Я уже видел такие мелодрамы!  -- воскликнул
Мистигри.
     -- Я незнаком с Миной, зато знаком с министром юстиции и хоть и не ношу
своих орденов, но  не позволю награждать ими тех, кто этого не  заслуживает,
-- сказал граф,  глядя на  художника. -- И, наконец, у меня  такой  обширный
круг  знакомых,  что я  знаю  и  господина  Грендо, прэльского  архитектора.
Остановитесь, Пьеротен, я немного пройдусь.
     Пьеротен  доехал до конца  деревни Муасель,  где  находится  трактир, в
котором  обычно  делают привал  проезжающие  До трактира все  сидели,  точно
набрав в рот воды.
     -- К кому  же едет этот  шалопай? -- спросил граф, отозвав Пьеротена во
двор харчевни.
     -- Да к вашему управляющему. Это сын одной бедной особы, некоей госпожи
Юссон; она живет на улице Серизе, я частенько вожу ей фрукты, дичь, птицу.
     -- Кто этот  господин?  -- спросил дядюшка Леже,  подойдя к  Пьеротену,
когда граф удалился.
     -- А бог его знает, -- отозвался Пьеротен. -- Я везу  его в первый раз,
но похоже, что это герцог,  владелец замка Мафлие; он велел мне ссадить  его
по пути, он не едет в Лиль-Адан.
     --  Пьеротен полагает,  что  это  хозяин Мафлие,-- сказал Жоржу дядюшка
Леже, влезая обратно в дилижанс.
     Все  три  молодых  человека,  растерявшись,  словно  воры,  пойманные с
поличным, не решались даже взглянуть друг на друга, и, казалось, были весьма
озабочены возможными последствиями своего вранья.
     -- Вот уж,  как говорится,  пустая мыльница без ветру мылит, -- заметил
Мистигри.
     -- Теперь вы убедились, что я знаком с графом? -- сказал Оскар.
     -- Возможно; но послом вам не бывать, -- отозвался Жорж. -- Если хочешь
молоть языком в дилижансах, старайся, как я, ничего не сказать.
     -- Своя рубашка ближе к делу, -- изрек Мистигри в виде заключения.
     Тут граф снова занял свое место  в  "кукушке",  и Пьеротен  тронул; все
хранили глубокое молчание.
     -- Ну что ж, друзья мои, -- обратился граф к своим спутникам, когда они
доехали до леса Каро, -- вот мы и примолкли, точно нас везут на плаху.
     -- Нужно знать, когда  доить, когда говорить, -- наставительно произнес
Мистигри.
     -- Хорошая погода, -- пробормотал Жорж.
     --  Что   это  за  поместье?  --   спросил  Оскар,  указывая  на  замок
Франконвиль,  величественно  выступавший  на  фоне огромного  сенмартенского
леса.
     -- Как? -- воскликнул граф. -- Вы же уверяли нас,  что часто  бываете в
Прэле, а между тем не знаете Франконвиля?
     -- Наш спутник знает людей, а не зeмки,-- пояснил Мистигри.
     -- Будущему  дипломату дозволена некоторая  рассеянность, -- воскликнул
Жорж.
     -- Запомните же, как  меня зовут, -- в бешенстве вскричал Оскар. -- Мое
имя Оскар Юссон, и через десять лет я буду знаменит!
     Выпалив это с большим задором, Оскар забился в свой угол.
     -- Юссон де... а дальше как? -- промолвил Мистигри.
     -- Юссон  де Ла-Серизе -- знатный род [Сказано в шутку: Юссоны живут на
улице  Серизе,  а название этой  улицы по  случайному совпадению созвучно со
знатной фамилией  де Серизи.], -- ответил  граф, -- наш  спутник родился под
сенью императорского трона.
     Тут  Оскар  вспыхнул до корней  волос,  и его охватила ужасная тревога.
Карета уже начинала спускаться по крутому склону Кава, в  тесную долину, где
за сенмартенским лесом высится великолепный замок Прэль.
     -- Господа, -- сказал  граф, -- каждого из вас  ждет блестящая карьера,
желаю  вам  успеха.  Помиритесь   с  королем  Франции,  господин  полковник:
Кара-Георгиевичам  не  пристало   дуться  на   Бурбонов.  Вам   мне   нечего
предсказывать, дорогой господин  Шиннер, вы уже обрели  всю полноту славы, и
вы  поистине заслужили ее своими  восхитительными работами; однако  вы столь
опасны для  женщин, что я,  как человек  женатый, не  решился бы просить вас
украсить живописью мой замок. Господин Юссон в покровительстве не нуждается,
в его руках  -- тайны государственных мужей, он может приводить их в трепет.
