Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
; поэтому он закивал головой и поспешно сказал,
даже забыв второпях свои переливы:
- Конечно, конечно; я уполномочен. Привели их сюда те же левиты: в
качестве бродячих торговцев, они умели найти любое место, даже такое, где
нечего продать. Они, с Нехуштаном, с чернокожим слугою Иорама из Текоа, с
пухлым и томным юношей, сопровождавшим Мерава из Гивы, и с тремя
оруженосцами Ярива остались у порога пещеры на страже. В глубине пещеры, при
свете одного факела, Самсон изложил перед воеводами Иуды и Вениамина и пред
сыном кормилицы воеводы Ефрема свой план союза против филистимлян.
Он обдумал давно все подробности. Поход надо начать сразу в четырех
направлениях; первая задача - забрать склады медного и железного оружия и
угнать к себе кузнецов; вторая - поднять туземцев. Говорил он спокойно и
разумно; его голос, как всегда в этих случаях, располагал к нему людей,
шевеля все, что было в их сердце хорошего. Собеседники его знали, что он
много моложе своей внешности; пришли они, должно быть, с намерением
напомнить ему об этом, и о бедности Дана тоже - хотя все-таки пришли, потому
что силу уважали; но, слушая его, они потеряли охоту портить отношения с ним
лично, и, может быть, не только из-за того, что он был ростом выше их на
голову и еще на полголовы, а от плеча до плеча на плечо шире.
"Хороший человек, нам бы такого", - подумал Иорам из Текоа, когда
Самсон кончил и никто еще не собрался отвечать.
Он же, Иорам, и заговорил первый.
- Подумал ли ты, - спросил он, - о разнице в вооружении? Каждый воин у
них выходит на битву с двумя мечами, кроме копья и щита. Конечно, ты
предлагаешь с самого начала забрать у них арсеналы и кузнецов. Но главные
склады у них не в пограничных селениях, ибо филистимляне осторожны, а в пяти
столицах. Как добраться до столиц? И что будут ковать те кузнецы, даже когда
мы их уведем к себе и заставим работать? В наших землях меди не хватит на
одну тысячу, а железа на десять десятков.
- Посмотри кругом, - сказал Самсон. - От Сихемадо Эйн-Геди, все это
склад оружия, которое бьет дальше меча и даже копья. Это - камень. За два
месяца до похода пошлите рабов и туземцев колоть каменный щебень. А Филистия
- глина да песок; метать они умеют, я сам это видел, да нечего метать. И их
мало, а нас много; можем завалить целое поле, пока первый из них добежит на
копейный перелет. Все дело в том, чтобы нас было много; для того и нужен
союз.
- А кони в медных сапогах? а колесницы с железными кольцами вокруг
колес? - продолжал Иорам, качая головою.
Хаш-Баз, богатырь из Гивы, подмигнул единственным глазом и вмешался:
- Брат наш Иуда, к сожалению, не пожелал в свое время придти на зов
пророчицы Деборы, а потому нет у него и опыта. У Сисары на Киссоне тоже были
колесницы, но Дебора и Варак побили его. Почему? Прав данит: потому что был
союз; на одну колесницу сотня наших. Пятерых она раздавила, кони запутались
и стали - бери их руками.
Но Ярив ему ответил:
- Я видел колесницы в Доре; князь, мой брат, сам умеет править парой.
Трудно устоять против колесницы; даже на ристалище, когда чудится, что летит
она прямо на тебя (хотя сам знаешь, что сейчас она свернет по кругу), - и
тогда страшно, и хочется отступить в толпу. Велика сила колесницы, а ужас
еще больше: кто встретит ее стоя и не побежит?
Хаш-Баз пробормотал, сохраняя напев, отрывок из собственной песни:
- "Повернись, дружок, и беги подобно серне на горах"... ефремовых.
Ярив и это пропустил, не моргнув, как из родового презрения к
Вениамину, так и из личного благоразумия.
- И кто знает, - заговорил опять Иорам, обращаясь к Самсону, - кто
сосчитал их колесницы - и наши полчища? Может быть, тех не так мало, этих не
так много.
Хаш-Баз опять подмигнул и сказал хотя и громко, но сам себе:
- Иуда - что лев, только лежачий; кто его подымет? никто.
