Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
ю, что ты меня любишь, и ты знаешь, что я тебя люблю.
В тот вечер на лице Луизы сияла улыбка, предназначенная не только для
брата. Увы, не только для брата!
"Итак, щенок не единственное существо на свете, которое ей дорого, -
подумал Джеймс Хартхаус, переиначивая мысль, мелькнувшую у него в тот день,
когда он впервые увидел ее прелестное лицо. - Нет, не единственное !"
ГЛАВА VIII
Взрыв
Летнее утро выдалось такое чудесное, что жаль было тратить его на сон,
и Джеймс Хартхаус, поднявшись спозаранку, расположился в уютной оконной нише
своей комнаты, дабы насладиться редким сортом табака, некогда оказавшим
столь благотворное действие на его юного друга. Греясь в лучах солнца,
вдыхая восточный аромат своей трубки, следя за прозрачными струйками дыма,
медленно таявшими в мягком, насыщенном летними Запахами воздухе, он подводил
итог своим успехам, точно картежник, подсчитывающий вчерашний выигрыш.
Против обыкновения он не испытывал ни малейшей скуки, и мысль его работала
усердно.
Он завоевал ее доверие, узнал тайну, которую она скрывала от мужа. Он
завоевал ее доверие потому, что, вне всяких сомнений, она не питала никаких
чувств к своему мужу и между ними никогда не было и тени духовного сродства.
Он искусно, но недвусмысленно дал ей понять, что знает все тончайшие изгибы
ее души; он стал так близок ей, через ее самую нежную привязанность; он
пристегнул себя к этой привязанности; и преграда, за которой она жила,
растаяла. Все это очень удивительно и очень недурно!
А между тем и сейчас еще он не замышлял ничего дурного. Куда лучше было
бы для века, в котором он жил, если бы он и легион ему подобных наносили
вред семье и обществу преднамеренно, а не по равнодушию и беспечности.
Именно о дрейфующие айсберги, которые уносит любое течение, разбиваются
корабли.
Когда дьявол ходит среди нас аки лев рыкающий, он ходит во образе,
который, кроме дикарей и охотников, может соблазнить лишь немногих. Но когда
он принаряжен, отутюжен, вылощен по последней моде; когда он пресыщен
пороком, пресыщен добродетелью и до такой степени истаскан, что ни для ада,
ни для рая не годится; вот тогда - занимается ли он волокитой или
волокитством, - тогда он сущий дьявол.
Итак, Джеймс Хартхаус сидел в оконной нише, лениво посасывая трубку, и
подсчитывал каждый шаг, сделанный им на пути, по которому, волею судеб, он
следовал. Куда это заведет его, он видел с достаточной ясностью, но конечная
цель пути его не тревожила. Что будет, то будет.
Так как ему предстояла долгая поездка верхом, - в нескольких милях от
усадьбы ожидалось публичное собрание, где он намеревался, придравшись к
случаю, поратовать за партию Грэдграйнда, - то он рано совершил туалет и
спустился вниз к завтраку. Ему не терпелось проверить - а что, если она за
ночь опять отдалилась от него? Нет. Он мог продолжать свой путь с того
места, где остановился накануне, - она снова подарила его приветливым
взглядом.
Проведя день более или менее (скорее менее) приятно, насколько это было
возможно при столь утомительных обстоятельствах, он в шесть часов пополудни
возвращался обратно. От ворот усадьбы до дома было с полмили, и он ехал
шагом по ровной, посыпанной гравием дорожке, когда-то проложенной Никитсом,
как вдруг из-за кустов выскочил мистер Баундерби, да так стремительно, что
лошадь Хартхауса шарахнулась.
- Хартхаус! - крикнул мистер Баундерби. - Вы слышали?
- Что именно? - спросил Хартхаус, оглаживая свою лошадь и мысленно
отнюдь не желая мистеру Баундерби всех благ.
- Стало быть, вы не слышали!
- Я слышал вас, и не только я, но и моя лошадь. Больше ничего.
Мистер Баундерби, потный и красный, стал посреди дороги перед мордой
лошади, дабы его бомба разорвалась с наибольшим эффектом.
- Банк ограбили!
- Не может быть!
