Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
ы этого рокового легкомыслия. --
И, мрачно качая головой, ушел в свой кабинет.
Из кухни выскочила тетя Веся.
Где Бобик? Где мой ребенок?! -- кричала она.
Что случилось?! -- Цеся больше не владела собой.
Бобик в песочнице, -- сообщил дедушка, шлепая по коридору, -- Строит с
Новаковским двухэтажный замок для мышей. И слава богу -- хоть этих не будет,
когда они придут.
Кто придет? -- гаркнула Цеся.
Дедушка посмотрел на нее, как па бесноватую.
-- Чего ты кричишь? -- с упреком сказал он. -- Пришла из школы,
того-этого, и нет чтобы поздороваться -- с ходу начинает орать. И на кого?
На престарелого больного пенсионера. У меня мог начаться сердечный приступ,
того-этого.
Цеся застонала. "Чистое безумие! " -- в бессильном отчаянии подумала
она.
-- Папа, что происходит? -- кротко спросила Цеся, входя в комнату отца.
Жачек сидел на диване, глядя в пространство остекленевшим взором, и
остервенело чистил на себе башмаки.
Папа, ты можешь в двух словах объяснить, что опять стряслось?
Я тебе сказал: катаклизм. Минуту назад позвонила твоя сестра. Они с
Толеком и его родители вышли погулять, и им взбрело в голову нанести нам
маленький визит.
О боги! -- цепенея, прошептала Цеся.
Вот так-то, -- сказал Жачек, -- Через пятнадцать минут они будут здесь,
голубушка.
Мы с Данкой идем на башню, -- заявила Цеся.
О нет! -- крикнула мама, врываясь в комнату и ныряя в бельевой шкаф. --
Никуда вы не пойдете, нужно прибраться. Ради бога, где кремовая скатерка?
В стирке, -- сказала разумница Цеся. -- Я вчера погладила другую, в
клеточку.
В клеточку! -- воскликнула мама, ломая пальцы. -- Придет графиня и
этот... как его... лорд, который читает французских просветителей, а ты мне
клеточку предлагаешь! Дануся, вот деньги, сбегай в кондитерскую за
пирожными. Выбери какие-нибудь понеобыкновеннее!
А может, лучше торт? -- предложила Данка, боря у мамы Жак кошелек и
застегивая пальто.
Да, торт, пожалуй, лучше, -- согласилась мама. -- А ты, Цеся, тащи
щетку, надо тут хотя бы подмести!
Все равно ничто уже не поможет, -- уныло заметил Жачек.
Цеся сбросила сапожки, подвязала фартук и принялась за уборку.
Тетя Веся тем временем торопливо мыла посуду, мама побежала вниз к
Новаковским одолжить фарфоровый кофейный сервиз, отец продолжал чистить
башмаки, и даже дедушка, дабы не отстать от других, ковырялся в своей
трубке. Когда через двадцать минут раздался звонок в дверь, все было более
или менее разложено по местам, начищено и выковыряно. Более или менее --
внимательный наблюдатель без труда заметил бы выглядывающие из-под шкафа
заляпанные грязью резиновые сапоги Бобика, пыль на телевизоре,
потрескавшиеся от старости стены и потертый ковер. Звонок прозвенел во
второй раз.
-- Здравствуйте, -- лучезарно улыбаясь, сказала мама Жак, открывая
дверь. -- Какая приятная неожиданность!
У Юлии были испуганные глаза и лицо белее мела. Толек, тоже
взволнованный, держал под руку худую элегантную даму с породистым профилем,
в костюмчике с меховым воротником, сшитом по последней парижской моде. На
запястьях у нее позвякивали старинные серебряные браслеты.
-- Здравствуйте, -- сказала дама великосветским тоном.
Оробевший Жачек тем временем тряс руку сухонькому светловолосому
джентльмену, который, несмотря на оттопыренные розовые уши, действительно
смахивал на лорда.
-- Очень приятно, очень приятно, -- наперебой твердили оба.
В кухне тетя Веся лихорадочно перетирала фарфор Новаковских. Данка и
Цеся вынули из коробки торт и положили его на красивую тарелку.
-- Я туда не пойду, -- заявила тетя Веся, -- Нет, нет, с такой
прической... я неделю не была в парикмахерской.
