Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
дался, пока Милдред подобрала ее и сунула ему в карман. Тогда он
сказал:
- Разве это... обязательно, Милдред? - Он произносил ее имя так, словно
оно состояло из одного слога.
- Да, обязательно. Ты безобразно скрытный, так нельзя. Я хочу тебе
помочь, а с тобой попробуй помоги. - Она взяла его под руку. Он был
настолько выше ее, что она толком не видела его лица.
- Я бы предпочел, чтобы ты мне не помогала, - сказал Феликс, и они
медленно пошли дальше.
- Не говори глупостей. Сейчас мне просто нужно кое-что у тебя спросить.
Думать я тебя пока не прошу. Это успеется. Ты должен признать, что я
проявила бездну такта и деликатности во всем, что касается Энн. Я никогда
тебя ни о чем не спрашивала. Так что сейчас ты уж потерпи.
- Милдред, - сказал Феликс, - мне очень жаль тебя разочаровывать, то
есть разочаровывать твое любопытство и участие, но ничего такого нет.
- Что значит "ничего такого нет"? Выражаешься, как телеграмма.
- Ничего не произошло и не произойдет.
Милдред помолчала.
- Как знаешь. Тогда поговорим на смежную тему. Тебе нужно жениться. Или
скажу так, чтобы тебе было еще легче: мне нужно, чтобы ты женился. Я хочу,
чтобы Мичемы продолжались, поскольку Финчи, видимо, кончились. Я хочу,
чтобы у тебя были дети, Феликс. Бабушкой мне уже не быть, но тетка из меня
получится ой-ой-ой!
- К сожалению, и тут я вынужден тебя разочаровать.
- Да полно тебе! - И Милдред продолжала вкрадчиво: - А та молоденькая
француженка, с которой ты познакомился в Сингапуре? Расскажи мне о ней
хоть чуточку. Сделай престарелой сестре хоть это крошечное одолжение.
- Мари-Лора, - произнес Феликс деревянным голосом.
- Вот-вот. А фамилия ее как была?
- Мари-Лора Обуайе.
- Ну, и что дальше? Где хоть она сейчас?
- Прости, если я повторяюсь, но тут тоже ничего такого нет. Кажется,
она в Дели.
- В Дели! - воскликнула Милдред. - И ты хочешь меня убедить, что ничего
такого нет? А сам как раз едешь по делам этих гуркхов. Я не мечтаю, чтобы
ты женился на француженке, но, судя по твоим рассказам, она очень милая
молодая женщина, во всяком случае, она _женщина_!
Они дошли до скамьи под кедром и сели. Дрозд умолк. Сад, весь
распавшийся под лучами вечернего солнца на мелкие цветовые пятна,
казалось, тихо мерцал.
- В Дели я, между прочим, не еду, - сказал Феликс. Положив йогу на
ногу, засунув руки в карманы, он смотрел вдаль, в сторону моста. - Буду
служить в Англии.
- Феликс! - воскликнула Милдред. - Что же ты мне не сказал? А я-то
рассчитывала, что мы вместе поедем в Индию! Свинья ты, и больше никто.
- Извини меня, Милдред, это только что решилось. Даже еще не
окончательно, но более или менее.
- Скорее всего, ты сам только что это решил. А что ты будешь делать?
Охранять Букингемский дворец?
- Нет, эту повинность я уже отбыл. Работа будет в военном министерстве,
точнее - в управлении военного секретаря: назначения, повышения,
награждения и все такое прочее. Скука страшная.
- Но тебя хоть повысят в чине, мальчик, дадут бригадира?
- Да.
- Только без бригады?
- Вот именно... - Это было больное место.
- Ну что ж... Я всегда считала, что ты слишком хорош для армии. До сих
пор не понимаю, зачем она тебе понадобилась. Я этого не советовала.
Положим, военный из тебя получился первый сорт. Так, значит, ты остаешься
в Англии. Это возвращает нас к вопросу об Энн.
- Милдред, прошу тебя... довольно. - Он нахмурился, искоса взглянул на
нее и стал подниматься. Она его удержала.
- Пожалуйста, не сердись на меня, Феликс. Я же вижу, ты только об этом
и думаешь. И перестань твердить, что "ничего такого нет", этим ты от меня
не отделаешься. Насчет Энн ты должен что-то решить. А то только изводишься
и не даешь себе думать о других женщинах, на которых мог бы жениться. И ее
покой ты, наверное, смущаешь.
