Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
а них.
Это то, что сейчас называют любовью.
Я кладу на стойку десятку.
Он опускает глаза, все еще держа пальцы во рту. Потом выразительно
поднимает брови.
Я спрашиваю: прошлой ночью у меня в доме никто не умер?
Дом на семнадцатой. Называется Лумис-плейс. Лумис-плейс,
многоквартирный восьмиэтажный дом из красного кирпича. Может быть,
кто-нибудь с пятого этажа? В конце коридора. Молодой парень. Сегодня
утром я обнаружил на потолке пятно. Потолок сильно протек.
У парня с бачками звонит мобильный.
Нэш вынимает пальцы изо рта и причмокивает губами. Скосив глаза, он
рассматривает свои ногти.
Мертвый парень был наркоманом. Многие жители этого дома - законченные
наркоманы. Я спрашиваю у Нэша, не умер ли кто-то еще в моем доме. Может
быть, вчера ночью в Лумис-плейс умерли несколько человек?
Парень с бачками берет свою девушку прямо за волосы и отрывает ее от
своего рта. Другой рукой он достает из кармана мобильный и подносит его
к уху:
- Алло?
Я говорю, что если там кто-то умер, то все они умерли "без очевидной
причины".
Нэш водит пальцем по луковому соусу у себя на тарелке и говорит:
- Ты живешь в этом доме?
Да, я уже говорил.
Парень с бачками говорит в телефон, по-прежнему держа девушку за
волосы:
- Нет, радость моя. - Он говорит:
- Я сейчас как раз в кабинете у доктора, и новости не особенно
радостные.
Девушка закрывает глаза. Она запрокидывает голову и пытается
освободить волосы.
А парень с бачками говорит:
- Нет, похоже, что метастазы есть. - Он говорит:
- Нет, я в порядке.
Девушка открывает глаза.
Он ей подмигивает.
Она улыбается.
Парень с бачками говорит в телефон:
- Да, это многое значит. Я тебя тоже люблю.
Он отключает мобильник и притягивает девушку к себе.
Они снова целуются.
Нэш берет со стойки десятку и убирает в карман. Он говорит:
- Нет. Я ничего такого не слышал.
Нога девушки соскальзывает с приступочки. Она смеется. Она снова
встает на приступочку и говорит:
- Это она звонила?
А парень с бачками говорит:
- Нет.
И все случается помимо моего желания. Я просто смотрю на парня с
бачками, и у меня в голове проносится баюльная песня. Песня, мой голос в
душе, голос судьбы - отзывается во мне эхом. Помимо воли. Чисто
рефлекторно. Все происходит так быстро, как будто я просто чихнул.
Нэш говорит, дыша мне в лицо луком:
- Странно, что ты об этом спросил. - Он отправляет в рот палец в
луковом соусе.
И девушка возле стойки говорит:
- Марти?
А парень с бачками медленно сползает на пол, цепляясь за стойку.
Нэш оборачивается посмотреть.
Девушка опускается на колени рядом с парнем, который теперь лежит на
полу, и говорит:
- Марти?
Лак у нее на ногтях - ярко-малиновый с блестками. Ее малиновая помада
вся размазана по губам парня.
Может быть, парень и вправду был болен. Может быть, он подавился
вишенкой из коктейля. Может быть, я никого не убил - еще раз.
Девушка поднимает глаза, смотрит на Нэша, потом - на меня. Ее лицо
влажно блестит от слез. Она говорит:
- Кто-нибудь знает, как делается массаж сердца?
Нэш снова макает пальцы в луковый соус, а я переступаю через тело на
полу, хватаю пальто и иду к выходу.
Глава тринадцатая
Возвращаюсь в редакцию. Уилсон из международного отдела интересуется,
видел ли я сегодня Хендерсона. Бейкер из литературной редакции говорит,
что Хендерсон не звонил, чтобы предупредить, что он болен. Ему звонили
домой, но к телефону никто не подходит. Олифант из редакции
спецрепортажей говорит:
- Стрейтор, ты это видел?
Он показывает мне объявление:
ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ ФРАНЦУЗСКОГО САЛОНА КРАСОТЫ
В объявлении сказано: "Вы посетили тамошнего косметолога и у вас на
лице остались рубцы и шрамы?"
