Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
ть моего дорогого отпрыска, но про него никак нельзя сказать,
что у него хороший тон.
- Он, по-видимому, прекрасно знает свое дело, - заметила я.
- Поймите меня правильно, сударыня; он действительно прекрасно знает
свое дело. Все, что можно заучить, он заучил. Все, что можно преподать, он
преподает. Но есть вещи... - он взял еще понюшку табаку и снова поклонился,
как бы желая сказать: "Например, такие вот вещи".
Я посмотрела на середину комнаты, где жених мисс Джеллиби, занимаясь
теперь с отдельными ученицами, усердствовал пуще прежнего.
- Мое милое дитя, - пробормотал мистер Тарвидроп, поправляя шейный
платок.
- Ваш сын неутомим, - сказала я.
- Я вознагражден вашими словами, - отозвался мистер Тарвидроп. - В
некоторых отношениях он идет по стопам своей матери - святой женщины. Вот
было самоотверженное создание! О вы, женщины, прелестные женщины, -
продолжал мистер Тарвидроп с весьма неприятной галантностью, - какой
обольстительный пол!
Я встала и подошла к мисс Джеллиби, которая уже надевала шляпу. Да и
все ученицы надевали шляпы, так как урок окончился. Когда только мисс
Джеллиби и несчастный Принц успели обручиться - не знаю, но на этот раз они
не успели обменяться и десятком слов.
- Дорогой мой, - ты знаешь, который час? - благосклонно обратился
мистер Тарвидроп к сыну.
- Нет, папенька.
У сына не было часов. У отца были прекрасные золотые часы, и он вынул
их с таким видом, как будто хотел показать всему человечеству, как нужно
вынимать часы.
- Сын мой, - проговорил он, - уже два часа. Не забудь, что в три ты
должен быть на уроке в Кенсингтоне.
- Времени хватит, папенька, - сказал Принц, - я успею наскоро
перекусить и побегу.
- Поторопись, мой дорогой мальчик, - настаивал его родитель. - Холодная
баранина стоит на столе.
- Благодарю вас, папенька. А вы тоже уходите, папенька?
- Да, милый мой. Я полагаю, - сказал мистер Тарвидроп, закрывая глаза и
поднимая плечи со скромным сознанием своего достоинства, - что мне, как
всегда, следует показаться в городе.
- Надо бы вам пообедать где-нибудь в хорошем ресторане, - заметил сын.
- Дитя мое, так я и сделаю. Я скромно пообедаю хотя бы во французском
ресторане у Оперной колоннады.
- Вот и хорошо. До свидания, папенька! - оказал Принц, пожимая ему
руку.
- До свидания, сын мой. Благослови тебя бог!
Мистер Тарвидроп произнес эти слова прямо-таки набожным тоном, и они,
видимо, приятно подействовали на его сына, - прощаясь с отцом, он был так им
доволен, так гордился им, всем своим видом выражал такую преданность, что,
как мне показалось тогда, было бы просто нехорошо по отношению к младшему из
Тарвидропов не верить слепо в старшего. Прощаясь с нами (и особенно с одной
из нас, что я подметила, будучи посвящена в тайну), Принц вел себя так, что
укрепил благоприятное впечатление, произведенное на меня его почти детским
характером. Я почувствовала к нему симпатию и сострадание, когда он, засунув
в карман свою "киску" (а одновременно свое желание побыть немножко с Кедди),
покорно пошел есть холодную баранину, чтобы потом отправиться на урок в
Кенсингтон, и я вознегодовала на его "папеньку" едва ли не больше, чем
суровая пожилая дама.
Папенька же распахнул перед нами дверь и пропустил нас вперед с
поклоном, достойным, должна сознаться, того блестящего образца, которому он
всегда подражал. Вскоре он, все такой же изысканный, прошел мимо нас по
другой стороне улицы, направляясь в аристократическую часть города, чтобы
показаться среди немногих других уцелевших "джентльменов". На несколько
минут я целиком погрузилась в мысли обо всем, что видела и слышала на
Ньюмен-стрит, и потому совсем не могла разговаривать с Кедди или хотя бы
прислушиваться к ее словам, - особенно, когда задумалась над вопросом: нет
ли, или не было ли когда-нибудь джентльменов, которые, не занимаясь танцами
как профессией, тем не менее тоже создали себе репутацию исключительно своим
хорошим тоном? Это меня так смутило и мне так живо представилось, что
"мистеров Тарвидропов", может быть, много, что я сказала себе: "Эстер,
перестань думать об этом и обрати внимание на Кедди". Так я и поступила, и
мы проболтали весь остаток пути до Линкольнс-Инна.
