Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
обязательно должна побывать в скалистом ущелье Рах-Даван, невдалеке от
берега Большой Реки, и повесть лоскут своей одежды на каком-нибудь кусте,
растущем на склоне. Поэтому все ущелье Рах-Даван пестрело развевающимися по
ветру лоскутками ситца, сукна и тахфиля... Поэтому даже сам Азиз-хон раз в
год разрешал женам в сопровождении своей дряхлой матери пройтись в ущелье
Рах-Даван.
Ниссо помнила такой случай. Однажды ветер унес с ее головы белый
платок, подаренный ей Азиз-хоном. Платок долго носился в воздухе и исчез в
водах Большой Реки. И старуха, мать Азиз-хона, сказала тогда Ниссо: "Всякий,
кто уклоняется от пути, упадет на острую бритву. Делай то, что тебе велит
Азиз-хон. Три дня думай. Если вернется на твою голову платок, значит, бог
велит тебе стать покорной. Если после этого будешь упрямиться, как ослица,
ночью глаза твои выклюет гриф..." Три дня и три ночи терзалась Ниссо. И
когда не четвертое утро проснулась и увидела на своей голове пропавший
платок, так испугалась, что от страха почти потеряла создание. Старуха
побрызгала ей на лицо водой и сердито сказала: "Сама видишь волю
покровителя..." Целый день после того Ниссо колебалась, думала: надо
покориться воле бога. Но отвращение к старику восторжествовало, и ночью,
убегая от Азиз-хона, Ниссо крикнула ему: "Пусть выклюет мне глаза гриф!"
Весь день она плакала среди камней в углу сада и сквозь слезы смотрела на
небо, ежеминутно готовая увидеть в нем темные громадные крылья разгневанной
птицы. Но небо голубело, как и всегда, и, кроме маленьких ястребов,
кружившихся над долиной, никто в нем не появлялся.
К вечеру Ниссо успокоилась и подумала, что, может быть, у нее есть свой
дэв, - добрый дэв, охраняющий ее от воли покровителя, или что, может быть,
старуха ее обманула? И решимость Ниссо еще больше усилилась. Впрочем, грифы
нередко летали над долиной Большой Реки и, бывало, подолгу кружились над
скалой, на которой лепился дом Азиз-хона. И если раньше Ниссо только
любовалась их плавным полетом, размахом их коричневых крыльев, то теперь,
после случая с платком, каждый раз, завидев грифа, она испытывала неодолимый
ужас, стремительно бежала в дом и, дрожа, сидела там до тех пор, пока
кто-нибудь, ругаясь, не гнал ее во двор.
Если б не эти страхи и домогательства Азиз-хона, Ниссо могла бы
сказать, что ей здесь живется хорошо, несравненно лучше, чем в ее родном
Дуобе. В самом деле: теперь ей не нужно было заботиться о пропитании. В доме
Азиз-хона все кормились сытно, и никто не отказывал Ниссо в еде. Она ела
блинчатые лепешки с печенкой, ревенем и рисом, плов со свежей бараниной,
вареное мясо с солью, козий сыр, пила молоко и чай - все, невиданное ею в
той, прошлой жизни.
Азиз-хон не жалел для Ниссо и одежды. Как и другие женщины, она носила
длинную рубашку с узким воротом, вышитую шерстяною ниткой у лодыжек, с
рукавами, туго обхватывающими кисти рук. Под рубашку надевала она
кашемировые шаровары, подвязанные и щиколоток ковровой тесьмой, с
вкрапленными в ней красными и зелеными стеклышками. Волосы она заплетала
теперь не на две косы, разделив их посередине головы пробором, а на два
десятка мелких косичек - так, как заплетали их все яхбарские женщины. У нее
была и украшенная золотом тюбетейка, но старуха, мать Азиз-хона, по скупости
не позволяла ее надевать. Другие жены Азиз-хона румянили щеки, подкрашивали
брови и ресницы сурьмой, но Ниссо не хотела нравиться Азиз-хону и отвергала
всякие уговоры старухи украсить свое лицо. Женщины Высоких Гор никогда не
носили ни паранджи, ни чадры и этим отличались от женщин других стран
Востока. Появляясь среди чужих людей, они обязаны были только прикрывать
нижнюю половину лица белым платком. Но женам Азиз-хона не приходилось
встречаться с чужими людьми, за исключением разве тех случаев, когда они
хаживали со старухой в ущелье Рах-Даван или когда, в год раз или два
Азиз-хон разрешал им присутствовать на каком-нибудь празднике.