Что же касается господина Леже, то  он намерен ощипать графа  де Серизи, и я
могу только просить его, чтобы он действовал как можно решительнее. Высадите
меня здесь, Пьеротен, а завтра заезжайте за мною, -- добавил граф и вылез из
"кукушки", оставив своих спутников в полном смущении.
     -- Волосок завяз, всей птичке пропасть, -- изрек Мистигри, наблюдая  за
тем, как граф удаляется по ухабистой дороге.
     -- Э, да это тот самый граф, который снял Франконвиль, он идет туда, --
решил дядюшка Леже.
     -- Если  я еще хоть раз вздумаю болтать  в дороге, --  я  вызову самого
себя на  дуэль!--сказал мнимый Шиннер.  -- И  ты тоже  хорош,  Мистигри,  --
добавил он, хлопнув своего ученика по картузу.
     -- Да я ведь только последовал за вами в Венецию,  -- ответил Мистигри.
-- Но люди всегда так -- лишь бы свалить с тупой головы на дорогу.
     -- А что, если окажется, что это  был граф  де  Серизи? -- сказал  Жорж
Оскару, сидевшему  с ним рядом.-- Не хотел бы  я тогда быть  в вашей  шкуре,
хотя у вас и нет накожных болезней.
     Оскар  же,  вспомнив  наставления  матери,  побледнел,  и  хмель  сразу
соскочил с него.
     -- Вот и приехали, господа, -- заявил Пьеротен, останавливая лошадей  у
красивой ограды.
     -- Приехали? -- спросили в один голос художник, Жорж и Оскар.
     -- Что за чудеса! -- удивился Пьеротен. -- Как же, господа? Ведь вы  же
все бывали здесь? Это же и есть Прэльский зeмок.
     --  Ну  ладно, ладно, друг мой,  --  сказал Жорж, к которому  вернулась
обычная  самоуверенность. --  Мне нужно на ферму  Мулино, -- добавил он,  не
желая открывать своим спутникам, что его цель -- зeмок.
     -- Вон что! Вы, стало быть, ко мне пожаловали? -- спросил дядюшка Леже.
     -- Как так?
     -- А я и есть арендатор Мулино. Чем могу служить, полковник?
     -- Хочу попробовать ваше масло, -- ответил  Жорж, поспешно схватив свой
портфель.
     -- Пьеротен, -- сказал Оскар,  -- доставьте  мои вещи к управляющему, я
пойду прямо в зeмок.
     И Оскар решительно зашагал по тропинке, хоть и не знал, куда она ведет.
     -- Эй! Господин посол! --  крикнул ему вслед дядюшка Леже. -- Вы  так в
лес забредете! А в зeмок -- надо сюда, вот в эту калитку.
     Оскару  пришлось последовать его  указаниям,  и он  с  чувством  полной
растерянности  вступил на  широкий двор  замка, посреди которого раскинулась
огромная клумба, опоясанная цепями на столбиках. В то время как дядюшка Леже
разглядывал Оскара, Жорж, сраженный тем,  что  хозяином Мулино оказался этот
пузатый  фермер,  скрылся  с  такой  прытью, что,  когда удивленный  толстяк
обернулся,  ища своего  полковника,  того уже и  след простыл. По требованию
Пьеротена ворота  распахнулись,  и  он  с  горделивым видом понес в сторожку
бесчисленные свертки с кистями, красками и прочими принадлежностями великого
Шиннера.  Увидев,  что  Мистигри  и  художник,  свидетели  его  бахвальства,
располагаются  в  замке,  Оскар  окончательно  пал  духом.  Пьеротен  быстро
выгрузил поклажу  художника,  вещи  Оскара  и  еще  чей-то  изящный  кожаный
чемодан, который он  с  таинственным видом  вручил жене  привратника; затем,
щелкая  кнутом, вернулся и  покатил  дальше  по  лесной дороге в  Лиль-Адан,
причем на лице его блуждало то хитрое выражение, какое бывает у крестьянина,
подсчитывающего барыши. Теперь он был вполне счастлив -- завтра он, наконец,
получит вожделенную тысячу франков.
     Оскар,  все  еще  растерянный, бродил вокруг клумбы, ожидая, что  будет
дальше с его двумя спутниками, как вдруг увидел г-на  Моро, который вышел из
так называемой кордегардии  и стал спускаться с высокого крыльца. На нем был
длинный  до пят  синий сюртук, желтоватые лосины и  ботфорты, а  в  руках он
держал хлыст.