Номер, который стоит в объявлении, - новый. Я его раньше не видел. Я
звоню по указанному телефону, и мне отвечает женщина:
- "Гренка, Грымза и Гаррота", юридические услуги.
Я вешаю трубку.
Олифант подходит к моему столу и говорит:
- Пока ты не ушел, скажи что-нибудь хорошее про Дункана. - Он
говорит, они готовят статью памяти Дункана, человека и журналиста, и
собирают добрые отзывы сослуживцев. Кто-то из отдела искусства рисует
его портрет по фотографии с пропуска. - Только с улыбкой, - говорит
Олифант. - С улыбкой и больше похожим на человека.
По дороге сюда из бара на Третьей я считал шаги. Чтобы чем-то занять
свои мысли. Я насчитал 276 шагов, а потом, на углу, парень в черной
кожаной куртке просвистел мимо меня со словами:
- Проснись, придурок. Пешеходам зеленый.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как зевок. Я смотрю парню в
спину, и баюльная песня звучит у меня в голове.
Он идет впереди, переходит улицу. Заносит ногу, чтобы ступить на
тротуар на той стороне, но нога ударяется о поребрик, и он плашмя падает
на асфальт. Ударяется головой. Звук такой, как будто на пол упало яйцо -
только очень большое яйцо с мозгами и кровью внутри. Его руки безвольно
лежат вдоль тела. Носки его черных ботинок свешиваются с края тротуара и
нависают над водостоком.
Я переступаю через него и считаю - 277. Считаю - 278, считаю - 279...
За квартал до редакции улица перекрыта барьером для скачек. Офицер в
темно-синей форме трясет головой:
- Вам надо вернуться и перейти на ту сторону улицы. Эта сторона
закрыта. - Он говорит:
- Там фильм снимают. Прохода нет.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как судорога в ноге. Я
смотрю на его полицейский значок, и баюльная песня звучит у меня в
голове.
Глаза у него закатились - видны только белки. Рука тянется к груди,
колени подгибаются. Падая, он ударяется подбородком о верхний край
барьера с такой силой, что слышно, как клацнули зубы. Изо рта вылетает
что-то розовое и влажное. Кончик откушенного языка.
Я считаю - 345, считаю - 346, считаю - 347. Перелезаю через барьер и
иду дальше.
Мне заступает дорогу женщина с портативной рацией в руке. Она
вытягивает свободную руку, чтобы меня остановить. Но не успевает
схватить меня за руку. Рот скрылся, глаза закатились. Изо рта потекла
тонкая струйка слюны. Она падает на тротуар. В ее рации звучит голос:
- Джин? Джин, ты где? Ты нам нужна.
Последняя строчка баюльной песни замирает у меня в голове.
Я считаю - 359, считаю - 360, считаю - 361. Я иду дальше, а люди
бегут мне навстречу и проносятся мимо. Женщина с экспонометром на шее
говорит:
- Кто-нибудь вызвал "скорую"?
Люди в живописных лохмотьях, в густом гриме, с бутылками питьевой
воды в руках сгрудились у магазинных тележек, набитых всяким мусором,
под яркими прожекторами. Они тянут шеи - посмотреть, что случилось.
Вдоль тротуара стоят трейлеры и фургоны. В воздухе пахнет дизельными
моторами. Вся улица заставлена бумажными стаканчиками из-под кофе.
Я считаю - 378, считаю - 379, считаю - 380. Перелезаю через барьер на
той стороне и иду дальше. 412 шагов до редакции. Поднимаюсь на лифте.
Лифт, как всегда, переполнен. Он останавливается на пятом, и в кабину
пытается втиснуться еще один человек.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как это бывает, когда тебя
вдруг бросает в жар. Я стою, прижатый к дальней стене кабины, и баюльная
песня звучит у меня в голове так настойчиво, что мои губы шевелятся,
беззвучно артикулируя слова.
Мужчина обводит взглядом кабину и отступает назад. Как будто в
замедленной съемке. Мы не успеваем увидеть, как он падает на пол - двери
лифта закрываются, и мы едем вверх.
В редакции все на месте. Нет только Хендерсона. Олифант подходит,
когда я собираюсь звонить. Напоминает мне про статью о Дункане. Чтобы я
сказал про него что-то хорошее. Он сует мне под нос объявление. Про
Французский салон красоты и рубцы на лице. Он ненавязчиво интересуется,
где моя очередная статья из серии про смерть в колыбельке.