Лицо Ниссо оставалось открытым. Если б кто-либо в этой стране знал хоть
что-нибудь о гречанках древних времен, он мог бы правильно охарактеризовать
безупречную красоту Ниссо. Но женщины Высоких Гор все отличались
стройностью, и тонкие красивые лица здесь не были редкостью. Ниссо была не
лучше многих других, но выразительность ее больших, всегда строгих и очень
серьезных глаз вполне правильно причислялась Азиз-хоном к особым свойствам
ее привлекательности. Если б не эти глаза, Азиз-хон, вероятно, не стал бы
так долго ждать доброй воли Ниссо. И когда глаза Ниссо зажигались злобой и
недетской ненавистью, он становился еще терпеливей, ибо уж слишком привык к
обычной для него женской покорности, порожденной страхом перед его гневом.
Вначале и Ниссо очень боялась его, но потом он стал убеждаться, что страх у
Ниссо проходит. Он терялся, чувствуя, что девчонка начинает сознавать свою
власть над ним. Однако он был терпелив и решил, что у него хватит выдержки
подождать еще.
Конечно, Ниссо не могла знать помыслов Азиз-хона, но и ее мыслей тоже
никто не знал. Все видели, что она тиха, и думали, что она покорилась и
успокоилась. Конечно, все замечали, что у Ниссо есть свои причуды, но мало
ли какие причуды бывают у женщин, стоит ли придавать им значение?
Вот, например, другие жены Азиз-хона постоянно купались в маленьком
мутном пруду посредине сада. Ниссо в этот пруд ни за что влезать не хотела.
Она утверждала, что боится водяных змей, и ни насмешки, ни уверения в том,
что в пруду нет ни одной змеи, на нее не действовали. Старуха заявила, что
такую грязную дрянь Азиз-хон не пустит и на порог своей половины, но Ниссо,
ничуть не огорченная этим, неизменно убегала от старухи, когда та старалась
загнать ее в пруд. Кому могло прийти в голову, что Ниссо намеренно стремится
быть грязной, чтобы лишний раз досадить этим Азиз-хону и оттолкнуть его от
себя?
4
Однажды Зогар вбежал к Азиз-хону с криком:
- Смотри, что твоя Ниссо делает: ты ее кормишь, а она у тебя ворует!
Азиз-хон, водивший волосатым пальцем по желтой странице "Лица веры",
отложил книгу, поднялся, кряхтя, и пошел за Зогаром в тот конец сада, где
среди камней, под густыми деревьями, любила скрываться Ниссо.
Девчонки здесь не оказалось, но Зогар с таинственным видом поманил
старика к расщелине между двумя камнями, забежал вперед, разгреб сухие
листья.
- Смотри! Это что?
Азиз-хон приник глазами к расщелине, вытащил небольшой узелок.
Зогар услужливо помог развернуть его. В узелке оказались абрикосовые
косточки, пшеничные зерна, высохшие ломти ячменных лепешек, сушеные яблоки,
слипшаяся в комки тутовая мука. Перья синицы, зубы ящерицы в отдельной
тряпочке, несколько стеклянных бусинок, треугольный амулет на шнурке, явно
снятый с шеи маленького теленка, из тех, что стояли в коровнике Азиз-хона, и
осколок зеркала составляли другую часть припасов, сделанных, несомненно,
Ниссо. Зогар ехидно тыкал пальцем в каждую из находок и, льстиво заглядывая
Азиз-хону в лицо, приговаривал:
- Видишь?.. И это видишь? И это?
Азиз-хон, нахмурясь, стоял над развернутым узелком и раздумывал.
- Позови ее сюда! - резко приказал он, наконец, Зогару, и тот,
предвкушая удовольствие увидеть ненавистную ему Ниссо наказанной, помчался к
дому.
Азиз-хон, одетый в тот день в белый сиатангский халат, присел на
камень. "Может быть, она задумала бежать?" - беспокойно подумал он, но тут
же отбросил эту мысль как недопустимое предположение: на его памяти не было
случая, чтобы в Яхбаре женщина решилась на такую дерзость, как бегство от
мужа. Правда, бывало, что от очень жестоких мужей жены уходили обратно в
родительский дом, но это происходило только с ведома и согласия отца,
возвращавшего покинутому мужу стоимость потерянного. Столь чудаковатых отцов
в Яхбаре находилось мало, но все же за свою долгую жизнь Азиз-хон знал два
или три таких случая. А ведь у Ниссо не было ни матери, ни отца, - куда ей
стремиться? Да и разве могла она рассчитывать переправиться через Большую
Реку без посторонней помощи, а кто здесь, в подвластных Азиз-хону селениях,
посмел бы оказать ей такую помощь? Нет, тут дело в чем-то другом...