- Ограбили этой ночью, сэр. Ограбили очень странным образом. Ограбили с
помощью подделанного ключа.
- И много унесли?
Мистер Баундерби так сильно желал изобразить случившееся событием
необычайной важности, что отвечал даже с некоторой обидой:
- Да нет. Не так чтобы очень много. Но ведь могли бы и много.
- Сколько же?
- Ежели вам так уж непременно хочется узнать сумму, то она не превышает
ста пятидесяти фунтов, - с досадой сказал Баундерби. - Но дело не в
украденной сумме, а в самом факте. Важен факт - произошло ограбление банка.
Удивляюсь вам, что вы этого не понимаете.
- Дорогой мистер Баундерби, - сказал Джеймс, спешиваясь и отдавая
поводья своему слуге, - я отлично это понимаю и до такой степени потрясен
картиной, которая открылась моему внутреннему взору, что лучшего вы и
пожелать не можете. Тем не менее, надеюсь, вы позволите мне поздравить вас -
и, поверьте, от всей души, - что понесенный вами убыток не столь уж велик.
- Благодарствуйте, - сухо обронил Баундерби. - Но вот что я вам скажу -
могли бы унести и двадцать тысяч фунтов.
- Вероятно.
- Вероятно! Еще как, черт возьми, вероятно! - воскликнул мистер
Баундерби, свирепо мотая и тряся головой. - Ведь могли унести и дважды
двадцать тысяч. Даже и вообразить нельзя, что могло бы случиться, ежели бы
грабителям не помешали.
Тут к ним подошла Луиза, а также миссис Спарсит и Битцер.
- Вот дочь Тома Грэдграйнда, не в пример вам, отлично понимает, что
могло бы быть, - похвастался Баундерби. - Упала как подкошенная, когда я
сказал ей! В жизни с ней этого не бывало. Но ведь и случай-то какой! Я так
считаю, что это делает ей честь, да-с!
Она все еще была бледна и едва держалась на ногах. Джеймс Хартхаус
настоял, чтобы она оперлась на его руку, и медленно повел ее к дому; по
дороге он спросил, как произошло ограбление.
- А я вам сейчас скажу, - вмешался Баундерби, сердито подавая руку
миссис Спарсит. - Ежели бы вас так страшно не занимала украденная сумма, я
уже давно сообщил бы вам подробности. Вы знакомы с этой леди (слышите,
леди!), миссис Спарсит?
- Я уже имел удовольствие...
- Отлично. И этого молодого человека, Битцера, вы тоже видели в тот
раз? - Мистер Хартхаус утвердительно наклонил голову, а Битцер стукнул себя
по лбу костяшками пальцев.
- Отлично. Они живут при банке. Может быть, вам известно, что они живут
при банке? Отлично. Вчера вечером, перед закрытием, все было убрано, как
всегда. В кладовой, возле которой спит этот малый, лежало... неважно,
сколько. В маленьком сейфе, в комнате Тома, где хранятся деньги на мелкие
расходы, лежало около ста пятидесяти фунтов.
- Сто пятьдесят четыре фунта семь шиллингов один пенс, - подсказал
Битцер.
- Ну-ну! - оборвал его Баундерби, круто поворачиваясь к нему. -
Потрудитесь не прерывать меня. Хватит того, что меня ограбили, пока вы
изволили храпеть - уж больно вам сладко живется. Так уж не лезьте со своими
семь шиллингов один пенс. Я-то сам не храпел в ваши годы, могу вас уверить.
На пустое брюхо не захрапишь. И не совался никого поправлять, а помалкивал,
хоть был не глупее других.
Битцер угодливо стукнул себя по лбу, всем своим видом показывая, что
такое стоическое воздержание мистера Баундерби одновременно и поразило и
сразило его.
- Около ста пятидесяти фунтов, - повторил мистер Баундерби. -
Том-младший запер деньги в свой сейф, - не очень надежный сейф, но не в этом
дело. Все было оставлено в полном порядке. А ночью, пока этот малый
храпел... миссис Спарсит, сударыня, вы говорите, что слышали, как он храпел?