Бен-Калев к нему повернулся и спросил без всякого раздражения в голосе,
как будто просто желая выяснить мнение каждого:
- Очевидно, брат наш от Вениамина склонен пойти с братом нашим данитом?
Мы хотели бы услышать его веское слово.
Глаз Мерава из Гивы вдруг загорелся в полутьме насмешливой злобой.
- Вениамин - младенец, - сказал он, последний по счету среди колен; не
дорос он решать дела перед старшими. Старший из нас Иуда. Глубок Иуда, не
разглядишь. Виноградники у него, и стада у него. Посмотришь в очи его пылают
гневом, как от вина; а раскроет белые зубы, заговорит - молоко, сладкое
молоко. С чем пришел ты сегодня, бен-Калев бен-Бохри бенХишки бен-Нишки,
бен-Иуда, - что в меху твоем
- вино или молоко? Ты старший, ты и начинай. Иорам сказал спокойно:
- Иногда пей вино, иногда молоко: что ко времени. Много отваги в делах
твоих, Самсон, и не по летам много мудрости в словах. Но время еще не
пришло. Мерав напомнил о Сисаре; но не приравнивай пса ко льву. Кто был
Явин, царь Хацора, и воеводы его, и народ его? Сброд ханаанский, те же наши
туземцы, данники Сидона
- да и Сидон немногим лучше. Совсем не то филистимляне: кровь их одна,
без примеси; они дети своих отцов. Пусть и смеется над этим наш родич из
Гивы, измышляя имена моих дедов; но кто помнит прадеда, в том есть наука и
сила четырех поколений. Газа не Хацор; еще не родился Варак для саронской
долины, хоть ты сам и сильнее Варака.
- Нынче ты славишь Варака, - сказал одноглазый, - а когда звал он вас
на гору Фавор, вы не пришли. Кстати: а Дан-то пришел? Не помню; надо будет
расспросить стариков.
- И теперь не придем, - твердо ответил бенКалев. - Не стригут овец,
пока не обросли; не доят козы, пока не наполнилось вымя; не собирают
винограда, пока не созрел. Прав молочный брат Тавриммона ха-Шилони: много ли
таких, кто не побежит от колесницы, кто бросится под ноги коням? Сегодня
мало. А будет много. Зреет виноград и в свое время созреет; тогда будет
вино.
- А покуда, - спросил Самсон, тяжело дыша,
- Иуда согласен платить дань, и стража его ждет приказов из Гата?
- Невместно Дану говорить языком Вениамина,
- сказал Иорам укоризненно. - Не дань, а подарки; не приказ это был, а
просьба о выдаче беглого - как сосед у соседа, когда забредет овца в чужое
стадо. Да, мы посылаем дары в Газу и воров из Гата возвращаем Гату; и вы
поступайте так же, если придется. А что решат наши внуки, дело внуков.
Мерав засмеялся и хлопнул себя по животу.
- Вот он, Иуда! - крикнул он, обращаясь к Самсону. - Ты их не знаешь, а
я знаю. Их и спрашивать не стоит. Хуже того: если и пойдут они с тобою, не
иди: пересчитают, передумают и оставят тебя одного на дороге. Если бы он
сказал:
"Иду", я бы из-за этого одного сказал: "Нет".
Самсон спросил его:
- Иуда не идет. Пойдешь без Иуды? Одноглазый опять подмигнул:
- Ефрем старше нас; мы что? волчата, а они "князья". Спроси раньше
княжьего брата.
Посол Тавриммона оправил одежду и сказал с выражением учтивой
усталости:
- Хотя и сожалею о горячности, с какою вы ведете эту беседу, но вполне
понимаю причины ее. Дело это для вас - близкое дело. Но ведь мы иначе стоим.
Между нами и филистимлянами лежит полоса земли, еще не занятой ни нами, ни
ими, никем, кроме туземцев. Столкновений у нас не было. Дани мы не платим и
даже подарков не посылаем - хотя я признаюсь, что разница между этими двумя
видами подати мне темна. Для нас со стороны Кафтора опасности нет.
- А Бет-Шан? - спросил Самсон. - Разве не вторглись филистимляне в
Бет-Шан к востоку от вашей страны и не стерегут вас теперь и с заката, и с
восхода? Ярив пожал плечами.