Теперь Феликс сидел очень прямо, не шевелясь и глядя в одну точку.
Краски сада, достигнув предела яркости, тускнели, растворялись в сумерках,
цветовые пятна одно за другим заливало лиловым и синим. Над потемневшими
каштанами задрожала одна огромная звезда. Феликс сказал:
- По-твоему, я... веду себя непорядочно?
Милдред вздохнула. По его сдавленному голосу она поняла, что наконец
завладела его вниманием. Она сказала, тщательно выбирая слова:
- Ничего подобного. Я считаю, что тебе нужно не отказаться от Энн, а
добиться ее. Она не очень молода, но достаточно, чтобы родить тебе
ребенка. Она и сама была ребенком, когда родила Стива. А главное - ты ее
любишь. И она тебя любит. И Рэндл уехал.
- С чего ты это взяла? - резко спросил Феликс.
- Что? Что Энн тебя любит?
- Да. - Он снова закинул ногу за ногу, упорно глядя вдаль, будто что-то
высматривал.
- А разве не так? - спросила Милдред. Сама она понятия об этом не
имела.
Помолчав, Феликс сказал:
- Мне ничего не известно о том, что она на этот счет думает. Это и
естественно.
- Чего уж естественней! - фыркнула Милдред. - Да разве ты был бы здесь,
если бы не думал, что она... ну, во всяком случае, не против? Твои-то
чувства ей известны?
Феликс опять помолчал.
- Мне кажется, она... понимает. - Последнее слово он постарался
проглотить.
- Ну конечно, понимает. Не такая уж она дура. И вообще, женщина всегда
знает. Прости, что говорю без обиняков, дорогой, но ты когда-нибудь
целовал ее?
- Конечно, нет! - возмутился Феликс. И тут же добавил, уже мягче: - Да,
конечно, она знает. Но мы, понимаешь, никогда об этом не упоминали.
- Оба вы, как видно, порядочные размазни, - сказала Милдред. - Эх,
расшевелить бы тебя немножко, Феликс. Ну да ладно, повторяю последний
пункт. Рэндл уехал. Твой ход. Да?
- Нет, - Феликс встал и протянул сестре руку. - Очень прошу тебя,
Милдред, не хлопочи ты обо мне. Рэндл уехал, но он вернется. Побудет в
Лондоне и вернется. Ничего не произошло, решительно ничего. И как я тебе
уже сказал, ничего не произойдет. Ты, пожалуй, права в том, что я веду
себя как идиот... Но это другое дело. Пойдем домой, а то озябнешь.
- Я еще тебя не отпустила, - сказала Милдред. Она осталась сидеть, а
Феликс стоял перед ней навытяжку, и его высокая фигура заслоняла вечернюю
звезду. Зажглись и другие звезды. - Феликс, - сказала она, - когда ты
говоришь, что ничего не произошло, ты имеешь в виду, что Рэндл не завел
себе кого-то на стороне публично и явно, а значит, не вышел из игры. Ну а
если бы он вышел из игры... тогда ты заговорил бы с Энн?
- Но он... не вышел из игры.
Милдред с трудом себя сдерживала.
- И если он ничего не сделает в открытую, если будет, как негодяй,
поддерживать видимость брака с Энн, ты так никогда и не сочтешь себя
вправе заговорить?
Феликс тяжело перевел дух.
- Нет. Пойдем домой, Милдред.
- Какой же ты глупый, - сказала она тихо, беря его под руку. - Однако я
верю в Рэндла. Хорошо, что хоть у одного из вас есть немного мужества.
"9"
Сыны пророка
Отважны, сильны,
Им вовсе неведом страх... -
распевал Пенн, высунувшись из того окна своей комнаты, что выходило на
светлую сторону - туда, где за верхушками буков, за склоном с розами
расстилалась серо-зеленая равнина болот с желтыми полосками камыша на
дамбах и неспешным полетом цапель. На ближних пастбищах круглыми
клубочками белели овцы. А линия горизонта - это было еще не море, еще не
таинственный Данджнесс.