Держа телефонную трубку в руке, я считаю - 435, считаю - 436, считаю
- 437...
Олифанту я говорю: не зли меня.
Женский голос на том конце линии говорит:
- Элен Бойль. Продажа недвижимости. Чем могу вам помочь?
А Олифант говорит:
- А ты не пробовал досчитать до десяти?
Подробности об Олифанте: он очень толстый, и у него вечно потеют
ладони. На гранках, которые он мне сует под нос, смазанные отпечатки.
Пароль у него на компьютере - "пароль".
И я говорю: до десяти я давно уже досчитал. Женщина на том конце
линии говорит:
- Алло?
Прикрыв рукой трубку, я говорю Олифанту, что в городе эпидемия
гриппа. Может быть, Хендерсон заболел. Сейчас я иду домой, но клятвенно
обещаю, что пришлю статью после обеда.
Олифант произносит одними губами: четыре часа - крайний срок. - и
стучит пальцем по циферблату своих часов.
Я спрашиваю у женщины на том конце линии, на месте ли Элен Гувер
Бойль. Я говорю, что меня зовут Стрейтор и мне нужно срочно с ней
поговорить.
Я считаю - 489, считаю - 490, считаю - 491...
Женщина на том конце линии говорит:
- А она знает, о чем пойдет речь?
Да, говорю, она знает, но сделает вид, что не знает.
Я говорю, она должна меня остановить, пока я не убил кого-нибудь еще.
И Олифант пятится от меня, и отводит взгляд лишь через пару шагов, и
убегает в редакцию спецрепортажей. Я считаю - 542, считаю - 543...
По пути в риэлторскую контору я прошу таксиста остановиться у моего
дома и пару минут подождать.
Я поднимаюсь к себе. Мокрое пятно на потолке расползлось еще больше.
Размером с автомобильную покрышку, только с ножками и ручками.
Я возвращаюсь в такси, пытаюсь пристегнуться, но ремень слишком
короткий. Он больно врезается мне в живот, и я вспоминаю, как Элен Гувер
Бойль говорит:
"Средних лет. Рост пять футов и десять дюймов, вес... фунтов
стосемьдесят. Белый. Шатен, зеленые". Я вспоминаю, как она мне
подмигивает из-под взбитого облака розовых волос.
Я называю таксисту адрес риэлторской конторы и говорю, что он может
гнать хоть со скоростью реактивного самолета, главное, чтобы он меня не
раздражал.
Подробности о такси: там воняет. Сиденья - черные и липкие. В общем,
такси как такси.
Я говорю, что я жутко злой и раздражительный.
Таксист глядит на меня в зеркало заднего вида и говорит:
- Может, вам стоит пойти на курсы "Как контролировать
раздражительность".
И я считаю - 578, считаю - 579, считаю - 580...
Глава четырнадцатая
Согласно "Архитектурному дайджесту", жить надо в большом особняке с
частным садом и примыкающей коневодческой фермой. Согласно "Городу и
деревне", отдыхать надо на побережье. Согласно "Туризму и отдыху",
лучший способ расслабиться - пройтись на собственной яхте вдоль
солнечных берегов Средиземноморья.
В приемной риэлторской конторы Элен Гувер Бойль это проходит за
экстренное сообщение. Сенсационные новости.
Экземпляры всех этих пафосных изданий лежат на низком кофейном
столике. Диван с выгнутой спинкой "Честерфилд" обтянут розовым шелком в
полоску. Рядом с диваном - еще один столик на "львиных" ножках со
стеклянными шарами в когтях. Я смотрю на все это и думаю: сколько мебели
попало сюда в "ободранном" виде - без металлических ручек и фурнитуры.
Проданную за бесценок, ее привезли сюда, где Элен Гувер Бойль собрала ее
снова.
Совсем молодая женщина, вдвое младше меня, сидит за резным столом в
стиле Людовика XIV, вперив взгляд в электронные часы с радио. На
табличке, что стоит у нее на столе, написано: Мона Саббат. Рядом с
часами - радиосканер, пеленгующий полицейскую частоту, трещит
статическими помехами.