- Бет-Шан не Ефрем. Это дело Манассии или Иссахара - я не помню, чей
это край. Самсон усмехнулся.
- Справа горит, слева горит, - сказал он, твой дом посередине; а тушить
- не твое дело. Разве слеп Ефрем? разве не отец ваш Иосиф учил: в год урожая
готовься к засухе? 21
Это предание он слышал от Элиона рехавита.
- Хорошо, - ответил Ярив, - что ты сам произнес это слово: пожар. Мне
поручено князем поговорить именно об этом; ради того он меня и прислал, но я
колебался начать. Пожар, говорит князь, был, и был он в Тимнате. На этот раз
он потух сам собою; потухнет до конца, если Дан не поскупится на подарки. Во
второй раз это может кончиться хуже. Мы не слепы, уважаемый князь из Цоры
дановой: мы знаем, что огонь у соседа опасная вещь. Оттого мы и просим: не
умножать огня. Ни князь мой, ни я не хотим никого упрекать; но правду
сказать надо.
- Каково? - вставил Хаш-Баз. - Жаль, что вытащили Иосифа из ямы, жаль.
- Бет-Шан, - повторил Самсон упрямо, - ты забыл о Бет-Шане. Там ведь я
не поджигал. Этот огонь - из земли.
- Бет-Шан да Бет-Шан, - ответил Ярив с нетерпением, и даже
привзвизгнул, - я тебе говорю разумные доводы, а ты повторяешь одно слово.
- Это не слово, а крепость. Крепости строят тогда, когда есть умысел.
Если одна в Экроне, а другая в Бет-Шане, значит, хотят овладеть всей
областью между Экроном и Бет-Шаном. Это не только Дан; это и Ефрем, и
Манассия.
Ярив был очень недоволен; что-то забормотал, даже совсем неожиданно для
всех поскреб затылок
- очевидно в большой забывчивости; наконец, угрюмо заявил:
- Князь говорит: не пойдем, - и отвернулся.
- Сколь прекрасны два языка твои, Ефрем!
- воскликнул Хаш-Баз. - Слышали вы этого посла? То он поет величаво,
как царедворец из Сидона; то визжит, как туземная торговка на рынке. Два
языка у Иосифа, два и больше. Когда ефремлянка Дебора прислала гонцов к
Вениамину за помощью, старосты наши тоже спросили: что за дело Вениамину до
Хацора? Тогда ефремляне говорили совершенно как ты, Самсон, - точь-вточь,
как ты теперь. А при дележе добычи, когда нас обсчитали, язык уже был
другой. А сегодня третий.
Самсон обратился к нему:
- Может быть, у Вениамина зато один язык: что говорит Вениамин?
Мерав из Мицпы раскрыл рот, поднял брови, выпучил глаз, развел руками:
- О чем?
- Пойдете?
- Куда?
- С Даном, на филистимлян.
- Это что за новизна? Зачем? У Самсона лицо вдруг налилось кровью; он
сказал медленно, негромко и настойчиво:
- Ты мой гость; но худо будет, если я подумаю, что ты смеешься. Отвечай
по-людски.
Одноглазый внимательно посмотрел на него, прицениваясь; сообразил, что
издеваться дальше опасно, это не Ярив и не Иорам; но язвить можно. Он
ответил:
- Непонятно вы судите в земле Дана; и память у вас дырявая. На
филистимлян? С Даном? Почему? Не из Экрона филистимского пришли, год тому
назад, разбойники в наше село Хереш, угнали овец и перебили народ: пришли
они из Шаалаввима и назвались цоранами. Экрон нас не трогал. А затронет -
сами справимся. Волком вы прозвали Вениамина, и пускай. Волк сам себя
защищает; не пойдем кланяться за помощью ни к козлам, ни к ослам, ни к
баранам.
Страстно захотелось Самсону схватить их всех за бороды, пачкой, в одну
руку, и стукнуть головами об утес; но они пришли по его приглашению. Молча
он встал, поклонился и вышел.
У входа в пещеру жирный юноша, слуга ХашБаза, причесывал гребнем волосы
и зевал. Увидя Самсона, он сказал томно и тягуче:
- Благодарение Молоху, кончили. Где ты, Мерав? Мне скучно.
Так остался Дан, среди всех колен, один лицом к лицу с могучим соседом.