Солнце светило, но как-то слабо, неуверенно, и свет получался
рассеянный и бледный. Дул резкий восточный ветер. Тоже лето называется,
думал Пенн. Дома и зима-то не такая. Хотелось кому-то объяснить это,
пожаловаться, но никто его не слушал. Перед его отъездом мать сказала:
"Там все тебя будут расспрашивать об Австралии!" - но отец возразил: "Как
бы не так! Им до Австралии и дела нет!" Только он выразился посильнее.
Выходит, что отец-то был прав. Такое отсутствие любопытства со стороны
родных не особенно огорчало его, огорчала их невысказанная уверенность,
что они имеют право судить о нем, а он о них - нет.
Сегодня на душе у него, безусловно, скребли кошки - может быть, из-за
вчерашних шарад. Накануне вечером у Свонов играли в шарады, и он там
отнюдь не блистал. Он никогда еще не играл в эту игру и был поражен
искусством остальных - как они здорово наряжались и прямо на месте, без
подготовки, придумывали всякие смешные вещи. Больше всех отличилась
Миранда, в некоторых костюмах она казалась совсем взрослой и очень
красивой, а когда нарядилась мальчиком, была ужасно смешная. И оба сына
Свонов представляли замечательно, только они так важничали и изъяснялись
на таком странном языке, что Пенну трудно было понять, когда они кого-то
изображают, а когда говорят от себя. Их отпустили на воскресенье домой,
потому что прошла как раз половина триместра в их школе, которая
называлась Рэгби и которой они, видимо, очень гордились. С Пенном они были
приветливы, но не скрывали, что находят его смешным. Все это не уменьшало
его неловкости. Одна Энн составила ему компанию - она тоже совсем не умела
играть, но она все время так смеялась и так восхищалась остальными, что
никто этого как бы не замечал.
Он глянул вбок, на вторую башню. Эта вторая башня, в которой он ни разу
не был, тянула его к себе, как зеркало. Нижние ее ступени и покрашенные
белым железные перила - точно такие же, как у него, - словно уводили в
комнату Синей Бороды. Никто ни разу не предлагал ему подняться во вторую
башню, хотя никто, конечно, и не запрещал этого, и он часто подумывал, не
забрести ли как будто случайно в комнату Миранды, но пасовал перед
необходимостью пройти мимо двери Рэндла. И теперь, когда Рэндл уехал,
задача не стала легче. Не только потому, что ему все время твердили, что
дядя его со дня на день должен вернуться. Самый его отъезд, громкие голоса
и хлопанье дверей, которое Пенн отлично слышал, так поразили его,
наполнили безотчетным страхом, что даже в опустевшей комнате Рэндла ему
чудились призраки.
Он отошел от окна и оглядел свою такую уютную комнатку. Кровать он
застелил аккуратно. Под ней ящик с солдатиками, который он еще не
открывал. Книга про автомобили старых моделей - на полке рядом с
привезенной из дому книжкой "Такова жизнь". Немецкий кинжал, вынутый из
ножен, лежит на покрывале. Эта комната - собственная, в которой можно
побыть одному, - лучшее из всего, что он нашел в Англии. Дома он жил в
одной комнате с Бобби. Правда, теперь, когда ожидается еще один маленький
Грэм, отец, может быть, возведет пристройку, предусмотренную в проекте
дома. О новом младенце Пенн думал с удовольствием. Как-никак Грэмы - это
целый клан.
Наглец, рек Абдул,
Ты эмира надул,
Так не жди удачи в делах!
Неприкрытый австралийский патриотизм... Да, Грэмы - это клан, и не
какой-нибудь. Дед его был профсоюзным организатором на железной дороге,
прадед - гуртовщиком в Квинсленде, прапрадед был выслан из Англии за
работу в тред-юнионах, прапрапрадед был чартистом, прапрапрапрадед -
левеллером. (Три последних пункта, свидетельствующих о полном
пренебрежении к хронологии, были, к несчастью, всего лишь домыслами.) А
прапрапрапрапрадед...
Немецкий кинжал, на который он до сих пор смотрел, ничего не видя,
вдруг завладел его сознанием, вызвав непонятную боль. Сперва он подумал -
это просто оттого, что скоро придется отдать его Миранде. Потом сообразил,
что дело сложнее: его, оказывается, пронизала тревожная мысль, что это
будет отличным предлогом, чтобы подняться в другую башню - к ней в
комнату.