     -- Вот и ты, мой мальчик? Как здоровье твоей милой маменьки? -- спросил
он,  беря Оскара за руку. -- Здравствуйте, господа, вы, вероятно, живописцы,
относительно  которых  нас  предуведомил  господин  Грендо,  архитектор?  --
обратился он к художнику и к Мистигри.
     Поднеся ко рту ручку хлыста, он дважды свистнул. Показался привратник.
     -- Отведите  этим господам комнаты четырнадцатую и пятнадцатую, госпожа
Моро  даст вам ключи; покажите им дорогу,  они  не  знают; вечером  затопите
камины, если там  холодно, и отнесите туда их вещи! Я получил  приказ от его
сиятельства предложить  вам столоваться у меня,  господа,  -- продолжал  он,
снова обращаясь к  художникам. -- Мы обедаем в  пять, как  в Париже. Если вы
любите охоту,  то  вам здесь  не  будет скучно, у меня  есть  разрешение  от
Лесного ведомства: здесь можно охотиться  на  двух тысячах арпанах  леса, не
считая наших собственных земель.
     Оскар, художник и Мистигри, все трое равно пристыженные, переглянулись,
но, верный взятой на себя роли, Мистигри воскликнул:
     -- Наплевать! Семь бед -- один обед!
     Молодой Юссон последовал за управляющим, который торопливо  увлек его в
парк.
     --  Жак,  -- обратился он к одному  из своих  сыновей,  --  поди  скажи
матери, что  приехал Оскар Юссон, а мне придется сходить  ненадолго на ферму
Мулино.
     Управляющий,  мужчина  лет  пятидесяти,  был брюнет,  среднего роста  и
казался очень  суровым. Глядя  на его  желчное  лицо, отличавшееся благодаря
деревенскому образу жизни яркими красками, можно было сделать ложный вывод о
его характере. Все способствовало такому неправильному заключению. В волосах
у него уже мелькала седина. Синие глаза  и большой крючковатый нос придавали
ему  мрачный  вид,  тем  более что  глаза были  посажены  слишком  близко  к
переносице; но для человека наблюдательного его толстые губы, овал его лица,
мягкость  в  обращении свидетельствовали о доброте.  Оскар чувствовал к нему
большое  уважение,  вызванное  его  решительным  характером, резкой речью  и
проницательностью,  объясняющейся  любовью, которую  он питал  к  сыну  г-жи
Клапар. В присутствии управляющего  Оскар всегда чувствовал себя мальчишкой,
так как мать приучила его высоко ценить г-на Моро, но по приезде в Прэль его
охватило  какое-то  беспокойство,  словно он  ждал  неприятностей  от  этого
отечески расположенного друга, единственного своего покровителя.
     --  Что это, Оскар,  ты словно недоволен, что приехал сюда?  --  сказал
управляющий. -- А время ты здесь проведешь недурно: научишься ездить верхом,
стрелять, охотиться.
     -- Я не умею, -- промямлил Оскар.
     -- Так  ведь  я  тебя  для того  и  пригласил, чтоб научить  всем  этим
премудростям.
     -- Маменька наказывала мне не оставаться здесь больше двух недель, а то
госпожа Моро...
     -- Ну, там видно  будет, -- ответил Моро, слегка задетый тем, что Оскар
усомнился в его супружеской власти.
     Тут к  ним  подбежал  младший  сын  Моро,  пятнадцатилетний  подросток,
складный и резвый.
     -- Вот тебе товарищ, -- сказал ему отец, -- отведи его к матери.
     И  управляющий  быстрым  шагом направился  к сторожке,  находившейся на
границе между парком и лесом.
     Флигель, отведенный графом управляющему, был  построен за несколько лет
до революции крупным  подрядчиком, купившим  знаменитые владения Кассан, где
известный  откупщик  государственных налогов  Бержере,  несметно  богатый  и
прославившийся своей роскошью не меньше, чем Бодары, Парисы  и Буре , разбил
сады,  провел речки, построил загородные дома, китайские  беседки и потратил
уйму денег на прочие разорительные затеи.