- Хорошо, - подумал Самсон, когда прошел его гнев. - И еще лучше: один
Самсон, изо всего Дана.
Еще накануне он думал собрать войско, превратить весь край в военный
лагерь. Но теперь это не имело смысла. Все - это сила; часть только помеха.
А сильнейшая сила - один. Ангел, пришедший к его матери, знал это. "Назорей"
значит отшельник: рожден не как все, живет не как все, творит суд не по
обычаю, веселится почужому, воюет в одиночку и умирает по-своему.
Большинство шакалов, услышав о его приходе, вернулись к нему в Цору; но
не все.
- А где Мевуннай? Где Нимши, Цалаф, Азур? Мевуннай женился; Цалаф
получил наследство; Азур обиделся за то, что выдали Гуша и Ягира, и сказал:
"Это не мой народ"; Нимши просто передумал.
- И вы ступайте все по домам, - сказал Самсон. - За прошлое спасибо, а
дальше нам не по пути.
Они разошлись; только Нехуштан не тронулся.
- Ты не слышал моего приказа? - спросил Самсон.
Нехуштан ответил вопросом, очень спокойно:
- Разве я раб твой?
- Нет.
- Что же мне за дело до твоих приказов? Я остаюсь.
Глава XXI. ДОМ И ЧУЖБИНА
Десять лет или больше был Самсон судьей и пугалом у Дана, грозой и
любимцем у Филистии.
В земле Дана произошли за это время большие перемены. Стало просторнее,
много народу ушло на север, и ежегодно уходили новые. Там они сожгли город
Лаиш и потом сами жалели, что сожгли: пришлось строить заново. И с туземцами
поступили на первых порах нерассудительно: перебили не только аморреев, от
которых, в самом деле, не могло быть никакой пользы, но и хиввейцев,
которые, при хорошей хозяйской палке, давали прилежных рабов. Потом пришлось
учинить большой набег на соседние земли Ашера и Нафтали и угнать оттуда
гуртом несколько деревень туземцев с женами, детьми и скотом. Из-за этого
была война с Ашером - впрочем, небольшая. Но пока все это улаживалось, жить
на выселках было трудно; как предвидел Самсон, многие вернулись, обзывая
глупцами встречных, которые плелись с поклажей на север. Самсону это
надоело.
- Сам буду отбирать, кому идти, а кому оставаться, - объявил он
однажды.
Права на это он не имел; но Дан уже стал привыкать к парадоксальности
его решений: к тому, что из них часто все-таки выходила какаято польза. И
люди, думавшие о переселении на север, стали приходить к нему за спросом.
Присмотревшись несколько раз, кого он отбирает, старики Цоры, по
обыкновению, покачали головами. Когда приходил человек толковый,
расторопный, явно добрый хозяин, Самсон ему по большей части приказывал
остаться; а бессмысленный сброд, таких, что уже три раза начинали разные
дела и бросали, не доделав, отпускал охотно.
- Для нас-то здесь оно лучше, - сказали ему старосты, - но честно ли
это перед северянами?
- Честно, - ответил Самсон. - Хорошие люди разборчивы. Новая страна -
как песок: пшеницу на нем не посеешь, а репейник можно.
Около того времени пригнали к нему много народу на суд. Были среди них
воры и один убийца. Обыкновенно Самсон тут же производил расправу. На этот
раз он велел всех осужденных связать и бросить в яму. Когда суды кончились,
их опять к нему вывели. Самсон им сказал:
- Выбирайте: или палки - а тебе камни, - или ступайте на север; и если
вернетесь - смерть.
Они предпочли, конечно, север. И опять возмутились старики.
В конце концов, оказался прав Самсон: суровая жизнь и короткая расправа
нового края скоро отучила воров от проказ, а ловкость рук и энергия осталась
и пошла впрок - у тех, которые выжили.
Из люда честного он отпускал охотно или холостых или давно женатых, но
молодоженам запрещал трогаться с места.
- Дозволь нам уйти, судья, - просил один из них и при этом указал
пальцем на жену, задорно скалившую зубы. - Смотри, что за грудь и бока - она
выносливая. Ты отощалых старух отпускал, а ее не отпустишь?
- Не отпущу, - сказал Самсон. - Она тебя загрызет. Куда не ходят
коробейники, там не житье мужу молодицы.