-- Тетя! Ты должна! -- шепотом воскликнула Цеся. -- Вот я точно не
пойду, ни за какие коврижки!
-- Пойдешь, пойдешь, -- сказала тетя, -- Меня не уговоришь. Кроме того,
погляди -- я в домашнем платье.
Я иду наверх, -- сообщила Данка. -- Позанимаюсь немножко.
Цеся вздохнула, налила воды в чайник и поставила его на газ. Потом
пошла в ванную -- причесаться и привести себя в порядок. Ситуация была более
чем серьезная, следовало пустить в ход все козыри. "Бедная Юлька", --
подумала Целестина и щедрой рукой наложила на веки голубые тени.
10
-- А вот и Цеся! -- сказала мама.
Человек, не знакомый с мамой Жак, глядя на нее, никогда бы не подумал,
что эта красивая полная дама со спокойными движениями и милой материнской
улыбкой взволнована до последней степени. Зато у домашних не было сомнений,
отчего дрожит ее голос и трепещут черные ресницы.
-- Садись, дорогая, -- ободрила Цесю мама и взяла у нее из рук поднос с
фарфором Новаковских.
Пока величественная дама и ее лордоподобный супруг оглядывали Цесю с
головы до ног, Толек дружески подмигнул ей со своего места.
-- Славная барышня, -- наконец вынесла свой приговор дама, -- А какой
смелый грим.
В самом деле, Цеся, дабы не упасть в грязь лицом перед высокими
гостями, использовала все возможные средства из своего и Юлиного арсеналов.
Судя по вытянувшейся физиономии отца, она, пожалуй, перестаралась.
Молодо-зелено, того-этого, -- сказал дедушка и смущенно закашлялся,
почувствовав на себе панические взгляды родственников, как будто он выдал
позорную семейную тайну.
Юлия, разумеется, гораздо серьезнее, -- поспешил заверить гостей отец.
Юлия судорожно улыбнулась и облизнула пересохшие губы.
Мы очень любим Юлечку, кхе-кхе, -- заявил вдруг лорд, покашливая, --
Она такая нежная. Как цветочек.
Кому кофе?! -- молниеносно вмешалась Цеся, молясь в душе, чтобы никому
из родных не захотелось оспорить это мнение.
К счастью, беседа свернула на гастрономические темы, и Жаки позволили
себе немного расслабиться.
-- Прелестный фарфор, -- восхитилась изысканная Толекина мама, беря
двумя пальцами хрупкую чашечку с кофе, -- Именно такие мелочи, семейные
реликвии, переходящие из поколения в поколение, создают атмосферу дома.
Никто ей не возразил. Разве она была не права?
Цеся резала торт, стараясь, чтобы треугольнички получались идеально
ровными и аккуратными. Дедушка неожиданно нашел общий язык с отцом Толека:
разговор у них зашел относительно "Опыта о нравах и духе народов" Вольтера.
Тема была нейтральная, и Юлия вздохнула с облегчением. Пока все шло более
или менее гладко. Жачек развлекал Толекину мать, популярно объясняя ей
основы квантовой механики. Мама Жак взяла в свои руки бразды правления и
руководила беседой, вставляя то деликатное замечание по поводу квантов, то
глубокомысленный комментарий к Вольтеру. Было в самом деле очень мило. Но
идиллия продолжалась недолго.
Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался Бобик --
зареванный, с грязными дорожками от слез па щеках.
Новаковский его замуровал! Новаковский его замуровал! -- едва выговорил
он, рыдая, -- Живьем! Живьем!
Кого?! -- крикнула мама Жак.
Моего мыша! Моего мыша! -- всхлипывал поглощенный своим горем Бобик,
ничего не замечая вокруг. -- Посмотрите! Посмотрите! -- сказал он, кладя на
стол безжизненное мягкое тельце с безволосым хвостиком, -- Он, наверно,
умер! Умер!
Юлия в мгновение ока позеленела.
Забери это со стола, -- простонала она.
Дядя, сделай ему искусственное дыхание! Сделай ему искусственное
дыхание! -- причитал Бобик.
Мышка неподвижно лежала среди дивной красоты фарфоровых чашек и
аппетитных кусочков орехового торта, а желтые нарциссы в темно-синей вазе
скорбно склоняли над ней свои анемичные головки. Жачек отнесся к делу
серьезно.