По радио, что на часах, передают какое-то ток-шоу. Пожилая женщина
ругается на молодую. Насколько я понимаю, молодая забеременела, не
будучи замужем, и по этому поводу пожилая обзывает ее шлюхой, и
потаскухой, и еще дурой в придачу - потому что дать-то она дала, а взять
денег ума не хватило.
Женщина за столом, эта самая Мона, выключает радиосканер и говорит:
- Вы не против, надеюсь? Мне очень нравится это шоу.
Эти звуко-голики. Эти тишина-фобы.
Потребители массовой информации.
Пожилая женщина на радио говорит молодой потаскушке, чтобы та отдала
ребенка в детдом, если не хочет ломать себе жизнь. Она говорит, что
молодой шлюшке надо подумать о будущем: окончить университет по курсу
микробиологии, потом выйти замуж, и до замужества - никакого секса.
Мона Саббат достает из-под стола пакет из плотной бумаги и вынимает
из него какую-то штуку, завернутую в фольгу. Она разворачивает фольгу, и
по комнате разносится запах чеснока и ноготков.
Беременная потаскушка на радио только рыдает в голос.
Палки и камни могут покалечить, а слова могут и вовсе убить.
Согласно "Городу и деревне", личную переписку следует вести на
качественной почтовой бумаге, обязательно от руки и красивым почерком. В
свежем номере "Недвижимости" я натыкаюсь на объявление:
ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ КОННО-СПОРТИВНОГО КОМПЛЕКСА "НОРОВИСТАЯ ЛОШАДКА"
В объявлении сказано: "Вы заразились кожной инфекцией?"
Номер, который стоит в объявлении, - новый. Я его раньше не видел.
Пожилая женщина на радио говорит молодой потаскушке, чтобы она
прекратила реветь.
Большой Брат поет и пляшет. Насильно кормит тебя с большой ложки,
чтобы твой разум не изголодался по мысли, чтобы не дать тебе время
задуматься.
Мона Саббат кладет локти на стол и наклоняется ближе к радио. Звонит
телефон, она поднимает трубку:
- Элен Бойль. Продажа недвижимости. Подходящий дом - на любой вкус. -
Она говорит:
- Ой, это ты, Устрица. Ты извини, тут как раз "Доктор Сара". - Она
говорит:
- Увидимся на церемонии.
Пожилая женщина на радио обзывает молодую сукой.
На обложке "Первого класса" написано: "Соболь. Узаконенное убийство".
Все происходит само собой. Непроизвольно, как это бывает, когда на
тебя нападает икота. Краем уха я слушаю радио, краем глаза читаю журнал,
и баюльная песня звучит у меня в голове.
Из динамика радио слышны только безудержные рыдания.
А вместо реплики пожилой - тишина. Приятная, благословенная тишина.
Совершенная тишина. Такой тишины не бывает, если поблизости есть кто-то
живой.
Молоденькая потаскушка с шумом вдыхает воздух и говорит:
- Доктор Сара? - Она говорит:
- Доктор Сара, вы здесь?
Ей отвечает глубокий и звучный голос. Шоу доктора Сары Ловенштейн
прерывается по техническим причинам. Глубокий и звучный голос извиняется
перед "уважаемыми радиослушателями". Включается легкая танцевальная
музыка.
На обложке "Особняка" написано: "Бриллианты - это становится
легкомысленным".
Со стоном я закрываю лицо руками.
Мона вгрызается в свои сандвич. Выключает радио и говорит:
- Бездельники.
Тыльные стороны ее ладоней разрисованы замысловатым узором -
ржаво-коричневой хной. Пальцы - даже большие пальцы - унизаны
серебряными перстнями. На шее - многочисленные серебряные цепочки.
Ядовито-оранжевое платье. Ткань на груди топорщится из-за многочисленных
тяжелых кулонов, спрятанных под платье. Красные с черным дреды собраны в
небрежный высокий пучок. В ушах - огромные серьги, серебряная филигрань.
Глаза, похоже, янтарно-желтые. Лак на ногтях - черный.
Я интересуюсь, давно ли она тут работает.
Она говорит:
- Вы имели в виду по земному времени?
Она достает из ящика стола книжку в мягкой обложке, вынимает оттуда
желтый фломастер, который вместо закладки, и открывает книжку.
