем случае он не должен был заметить, что я не уверен в
цене. Это я хорошо понимал. Каждая секунда колебания могла бы встать нам
в тысячу марок, которую он выторговал бы в свою пользу.
- Семь тысяч марок, нетто, - твердо повторил я, а сам подумал: "Пред-
ложи мне пять, и машина твоя".
Но Блюменталь ничего не предложил.
- Слишком дорого! - коротко выдохнул он.
- Конечно! - сказал я и решил, что окончательно проиграл.
- Почему вы сказали "конечно"? - спросил Блюменталь, впервые довольно
человечным тоном.
- Господин Блюменталь, - ответил я, - встречали ли вы в наше время
хоть кого-нибудь, кто реагирует иначе на цену?
Он внимательно посмотрел на меня. Затем на его лице мелькнуло подобие
улыбки.
- Вы правы. Но машина действительно слишком дорога.
Я не верил ушам своим. Вот он наконец-то, настоящий тон! Тон заинте-
ресованного человека! Или то был опять какой-нибудь коварный ход?
В это мгновение в воротах появился щегольски одетый господин. Он дос-
тал из кармана газету, проверил по ней номер нашего дома и подошел ко
мне.
- Здесь продается "кадиллак"? Я кивнул и, не в силах сказать что-ли-
бо, смотрел на желтую бамбуковую трость и замшевые перчатки этого фран-
та.
- Можно посмотреть? - снова спросил он, и ни один мускул не дрогнул
на его лице.
- Да вот же он, - с трудом выговорил я. - Но прошу вас подождать... Я
еще не освободился... Не угодно ли посидеть вот там?
Франт с минуту прислушивался к гудению мотора и состроил сперва кри-
тическую, а затем одобрительную гримасу. Потом я проводил его в мастерс-
кую.
- Идиот! - прошипел я ему в лицо и быстро вернулся к Блюменталю.
- Если вы прокатитесь в этой машине, ваше отношение к цене наверняка
изменится, - сказал я. - Вы вольны испытывать ее сколько пожелаете. Или,
быть может, вам удобнее, чтобы я заехал за вами вечером? Пожалуйста.
Тогда и покатаемся.
Но порыв уже угас. Блюменталь вновь стоял передо мной, как гранитный
монумент какому-нибудь председателю хорового общества.
- Ну хватит, - сказал он. - Я должен идти. А захочу совершить пробную
поездку, то еще успею позвонить вам.
Я понял, что пока сделать ничего нельзя. Этот человек уговорам не
поддавался.
- Хорошо, - заявил я, - но не записать ли мне ваш телефон, чтобы из-
вестить вас, если появится другой претендент?
Блюменталь как-то странно посмотрел на меня:
- Претендент еще не покупатель.
Он достал кожаный кисет с сигарами и протянул его мне. Выяснилось,
что он все-таки курит. Да еще такие дорогие сигары, как "Корона-Корона".
Значит, денег у него навалом. Но мне все это уже было безразлично. Я
взял сигару.
Он дружелюбно пожал мне руку и ушел. Я глядел ему вслед и тихо, но
выразительно ругал его. Затем вернулся в мастерскую.
- Ну как? - приветствовал меня сидевший там франт - Готтфрид Ленц. -
Здорово это я, правда? Вижу мучаешься - вот и решил немного помочь тебе.
Счастье, что перед поездкой насчет налогов Отто переоделся здесь. Смотрю
- на плечиках висит его выходной костюм. Я в момент переоделся, пулей
вылетел в окно, а обратно вернулся как серьезный покупатель! Здорово,
верно?
- Не здорово, а по-идиотски, - ответил я. - Этот тип хитрее нас с то-
бой, вместе взятых! Посмотри на сигару! Полторы марки за штуку! Ты спуг-
нул миллиардера.
Готтфрид взял у меня сигару, обнюхал ее и закурил.
- Я спугнул жулика. Миллиардеры таких сигар не курят. А курят они те,
что продают поштучно по десять пфеннигов.
- Чушь болтаешь, - ответил я. - Жулик не назвал бы себя Блюменталем.
Жулик представился бы как граф фон Блюменталю или что-нибудь в этом ро-
де.
- Этот человек вернется, - со свойственным ему оптимизмом заметил
Ленц и выпустил дым моей сигары мне же в лицо.
- Этот не вернется, - убежденно сказал я. - Но скажи, где ты раздобыл
бамбуковую дубинку и эти перчатки?
- Одолжил. Напротив, в магазине "Бенн и компания". Я там знаком с
продавщицей. Трость, может быть, даже оставлю себе насовсем. Она мне
нравится.
Довольный собой, он стал быстро вертеть в воздухе эту толстую палку.