- Сэр, - отвечала миссис Спарсит, - я не могу сказать с уверенностью,
что слышала именно храп, и следовательно, не берусь утверждать это. Но
зимними вечерами, когда ему случалось уснуть за своим столом, я иногда
слышала хрипы, похожие на те, какие издает человек, страдающий удушьем. И
еще я слышала шип, который позволю себе уподобить звукам, нередко исходящим
от стенных часов. Однако, - продолжала миссис Спарсит с горделивым
сознанием, что она добросовестно исполняет свой долг беспристрастной
свидетельницы, - я отнюдь не хочу бросить тень на его нравственность.
Напротив, я всегда считала Битцера молодым человеком самых высоких моральных
правил; прошу учесть эти мои слова.
- Короче говоря, - едва сдерживая ярость, сказал Баундерби, - пока он
храпел, или хрипел, или шипел, или уж не знаю что еще делал, - словом, пока
он спал, какие-то люди пробрались к сейфу Тома - спрятались ли они заранее в
банке, или проникли туда ночью, еще не установлено, - взломали его и унесли
все деньги. Тут им помешали, и они пустились наутек; открыли главный вход
(дверь была заперта на два поворота, а ключ лежал у миссис Спарсит под
подушкой) и вышли, снова заперев ее на два поворота подделанным ключом; его
нашли сегодня около полудня на улице неподалеку от банка. Спохватились
только утром, когда этот самый Битцер поднялся и начал прибирать помещение.
И вот, посмотрев на сейф Тома, он видит, что дверца приотворена, замок
сломан, а деньги исчезли.
- Кстати, где же Том? - спросил Хартхаус, озираясь.
- Он помогает полиции. - отвечал Баундерби, - и потому остался в банке.
Попробовали бы эти жулики ограбить меня, когда я был в его годах! Ежели бы
они всего восемнадцать пенсов вложили в это дело, и то остались бы в
накладе; пусть так и знают.
- Подозревают кого-нибудь?
- Подозревают ли? Еще бы не подозревали! Будьте покойны! - сказал
мистер Баундерби, выдергивая руку из-под руки миссис Спарсит, дабы вытереть
вспотевший лоб. - Чтобы Джосайю Баундерби из Кокстауна обобрали и ни на кого
не пало подозрение? Нет уж, спасибо!
Мистер Хартхаус полюбопытствовал, кого же именно подозревают?
- Уж так и быть, - отвечал Баундерби, остановившись и поворачиваясь ко
всем лицом, - я вам скажу. Об этом не надо повсюду болтать - вернее, нигде
об этом не надо болтать, - чтобы не спугнуть причастных к ограблению
негодяев (их целая шайка). Так что я сообщаю вам мои подозрения по секрету.
Слушайте. - Мистер Баундерби еще раз вытер лоб. - Что вы скажете... ежели
тут замешан один из рабочих?! - взорвался он.
- Надеюсь, - равнодушно протянул Хартхаус, - не друг наш Блекпот?
- Он самый, - отвечал Баундерби, - только не пот, а пул.
У Луизы вырвался тихий возглас недоверчивого удивления.
- Да, да! Я знаю! - немедленно отозвался Бауни. - Знаю! Я к этому
привык. Все слова знаю. Мол, лучше этих людей нет на свете. Болтать
языком-то они горазды. Они, видите ли, хотят только одного - чтобы им
объяснили, какие у них права. Но я заявляю вам: покажите мне недовольного
рабочего, и я покажу вам человека, способного на любую подлость, любое
злодеяние.
Это была еще одна фикция, имевшая хождение в Кокстауне, которую усердно
распространяли и которой кое-кто искренне верил.
- Но я-то знаю этот народ, - продолжал Баундерби. - Я читаю в них, как
в открытой книге. Миссис Спарсит, сударыня, я сошлюсь на вас. Разве не
предостерегал я этого бунтовщика, когда он в первый раз пришел ко мне в дом
и допытывался, как ему ударить по религии и сокрушить государственную
церковь? Миссис Спарсит, по своим родственным связям вы ровня высшей знати,
- скажите, говорил я или не говорил ему: "От меня вы не скроете правду;
такие, как вы, мне не по душе, вы плохо кончите"?
- Несомненно, сэр, - отвечала миссис Спарсит, - вы очень убедительно
внушали ему это.
- Он тогда возмутил вас, сударыня, - сказал Баундерби, - уязвил ваши
чувства?
