Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
на председателя, - достаточно
ли четко он читает. "Ну вот, товарищи не возражают".
Но самым удивительным было то, что Гетманов, казалось, оставался
искренен, был самим собой, и когда требовал плана с секретарей райкомов и
срезал последние граммы с колхозных трудодней, и когда занижал зарплату
рабочим, и когда требовал снижения себестоимости, и когда повышал
розничные цены, и когда, растроганный, говорил с женщинами в сельсовете,
вздыхал об их нелегкой жизни, сокрушался по поводу тесноты в рабочих
общежитиях.
Понять это трудно, но разве все в жизни легко поймешь.
Когда Новиков и Гетманов подошли к машине. Гетманов шутя сказал
провожавшему их Карпову:
- Придется обедать у Белова, от вас и вашего интенданта обеда не
дождешься.
Карпов сказал:
- Товарищ бригадный комиссар, интенданту пока ничего не дали с
фронтовых складов. А сам он, между прочим, ничего не ест, - болеет
желудком.
- Болеет, ай-ай-ай, какая беда, - сказал Гетманов, зевнул, махнул
рукой. - Ну что ж, поехали.
Бригада Белова была значительно выдвинута на запад по сравнению с
карповской.
Белов, худой, носатый человек, на кривых кавалерийских ногах, с острым
быстрым умом, пулеметной речью, нравился Новикову.
Он казался Новикову человеком, созданным для танковых прорывов и
стремительных бросков.
Характеристика его была хороша, хотя в боевых действиях он участвовал
недолго, - совершил в декабре под Москвой танковый рейд по немецким тылам.
Но сейчас Новиков, тревожась, видел лишь недостатки командира бригады,
- пьет, как конь, легкомыслен, пристает к женщинам, забывчив, не
пользуется любовью подчиненных. Обороны Белов не подготовил.
Материально-техническая обеспеченность бригады, видимо, не интересовала
Белова. Его занимала лишь обеспеченность горючим и боеприпасами. Вопросами
организации ремонта и эвакуации с поля боя поврежденных машин он занимался
недостаточно.
- Что ж вы, товарищ Белов, все же не на Урале, а в степи, - сказал
Новиков.
- Да, как цыгане, табором, - добавил Гетманов.
Белов быстро ответил:
- Против авиации принял меры, а наземный противник не страшен, мне
кажется, в таком тылу нереален.
Он вдохнул воздух:
- Не обороны хочется, в прорыв войти. Душа плачет, товарищ полковник.
Гетманов проговорил:
- Молодец, молодец, Белов. Суворов советский, полководец настоящий, -
и, перейдя на "ты", добродушно и тихо сказал: - Мне начальник политотдела
доложил, будто ты сошелся с сестрой из медсанбата. Верно это?
Белов из-за добродушного тона Гетманова не сразу понял плохой вопрос,
переспросил:
- Виноват, что он сказал?
Но так как и без повторения слова дошли до его сознания, он смутился:
- Мужское дело, товарищ комиссар, в полевых условиях.
- А у тебя жена, ребенок.
- Трое, - мрачно поправил Белов.
- Ну вот видишь, трое. Ведь во второй бригаде командование сняло
хорошего комбата Булановича, пошло на крайнюю меру, перед выходом из
резерва заменило его Кобылиным только из-за этого дела. Какой же пример
подчиненным, а? Русский командир, отец трех детей.
Белов, озлившись, громко произнес:
- Никому нет до этого дела, поскольку я к ней насилия не применял. А
пример этот показали до вас, и до меня, и до вашего батька.
Не повышая голоса, вновь перейдя на "вы". Гетманов сказал:
- Товарищ Белов, не забывайте про свой партийный билет. Стойте как
следует, когда с вами говорит ваш старший начальник.
Белов, приняв воинский, совершенно деревянный вид, проговорил:
- Виноват, товарищ бригадный комиссар, я, конечно, понимаю, осознаю.
Гетманов сказал ему:
- В твоих боевых успехах я уверен, комкор тебе верит, не срами себя
только по личной линии, - он посмотрел на часы: - Петр Павлович, мне надо
в штаб, я с тобой к Макарову не поеду. Я у Белова машину возьму.
Когда они вышли из блиндажа, Новиков, не удержавшись, спросил:
- Что, по Томочке соскучился?
На него недоуменно посмотрели ледяные глаза, и недовольный голос
произнес:
- Меня вызывает член Военного совета фронта.
Перед возвращением в штаб корпуса Новиков заехал к своему любимцу
Макарову, командиру первой бригады.
Вместе пошли они к озерцу, у которого расположился один из батальонов.
Макаров, с бледным лицом и грустными глазами, которые, казалось, никак
не могли принадлежать командиру бригады тяжелых танков, сказал Новикову:
- Помните то болото, белорусское, товарищ полковник, когда немцы нас
гоняли по камышам?