- Идет! - Перед ханом с плетью в руке возник Зогар.
- А это зачем принес? - кивнул Азиз-хон на плеть.
Зогар развел рот в сладенькую улыбку:
- А бить ее надо?
Азиз-хон медленно поднял испытующий взгляд на Зогара и, внезапно
освирепев, вырвал плеть из его руки.
- Да будет оплевана могила твоего сожженного отца! - отрывисто крикнул
он и протянул плетью по плечу Зогара. - Пошел вон!
Зогар схватился за плечо, отскочил, залился пронзительным ревом и
побрел к дому. Увидев идущую навстречу Ниссо, он оглянулся на старика и,
убедившись, что тот на него не смотрит, подбежал к ней и что было силы
хватил ее кулаком в грудь. Ниссо вскрикнула, Азиз-хон обернулся, а Зогар,
злобно пробормотав: "Еще глаза твои проклятые выбью!", опрометью кинулся в
сторону и скрылся за деревьями.
Потирая ушибленную грудь, но без всякого страха Ниссо подошла к
Азиз-хону.
- Ты спрятала? - мрачно спросил старик.
- Я! - вызывающе взглянула на него Ниссо.
- Зачем?
- Себе спрятала!
- Знаю, не мне... Отвечай, зачем? Или - вот! - Азиз-хон потряс плетью.
- Бей! - с ненавистью отрезала Ниссо. - Бей, н вот! - и Ниссо откинула
голову, подставляя лицо для удара.
Азиз-хон промолчал. Изменив тон, он сказал неожиданно мягко:
- Сядь сюда. Рядом сядь. Скажи по-хорошему. Сердиться не буду.
Ниссо продолжала стоять. Азиз-хон взял ее за руку, притянул к себе.
Теперь она стояла, касаясь его колен, глядя в сторону с невыразимой скукой.
Азиз-хон попробовал воздействовать на Ниссо добротой:
- Слушай, ты... Я не говорю, как в законе: "Нет женщины, есть палка для
кожи ее". Разве я плохой человек?
Ниссо не ответила.
- Почему молчишь? Почему боишься меня?
- Не боюсь! - отрывисто и резко сказала Ниссо. - Пусти.
- Подожди, Ниссо... Поговори со мной... Разве тебе плохо жить у меня?
Разве ты мало ешь? Разве нет одежды? Разве я злой? Разве в Дуобе ты знала
такую жизнь? Сердце твое черно. Глаза твои злы, как у дикой кошки... Душа
твоя всегда в другом месте... Почему, скажи?
- На свою половину зовешь меня, - медленно ответила Ниссо. - В саду
спать хочу.
- Э, Ниссо!.. Разве я такой с тобой, как с другими? Знаешь, мудрец
говорит: "Если ты проведешь у чьих-нибудь дверей год, в конце концов тебе
скажут: "Войди за тем, для чего стоишь!" Я твой хозяин, твой властелин, я
большой человек, кто скажет, что Азиз-хон не большой человек? Не бью тебя,
не приказываю тебе, стою у твоих дверей, жду... Разве я мешаю тебе делать,
что хочешь? Разве спрашиваю тебя, зачем носишь от меня тайну? Вот это,
например, - Азиз-хон указал ладонью на развернутый узелок, - что?
- Амулеты мои, - коротко бросила Ниссо.
- Хорошо, амулеты, - терпеливо протянул Азиз-хон. - А еда зачем?
Лепешки, мука?
- У меня тайны нет... Для друга приношу это!
- У тебя есть... друг?
- Кэклик* мой приходит сюда, когда я свищу! - не уловив выражения глаз
старика, ответила Ниссо. - Сидит на моей руке, клюет из моей руки. Это
плохо? Ты захочешь его отнять? Ты говоришь: ты хороший человек, а твой
Зогар, как собака, вынюхивает каждый мой след!
Азиз-хон облегченно вздохнул. Ниссо продолжала, глядя ему прямо в лицо:
- Что мне твои одежды, твоя еда, твои разговоры? Твои жены - как злые
дэвы, твой Зогар - вонючий хорек, твой дом - зерновая яма в земле. Ты не
пускаешь меня на пастбище, ты не пускаешь меня к реке, ты хочешь, чтоб я,
как лягушка, купалась в твоем грязном пруду. Кто не хочет пустить в мою
голову камень? Ты злой человек, я жить у тебя не хочу, слушать тебя не хочу,
ничего не хочу. Лучше бей меня, я хочу умереть! Пусти!
