Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
на протянула изумленному гостю
руку для поцелуя. - Для меня вы бы не пришли, - заметила она, покачав
головой. - Ваше расположение к моему отцу значительно серьезнее. Он очень
меня тревожит. - И не дожидаясь ответа Терра: - Княжеский титул - это уж
что-то чересчур, я бы его не желала. - Она топнула ногой, чтобы справиться с
ложью.
Они сели у камина; тепло проникало сквозь кованую решетку. Алиса с
беспокойством поглядывала на отца. Он полулежал, погрузившись в высокое
кресло у заваленного бумагами стола под книжными полками. Терра сравнил его
с бюстом молодого рыцаря, стоявшим на круглом столике среди роскошных
альбомов. Душой системы был этот молодой рыцарь, но представлял ее усталый
скептик в кресле.
- В конце концов, - взгляд дочери стал жестким, - он получил княжеский
титул исключительно за неудачи. - Она отклонила возражения Терра. - Конечно,
мы это не называем неудачами. Ни entente cordiale*, ни испано-французское
соглашение по поводу Марокко{389}, ни африканское восстание, о котором
нельзя говорить при императоре, и тем более не поражение России в войне с
Японией. Но если бы это не были неудачи, почему у императора явилась такая
непреодолимая потребность сгладить их, произведя своего канцлера в князья?
______________
* Сердечное согласие (франц.).
- Каприз императора, - сказал Терра, - императорский каприз...
- Император подписал назначение; для его обнародования недостает только
официального повода. Такие поводы подвертываются почти каждодневно, и вот
сейчас их почему-то нет! Император раздражен, и вполне справедливо; можно
прямо усомниться в нашей изобретательности. Как? Нет повода, чтобы сделаться
князем? - сказала Алиса Ланна, раздражаясь сама, после чего они оба стали
прислушиваться к дыханию князя. Оно становилось слышнее.
- Графиня! Я верю в гений вашего светлейшего отца, - сказал Терра с
ударением.
- Поддержите в нем только здравый смысл! От кого он зависит? - Она
помолчала. Потом, внезапно насупив брови: - От слабого, трусливого монарха,
жаждущего славы. Если он теперь и произведет своего канцлера в князья без
всякого повода, то рано или поздно надо же, чтобы что-то произошло.
Например, в Марокко. Мы должны заставить говорить о себе.
- Только бы разговоры не привели в конце концов к войне.
- Неужели вы это серьезно думаете? Игра ведется уже давно и будет
продолжаться дальше в том же духе. Заметьте также, что этот рескрипт, о
котором мы давно хлопочем, поможет и господину фон Толлебену сделаться
статс-секретарем. Я говорю откровенно. Разве вы не должны отплатить мне тем
же?
Кредитор изобразил на своем лице самую приветливую улыбку. "К чему мы
придем?" - думал Терра. С мукой в сердце он сказал:
- Плачу вам тем же. Мой друг Мангольф лишен возможности когда-либо
противодействовать интересам вашего супруга.
- Отлично! - сказал кредитор. - Значит, все мы можем прийти к
соглашению. Ведь и вы в конце концов освободились от постоянного страха
перед войной. Недаром же вы состоите при тяжелой промышленности! - добавила
она совсем другим тоном. Это месть, открытая месть за измену. Она вызвала
его сюда, чтобы сказать это. Удар был меткий; да, он состоит при тяжелой
промышленности... Вскочив, он задел стулом железную решетку камина, она
зазвенела. Ланна проснулся. Сначала блаженная улыбка. Он вспомнил, что стал
князем. Потом озабоченно нахмуренный лоб при мысли о недостающем поводе.
Дочь уже протягивала ему чашку кофе. Он еще сонным голосом приказал позвать
к себе чиновника с бумагами для подписи.
- Ваша светлость, это моя скромная персона. - Терра подошел ближе и
принес поздравленья.
- Вы давно уже здесь? - спросил князь. - Я был так занят. - С
деланно-озабоченным видом: - И вы хотите, чтобы я радовался? Ах, если бы вы
знали! Я могу сказать вместе с Бисмарком: никогда я не мог по-настоящему
радоваться успеху. За ним немедленно следовала очередная забота. - Скорбно,
но из ямочек неудержимо сияло счастье.