- Совершенно верно, сэр, - отвечала миссис Спарсит, смиренно покачав
головой, - именно это он сделал. Впрочем, должна сказать, что, быть может,
такая уязвимость - или, допустим, безрассудство, - не была бы присуща мне в
столь большой степени, ежели бы я издавна занимала нынешнее свое положение.
Мистер Баундерби, чуть не лопаясь от спеси, в упор поглядел на мистера
Хартхауса, как бы говоря: "Эта женщина - моя собственность и, я полагаю,
достойна вашего внимания". Затем он продолжал свою речь.
- Да вы и сами, Хартхаус, можете припомнить, что я сказал ему, - вы
были при этом. Я все ему выложил без обиняков. Я с ними не миндальничаю. Я
их насквозь вижу. Так вот, сэр. Три дня спустя он удрал. Скрылся, - а куда,
никто не знает. Точно как моя родительница во времена, моего детства - с той
только разницей, что он, ежели только это возможно, почище ее злодей. А что
он делал, прежде чем скрыться? (Мистер Баундерби говорил с расстановкой,
сопровождая каждую фразу ударом кулака по тулье своей шляпы, которую держал
в руке, - словно бил в бубен.) Вот, не угодно ли: его видели - каждый вечер
- заметьте, каждый вечер - возле банка. - Он шатался там - когда же? - после
наступления темноты. Миссис Спарсит поняла, что это не к добру - указала на
него Битцеру, - они вдвоем стали следить за ним, а нынче мы узнали из
расспросов, что и соседи приметили его. - Достигнув кульминационной точки
своей тирады, мистер Баундерби жестом восточной танцовщицы надел бубен себе
на голову.
- Подозрительно, - заметил Джеймс Хартхаус, - очень даже.
- Еще бы! - сказал Баундерби, воинственно вскинув подбородок. - - Еще
бы не подозрительно. Но тут и другие приложили руку. Замешана какая-то
старуха. Всегда так - спохватятся, когда уже поздно; как сведут лошадь с
конюшни, - вот тут-то и обнаружат, что дверь плохо пригнана. Теперь вдруг
оказывается, что какая-то старуха время от времени прилетала в город верхом
на метле. И за день до того, как этот злодей стал околачиваться возле банка,
она с утра до вечера подглядывала за моим домом, а когда он вышел от меня,
она вместе с ним скрылась, и потом они держали совет - надо думать, старая
ведьма отчитывалась перед ним.
"Была какая-то женщина в комнате Стивена, и она пряталась в темном
углу", - подумала Луиза.
- И это еще не все, нам уже сейчас кое-что известно, - сказал
Баундерби, таинственно тряся головой. - Но довольно, больше я теперь ничего
не скажу. А вы, будьте любезны, помалкивайте, никому ни слова. Может быть,
на это потребуется время, но они от нас не уйдут. Пусть погуляют до поры до
времени, это делу не повредит.
- Разумеется, они будут наказаны по всей строгости закона, как пишут в
объявлениях, - заметил Джеймс Хартхаус, - и поделом им. Люди, которые
берутся грабить банки, должны нести ответственность за последствия. Не будь
последствий, мы все бы это делали. - Он мягко взял у Луизы из рук зонтик и,
раскрыв его, держал над ней, хотя они шли не по солнцу, а в тени.
- А теперь, Лу Баундерби, - обратился к ней ее супруг, - надо
позаботиться о миссис Спарсит. Из-за этой истории у миссис Спарсит нервы
расходились, и она дня два поживет здесь. Так что устрой ее поудобнее.
- Весьма признательна, сэр, - смиренно отвечала миссис Спарсит, - но,
прошу вас, не хлопочите о моих удобствах. Мне ничего не нужно.