По словам Кедди, ее жених получил такое скудное образование, что письма
его не всегда легко разобрать. Она сказала также, что если бы он не так
беспокоился о своей орфографии и поменьше старался писать правильно, то
выходило бы гораздо лучше; но он прибавляет столько лишних букв к коротким
английским словам, что те порой смахивают на иностранные.
- Ему, бедняжке, хочется сделать лучше, - заметила Кедди, - а
получается хуже!
Затем Кедди принялась рассуждать о том, что нельзя же требовать, чтобы
он был образованным человеком, если он всю свою жизнь провел в танцевальной
школе и только и делал, что учил да прислуживал, прислуживал да учил, утром,
днем и вечером! Ну и что же? Да ничего! Ведь она-то умеет писать письма за
двоих, - выучилась, на свое горе, - и пусть уж лучше он будет милым, чем
ученым. "Да ведь и меня тоже нельзя назвать образованной девушкой, и я не
имею права задирать нос, - добавила Кедди. - Знаю я, конечно, очень мало, -
по милости мамы!"
- Пока мы одни, мне хочется рассказать вам еще кое-что, мисс Саммерсон,
- продолжала Кедди, - но я не стала бы этого говорить, если бы вы не
познакомились с Принцем. Вы знаете, что такое наш дом. У нас в доме не
научишься тому, что полезно знать жене Принца, - не стоит и пытаться. Мы
живем в такой неразберихе, что об этом и думать нечего, и всякий раз, как я
делала такие попытки, у меня только еще больше опускались руки. И вот я
стала понемногу учиться... у кого бы вы думали - у бедной мисс Флайт! Рано
утром я помогаю ей убирать комнату и чистить птичьи клетки; варю ей кофе
(конечно, она сама меня этому научила), и стала так хорошо его варить, что,
по словам Принца, он никогда нигде не пил такого вкусного кофе и мой кофе
привел бы в восторг даже мистера Тарвидропа-старшего, а тот ведь очень
разборчивый. Кроме того, я теперь умею делать маленькие пудинги и знаю, как
покупать баранину, чай, сахар, масло и вообще все, что нужно для хозяйства.
Вот шить я еще не умею, - сказала Кедди, взглянув на залатанное платьице
Пищика, - но, может быть, научусь; а главное, с тех пор как я обручилась с
Принцем и начала заниматься всем этим, я чувствую, что характер у меня стал
получше, и я многое прощаю маме. Нынче утром я совсем было расстроилась,
когда увидела вас и мисс Клейр, таких чистеньких и хорошеньких, и мне стало
стыдно за Пищика, да и за себя тоже; но, в общем, характер у меня, кажется,
стал получше, и я многое прощаю маме.
Бедная девушка, как она старалась, как искренне говорила... я даже
растрогалась.
- Милая Кедди, - сказала я, - я начинаю очень привязываться к вам и
надеюсь, что мы подружимся.
- Неужели правда? - воскликнула Кедди. - Какое счастье!
- Знаете что, Кедди, душенька моя, - сказала я, - давайте отныне будем
друзьями, давайте почаще разговаривать обо всем этом и попытаемся найти
правильный путь.
Кедди пришла в восторг. Я всячески старалась по-своему, по-старосветски
утешить и ободрить ее и в тот день чувствовала, что простила бы мистера
Тарвидропа-старшего только в том случае, если бы он преподнес своей будущей
невестке целое состояние.
И вот мы подошли к лавке мистера Крука и увидели, что дверь в жилые
помещения открыта. На дверном косяке было наклеено объявление, гласившее,
что сдается комната на третьем этаже. Тут Кедди вспомнила и рассказала мне,
пока мы поднимались наверх, что в этом доме кто-то скоропостижно умер и о
его смерти производилось дознание, а наша маленькая приятельница захворала с
перепугу. Окно и дверь в пустующую комнату были открыты, и мы решились в нее
заглянуть. Это была та самая комната с окрашенной в темную краску дверью, на
которую мисс Флайт тайком обратила мое внимание, когда я впервые была в этом
доме. Печальный и нежилой вид был у этой каморки - мрачной и угрюмой, и, как
ни странно, мне стало как-то тоскливо и даже страшно.