     Этот флигель, стоявший в большом  саду, огороженном стеной, примыкавшей
с одной  стороны ко двору,  где  находились службы Прэльского замка, некогда
выходил  на  главную  деревенскую  улицу.  Купив имение, отец г-на де Серизи
разобрал ограду со  стороны сада и заделал калитку, которая  вела в деревню,
присоединив таким  образом флигель к прочим службам. Он  снес другую стену и
тем  самым расширил парк, прибавив  к нему все  сады,  приобретенные в  свое
время откупщиком, желавшим округлить  свои  владения. В  доме  управляющего,
выстроенном из тесаного камня, в  стиле Людовика  XV (а это значит,  что все
его украшения сводились к оконным наличникам и к прямым, строгим  канелюрам,
как  на колоннадах  площади  Людовика  XV),  в  первом этаже была прекрасная
гостиная,  смежная  со  спальней, и  столовая,  смежная  с биллиардной.  Эти
симметрично расположенные апартаменты  разделялись лестницей,  перед которой
была небольшая площадка с колоннадой,  служившая передней; богато украшенные
двери  в  гостиную  и столовую  были  расположены друг  против  друга. Кухня
помещалась  под  столовой;  на  крыльцо  вела  каменная  лестница  в  десять
ступеней.
     Перенеся жилые  комнаты во  второй  этаж, г-жа  Моро  устроила в бывшей
спальне свой  будуар.  Гостиная и  будуар,  обставленные прекрасными вещами,
отобранными  из прежней  обстановки  замка, не  посрамили бы особняка  любой
светской львицы. Стены гостиной, так же как и старинная позолоченная мебель,
были  обтянуты бело-голубым  штофом, в прежние времена  украшавшим  огромную
парадную постель с  балдахином; тяжелые драпировки и  портьеры  были подбиты
белой  тафтой.  Картины,  вынутые  из  старых,  уже не  существующих  панно,
жардиньерки, отдельные  изящные  предметы  современной  обстановки,  дорогие
лампы и  хрустальная граненая люстра производили величественное впечатление.
На  полу   лежал   старинный   персидский  ковер.  Будуар,  обставленный  по
современной моде  соответственно вкусам г-жи  Моро, был обтянут светло-серым
шелком с синими шнурами и походил на шатер. Там стоял  традиционный турецкий
диван  с подушками  и  валиками. Жардиньерки,  за которыми  ухаживал старший
садовник,  радовали  глаз  пирамидами цветов.  Столовая и  биллиардная  были
красного дерева.  Вокруг  дома  жена управляющего разбила  цветник,  который
содержался  в  большом  порядке и доходил до самого парка. Купы экзотических
деревьев   скрывали  службы.  Заботясь   об  удобстве  своих  гостей,   жена
управляющего устроила на месте прежней, заделанной калитки новую.
     Итак, супруги Моро искусно замаскировали зависимое положение, в котором
по  своей  должности они  находились;  им  тем  легче  было  сойти за  людей
состоятельных, ради  собственного удовольствия занявшихся имением друга, что
ни  граф,  ни  графиня  не  стремились их "осадить". Кроме  того, разрешение
пользоваться  всеми  благами,  полученное  от  г-на  де  Серизи,  давало  им
возможность жить  в  довольстве,  а  это единственная роскошь,  доступная  в
деревне.  Управляющий с  женой жили по-королевски, получали в  изобилии  все
молочные  припасы,  яйца,  птицу, дичь, фрукты, корм  для домашних животных,
цветы,  дрова,  овощи  и покупали только мясо, вино и  колониальные  товары.
Птичница  пекла  им хлеб.  Кроме того,  последние годы  Моро расплачивался с
мясником  свиньями  со  своего  скотного  двора,  разумеется   не  в   ущерб
собственному  столу. Как-то графиня, не забывшая  своей прежней  камеристки,
подарила ей, вероятно на память о себе, небольшую, вышедшую из моды коляску,
которую  Моро покрасил  заново, и его жена стала в ней  разъезжать  на  паре
лошадей,  которых  брали  также  и  для  работ  в  парке.  Кроме  этой пары,
управляющий  держал  еще  и верховую лошадь. В  парке был  вспахан  и засеян
участок, урожая  с которого хватало на корм для лошадей. Моро собирал с него
девять тысяч пудов превосходного сена, а в приход  вносил только три тысячи,
пользуясь довольно неопределенным разрешением  графа. Полагающуюся  ему долю
натуральных  повинностей он  не расходовал,  а  продавал. Он держал домашнюю
птицу, голубей, коров за  счет парка; зато навоз с его скотного двора шел на
удобрение  графского сада. Для  каждого жульничества у него было оправдание.
Супруге  его  прислуживала  дочь  одного  из  садовников,  работавшая  и  за
горничную и за кухарку. Скотница, ведавшая молочной фермой, тоже помогала по
хозяйству. Для ухода за  лошадьми и для тяжелой работы Моро нанял отставного
солдата по имени Брошон.
