Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
ка, и какая же это, к черту, служанка, если она
носит такие сверкающие кольца.
Не прикасаясь к нему, она бросает ему на ладонь монету и вздрагивает,
когда их руки сближаются.
- Теперь, - говорит она, - покажи мне опять могилу!
Джо просовывает ручку метлы между железными прутьями и с ее помощью
старается возможно точнее показать, где находится могила. Потом поворачивает
голову, желая убедиться, что его поняли, и видит, что остался один.
Первое, что он делает, это - подносит монету к свету газового фонаря и
приходит в полное изумление, увидев, что она желтая - золотая. Затем пробует
монету на зуб, чтобы узнать, не фальшивая ли она. Наконец сует ее в рот для
сохранности и тщательно подметает ступеньку и весь проход. Покончив с этим,
он направляется к Одинокому Тому, но останавливается чуть не под всеми
бесчисленными газовыми фонарями, вынимает золотую монету и снова пробует ее
на зуб, чтобы вновь убедиться, что она не фальшивая.
Сегодня вечером Меркурий в пудреном парике не может пожаловаться на
одиночество, так как миледи едет на парадный обед и на три или четыре бала.
Далеко, в Чесни-Уолде, сэр Лестер беспокойно тоскует в обществе одной лишь
подагры и жалуется миссис Раунсуэлл на дождь, который так монотонно
барабанит по террасе, что он, сэр Лестер, не может читать газету, даже сидя
у камина в своей уютной гардеробной.
- Лучше бы, милая, сэру Лестеру перейти на другую половину дома, -
говорит миссис Раунсуэлл Розе. - Его гардеробная на половине миледи. А я за
все эти годы ни разу так ясно не слышала шагов на Дорожке призрака, как
нынче вечером!
ГЛАВА XVII
Повесть Эстер
Пока мы жили в Лондоне, Ричард очень часто приходил к нам в гости
(однако после нашего отъезда он скоро перестал писать нам регулярно), и мы
всегда наслаждались его обществом - такой он был остроумный, жизнерадостный,
добродушный, веселый и непосредственный. Чем лучше я его узнавала, тем
больше он мне нравился; и я тем сильнее жалела, что его не приучили работать
усердно и сосредоточиваться на чем-нибудь одном. Его воспитывали совершенно
так же, как и многое множество других мальчиков, отличающихся друг от друга
характером и способностями, и научили его справляться со своими
обязанностями очень быстро, всегда успешно, иногда даже превосходно, но
как-то судорожно и порывисто, что и позволило развиться тем его качествам,
которые непременно следовало бы сдерживать и направлять. Это были хорошие
качества, без которых нельзя заслуженно добиться никакого высокого
положения, но, как огонь и вода, они, будучи отличными слугами, были очень
плохими хозяевами. Если бы Ричард умел управлять ими, они стали бы его
друзьями; но это они управляли Ричардом, и, разумеется, сделались его
врагами.
Я не потому пишу все это, что считаю правильным свое мнение о
воспитании Ричарда или любом другом предмете, - просто я так думала, а я
хочу правдиво рассказывать обо всем, что думала и делала. Так вот какие у
меня были мысли насчет Ричарда. Кроме того, я нередко замечала, как прав был
опекун, говоря, что неопределенность и волокита канцлерской тяжбы заразили
Ричарда беспечностью игрока, который чувствует себя участником какой-то
очень большой игры.
Мистер и миссис Бейхем Беджер пришли к нам как-то раз днем, когда
опекуна не было дома, и, разговаривая с ними, я, естественно, спросила о
Ричарде.
- Что сказать о нем? - промолвила миссис Беджер. - Мистер Карстон
чувствует себя прекрасно, и он прямо-таки украшает наше общество, могу вас
уверить. Капитан Суоссер нередко говаривал обо мне, что для мичманов мое
присутствие на обеде в кают-компании приятней, чем берег впереди по носу и
ветер за кормой - даже после длинного перехода, когда солонина, которой
кормит судовой ревизор, стала жесткой, как нок-бензели фор-марселей *. Так
он по-своему, по-флотски, хотел выразить, что я украшаю любое общество. И я,
безусловно, могу совершенно так же воздать должное мистеру Карстону. Но я...