- Вы побледнели, - сказала Кедди, когда мы вышли на лестницу, - вам
холодно?
Все во мне застыло - так подействовала на меня эта комната.
Увлекшись разговором, мы шли сюда медленно, поэтому опекун и Ада
опередили нас. Мы застали их уже в мансарде у мисс Флайт. Они разглядывали
птичек в клетках, в то время как врач, который был так добр, что взялся
лечить старушку и отнесся к ней очень заботливо и участливо, оживленно
разговаривал с нею у камина.
- Ну, мне как врачу тут больше делать нечего, - сказал он, идя нам
навстречу. - Мисс Флайт чувствует себя гораздо лучше и уже завтра сможет
снова пойти в суд (ей прямо не терпится). Насколько я знаю, ее там очень
недостает.
Мисс Флайт выслушала этот комплимент с самодовольным видом и сделала
всем нам общий реверанс.
- Весьма польщена этим новым визитом подопечных тяжбы Джарндисов! -
сказала она. - Оч-чень счастлива принять Джарндиса, владельца Холодного
дома, под своим скромным кровом! - мистеру Джарндису она сделала отдельный
реверанс. - Фиц-Джарндис, милая, - так она прозвала Кедди и всегда называла
ее так, - вам особый привет!
- Она была очень больна? - спросил мистер Джарндис доктора.
Мисс Флайт немедленно ответила сама, хотя опекун задал вопрос шепотом.
- Ах, совсем, совсем расхворалась! Ах, действительно тяжко болела! -
пролепетала она конфиденциальным тоном. - Не боль, заметьте... но волнение.
Не столько физические страдания, сколько нервы... нервы! Сказать вам правду,
- продолжала она, понизив голос и вся дрожа, - у нас тут умер один человек.
В доме нашли яд. Я очень тяжело переживаю такие ужасы. Я испугалась. Один
мистер Вудкорт знает - как сильно. Мой доктор, мистер Вудкорт! - представила
она его очень церемонно. - Подопечные тяжбы Джарндисов... Джарндис, владелец
Холодного дома... Фиц-Джарндис.
- Мисс Флайт, - начал мистер Вудкорт серьезным тоном (словно, говоря с
нами, он обращался к ней) и мягко касаясь рукой ее локтя, - мисс Флайт
описывает свой недуг со свойственной ей обстоятельностью. Ее напугало одно
происшествие в этом доме, которое могло напугать и более сильного человека,
и она занемогла от огорчения и волнения. Она поспешила привести меня сюда,
как только нашли тело, но было уже поздно, и я ничем не мог помочь
несчастному. Впрочем, я вознаградил себя за неудачу - стал часто заходить к
мисс Флайт, чтобы хоть немного помочь ей.
- Самый добрый доктор из всей медицинской корпорации, - зашептала мне
мисс Флайт. - Я жду решения суда. В Судный день. И тогда буду раздавать
поместья.
- Дня через два она будет так же здорова, как всегда, - сказал мистер
Вудкорт, внимательно глядя на нее и улыбаясь, - другими словами, совершенно
здорова. А вы слышали о том, как ей повезло?
- Поразительно! - воскликнула мисс Флайт, восторженно улыбаясь. -
Просто невероятно, милая моя! Каждую субботу Велеречивый Кендж или Гаппи
(клерк Велеречивого Кенджа) вручает мне пачку шиллингов. Шиллингов... уверяю
вас! И всегда их одинаковое количество. Всегда по шиллингу на каждый день
недели. Ну, знаете ли! И так своевременно, не правда ли? Да-а! Но откуда же
эти деньги, спросите вы? Вот это важный вопрос! А как же! Сказать вам, что
думаю я? Я думаю, - промолвила мисс Флайт, отодвигаясь с очень хитрым видом
и весьма многозначительно покачивая указательным пальцем правой руки, - я
думаю, что лорд-канцлер, зная о том, как давно была снята Большая печать (а
ведь она была снята очень давно!), посылает мне эти деньги. И будет посылать
вплоть до решения суда, которого я ожидаю. Да... это, знаете ли, очень
похвально с его стороны. Таким путем признать, что он и вправду немножко
медлителен для человеческой жизни. Так деликатно! Когда я в прошлый раз была
в суде, - а я бываю там регулярно, со своими документами, - я дала ему
понять, что знаю, кто присылает деньги, и он почти признался. То есть я
улыбнулась ему со своей скамьи, а он улыбнулся мне со своей. Но это большая
удача, не правда ли? А Фиц-Джарндис очень экономно тратит для меня эти
деньги. О, уверяю вас, очень!