Однако именно неприхотливость миссис Спарсит явилась причиной
беспокойства для всего дома, ибо она столь мало пеклась о себе и столь много
о других, что очень скоро стала всем в тягость. Когда ей показали ее
комнату, она была так потрясена ее великолепием, что невольно напрашивалась
мысль, будто она предпочла бы провести ночь в прачечной, улегшись на каток
для белья. Правда, Паулеры и Скэджерсы привыкли к роскоши; "но я почитаю
своим долгом, - с достоинством говорила в таких случаях миссис Спарсит,
особенно в присутствии слуг, - не забывать, что я уже не то, чем была
когда-то. Скажу вам больше, - добавляла она, - ежели бы я могла окончательно
вычеркнуть из памяти, что мистер Спарсит был Паулер, а я состою в родстве с
семейством Скэджерс, или - еще лучше - ежели бы я могла отменить самый факт
и превратиться в особу менее высокого происхождения и более заурядных
родственных связей, я бы с радостью это сделала. Я считала бы, что в
нынешних обстоятельствах я должна так поступить". Этот же подвижнический дух
побудил ее отказаться за обедом от закусок и вин, предварительно заявив во
всеуслышанье, что она "будет дожидаться обыкновенной баранины", и только
после того, как мистер Баундерби прямо-таки приказал ей пить и есть, она
произнесла "вы чрезвычайно добры, сэр" и переменила свое решение. Когда ей
потребовалась соль, она просто не знала, куда деваться от стыда; а кроме
того, чувствуя себя обязанной отплатить любезностью за любезность, она, дабы
в полной мере оправдать свидетельство мистера Баундерби о состоянии ее
нервов, время от времени откидывалась на спинку стула и безмолвно проливала
слезы; и каждый раз при этом можно было видеть (или, вернее, нельзя было не
видеть), как прозрачная капля величиной с хрустальную серьгу медленно ползла
по ее римскому носу.
Но главной силой миссис Спарсит была и оставалась ее непоколебимая
решимость жалеть мистера Баундерби. То и дело, глядя на него, она горестно
качала головой, словно хотела сказать: "Увы, бедный Йорик!" * Невольно выдав
таким образом свои чувства, она заставляла себя приободриться и судорожно
веселым голосом говорила: "Я рада, что вы не падаете духом, сэр!" - и
всячески давала понять, какое это, по ее мнению, великое благо, что мистер
Баундерби так легко несет свой крест. Была в ее поведении и еще одна
странность, за которую ей неоднократно приходилось извиняться, но переломить
себя она никак не могла. Она почему-то упорно называла миссис Баундерби
"мисс Грэдграйнд" и в течение вечера оговорилась таким образом раз сто. Эта
столь часто повторяемая ошибка в конце концов несколько смутила миссис
Спарсит; но, право же, смиренно оправдывалась она, такое обращение для нее
вполне естественно, между тем как представить себе, что мисс Грэдграйнд,
которую она имела счастье знать в детстве, теперь и в самом деле миссис
Баундерби, почти невозможно. И весьма примечательно, что чем больше она об
этом думает, тем меньше ей это кажется возможным, - "при столь явном
несоответствии", - заключила она.
После обеда, в гостиной, мистер Баундерби учинил суд над грабителями:
допросил свидетелей, записал их показания, признал подозреваемых лиц
виновными и приговорил их к высшей каре, предусмотренной законом. Засим он
отпустил Битцера в город, поручив ему передать Тому, чтобы тот почтовым
поездом воротился домой.
Когда внесли свечи, миссис Спарсит прошептала:
- Умоляю вас, сэр, не грустите. Я хочу видеть вас таким же веселым,
каким вы были раньше.
Мистер Баундерби, который под воздействием этих попыток утешить его
впал в совершенно несвойственное ему и оттого крайне нелепое элегическое
настроение, тяжко и шумно вздохнул, словно некое морское чудовище.
- У меня душа за вас болит, - сказала миссис Спарсит. - Почему бы вам
не сыграть в трик-трак *, сэр, как в былые дни, когда я имела честь жить с
вами под одной кровлей.
- С той поры, сударыня, я не садился за триктрак. - отвечал мистер
Баундерби.
- Да, сэр, - сочувственно сказала миссис Спарсит, - я это знаю. Я
помню, что мисс Грэдграйнд никогда не любила трик-трак. Но ежели вы
соизволите, сэр, я рада буду сыграть с вами.
Они сели играть у окна, выходящего в сад. Луна не показывалась, но
вечер был теплый, почти душный, в воздухе стоял сильный аромат цветов. Луиза
и мистер Хартхаус прогуливались по саду, и оттуда доносились их голоса, но
слов разобрать нельзя было. Миссис Спарсит, сидя за до