вы не подумаете, что я сужу слишком поспешно, если я скажу вам кое-что?
Я ответила отрицательно, ибо вкрадчивый тон миссис Беджер требовал
именно такого ответа.
- И мисс Клейр тоже? - ласково проговорила миссис Беджер.
Ада также ответила отрицательно, но, видимо, забеспокоилась.
- Так вот, душеньки мои, - проговорила миссис Беджер, - вы извините
меня, что я называю вас душеньками?
Мы попросили миссис Беджер не стесняться.
- Потому что вы действительно душеньки, позволю себе сказать, -
продолжала миссис Беджер, - просто очаровательные во всех отношениях. Так
вот, душеньки мои, хоть я еще молода... или, может быть, мистер Бейхем
Беджер говорит мне это только из любезности...
- Нет! - воскликнул мистер Беджер, как участник митинга, возражающий
оратору. - Нет, вовсе нет!
- Отлично, - улыбнулась миссис Беджер, - скажем, еще молода.
(- Несомненно, - вставил мистер Беджер.)
- Хоть я сама еще молода, душеньки мои, но мне много раз приходилось
наблюдать молодых людей.
Сколько их было на борту милого старого "Разящего"! Впоследствии,
плавая с капитаном Суоссером по Средиземному морю, я пользовалась всяким
удобным случаем узнать поближе и обласкать мичманов, подчиненных капитану
Суоссеру. Правда, их никогда не называют "молодыми джентльменами", душеньки
мои, и вы, вероятно, ничего не поймете, если сказать вам, что они
еженедельно "чистят белой глиной" свои счета, но я-то понимаю (это значит,
что они их приводят в порядок), да и немудрено, что понимаю - ведь синее
море сделалось для меня второй родиной и я была заправским моряком. Опять же
и при профессоре Динго...
( - Прославился на всю Европу, - пробормотал мистер Беджер.)
- Когда я потеряла своего дорогого первого и стала женой своего
дорогого второго, - продолжала миссис Беджер, говоря о своих двух мужьях,
как будто они были частями шарады, - я снова смогла продолжать свои
наблюдения над молодежью. Аудитория на лекциях профессора Динго была
многолюдная, и я, как жена выдающегося ученого, сама ищущая в науке того
великого утешения, которое она способна дать, считала своей почетной
обязанностью принимать у себя студентов для обмена научным опытом. Каждый
вторник, вечером, у нас в доме подавали лимонад и печенье всем тем, кто
желал их отведать. А науки было сколько душе угодно.
(- Замечательные это были собрания, мисс Саммерсон, - с благоговением
вставил мистер Беджер. - Какое великолепное общение умов происходило там,
вероятно, под председательством такого человека!)
- А теперь, - продолжала миссис Беджер, - будучи женой моего дорогого
третьего, то есть мистера Беджера, я не теряю своей наблюдательности,
выработанной при жизни капитана Суоссера и послужившей новым, неожиданным
целям при жизни профессора Динго. Поэтому о мистере Карстоне я сужу не как
новичок. И все же я убеждена, душеньки мои, что мистер Карстон выбрал себе
профессию неосмотрительно.
Ада так явно встревожилась, что я спросила у миссис Беджер, на чем
основаны ее предположения.
- На характере и поведении мистера Карстона, дорогая мисс Саммерсон, -
ответила она. - Он такой легкомысленный, что, вероятно, никогда не найдет
нужным высказать свои истинные чувства, - подумает, что "не стоит того", -
но к медицине он относится вяло. У него нет к ней того живого интереса,
который необходим, чтобы она стала его призванием. Если он и думает о ней
что-нибудь определенное, то я бы сказала, он считает ее скучной. А это не
обещает успеха. Те молодые люди, которые серьезно интересуются медициной и
всеми ее возможностями, - как, например, мистер Аллен Вудкорт, - найдут
удовлетворение в ней самой, а значит будут как-то вознаграждены, несмотря на
то, что им придется работать очень усердно за ничтожную плату и много лет
терпеть большие лишения и горькие разочарования. Но я совершенно убеждена,
что мистер Карстон не из таких.