Принеси нашатырный спирт, -- сказал он. -- Попытаемся привести ее в
чувство. -- И коснулся мыши пальцем. -- Еще теплая, -- проговорил он
задумчиво.
Папа!!! -- сдавленным голосом сказала Юлия.
Он умер от разрыва сердца? -- плакал Бобик.
Не говорят "он", говорят "она", -- машинально поправила его мама Жак.
Почему? -- всхлипнул Бобик.
Мама!!! -- сказала Юлия сдавленным голосом.
Но было уже поздно. Машина пришла в движение.
Потому что мышь женского рода, -- объяснила мама.
Всякая? -- заинтересовался Бобик: даже рыдания перестали срываться с
его серых от пыли губ.
Всякая. Говорят не "этот мыш", а "эта мышь".
А самцы тоже женского рода? -- пожелал узнать Бобик.
-- Гм... самцы. Нет, не женского.
Это очень интересно, -- отметил Бобик, уже окончательно успокоившись и
готовый задавать дальнейшие глубокие вопросы.
Мышка на столе пошевелилась, и немного желтого песка ссыпалось с ее
шубки. Мать Толека сидела, как загипнотизированная, и глядела на
подергивающее лайками существо так, словно перед ней была бомба замедленного
действия.
-- Жив! Жив! -- завопил Бобик. -- Дайте ему торта, дайте ему торта! --
Просиявший ребенок недолго думая вскарабкался на колени к гостье и, поерзав,
устроился, как ему было удобно.
Элегантная дама сидела не шевелясь. Она была удивлена, но не подавала
виду.
Какой милый мальчуган, -- заметила она из-за взлохмаченной головки
Бобика, стараясь не прикасаться к его запыленной курточке.
За-бе-ри-те э-ту мышь, -- с трудом пролепетала Юлия, близкая к
обмороку.
Ах, в самом деле, -- спохватилась вдруг мама Жак и, помогая себе
ложечкой, положила мышь на тарелку. -- Жачек, унеси эту несчастную тварь.
Извините нас, ради бога. У Бобика бывают такие заскоки.
Ничего, ничего, -- поспешили успокоить маму гости.
Мышь была унесена. Цеся сманила Бобика с колен величественной дамы,
положив на тарелочку большущий кусок торта и поставив эту приманку на
противоположный конец стола. Дедушка ловко свернул разговор на Вольтера,
отец возвратился к квантам, Юлия постепенно начала обретать нормальный цвет
лица. Однако родные ошибались, полагая, что Бобик позволит заткнуть себе рот
тортом. Проглотив, чудом не подавившись, огромный кусище, он слизал крем с
пальцев и заметил:
О, что я вижу? Сервиз Новаковского!
Вкусный тортик? -- надрывно вскричала мама Жак.
Замечательный, -- немедленно откликнулась гостья.
Замечательный, кхе-кхе!
Я по голубым рисуночкам узнал, -- похвастался Бобик. -- У меня глаз
наметанный. Мама Новаковского говорила, что они за него заплатили в
антикварном...
Бобик! -- сказала Юлия.
11
И все-таки, несмотря ни на что, прием прошел удачно. После кошмарной
промашки Бобика ничего худшего случиться уже не могло. Сознание этого
принесло всем членам семьи Жак острое чувство облегчения: лед внезапно был
сломан, и общая атмосфера заметно потеплела. Вторая часть встречи прошла в
приятной беседе без перебоев.
Выяснилось, что родители Толека, по сути дела, просто счастливы:
наконец-то им удалось попасть в круг людей, близких по духу, людей, с
которыми можно потолковать о неслыханно увлекательных вещах -- таких, как
современные проблемы квантовой механики или качество керамической глины
отечественного производства. Не говоря уж об обоюдном интересе к знаменитым
французским просветителям, который обнаружился у дедушки и Толекиного папы.
Правда, дедушка со свойственной ему чистосердечностью несколько нарушил
общую гармонию, сообщив, что о Руссо сказать пока ничего не может, поскольку
еще его не прорабатывал -- он добрался только до буквы "Д", -- однако в
задушевной обстановке, которая сложилась к тому времени, его заявление
прошло незамеченным.