- Готтфрид, - сказал я. - В тебе явно пропадает талант. Пошел бы ты в
варьете, на эстраду - вот где твое место!
- Вам звонили, - сказала мне Фрида, косоглазая служанка фрау Залевс-
ки, когда в полдень я ненадолго забежал домой.
Я обернулся.
- Когда звонили?
- С полчаса назад. Какая-то дама.
- А что она сказала?
- Что вечером позвонит снова. Но я ей сразу объяснила, что большого
смысла в этом нет. Что по вечерам вы никогда не бываете дома.
Я уставился на нее.
- Что?! Вот прямо так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил
вас разговаривать по телефону.
- Я и так умею разговаривать по телефону, - флегматично проговорила
Фрида. - А по вечерам вы действительно почти никогда не бываете дома.
- Но ведь вас это ничуть не касается, - раскипятился я. - В следующий
раз вы еще, чего доброго, расскажете, какие у меня носки - дырявые или
целые.
- И расскажу! - огрызнулась Фрида, злобно пялясь на меня красными,
воспаленными глазами. Мы с ней издавна враждовали.
Охотнее всего я сунул бы ее башкой в кастрюлю с супом, но совладал с
собой, нашарил в кармане марку, ткнул ее Фриде в руку и уже примири-
тельно спросил:
- А эта дама не назвала себя?
- Не назвала, - ответила Фрида.
- А какой у нее был голос? Чуть глуховатый и низкий, да? Вообще та-
кой, как будто она простудилась и охрипла, да?
- Не припомню, - заявила Фрида с той флегмой, словно и не получила от
меня только что целую марку.
- Очень красивенькое у вас колечко на пальце, прямо очаровательное, -
сказал я. - А теперь подумайте повнимательнее, может, все-таки припомни-
те.
- Не припомню, - ответила Фрида, и лицо ее так и светилось зло-
радством.
- Тогда возьми да повесься, чертова кукла! - процедил я сквозь зубы и
пошел, не оглядываясь.
Ровно в шесть вечера я пришел домой. Открыв дверь, я увидел непривыч-
ную картину. В коридоре стояла фрау Бендер, медсестра по уходу за мла-
денцами, в окружении всех дам нашего пансиона.
- Подойдите к нам, - сказала мне фрау Залевски.
Причиной сбора был сплошь украшенный бантами ребеночек в возрасте
примерно полугода. Фрау Бендер привезла его в детской коляске. Это было
вполне нормальное дитя; но женщины склонились над ним с выражением тако-
го безумного восторга, будто перед ними оказался первый младенец, наро-
дившийся на свет божий. Они издавали звуки, напоминающие кудахтанье,
прищелкивали пальцами перед глазами этого крохотного создания, вытягива-
ли губы трубочкой. Даже Эрна Бениг в своем кимоно с драконами и та вов-
леклась в эту оргию платонического материнства.
- Ну разве он не прелесть? - спросила меня фрау Залевски; ее лицо
расплылось от умиления.
- Правильно ответить на ваш вопрос можно будет только лет через двад-
цать - тридцать, - сказал я и покосился на телефон. Только бы мне не
позвонили теперь, когда все тут собрались.
- Нет, вы как следует вглядитесь в него, - требовательно обратилась
ко мне фрау Хассе.
Я вгляделся. Младенец как младенец. Ничего особенного я в нем обнару-
жить не мог. Разве что страшно маленькие ручонки. Было странно подумать,
что когда-то и я был таким крохотным.
- Бедненький, - сказал я. - Ведь совсем не представляет себе, что его
ждет. Хотел бы я знать, к какой войне он поспеет.
- Как злобно! - воскликнула фрау Залевски. - Неужели вы настолько
бесчувственный человек?
- Напротив, - возразил я, - чувств у меня хоть отбавляй, иначе эта
мысль просто не пришла бы мне в голову.
С этим я ретировался к себе в комнату.
Через десять минут раздался телефонный звонок. Услышав свое имя, я
вышел в коридор. Конечно, все общество еще было там! Дамы и не подумали
разойтись, когда я приложил трубку к уху и услышал голос Патриции
Хольман, благодарившей меня за цветы. И вдруг младенец, сытый по горло
этим сюсюканьем и кривляньем и, видимо, самый разумный из всех, огласил
коридор душераздирающим ревом.
- Извините, - с отчаяньем проговорил я в телефон, - тут разбушевался
один младенец, но он не мой.
Дамы шипели, словно клубок гигантских змей, - так они пытались утихо-
мирить разоравшегося сосунка. Только сейчас я заметил, что малютка и в
самом деле особенный: его легкие, вероя