Только одному цоранину с молодой женою разрешил Самсон уйти на север;
женщину звали Карни.
Легче стало жить на границе вениаминовой. В Хереше, главном гнезде
овечьих воров, вообще не осталось ни вора, ни честного. Произошло это совсем
просто. Однажды, вскоре после совета в Чертовой пещере, Самсон пришел в
Хереш один, сел у ворот и ничего никому не сказал - но через минуту
собрались перед ним старосты, а народ столпился вокруг и подавленно
перешептывался.
Самсон посмотрел на стариков пристально и сказал:
- Отныне вот вам закон: если пропадет одна овца на границе - деревню
сожгу, а вас, старейшин, повешу на деревьях.
И здесь тоже никому не пришло в голову спросить, по какому праву, или
усомниться, может ли он исполнить угрозу. Как деловитые люди, которым не до
пустых разговоров, они стали торговаться.
- Разве мы одни на границе? - спросили они. - А если придут воры из
другого села - мы чем виноваты?
- Некогда мне ходить по вашим селам, ответил Самсон. - Пропала овца -
пропал Хереш. Они развели руками:
- Нам ли сторожить всю границу?
- А то кому же? Вам расплачиваться - вы и сторожите.
- Господин, - заговорил один из них, - ты человек мудрый, с тобой
хитрить нельзя. Это правда - херешане живут чужими стадами. Так ведется у
нас со времени дедов. Без этого мы как земледелец без сохи. Сам посуди, чем
прожить нам после твоего приказа?
- Разве не обещал я вам помочь? - спросил Самсон.
- Помочь?
- Село сожгу, вас повешу: вот и не останется больше забот, чем прожить.
Сказав это, Самсон поднялся и ушел обратно, а старики и весь народ
начали совещаться в великом замешательстве.
Около полудня проехали через их село богатые молодые люди из
Бет-Хорона. Это была вещь обычная: несмотря на уводы девушек и другие
бесчинства, их еще все-таки ласково принимали в Шаалаввиме, угощали и
пускали на пляску. На молодых людях были праздничные платья, и ослы их были
разубраны по-праздничному.
Херешане рассказали им про самсонов приказ. Те их высмеяли и уехали
дальше по дороге в Шаалаввим, а сходка у ворот разошлась, ничего не решив.
Но на рассвете молодые люди из Бет-Хорона опять показались на околице
деревни. Теперь они шли пешком, совершенно голые; и у всех до одного были
острижены бороды, а это считалось наибольшим срамом, какой может постигнуть
человека.
Вскоре после этого Хереш начал пустеть, пока совсем не опустел. Часть
ушла в глубину Вениамина, часть на Иордан, остальные к Иуде или Ефрему.
Потому и не осталось памяти от села Хереш, что на полдороге между
Шаалаввимом и Бет-Хороном, - ни слова в книгах, ни развалин на земле.
* * *
И иевуситов раз навсегда отучил Самсон от непрошенных посещений
Айялона. Бить их он не хотел: они его любили, всегда выслеживали для него
пантер и медведей и, очевидно, считали богом. Он для них придумал совсем
небывалую острастку. Пришли они раз толпою к воротам Айялона и расположились
на ночлег, рассчитывая на поживу утром, когда откроется рынок. Но на заре их
окружили, отобрали каждого десятого, потащили в купальню и, несмотря на их
отчаянные вопли, с головы до ног вымыли щелоком и горячей водой. Такого
погрома никогда еще не переживал иевуситский народ. В земле их было так мало
источников, что тратить воду на пустяки считалось смертным грехом; только
жрецам их при капище бога Сиона-Азазеля в Иевусе предписывалась эта роскошь
три раза в году. Табор в ужасе разбежался; опозоренные жертвы расправы
поплелись к себе в горы с опущенными головами; семь недель после этого
считались они у своего народа нечистыми, спали на голой земле, и никто с
ними не хотел иметь дела; только жены их, воротя носы, каждый день натирали
их козьими следами, чтобы опять вытравить неприятный человечий запах, по
которому иевуситы в темноте издали опознавали чужеземца.
Судил Самсон только у себя в Цоре; к нему приходило много народу, хотя
не по сердцу людям были его приговоры. Кривды он не допускал и с дурными
людьми расправлялся