- Мистер Беджер тоже так думает? - робко спросила Ада.
- Видите ли, - начал мистер Беджер, - откровенно говоря, мисс Клейр,
подобный взгляд на веши не приходил мне в голову, пока миссис Беджер его не
высказала. Но когда миссис Беджер так осветила вопрос, я, натурально,
отнесся к этому с величайшим вниманием, зная, что умственные способности
миссис Беджер, не говоря уж о том, каковы они от природы, имели редкостное
счастье развиваться в общении с двумя столь выдающимися (скажу даже
прославленными) деятелями, какими были капитан Суоссер, моряк королевского
флота, и профессор Динго. И я сделал вывод... коротко говоря, он совпадает с
выводом миссис Беджер.
- Капитан Суоссер, - сказала миссис Беджер, - поговаривал, выражаясь
образно, по-флотски, что, когда варишь смолу, старайся, чтоб она была как
можно горячее, а когда драишь палубу шваброй, то драй так, словно у тебя сам
Дэви Джонс - то бишь дьявол - за спиной. Мне кажется, что этот афоризм
подходит не только к мореходной, но и к медицинской профессии.
- Ко всем профессиям, - заметил мистер Беджер. - Капитан Суоссер
выразил это замечательно. Прекрасно сказано.
- Когда я вышла за профессора Динго и мы после свадьбы жили в северной
части Девоншира, - промолвила миссис Беджер, - местные жители протестовали,
когда он портил внешний вид домов и других строений, откалывая от них куски
камня своим геологическим молотком. Но профессор отвечал, что он не признает
никаких зданий, кроме Храма науки. Принцип тот же самый, не правда ли?
- Именно тот же самый! - подтвердил мистер Беджер. - Отлично сказано!
Во время своей последней болезни, мисс Саммерсон, профессор выражался так
же, когда (уже не вполне владея своими умственными способностями) не давал
убрать из-под подушки свой молоточек и все порывался откалывать кусочки от
физиономий окружающих. Всепоглощающая страсть!
Мы, пожалуй, предпочли бы, чтобы мистер и миссис Беджер говорили
покороче, но все же поняли, что, не скрыв от нас своего мнения о Ричарде,
они поступили бескорыстно и мнение их, по всей вероятности, справедливо. Мы
условились ничего не передавать мистеру Джарндису, пока не увидимся с
Ричардом, который собирался прийти к нам на следующий день, а с ним решили
поговорить очень серьезно.
Итак, переждав некоторое время, чтобы Ричард мог немного побыть вдвоем
с Адой, я вошла в комнату, где они сидели, и сразу поняла, что моя девочка
(как и следовало ожидать) готова считать его совершенно правым, что бы он ни
говорил!
- Ну, Ричард, как идут ваши занятия? - спросила я.
Когда он сидел с Адой, я всегда садилась рядом с ним с другой стороны.
Он любил меня как родную сестру.
- Да, в общем, недурно! - ответил Ричард.
- Лучше этого он не мог сказать, ведь правда, Эстер? - с торжеством
воскликнула моя прелесть.
Я попыталась бросить на нее укоризненный взгляд, но мне это, конечно,
не удалось.
- Недурно? - повторила я.
- Да, - ответил Ричард, - недурно. Медицина - наука довольно скучная и
однообразная. Но она не хуже любой другой науки.
- Милый Ричард! - проговорила я с упреком.
- А что? - спросил Ричард.
- "Не хуже любой другой"!
- Я не вижу в этом ничего плохого, Хлопотунья, - проговорила Ада,
доверчиво переводя глаза с него на меня, - ведь если медицина не хуже любой
другой науки, то Ричард, надеюсь, сделает в ней большие успехи.
- Ну да, конечно, и я надеюсь, - сказал Ричард, небрежно откинув волосы
со лба. - Может быть, это в конце концов всего только испытание, пока наша
тяжба не... простите, совсем было позабыл! Я ведь не должен упоминать о
тяжбе. Запретная тема! Ну да, в общем все обстоит недурно. Давайте поговорим
о чем-нибудь другом.