Когда отец и мать Толека поднялись из-за стола, никто уже не помнил ни
о мыши, ни о сервизе Новаковского. Чаепитие благополучно завершилось, и
после заключительного обмена любезностями, приглашениями в гости и взаимных
восторгов от знакомства со столь интересными людьми окрашенная в белый цвет
входная дверь наконец захлопнулась за Толеком и его родителями.
-- Ушли, слава богу! -- сказал Жачек и вздохнул с облегчением,
бессильно прислонясь к вешалке для верхней одежды.
И в ту же секунду в дверь легонько постучали. Это отец Толека вернулся
за своим зонтом.
Он наверняка слышал! -- с отчаянием прошептала Юлия, когда Жачек, на
этот раз проявив большую осмотрительность, проводил гостя вместе с зонтом на
площадку и удостоверился, что тот окончательно ушел.
Ничего он не слышал, -- буркнул Жачек без особой уверенности, тщательно
закрывая дверь на задвижку. Он немного глуховат, я сам видел.
Господи, что ты мог видеть?
Что он глух. Как пень, -- сказал Жачек и добавил с оттенком
высокомерия: -- И вообще, напрасно ты волнуешься, дорогая, не такие уж они
аристократы.
Неправда, он не глух как пень! -- безумно вращая глазами, воскликнула
Юлия.
Глух. Глух, как Бетховен. Я своими глазами видел, что он пользуется
специальным рожком. Вставляет его в ушную раковину.
Сам ты раковина! -- зарычала Юлия. -- С рожком! А он еще хоть куда и
наверняка расслышал твое бестактное высказывание. О господи, почему вы все
такие ужасные?
Юлия, а что, этот юноша хочет на тебе жениться? -- полюбопытствовал
дедушка.
Н-не знаю, -- вспыхнула Юлия, -- Я вообще ничего не знаю.
Конечно, хочет, -- убежденно сказала мама, -- Иначе зачем ему было
приводить родителей?
Он-то хочет, -- изрек Жачек тоном пророка, -- но как они к этому
отнесутся, вот вопрос.
Юлия неожиданно начала всхлипывать:
Это все из-за вас! Из-за вас и из-за этого чудовища Бобика!
Ну, ну, полегче насчет чудовища, -- возмущенно сказала тетя Веся,
выглядывая из ванной, -- Ты знаешь, я не люблю, когда его так называют.
А я считаю, что по-другому его никак не назовешь.
А я нет!
Атмосфера явно накалялась, и Цеся предпочла убраться подальше от
эпицентра склоки. Захватив из кухни несколько оставшихся от обеда холодных
картофельных оладий, она поднялась на башенку.
12
Данка, разумеется, лежала на матрасе и писала стихи. Из проигрывателя
неслись звуки флейты, и вообще не похоже было, что кому-то здесь хочется
заниматься.
Цеся поставила перед Данкой картофельные оладьи и приглушила
проигрыватель.
Данка! -- строго сказала она, -- Пора поговорить серьезно.
Я пишу, -- заметила Данка.
Ты должна начать что-то делать.
Не мешай.
Учиться, к сожалению, нужно, от этого не отвертишься, как ни старайся,
-- продолжала Цеся, твердо решившая не сдаваться, -- У тебя что, совсем нету
честолюбия?
Нету. Я пишу. Не мешай мне, черт подери!
Цеся выключила проигрыватель.
-- Нет, ты меня выслушай! Мне надоело! -- крикнула она, -- Ты
относишься ко мне как к вещи! Даже не соизволишь посмотреть в мою сторону!
Данка посмотрела на Телятинку с издевательской ухмылкой и села на
матрасе, откинув со лба блестящие каштановые волосы.
Ну, давай говори, хотя я заранее знаю, что ты собираешься сказать.
Цеся, растерявшись, молчала.
-- Ну? -- подбодрила ее Данка. -- Ты остановилась на том, что у меня
нет честолюбия.
Вот именно. И элементарного чувства благодарности, -- выпалила Цеся. --
Ты даже не замечаешь, что я трачу на тебя все свободное время. Я хочу тебе
помочь, но ведь ты сопротивляешься! Ты так чудовищно ленива, что у меня
просто руки опускаются!
Ну, ну...
Хоть намек на чувство собственного достоинства у тебя есть? Ты не
понимаешь, что это унизительно, когда тебя перед всем классом постоянно
называют лентяйкой? А ведь ты не глупей других, даже совсем наоборот...