- Ваша светлость, вы будете со временем и герцогом, - сказал уверенно
Терра.
- Герцогство принесло мало счастья моему великому предшественнику{391},
- пробормотал Ланна, бросив вопросительный взгляд в сторону камина. Там
возвышался герб: в самом деле - герб Бисмарка! Рейхсканцлер поместил в своей
личной комнате чужой, а не свой собственный герб; он жил под эгидой чужого.
- А мы говорили о твоих заботах, - сказала Алиса; она подала чашку кофе
и Терра. И на вопрос отца: - Конечно, о Марокко. Твой испытанный друг,
Терра, вполне со мной согласен. Папа, Марокко ты должен доверить одному из
статс-секретарей, который лично докладывает императору. Твой не пользуется
правом личного доклада императору, переведи его лучше куда-нибудь послом.
Новый статс-секретарь за твоей спиной соответственно настроит императора. Ты
воспротивишься. Если делу все-таки будет дан ход и оно не удастся,
статс-секретарь получит отставку, только и всего.
- Статс-секретарь, то есть твой муж? - Ланна улыбнулся, но взгляд его
был суров. - Ты, стало быть, вряд ли рассчитываешь на отставку, скорей на
успех.
- Благодаря которому твой новый титул будет немедленно объявлен
официально, - подхватила она.
Но Ланна невозмутимо:
- Мой долг предвидеть будущее. Император не филистер. Если вам
посчастливится, он немедленно объявит войну... объявит всерьез... - Лицо
приняло суровое выражение. - Вы могли бы добиться чрезмерного успеха... с
точки зрения блага родины, - закончил он. Но это так ясно означало: "С точки
зрения моего, моего блага", что дочь, словно пойманная с поличным, опустила
голову. Лицо отца хранило суровость вплоть до морщинок у глаз; но из самих
глаз, которые потускнели, проглядывало смущение, даже скорбь.
Впущенный Зехтингом чиновник прервал беседу. Маленький чиновник с
пышным титулом надворного советника, в черном сюртуке, при белом галстуке,
остановился на пороге; комната, хотя и тонувшая в золотисто-зеленом
полумраке, как будто ослепила его. На оклик рейхсканцлера он подошел ближе,
не отводя взгляда от бюста Данте над книжными полками.
- Милый Польцов, мою дочь вы ведь знаете. А это депутат Терра, - сказал
рейхсканцлер. Лишь после этого чиновник осмелился взглянуть на
присутствующих и тотчас превратился в олицетворенную учтивость, взял даже
чашку кофе. Он не сразу освоился в этой новой для него обстановке. Он попал
в блестящий семейный круг, но вместе с тем это и служба. Здесь нет строго
разграниченных областей; здесь вершит дела важный вельможа, полный
благожелательности к окружающему миру, который держится им.
- Чему вы улыбаетесь? - спросил Ланна.
Чиновник, только для того и улыбавшийся, чтобы ему задали такой вопрос,
ответил:
- Как посмотрю на эту старую картину и на ту, что напротив, - мадоннами
их называют, что ли? - так не могу не улыбнуться. Каждый раз вспоминаю, что
мы между собой говорим про их младенцев.
Что же они говорят, спросил Ланна, подписывая бумаги.
- Один младенец в пеленках, а другой нет. Так вот тот, что в пеленках,
у нас называется земное, а тот, что без - небесное дитя. - Под конец
чиновник застеснялся, видимо испугавшись, что шутка не понравится. Но Ланна
смехом поддержал незатейливого острослова.
Терра прошел за Алисой ко второму столу:
- Графиня, вы молодеете прямо на глазах; чем это кончится? В вашем
чудном парижском туалете, который я как будто рисовал себе в мечтах, вы
только дух женщины, страшно даже близко подойти. - Он сказал это, потому что
подумал, что она, может быть, беременна, - так необычно медлительны были ее
движенья, такое у нее было вытянутое лицо.