Ада охотно согласилась бы с ним - ведь она уже была твердо убеждена,
что вопрос решен вполне удовлетворительно. Но я не считала возможным
остановиться на этом и начала все сызнова.
- Нельзя же так, Ричард, и ты, милая Ада! - сказала я. - Подумайте, как
это важно для вас обоих; а вы, Ричард, должны твердо знать, нравится ли вам
ваша будущая профессия и намерены ли вы заниматься ею серьезно, или нет, -
этого требует ваш нравственный долг по отношению к кузине. Я думаю, что нам
обязательно надо поговорить об этом, Ада. А то будет поздно и - очень скоро.
- Конечно! Давайте поговорим! - согласилась Ада. - Но, мне кажется,
Ричард прав.
Как могла я укорять ее хотя бы взглядом, если она была такая красивая,
такая обаятельная и так любила его!
- Вчера у нас были мистер и миссис Беджер, Ричард. - сказала я, - и,
судя по всему, они думают, что медицина вам не очень-то по вкусу.
- Неужели? - проговорил Ричард. - Вот как! Ну, это, пожалуй, меняет
дело, - ведь я понятия не имел, что они так думают, и мне не хотелось их
разочаровывать или доставлять им какие-нибудь неприятности. Да я и правда не
особенно интересуюсь медициной. Но ведь это неважно! Она не хуже других
наук!
- Ты слышишь, Ада! - воскликнула я.
- Должен сознаться, - продолжал Ричард полузадумчиво, полушутливо, -
что медицина не совсем в моем вкусе. У меня к ней не лежит душа. И я слишком
много слышу о мужьях миссис Бейхем Беджер - первом и втором.
- Ну, это можно понять, - в восторге воскликнула Ада. - Мы с тобой,
Эстер, вчера говорили то же самое!
- И потом, - продолжал Ричард, - слишком все это однообразно: сегодня
то же, что и вчера, завтра то же, что и сегодня.
- Мне думается, - сказала я, - что это недостаток, свойственный любой
деятельности... даже самой жизни, если только она не протекает в каких-то
необыкновенных условиях.
- Вы полагаете? - промолвил Ричард задумчиво. - Может быть! Ха! Но
слушайте, - он снова внезапно развеселился, - мы отвлеклись от того, о чем я
говорил. Повторяю - медицина не хуже любой другой науки. В общем, все
обстоит недурно! Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Однако даже Ада, чье личико сияло любовью, - а теперь, когда я уже
знала, какая у нее невинная и доверчивая душа, это личико казалось мне еще
более невинным и доверчивым, чем в тот памятный ноябрьский туманный день,
когда я впервые его увидела, - даже Ада, услышав его слова, покачала головой
и приняла серьезный вид. Поэтому я воспользовалась удобным случаем и
намекнула Ричарду, что если он иногда перестает заботиться о себе, то он, по
моему глубокому убеждению, конечно, никогда не перестанет заботиться об Аде,
и если он ее любит и считается с ней, он не должен преуменьшать важность
того, что может оказать влияние на всю их жизнь. Это заставило его
призадуматься.
- Милая моя Хлопотунья, в том-то все и дело! - отозвался он. - Я думал
об этом несколько раз и очень сердился на себя за то, что хоть я и очень
хочу серьезно взяться за дело и... но это мне... почему-то не совсем
удается. Не знаю, как это получается; должно быть, мне не хватает чего-то.
Как дорога мне Ада, не знает никто, даже вы, Эстер (милая моя кузина, я так
вас люблю!), но во всем остальном я не способен на постоянство. Это такие
трудные занятия, и на них уходит столько времени! - добавил Ричард с
досадой.
- Может быть, - начала я, - вы так относитесь к ним, потому что сделали
неудачный выбор?
- Бедный! - промолвила Ада. - Ничуть этому не удивляюсь!
Да! Никакие мои попытки смотреть на них укоризненно не удавались. Я
сделала еще попытку, но просто не могла ничего поделать с собой, да если б и
могла, какой вышел бы толк, пока Ада сидела, скрестив руки на плече Ричарда,
а он глядел в ее нежные голубые глаза, устремленные на него?