Неверный, дрожи!
Твоей подлой лжи
Не стерпит всесильный Аллах!
Он взял кинжал с кровати и легко провел им по пальцам. Красота какая -
острый, гладкий, опасный, изумительно пропорциональный и законченный.
Никогда еще, кажется, ни один предмет не восхищал его до такой степени. Он
был даже лучше того воображаемого револьвера, о котором он когда-то
мечтал. Пенн погладил черную рукоятку, провел кончиком пальца по эмалевой
свастике. Такое ему больше в жизни не попадется. Со вздохом он подошел к
окну и снова поглядел на вторую башню. Ветер немного утих, из-за дома
доносился глухой, запинающийся голос кукушки. Ку-ку. Разумеется, кинжал
надо отдать Миранде, как же иначе, Энн сказала, что не нужно, но это она
по доброте, а он, несмотря на доброту Энн, обязан исполнить свой долг.
Мысль о долге словно придала ему твердости духа, и он решил, что поборет
свою робость, поднимется в ту башню.
Приняв это решение, он оторвал от башни взгляд и далеко внизу увидел
Миранду, только что спустившуюся с парадного крыльца. С хозяйственной
сумкой в руке она двинулась по дороге к воротам. Он подумал было о том,
чтобы прямо сейчас, пока ее нет, сбегать в ее комнату и положить кинжал на
кровать. Но спохватился, что, неожиданно увидев его там, она может
испугаться. Мысль, что он избавил ее от испуга, наполнила его теплым,
покровительственным чувством. А потом что-то в ее медленно удаляющейся
фигуре сорвало его с места - он сунул кинжал в карман плаща и бегом сбежал
с лестницы.
За воротами Миранды уже не было видно, но, пробежав немного по дороге в
деревню, он увидел ее впереди и перешел на шаг. Дорога шла под уклон,
слева тянулся питомник, и Боушот с двумя работниками трудился между рядами
кустов. Вдали розы сливались в пестрое пятно. Сейчас все они уже были в
цвету. Он подивился, куда это идет Миранда, и решил, что в лавку. Хотя это
было странно - она терпеть не могла ходить за покупками. Тут она
оглянулась, увидела его и остановилась, поджидая.
Пенн догнал ее, но не знал, что сказать. Сразу отдать ей кинжал он не
решился и потому сказал первое, что пришло в голову:
- Хэтфилда не нашла?
- Я не ищу Хэтфилда, - сказала Миранда и медленно пошла дальше,
размахивая сумкой.
- Я не про сейчас говорю, я думал, может, ты его уже где-нибудь нашла.
- Я его не искала. Я не люблю кошек. Ежики лучше. - Это было сказано
рассудительным голоском, в котором Пенн услышал поощрение.
Он отважился на шутку:
- А я думал, все девочки любят кошечек и лошадок.
- Я не девочка, - сказала Миранда таким тоном, что у Пенна голова пошла
кругом - кто же она в таком случае?
Чтобы немного прийти в себя, он продолжал тяжеловесно-шутливо:
- И лошадок тоже не любишь?
- Да нет, люблю, только ездить верхом мне надоело. Я как научусь
что-нибудь делать, так мне сразу надоедает. Я люблю делать только то, чего
не умею.
Пенн поразмыслил над ее словами.
- А я, пожалуй, люблю делать то, что умею.
- А что ты умеешь?
Это поставило его в тупик. И правда, что он умеет? Он неплохо играл в
крикет, но у него не было случая показать, на что он способен, ибо, хотя в
деревне имелась крикетная команда, семья Перонетт не водила с ней
знакомства и Пенн, не просвещенный в сложной иерархии английской деревни,
постеснялся предложить себя в качестве игрока. И еще он, конечно, здорово
разбирался в мотоциклах, он даже бесплатно проходил на стадион в Аделаиде
как даровой механик Томми Бенсона. Но об этом ему не хотелось рассказывать
Миранде - получилось бы, что он хвастается, да и не бог весть какие это
были таланты. И он ответил:
- Толком-то я ничего не умею.
- Значит, ты ничего и не любишь. Бедненький.
- Нет, я, конечно, много чего люблю, - сказал Пенн, начиная злиться.
Они помолчали.
Затем Миранда спросила:
- Ты правда поедешь в Лондон к Хамфри Финчу?