Но она ответила:
- Я неправильно повела разговор с отцом. Как все это неприятно! Точно
мы здесь в наказание друг другу! - Она не села в кресло, которое он подвинул
ей.
- Может быть, вам это лучше удастся. А я подожду вас в саду, у моей
беседки.
Она ушла; отец с улыбкой глядел ей вслед, пока она не скрылась; потом с
той же проницательной улыбкой взглянул на Терра. Неужели этот убогий
чиновник действительно так развеселил Ланна? Да, глядя на него, Ланна
улыбался своим скрытым мыслям, он думал о будущности своего зятя. Когда тот
молодой бульдог состарится, он, наверное, станет похож на этого испитого
чинушу, захиреет, сделается такой же бумажной душонкой. Тождественность типа
очевидна; характер тоже сходный; только незаслуженная снисходительность
судьбы поддерживала еще подобие Бисмарка там, где уже проглядывал Польцов.
"У него тоже когда-нибудь наступят неудачи", - думал Ланна. Надворный
советник Польцов был в фаворе у Ланна, потому что наталкивал его на приятные
размышления.
- Ну-с, так что же говорят ваши сослуживцы обо мне и о Бисмарке? -
спросил рейхсканцлер.
- Будто у вас, ваше сиятельство, более легкая походка. - Чиновник
заколебался, но в ответ на настойчивый взгляд прибавил: - Те, что посмелее,
говорят, будто вы умеете плясать на канате. Я, конечно, тут ни при чем.
- Почему вы хотите быть ни при чем? Бисмарка ведь называли жонглером.
Рассказывайте об этом всем. До свидания, милейший Польцов, - что звучало уже
как приказ. Чиновник вскочил и немедленно ретировался. Ланна поднялся; в
этот момент у него был непритворно нахмуренный лоб, морщины резко
обозначились. Заложив руки за спину, он подошел к Терра.
- Выскажите мне все, что думаете, - попросил он. - Где я, в моем
положении, могу узнать правду о себе?
Терра, шагая рядом с ним по комнате:
- В тысяча девятьсот втором году вы, ваша светлость, заявили одному
парижскому журналисту, что марокканский вопрос{394} мало интересует Германию
и она радуется единодушию других стран. Другие не заставили себя долго
уговаривать. Спустя два года после ваших слов Франция и Англия заключили
соглашение по поводу Марокко. Это было в апреле текущего года. После этого
вы, ваша светлость, недолго думая, заявили в рейхстаге, что мы должны и
будем охранять наши торговые интересы. Однако необходимо отметить, что у нас
не было торговых интересов в Марокко. Они начали создаваться лишь с того
момента - и притом промышленностью.
- Вполне в духе времени, что промышленность пытается руководить нами. -
Государственный муж вздохнул. И в поисках облегчения: - Я высказал в
рейхстаге весьма определенные мысли, о которых вы не упоминаете и которые
могли быть восприняты как легкое предостережение государствам, заключающим
договоры. Своими напоминаниями вы хотите дать мне понять, будто я сам не
знаю, чего хочу, будто я шаток и нерешителен, - словом, канатный плясун, и к
тому же плохой.
- Боже избави! - запротестовал Терра. - Я глубоко потрясен тем, что
являюсь свидетелем сомнений, которые вы, ваша светлость, надо полагать,
высказываете только с целью ввести меня в заблуждение. Я-то как раз считаю,
что у вашей светлости исключительно крепкие нервы, - иначе как удалось бы
вам остаться здравым и невредимым среди того безумия, которое напирает на
вас со всех сторон!
Ланна остановился и кивнул.
- Германия жаждет успеха. Сейчас - это страна, для которой единственным
критерием является успех. Если где-то обходятся без нашего участия, это
значит, что мы терпим там неудачи. Что же мне - мириться с неудачами? Я
должен угрожать, это тоже своего рода участие. Стучать кулаком по столу, с
точки зрения нашей страны, - наименьшая опасность для мира. Не участвовать в
чем-то - наибольшая. Никто не знает, что мне приходится предотвращать. Нам
необходим мир.