- Видите ли, милая девушка, - начал Ричард, перебирая пальцами
золотистые локоны Ады, - возможно, что я немного поторопился, может быть сам
не разобрался в своих склонностях. Очевидно, они направлены в другую
сторону. Мог ли я знать наверное, пока не попробовал? Теперь вопрос в том,
стоит ли бросать то, что начато. По-моему, это все равно что поднимать
переполох по пустякам.
- Милый Ричард, - проговорила я, - да как же у вас хватает духу считать
свои занятия пустяками?
- Я этого не считаю, - возразил он. - Я хочу сказать, что они могут
оказаться пустяками, потому что знание медицины мне, может быть, и не
понадобится.
Тут мы с Адой начали убеждать его, что ему не только следует, но
положительно необходимо бросить медицину. Затем я спросила Ричарда, не
подумывает ли он о какой-нибудь другой профессии, которая ему больше по
душе.
- Теперь, дорогая моя Хлопотунья, - сказал Ричард, - вы попали в цель.
Да, подумываю. Я считаю, что юриспруденция подходит мне больше всего.
- Юриспруденция! - повторила Ада, как будто испугавшись этого слова.
- Если я поступлю в контору Кенджа, - объяснил Ричард, - и буду
обучаться у Кенджа, я получу возможность следить за... хм! - "запретной
темой", смогу досконально изучить ее, овладеть ею и удостовериться, что о
ней не забывают и ведут ее как следует. Я смогу позаботиться об интересах
Ады и своих собственных (они совпадают!) и буду корпеть над трудом Блекстона
* и прочими юридическими книгами с самым пламенным усердием.
Я вовсе не была в этом уверена и к тому же заметила, как омрачило лицо
Ады его упование на какие-то туманные возможности, с которыми были связаны
столь долго не сбывающиеся надежды. Но я сочла за лучшее поддержать его
намерение упорно работать - в любой области - и только посоветовала ему
хорошенько проверить себя и убедиться в том, что теперь-то уж он сделал
выбор раз и навсегда.
- Дорогая Минерва *, - отозвался Ричард, - я такой же уравновешенный,
как вы. Я сделал ошибку, - всем нам свойственно ошибаться. Больше этого не
будет, и я стану юристом, каких мало. То есть, конечно, - тут Ричард опять
впал в сомнения, - если стоит поднимать такой переполох по пустякам!
Это побудило нас снова и очень серьезно повторить ему все то, что
говорилось раньше, и мы пришли к прежнему заключению. Но мы так настоятельно
советовали Ричарду откровенно и без утайки поговорить с мистером Джарндисом,
не медля ни минуты, да и самому Ричарду скрытность была так чужда, что он
вместе с нами сейчас же разыскал опекуна и признался ему во всем.
- Рик, - отозвался опекун, внимательно выслушав его, - мы можем
отступить с честью, да так и сделаем. Но нам необходимо быть осторожными -
ради нашей кузины, Рик, ради нашей кузины, - чтобы впредь уже не делать
подобных ошибок. Поэтому, прежде чем решить, намерены ли мы стать юристами,
мы должны выдержать серьезное испытание. Прежде чем сделать прыжок, мы
хорошенько подумаем и отнюдь не будем торопиться.
Ричард был до того энергичен, нетерпелив и порывист, что ничего на
свете так не желал, как сию же минуту отправиться в контору мистера Кенджа и
немедленно заключить с ним договор. Однако он охотно согласился повременить,
когда ему доказали, что это необходимо, и удовольствовался тем, что,
усевшись среди нас в самом веселом настроении, начал рассуждать в таком
духе, словно единственной и неизменной целью его жизни с самого детства была
именно та, которая увлекла его теперь. Опекун говорил с ним ласково и
сердечно, но довольно серьезным тоном - настолько серьезным, что это
произвело впечатление на Аду, и, когда Ричард ушел, а мы уже собирались
подняться к себе наверх и лечь спать, она сказала:
- Кузен Джон, я