Ниссо вырвала свою руку из руки старика, отбежала в сторону, припала к
большому гладкому камню, уткнув лицо в ладони.
Азиз-хон, поглаживая бороду, задумчиво глядел на Ниссо. Он готов был
поддаться желанию встать, неслышными шагами подойти к ней... Но из-за камня
выскочил маленький, каменно-серый, коренастый кэклик. Повертел головой,
быстрой перебежкой приблизился к гребню камня. Остановился, напыжившись,
встряхнул крыльями с голубоватым оттенком, осмотрелся. Потом, вытянув вперед
шею, пробежал вниз по камню, прокричав: "Тэкэ-кэ... Тэкэ-кэ... Тэкэ-кэ...",
ширкнул крыльями и вскочил на плечо Ниссо. Ниссо резко повернулась, схватила
его, прижала к груди и стремглав убежала в глубину сада.
Сразу остепенившись, Азиз-хон улыбнулся. Наклонился к узелку, связал
конца и, сунув узелок в расщелину, завалил ее листьями. Вздохнул, покачал
головой и медленно направился к дому, вертя в пальцах черенок плети. Его
сердце положительно размягчалось, когда он раздумывал о Ниссо. И он совсем
не знал, что делать с ней дальше.
Во дворе дома Азиз-хон увидел Зогара: валяясь на циновке, он сплевывал
абрикосовые косточки. Азиз-хон подступил к нему в бешенстве, грозя плетью,
пробормотал:
- А тебя я отправлю рыть канал в ущелье. И чтобы больше ты не смел
нюхать следы девчонки! Валяешься целый день! Прочь отсюда!
И ошеломленный Зогар, услышав над собой свист плети, кинулся в сторону,
перепуганный, как провинившаяся собака.
5
Шли дни и недели. И ничто не менялось в доме. Только кэклик Ниссо был
признан всеми. Теперь он всюду ходил за Ниссо, не разлучаясь с нею ни днем,
ни ночью. Все, казалось, оставили Ниссо в покое. Азиз-хон был с нею
неизменно добрым. Все шло к тому, чтобы девчонка, постепенно успокоившись,
прижилась в доме Азиз-хона. Но Ниссо оставалась по-прежнему замкнутой, и
никто не знал ее дум. Зогар постепенно стал перед ней заискивать. Он даже
несколько раз пытался угощать Ниссо украденными у старухи сладостями, но
Ниссо каждый раз презрительно отстраняла его подарки.
Зогар, однако, не успокаивался. Однажды утром кэклик пропал. Ниссо,
растерянная, бегала по всем закоулкам дома и сада и готова была уже
заподозрить Зогара. Но, забравшись на стену и обозревая спускающуюся в
долину тропинку, она вдруг увидела Зогара, бегущего вверх по тропе с
кэкликом в руках. Ниссо помчалась через двор к каменным старинным воротам и
столкнулась здесь с Зогаром, сразу протянувшим ей кэклика:
- Возьми! Он убежал вниз, я увидел, догнал его. Ты все думаешь - я
плохой, а что делала бы ты сейчас без меня?
И прижимая к груди притихшую птицу, Ниссо в первый раз ответила Зогару
с искренней теплотой:
- Спасибо, Зогар!
Прошло еще несколько дней, и кэклик пропал опять.
- Он стал уходить, - сказал Зогар, - он ищет другую птицу.
Близился вечер, солнце уже положило розовые лучи на снега дальних гор.
- Я знаю, где он сейчас! Он, наверное, вон на том поле внизу, - показал
Зогар со стены, на которую оба залезли в поисках птицы. - Видишь, дом
Зенат-Шо, пять тополей вокруг, первый канал, второй канал, за ним - поле. У
Зенат-Шо тоже есть кэклики. Вот твой, наверное, и побежал к ним, прошлый раз
я там и поймал его.
- А ты можешь за ним пойти?
- Нет, Ниссо, сегодня не могу. Абрикосовые косточки велено мне колоть!
- Ах, - в горести воскликнула Ниссо, - что же я буду делать? Ведь ночью
он может убежать в горы!
- Конечно, может. Даже наверное убежит. Пропал тогда твой кэклик...