Они взглянули друг на друга; мир, они оба в нем нуждались. Но кто еще
нуждался в нем? Каждый из них подумал о своей сфере. Терра - о кнаковских
филиалах в Марокко и их целях. Ланна - об оживленной перебранке через пролив
между обер-адмиралом Фишером и его английским коллегой Пейцтером.
- Между тем ближайшие десять лет мы не можем еще воевать на море, -
ответил он вслух на свои мысли.
- А ваша система, единственно возможная при существующих
обстоятельствах, не выдержит войны даже и через десять лет. - Терра говорил
убедительно, он был уверен, что выражает истинные мысли Ланна; но увидел,
что Ланна изумлен.
- Моя система - золотая середина, - отпарировал он.
Чувствуя, что это недостаточно веский довод, он молча отошел к окну.
Терра прислушивался к его бормотанью:
- Бессмысленная суета с половины восьмого утра до поздней ночи, перерыв
только от двух до трех. Как это Бисмарк умудрялся рождать большие идеи,
будучи вынужден заниматься мелочами? Творить мировую историю - и жить среди
полицейских протоколов! - Еще тише: - Я искусственно укрепляю сельское
хозяйство в противовес промышленности, - ведь в случае войны промышленность
нас не накормит. Я не надеюсь, подобно фритредерам, на вечный мир. Но думаю
ли серьезно о войне? - Пауза, строгий самоанализ. - Она может разразиться
вопреки всем моим предположениям. Если бы я, в угоду старой Пруссии, стоял
только за сельское хозяйство, я бы подготовлял войну. Если бы я, в угоду
новой Германии, шел в ногу с промышленностью, я непременно бы ее вызвал.
Только золотая середина может еще задержать ее. Я из тех, что постоянно
вооружаются, но не воюют никогда. Моя система не дает видимых результатов.
При этом плечи его опустились. Терра подошел к нему.
- Ваша система говорит сама за себя, ваша светлость. Потомство будет ее
чтить. - При этом он два раза обмолвился.
Но тут Ланна вдруг увидел дочь; она вышла из своей новой беседки и
выжидающе посматривала вверх. Он тотчас же оживился.
- Вас ждут, милый друг. - Косой взгляд, под которым Терра затрепетал, и
Ланна произнес буквально следующее: - А в самом деле, к чему видимые
результаты?
Этим он, казалось, был вполне вознагражден за навязанные ему минуты
самоанализа и отошел. Терра все еще дрожал, вспоминая его косой взгляд. Этот
взгляд сообщника, должно быть, с давних пор сопутствовал ему. Ведь Ланна же
требовал когда-то, чтобы Терра избавил его от такого зятя, как Толлебен!
Избавил каким образом? Ланна и теперь не возражает против вмешательства
любовника в его отношения с опасной дочерью. Какое коварство, какой отец!
Министры шестнадцатого века не могли бы действовать коварнее, а этого
считают простоватым.
Ланна опустился в кресло у камина. Жест, приглашающий сесть; и когда
Терра, опершись кулаком о спинку кресла, остановился перед ним, Ланна
сказал:
- Конечно, мы не отданы a la merci d'une defaite*, как Наполеон
Третий{396}. Мы пустили корни глубже. Желать или не желать войны зависит от
нашего понимания государственной мощи. Но мы-то знаем, что завоевания ничего
не прибавят в этой мощи. Только промышленность держится иного взгляда.
______________
* На милость поражения (франц.).
- Совершенно правильно, - сказал Терра; сам он думал об одном: не
потому ли этот цинически благожелательный человек его не отпускает, что его
ждет дочь.
- Это совсем новые слои. У них еще нет нашего скептицизма. - Князь
поморщился. - Они непреложно верят в свои деньги, меж тем как мы уже не
абсолютно верим в свою власть. "Боже мой!" - мысленно стонал Терра,
переминаясь с ноги на ногу.
- Для соревнования всех народов мира, - поучал государственный муж, -
хозяйственная мощь имеет огромное значение, но в конечном итоге она вопроса
не решает. Какие идеи проповедует промышленность? - спросил он. - Те, что
исходят из пангерманского союза? - Углы рта опустились еще ниже.
- Разрешите напомнить вам, ваша светлость, что время вашей светлости...