     И  в Нервиле, и в  Шоври,  и в  Бомоне, и  в Мафлие, и  в Прероле, и  в
Нуэнтеле красивая жена управляющего была принята во многих буржуазных домах,
где не знали или делали вид, что не знают,  кем она  была  до замужества.  К
тому же Моро всем  охотно оказывал услуги. Он обращался к своему хозяину  за
одолжениями, которые кажутся пустяками в Париже,  а в  деревенской глуши  --
немаловажны.  Одному он исходатайствовал должность  мирового судьи в Бомоне,
другому --  в  Лиль-Адане, в  тот  же год добился отмены увольнения главного
лесничего и  выхлопотал орден Почетного легиона бомонскому  квартирмейстеру.
Поэтому ни одна  вечеринка не обходилась без супругов Моро. Прэльский кюре и
прэльский мэр  каждый  вечер  играли  у  них  в  карты.  Трудно не  прослыть
порядочным человеком, когда так ублажаешь соседей.
     Жена  управляющего,   красивая  женщина,  но   жеманница,  как   и  все
камеристки, которые, выйдя замуж, стараются подражать своим бывшим хозяйкам,
была  местной законодательницей  мод;  она  носила  очень  дорогую  обувь  и
выходила пешком только в  хорошую погоду. Муж определил  ей на  наряды всего
пятьсот франков, но в деревне это сумма  немалая, особенно если тратить ее с
толком; и  управительница,  свежая,  яркая блондинка лет тридцати шести, все
еще стройная,  хрупкая и миленькая, несмотря  на  то, что родила трех детей,
старалась сойти за  молоденькую и разыгрывала  из  себя принцессу. Г-жа Моро
ужасно сердилась, если кто-либо из  приезжих,  увидя  ее в коляске по пути в
Бомон, спрашивал:  "Кто  это?", а  местный житель отвечал:  "Жена  графского
управляющего".  Ей  льстило, когда  ее  принимали  за  владелицу  замка.  Ей
нравилось  покровительствовать крестьянам,  подражая знатным барыням. Не раз
подтвержденное  фактами  влияние ее  мужа  на  графа  охраняло г-жу Моро  от
насмешек  местных  обывателей,  а в  глазах крестьян она была  важной дамой.
Эстель  (ее  звали Эстель)  вмешивалась в управление имением  не больше, чем
жена маклера  вмешивается в  биржевые  дела. Все заботы по  хозяйству  и  по
накоплению  капитала   она  тоже  доверила  мужу.  Не   сомневаясь   в   его
способностях,  она была  далека  от мысли,  что  их  благоденствию,  которое
длилось уже семнадцать  лет,  может  прийти конец; однако,  узнав о  решении
графа  заново  отделать великолепный замок Прэль,  она  почувствовала в этом
угрозу  своему  приятному  житью и  убедила мужа  сговориться с Леже,  чтобы
получить возможность  переехать в Лиль-Адан. Ей было бы слишком тяжело снова
очутиться в зависимом положении, почти что на правах прислуги у своей бывшей
хозяйки, которая еще, пожалуй, стала бы смеяться над  тем, как она по-барски
устроилась во флигеле, стараясь все собезьянничать с настоящих господ.
     Причина глубокой  неприязни между семьями Реберов и Моро  коренилась  в
обиде, нанесенной г-жой де Ребер г-же Моро в отместку за то, что, вскоре  по
приезде Реберов, жена  управляющего позволила  себе колкость по  отношению к
г-же Ребер, урожденной де  Корруа, опасаясь, как бы та не вздумала притязать
на  первую роль.  Г-жа де Ребер напомнила, а может быть  и  впервые  открыла
соседям тайну прежней должности г-жи Моро. Слово  "горничная"  переходило из
уст в уста. Завистники, -- а  они у супругов Моро были, конечно, и в Бомоне,
и в Лиль-Адане, и в Мафлие, и в Шампани, и в Нервиле, и в Шоври, и в Байе, и
в Муаселе, -- столько судачили по этому  поводу, что заронили искорку пожара
и в семью Моро. В течение четырех лет Реберы, изгнанные очаровательной женой
управляющего из ее кружка, столько натерпелись от почитателей супругов Моро,
что жизнь стала бы им невыносимой, если бы их не поддерживала мысль о мести.
     Архитектор Грендо, бывший  в приятельских отношениях с  супругами Моро,
известил  их  о  скором   приезде  художника,  которому  поручили  закончить
декоративную роспись в  замке, после того как основные полотна были написаны
Шиннером. Знаменитый художник рекомендовал для обрамления, арабесок и прочих