- Да, - сказал Пенн. - Мы с ним поедем вместе, в будущую среду. - Он
очень ждал этого дня. Хамфри несколько раз приезжал в Грэйхеллок и всегда
находил время поболтать с ним, за что Пенн был ему благодарен. В сущности,
Хамфри был единственным здесь человеком, кроме разве Энн, который всерьез
им интересовался.
Миранда засмеялась.
- Ты чего смеешься?
- Так, ничего. - Она вдруг свернула в какую-то калитку, и они очутились
на кладбище. Красивый толстый конус церковного шпиля Пенн видел из своего
окна. Сама церковь была большая, построенная, так ему рассказали, в эпоху,
когда в этих местах процветало овцеводство, и холодное кентское солнце,
вливаясь в огромные окна без цветных витражей, освещало высокие колонны и
необъятное пространство выложенного каменными плитками пола, посреди
которого сгрудилось несколько скамей, легко вмещавших нынешнее количество
молящихся. Пенн уже осматривал эту церковь, но в стране, где все такое
старое, ему трудно было отличать одно от другого, и эта церковь, на его
взгляд, была точь-в-точь такая же, как и все остальные, которые он видел.
В общем, он готов был согласиться с отцом, который как-то сказал об
английских приходских церквах: "Увидишь одну - и можешь считать, что видел
их все".
Миранда, однако, не пошла в церковь, а стала обходить ее по тропинке,
ведущей через старую часть кладбища, между огромных, похожих на ящики
надгробий; желтые от лишайника, украшенные отбитыми головами ангелов,
утонувшие в плюще и ежевике, они кренились во все стороны, точно пьяные.
Позади них вдоль кладбищенской стены стояли высоченные тисы - ветвистые
башни из мрака.
Спотыкаясь в высокой траве, стараясь не отстать от Миранды, Пенн
сказал:
- Мне кладбища вообще нравятся, а тебе?
- Ты сколько умерших людей знаешь?
Пенна этот вопрос возмутил. Он считал, что нельзя так говорить о
мертвых, точно это какие-то знакомые!
- Не знаю, - ответил он. - Немногих. Пожалуй, даже никого.
- А я знаю больше двадцати, - сказала Миранда и добавила: - А дедушка,
наверно, больше ста.
Пенн еще не придумал, что на это ответить, когда они повернули за угол
церкви и перед ними открылась широкая лужайка, замкнутая рядом
сравнительно недавно посаженных кипарисов, театральных и экзотических на
фоне подстриженных каштанов. Вдоль ближайшего края лужайки - ухоженной, со
скошенным газоном, не то что в зарослях, откуда они только что вышли, -
тянулись в несколько рядов блестящие, новенькие надгробные плиты, местами
виднелись продолговатые холмики, засыпанные увядшими цветами. Пенна
охватил трепет - он был среди мертвых, настоящих покойников, а не тех, что
умерли давным-давно. Невозможно было представить себе, что те огромные
осыпающиеся памятники, заросшие буйной зеленью, тоже были когда-то
воздвигнуты над людьми, о которых плакали близкие. Здесь же были зримые
следы утраты и горя. Здесь спали люди, которых он сам мог бы знать.
Которых он мог бы знать. Он понял, куда идет, за миг до того, как
Миранда остановилась и он прочел на свежетесаном надгробии имя: Стивен
Перонетт.
- О-о! - вырвалось у Пенна от неожиданности и смутного чувства стыда. -
Я не знал, что он здесь.
- Он не здесь, - сказала Миранда.
Пенн удивился, потом понял ее, но промолчал. Ему было стыдно, что он до
сих пор не знал, где похоронен его двоюродный брат, и стыдно, что он
увязался за Мирандой, не спросив, жаждет ли она его общества, и сердце
ныло от грусти и жалости, что вот он стоит у могилы Стива. Он стал
разглядывать противную, блестящую поверхность плиты. Странно, нигде вокруг
камней нет, а на кладбище вот их сколько, точно это и вправду ворота в
иной мир. "Стивен Перонетт, возлюбленный сын Рэндла и Энн Перонетт. 14 лет
от роду". Теперь он уже старше Стива. Это было трудно вообразить.
Он сказал Миранде:
- Извини, я не знал, что ты идешь сюда. Я сейчас уйду.