Я поздравила мисс Флайт (так как она обращалась ко мне) с приятной
добавкой к ее обычному бюджету и пожелала ей подольше получать эти деньги. Я
не стала раздумывать, кто бы это мог присылать ей пособие, не спросила себя,
кто был к ней так добр и так внимателен. Опекун стоял передо мной,
рассматривая птичек, и мне незачем было искать других добрых людей.
- Как зовут этих пташек, сударыня? - спросил он. - У них есть имена?
- Я могу ответить за мисс Флайт, - сказала я, - имена у птичек есть, и
она обещала нам назвать их. Помнишь, Ада?
Ада помнила это очень хорошо.
- Разве обещала? - проговорила мисс Флайт. - Кто там за дверью?.. Зачем
вы подслушиваете, Крук?
Старик, хозяин дома, распахнул дверь и появился на пороге с меховой
шапкой в руках и с кошкой, которая шла за ним по пятам.
- Я не подслушивал, мисс Флайт, - сказал он. - Я хотел было к вам
постучать, а вы уж успели догадаться, что я здесь!
- Гоните вниз свою кошку! Гоните ее вон! - сердито закричала старушка.
- Ну, ну, будет вам!.. Бояться нечего, господа, - сказал мистер Крук,
медленно и пристально оглядывая всех нас поочередно, - пока я здесь, на птиц
она не кинется, если только я сам не велю ей.
- Не посетуйте на моего хозяина, - проговорила старушка с достоинством.
- Он ведь... того, совсем того! Что вам нужно, Крук? У меня гости.
- Ха! - произнес старик. - Вы ведь знаете, что меня прозвали Канцлером?
- Да! Ну и что же? - сказала мисс Флайт.
- "Канцлер", а незнаком с одним из Джарндисов, неужто это не странно,
мисс Флайт? - захихикал старик. - Разрешите представиться?.. Ваш слуга, сэр.
Я знаю тяжбу "Джарндисы против Джарндисов" почти так же досконально, как вы,
сэр. Я и старого сквайра Тома знавал, сэр. Но вас, помнится, никогда не
видывал... даже в суде. А ведь, если сложить все дни в году, когда я там
бываю, получится немало времени.
- Я никогда туда не хожу, - отозвался мистер Джарндис (и он
действительно никогда, ни при каких обстоятельствах, не появлялся в суде). -
Я скорей отправился бы в... какое-нибудь другое скверное место.
- Вот как? - ухмыльнулся Крук. - Очень уж вы строги к моему
благородному и ученому собрату, сэр; впрочем, это, пожалуй, естественно -
для Джарндиса. Обжегся на молоке, будешь дуть на воду, сэр! Что я вижу! Вы,
кажется, интересуетесь птичками моей жилицы, мистер Джарндис? - Шаг за
шагом, старик прокрался в комнату, приблизился к опекуну и, коснувшись его
локтем, впился пристальным взглядом ему в лицо. - Чудачка такая, ни за что
не соглашается сказать, как зовут ее птиц, хотя всем им дала имена. -
Последние слова он произнес шепотом. - Ну как, назвать мне их, Флайт? -
громко спросил он, подмигивая нам и показывая пальцем на старушку, которая
отошла и сделала вид, что выметает золу из камина.
- Как хотите, - быстро ответила она. Старик посмотрел на нас, потом
перевел глаза па клетки и принялся называть имена птичек:
- Надежда, Радость, Юность, Мир, Покой, Жизнь, Прах, Пепел, Растрата,
Нужда, Разорение, Отчаяние, Безумие, Смерть, Коварство, Глупость, Слова,
Парики, Тряпье, Пергамент, Грабеж, Прецедент, Тарабарщина, Обман и Чепуха.