Я интересуюсь, любит ли миссис Бойль говорить о поэзии.
А Мона говорит:
- Вы имели в виду Элен?
Да, читает ли она стихи? Вслух? Было такое, чтобы она позвонила
кому-нибудь и прочитала по телефону стихи?
- Не поймите меня не правильно, - говорит Мона, - но миссис Бойль
недосуг заниматься такой ерундой. Она делает деньги.
И я считаю - раз, я считаю - два...
- Тут все очень просто, - говорит Мона. - Когда на улицах пробки,
миссис Бойль заставляет меня ехать домой вместе с ней - чтобы она могла
пользоваться полосой для служебного транспорта. А потом мне приходится
добираться до дому на трех автобусах. Понимаете?
Я считаю - четыре, считаю - пять...
Она говорит:
- Однажды мы с ней разделили великое знание о силе кристаллов. Как
будто мы наконец обрели связь на каком-то уровне, но потом оказалось,
что мы говорили о двух совершенно разных реальностях.
Я встаю и подхожу к ее столу. Достаю из кармана листок бумаги,
разворачиваю и показываю ей стишок. Может быть, он ей знаком?
В книге, раскрытой у нее на столе, подчеркнуто желтым: Магия есть
обращение необходимой энергии на достижение естественных сдвигов.
Она пробегает стихотворение глазами. Глаза у нее - янтарно-желтые.
Чуть выше выреза платья, над правой ключицей, я замечаю татуировку - три
крошечные звездочки. Она сидит нога на ногу. Сидит босиком. У нее
грязные ноги. На больших пальцах - по большому серебряному кольцу.
- Я знаю, что это, - говорит она и тянет руку к листочку.
Но я быстро складываю листок и убираю обратно в карман.
Все еще держа руку на весу, она тычет в меня указательным пальцем и
говорит:
- Я знаю, что это такое. Это баюльное заклинание, правильно?
В книге, раскрытой у нее на столе, подчеркнуто желтым: Конечный
продукт смерти - последующее возрождение.
На дальнем конце полированного стола из вишневого дерева - длинная
глубокая царапина.
Я спрашиваю, что ей известно про баюльные заклинания.
- Про них говорится в литературе всех народов мира, - говорит она,
пожимая плечами. - Но предполагается, что они утеряны. - Она протягивает
руки ладонями вверх. - Дайте мне посмотреть еще раз.
Я говорю: а как они действуют?
Она быстро сгибает и разгибает пальцы.
Я качаю головой: нет. Я говорю: почему эти баюльные чары убивают
других людей, но не того, кто их произносит?
И Мона слегка наклоняет голову набок и говорит:
- А почему пистолет не убивает того, кто жмет на курок? И здесь
действует тот же принцип. - Она поднимает руки над головой и
потягивается, направив ладони к потолку. Она говорит:
- Не существует рецепта, как их составить. Их нельзя препарировать с
помощью электронного микроскопа.
Ее платье без рукавов. Волосы у нее в подмышках банального русого
цвета.
Но как получается, говорю я, что они действуют на человека, который
их даже не слышит? Я смотрю на радиоприемник. Почему они действуют даже
тогда, когда ты произносишь их про себя - не вслух?
Мона Саббат вздыхает. Переворачивает раскрытую книжку обложкой вверх
и затыкает желтый фломастер за ухо. Потом достает из ящика стола блокнот
и ручку и говорит:
- Вы не знаете, да?
Она что-то пишет в блокноте и говорит параллельно:
- Когда я была католичкой, давным-давно, я могла прочитать "Аве
Мария" за семь секунд. За девять секунд - "Отче наш". Когда на тебя
налагают такое количество епитимий, поневоле научишься скорочтению. -
Она говорит:
- При таком темпе это уже не слова, но молитва все равно остается
молитвой.
Она говорит:
- Заклинания нужны для того, чтобы сфокусировать наше намерение. -
Она произносит все это медленно, словно за словом, и умолкает, как будто
ждет, что я что-то скажу. Она смотрит мне прямо в глаза и говорит:
- Если намерение исполнителя обладает достаточной силой, объект
заклинания уснет независимо от того, где он в данный момент находится.
Она говорит, что чем больше эмоций человек вкладывает в заклинание,
тем с