- не выдержал Терра.
Снова жест, и Ланна продолжал:
- Я осуждаю этих людей за то, что они тратят столько денег, добиваясь
большинства голосов в пользу флота. Я не люблю оплаченного национального
чувства. Что же получается? Мы хлопочем о флоте для своего престижа, а они
строят его в своих интересах.
- Хорошо сформулировано. - Тут Терра прислушался.
- Они раздражают Англию не только открытой агитацией, они вооружают
против нас английскую промышленность, сбивая цены у нее на родине, -
продолжал Ланна, подогретый поощрением. - Здесь же, для немецких сограждан,
их продукция дороже английской. Хороша мораль! Допустите этих людей к
власти, и мир прямо содрогнется. Ненасытное чрево! О нас еще вспомнят и
пожалеют. Промышленный абсолютизм, именуемый демократией, - это непрерывная
война. - Он видел, что нетерпение его слушателя почти сломлено, и улыбался
всеми своими ямочками. - Но я совсем забыл, с кем говорю. Вы представитель
господина Кнака. Вы, несомненно, желаете вынудить меня, чтобы я разорвался в
Марокко шрапнелью.
- Совершенно верно, - сказал Терра, - поскольку я представитель Кнака.
- На мгновенье он заколебался: договаривать ли все до конца? Ланна мог
завтра же заключить союз с Кнаком, зная его, он считал это возможным. Опасно
хорошо ознакомить двух противников друг с другом. "Мне открыться этому
коварному отцу, - а Алиса ждет?" Но он заговорил: - И должен сознаться,
представительствую не без усердия. - Громко и отчетливо: - Я заведую у него
отделом шпионажа и подкупа. - Он не заметил, как Ланна передернуло. - На
редкость увлекательная деятельность. Заглядываешь, можно сказать, в самое
нутро мира. Я распределяю взятки между членами военных приемочных комиссий.
- Иностранных, - строго добавил Ланна.
Терра подхватил:
- Иностранных. Конечно, иностранных. Само собой разумеется, что
иностранных. Разве я не сказал? В самой Германии подкуп обходится пока что
так дешево, что я им не ведаю. Впрочем, вашей светлости небезызвестно обычно
практикуемое вовлечение государственных чиновников в частную промышленность.
Я полагаю, вы, ваша светлость, достаточно проницательны, чтобы считать это
не чем иным, как благодарностью за оказанные услуги.
Взгляд рейхсканцлера затуманился.
Ведь это же неизбежные уступки постепенно меняющемуся порядку вещей! Но
и рабочие приобретают реальное влияние, - сказал он, пожимая плечами.
- И даже в международном масштабе, прекрасными речами на конгрессах, -
подхватил Терра. - Что можно возразить, если и тяжелая индустрия по-своему
стремится к международной солидарности? Через посредство военной
промышленности наших союзников фирма Кнак косвенным путем заинтересована и в
неприятельской военной промышленности, - произнес он громко и отчетливо.
Наступила пауза. У рейхсканцлера руки свесились с поручней кресла. Один
глаз стал меньше другого, как от внезапной невралгической боли; в остальном
выражение лица не изменилось. Терра повторил отчетливо:
- Мы заинтересованы в фирме Пютуа-Лалуш. А в наших заграничных
предприятиях опять-таки заинтересована фирма Пютуа-Лалуш.
- Это невозможно, - сказал рейхсканцлер и встал с места. - Что же тогда
называется войной? - Шагая по комнате, он делал открытия. - Значит, война
заключается в том, что эта шайка сообща загребает барыши при любом исходе. У
них взаимная перестраховка. Оба народа могут погибнуть, но обе фирмы будут
процветать. - Он повернул к Терра покрытое потом лицо. - Как вы это
обнаружили?
- Я обнаружил еще кое-что другое, о чем пока умалчиваю даже и перед
вашей светлостью. Но как молчать о фактах, которые известны всей бирже и
неизвестны только правительству!
Ланна скорбно, а потому неприятным голосом:
- Что можно предпринять против этого?
Терра сел, в то время как рейхсканцлер стоял. Он сел, потому что настал
великий миг: сейч