Вот и вся коллекция, - сказал старик, - и все заперты в клетку моим
благородным ученым собратом.
- Какой неприятный ветер! - пробормотал опекун.
- Когда мой благородный и ученый собрат вынесет свое решение, всех их
выпустят на волю, - проговорил Крук, снова подмигивая нам. - А тогда, -
добавил он шепотом и осклабился, - если только это когда-нибудь случится, -
но этого не случится, - их заклюют птицы, которых никогда не сажали в
клетки.
- Восточный ветер! - сказал опекун и посмотрел в окно, делая вид, будто
ищет глазами флюгер. - Ну да, прямо с востока дует!
Нам было очень трудно уйти из этого дома. Задерживала нас не мисс
Флайт, - когда дело шло об удобствах других людей, эта малюсенькая старушка
вела себя как нельзя внимательней. Нас задерживал мистер Крук. Казалось, он
был не в силах оторваться от мистера Джарндиса. Будь они прикованы друг к
другу, Крук и то не мог бы так цепляться за него. Он предложил нам осмотреть
его "Канцлерский суд" и весь тот диковинный хлам, который там накопился.
Пока мы осматривали лавку, хозяин (который сам затягивал осмотр) не отходил
от мистера Джарндиса, а порой даже задерживал его под тем или иным
предлогом, когда мы проходили дальше, по-видимому терзаемый желанием
поговорить о какой-то тайне, коснуться которой не решался. Вообще весь облик
и поведение мистера Крука в тот день так ярко изобличали осторожность,
нерешительность и неотвязное стремление сделать нечто такое, на что трудно
отважиться, что это производило чрезвычайно странное впечатление. Он
неотступно следил за моим опекуном. Он почти не сводил глаз с его лица. Если
они шли рядом, Крук наблюдал за опекуном с лукавством старой лисицы. Если
Крук шел впереди, он все время оглядывался назад. Когда мы останавливались,
он стоял против мистера Джарндиса, водя рукой перед открытым ртом с
загадочным видом человека, сознающего свою силу, поднимал глаза, опускал
седые брови, щурился и, кажется, изучал каждую черточку на лице опекуна.
Обойдя весь дом (вместе с приставшей к нам кошкой) и осмотрев всю
находившуюся в нем разнообразную рухлядь, и вправду прелюбопытную, мы,
наконец, вернулись в заднюю комнатушку при лавке. Здесь на днище пустого
бочонка стояла бутылка с чернилами, лежали огрызки гусиных перьев и какие-то
грязные театральные афиши, а на стене было наклеено несколько больших
печатных таблиц с прописями, начертанными разными, но одинаково разборчивыми
почерками.
- Что вы тут делаете? - спросил опекун.
- Учусь читать и писать, - ответил Крук.
- И как у вас идет дело?
- Медленно... плохо, - с досадой ответил старик. - В мои годы это
трудно.
- Было бы легче учиться с преподавателем, - сказал опекун.
- Да, но меня могут научить неправильно! - возразил старик, и в глазах
его промелькнула странная подозрительность. - Уж и не знаю, сколько я
потерял оттого, что не учился раньше. Обидно будет потерять еще больше, если
меня научат неправильно.
- Неправильно? - переспросил опекун, добродушно улыбаясь. - Но кому же
придет охота учить вас неправильно, как вы думаете?
- Не знаю, мистер Джарндис, хозяин Холодного дома, - ответил старик,
сдвигая очки на лоб и потирая руки. - Я никого не подозреваю, но лучше
все-таки полагаться на самого себя, чем на других!
Эти ответы и вообще поведение старика были так странны, что опекун
спросил мистера Вудкорта, когда мы все вместе шли через Линкольнс-Инн,
правда ли, что мистер Крук не в своем уме, как на это намекала его жилица.
Молодой врач ответил, что не находит этого. Конечно, старик донельзя
подозрителен, как и большинство невежд, к тому же он всегда немного навеселе
- напивается неразбавленным джином, которым так разит от него и его лавки,
как мы, наверное, заметили, - но пока что он в своем уме.
По дороге домой я купила Пищику и