Знаешь что, Ниссо? Вот как я тебе помогу. Пусть теперь ты будешь знать, что
я тебе друг... Слушай. Азиз-хон сегодня ушел к халифа. Так?
- Так.
- Он поздно вернется. Пойдем по этой тропинке. А ты возьми мой халат,
мою тюбетейку. Вот немножко станет темней, спустись тут, под стеной, побеги
туда, разве долго тебе сбегать? Наверное, Азиз-хон не вернется. А если
вернется, я буду ему на дудке играть. Ты знаешь, он любит. Он не заметит,
как ты придешь. Видишь, какой я тебе друг, а ты все и смотреть на меня не
хочешь.
- Я боюсь, Зогар. А если узнает он?
- А! Придет рыба, съест кошку! Кто может бояться этого? Я тебе говорю -
не узнает!
Ниссо колебалась. Но Зогар так убеждал ее, а кэклик так явно мог
пропасть, а соблазн - хоть раз, хоть один только раз спуститься туда, в
свободный мир, - был так велик, что Ниссо согласилась.
Едва стемнело, она уже спускалась по скалам в темном халате Зогара, в
его тюбетейке, со сладостно-тревожным ощущением запретности своего поступка.
Ловкие ее руки и ноги прилипали к выбоинам в скале, глаза зорко выискивали
во тьме путь дальше, сердце билось учащенно, ветер, скользящий над Большой
Рекой, шевелил волосы. Вот и кусты облепихи, на которые так часто глядела
она сверху; вот и узкое руслице ручейка, обтекающего скалу по искусственному
карнизу; вот и первые тополя... Ухватившись за ветку, Ниссо спрыгнула на
землю, каменистую землю долины. Никто не заметил ее.
Осторожно крадучись между оградами и каналами, пригибая сочные стебли
ячменя, Ниссо быстро достигла поля бедняка Зенат-Шо. Сейчас она найдет
кэклика, - он, конечно, где-нибудь здесь, в посеве, - и побежит назад.
Все-таки она напрасно так плохо всегда думала о Зогаре!
Кто-то прошуршал травой рядом. Ниссо приникла к земле.
- Кто здесь? Опять воровать пришел? - раздался над самым ухом Ниссо
гневный мужской голос.
Ниссо метнулась в сторону, но замерла, схваченная сильной рукой за
плечо.
- Пусти! - сдавленным шепотом в отчаянии произнесла Ниссо. - Я не
воровать... Кэклик мой должен быть здесь...
- Кэклик?.. Какой кэклик?.. Э, да это женщина... Откуда ты, что делаешь
здесь?
- Пусти, не кричи! - взмолилась перепуганная Ниссо. - Я... я... Только
молчи, не кричи!
Все еще не отпуская Ниссо, молодой яхбарец всматривался в ее лицо.
- Да ты не пугайся, если ты не вор. Тут вор ко мне ходит, просо крадет.
Никогда не видел девчонку в мужском халате! Откуда такая? Зачем дрожишь?
Сядь, язык есть - говори! Ну, сядь, или я на волка похож? Я сам тебя
испугался.
И почувствовав в тоне мужчины приветливость, Ниссо преодолела испуг.
Они сели рядком на землю, до плеч укрытые высокими колосьями. В нескольких
словах Ниссо объяснила, кто она и откуда и как попала в дом Азиз- хона, и
Керим, старший сын Зенат-Шо, участливо ее выслушав, посоветовал ей
поторопиться домой, "если она не хочет, чтоб этот волк Азиз-хон разорвал ее
на две части". А кэклика взялся поискать сам. "Вряд ли забрел сюда кэклик,
но если найдется - завтра младший брат принесет его Азиз-хону. Куда может
деться в селении ручной кэклик?"
И хотя Керим сам торопил Ниссо, но по глазам его даже в темноте было
видно, что он вовсе не так уж хочет с ней расставаться. Впрочем, он слишком
хорошо понимал, чем грозит девушке долговременная отлучка из дому.
- Иди, - сказал он. - Ничего плохого тебе не хочу... иди скорее, если
ты не безумная.
И, отпустив руку Ниссо, не сказав больше ни слова, Керим встал и отошел
от нее.
А Ниссо, тревожась о том, что будет, если Азиз-хон заметил ее
отсутствие, прежним путем устремилась назад. Добежав до скалы, она со
стесненным сердцем полезла наверх, цепляясь за выбоины и шероховатости
камней.
6
Едва Ниссо выбралась на зубцы старинной стены и уцепилась за ветки
тутовника, она сразу увидела необычайное оживление в доме. Сквозь листву
те