Данка встала и нервным движением одернула юбку.
Послушай, -- сказала она, снимая невидимую ниточку с рукава зеленой
вязаной кофты, -- условимся раз и навсегда, что у меня нет честолюбия,
чувства благодарности, чувства собственного достоинства и что я лентяйка.
Сразу станет легче жить. И тебе будет спокойнее, и я смогу писать без помех.
Ничего не понимаю. Ты что, хочешь остаться на второй год? -- застонала
Цеся, хватаясь за голову.
В принципе мне все равно, -- призналась Данка, -- У меня уже столько
хвостов...
Да ведь я хочу тебе помочь!
Не станешь же ты за меня учиться.
Послушай, -- сказала Цеся, -- Еще одно. Я за тебя отвечаю. Я обещала
Дмухавецу, что тебя вытяну, и обязана это сделать.
Чего тебе дался этот старик? -- обозлилась Данка, -- К учителям надо
относиться по-особому. Были б они обыкновенные люди -- другое дело, но это
же надзиратели.
Ха! -- возмутилась Цеся. -- И Дмухавец?
Ну, может, он в меньшей степени.
Дануся... -- снова начала Целестина просительно. -- Ты такая умная,
талантливая, у тебя столько замечательных качеств... подумай о своем
будущем. Чем скорее ты кончишь школу, тем раньше станешь свободна! Ты
непременно будешь великой поэтессой. Отец Толека сказал, что у тебя талант,
а уж он-то в литературе разбирается...
Данка подняла голову и нахмурилась:
Что? Что? Как это он, интересно, может судить о моем таланте?
Я ему показала тетрадку... с твоей поэмой... -- поперхнулась Цеся.
С поэмой "Отчуждение"?! -- спросила Данка бледнея.
Да, он пришел в восторг... -- Цеся почувствовала, что Данку это
сообщение не особенно обрадовало, и осеклась.
Принеси мне эту тетрадь, -- проговорила подруга безжизненным голосом.
-- И заодно отдай маме кошелек. Когда я пришла с тортом, была такая
суматоха...
Данка, ты... ты сердишься? -- с замиранием сердца робко спросила Цеся.
Дануся недвижно, как изваяние, сидела на матрасе, прислонясь к стене, и
лицо ее было лишено всякого выражения.
-- Принеси тетрадь, -- повторила она.
Цеся, в ужасе от того, что натворила, помчалась в столовую, где возле
тарелки с тортом еще лежала Данкина тетрадь -- увы, уже не в том виде, в
каком была: Бобик, воспользовавшись случаем, нарисовал в ней акварелью танк,
атакуемый вертолетом со множеством людей на борту. Телятинка почувствовала
сухость в горле и странную пустоту в голове. Она не в силах была вообразить,
как ее подруга раскроет тетрадь, где на лучших страницах "Отчуждения"
намалеван танк. Больше всего ей хотелось отдалить эту минуту в
бесконечность. А пока что она решила пойти к маме.
13
Родители были у себя в комнате, и Цеся, заглянув в дверь, позавидовала
их душевному спокойствию и возможности работать в нормальной обстановке.
Мама, повязав поверх юбки какую-то тряпку, за большим столом лепила из
глины изящные сахарницы в форме гиппопотамов. Разгороженная пополам книжным
стеллажом комната освещалась двумя одинаковыми лампами. Однако одна половина
нисколько не походила на другую. Вокруг мамы царил хаос: на полу -- глина,
на столе -- гипс и глина, на стульях -- глина и гипс; на полках стояли
бутылочки и баночки с глазурью, кисти в стеклянных банках и высохший стебель
кукурузы в бутылке от вина. Мама была весела и полна трудового энтузиазма,
пальцы ее двигались быстро и ловко, красивые губы тоже были в движении --
она что-то напевала. Отец сидел в своем углу в наушниках, предназначенных
для индивидуального пользования телевизором. Однако в данном случае наушники
ограждали его от посторонних звуков. Он работал и не желал слушать всякие
там дурацкие куявяки7. Склонившись над сверкающим чистотой
столом, Жачек аккуратно чертил что-то на большом листе кальки. Его книги
стояли на полках ровными рядами, чертежные приборы были в идеальном порядке
разложены по пра