Новиков помнил белорусское болото.
Он подумал о Карпове и Белове. Тут дело, очевидно, не только в опыте,
но и в натуре. Надо прививать командирам опыт, которого у них нет. Но ведь
натуру никак не следует подавлять. Нельзя людей из истребительной авиации
перебрасывать в саперные части. Не всем же быть, как Макаров, - он хорош и
в обороне, и в преследовании.
Гетманов говорит, - создан для партийной работы. А Макаров вот солдат.
Не перекроить. Макаров, Макаров, золотой вояка!
От Макарова Новикову не хотелось отчетов, сведений. Ему хотелось
советоваться с ним, делиться. Как достичь в наступлении полной сыгранности
с пехотой и мотопехотой, с саперами, с самоходной артиллерией? Совпадают
ли их предположения о возможных замыслах и действиях противника после
начала наступления? Одинаково ли оценивают они силу его противотанковой
обороны? Правильно ли определены рубежи развертывания?
Они пришли на командный пункт батальона.
Командный пункт разместился в неглубокой балке. Командир батальона
Фатов, увидя Новикова и командира бригады, смутился, - штабная землянка,
казалось ему, не подходила для таких высоких гостей. А тут еще
красноармеец растапливал дрова порохом, и печь крайне неприлично ухала.
- Запомним, товарищи, - сказал Новиков, - корпусу поручат одну из самых
ответственных частей общей фронтовой задачи, а я выделяю самую трудную
часть Макарову, а Макаров, сдается мне, самую сложную часть своей задачи
прикажет выполнить Фатову. А как решать задачу, это вам самим придется
подумать. Я вам не буду навязывать в бою решение.
Он спрашивал Фатова об организации связи со штабом полка, командирами
рот, о работе радио, о количестве боеприпасов, о проверке моторов, о
качестве горючего.
Перед тем, как проститься, Новиков сказал:
- Макаров, готовы?
- Нет, не совсем еще готов, товарищ полковник.
- Трех суток вам достаточно?
- Достаточно, товарищ полковник.
Сидя в машине, Новиков сказал водителю:
- Ну как, Харитонов, все в порядке у Макарова как будто?
Харитонов, покосившись на Новикова, ответил:
- Порядок, конечно, полный, товарищ полковник. Начальник продснабжения
пьяным напился, из батальона пришли концентрат получать, а он ушел спать и
ключ забрал. Так и вернулись, не нашедши его. А старшина мне рассказывал,
- командир роты получил водку на бойцов и справил себе именины. Всю водку
эту выпил. Хотел я запаску, камеру подклеить, а у них клею даже нет.
"35"
Выглянув в окно штабной избы и увидя в облаке пыли "виллис" командира
корпуса, генерал Неудобнов обрадовался.
Так однажды было в детстве, когда взрослые ушли в гости и он радовался,
что остался хозяином в доме, - но едва закрылась дверь, ему стали
мерещиться воры, пожар, и он ходил от двери к окну, млея, прислушивался,
потягивал носом - не пахнет ли дымом.
Он почувствовал себя беспомощным, способы, которыми он управлял
большими делами, здесь не годились.
Вдруг противник полезет, - ведь от штаба до фронта шестьдесят
километров. Тут не припугнешь снятием с должности, не обвинишь в связях с
врагами народа. Прут танки и прут, чем их остановишь? И эта очевидность
поразила Неудобнова, - мощь государственного гнева, заставлявшего
склоняться и трепетать миллионы людей, здесь, на фронте, когда пер немец,
не стоила ни гроша. Немцы не заполняли анкет, не рассказывали на собраниях
своих биографий, не маялись, боясь ответить о занятиях родителей до
семнадцатого года.
Все, что он любил, без чего не мог жить, его судьба, судьба его детей,
уже не было под прикрытием великого, грозного, родного ему государства. И
он впервые с робостью и приязнью подумал о полковнике.
- Новиков, войдя в штабную избу, сказал:
- Мне, товарищ генерал, ясно, - Макаров! Он в любом положении сам решит
внезапно возникшую задачу. Белов, тот без оглядки будет рваться вперед, он
иного не понимает. А Карпова придется подгонять, тяжеловоз, медлитель.
- Да-да, кадры, кадры, они все решают; неустанно изучать кадры, этому
нас товарищ Сталин учит, - проговорил Неудобнов и живо добавил: - Я все
думаю - немецкий агент в станице есть, это он, подлец, утром навел авиацию
на наш штаб.
Рассказывая Новикову о штабных событиях, Неудобнов сказал:
- Тут к нам собрались приехать соседи и командиры частей усиления, так,
без особого дела, познакомиться, просто в гости.
- Жаль, что Гетманов уехал в штаб фронта, и чего это его понесло? -
сказал Новиков.
Они условились вместе пообедать, и Новиков пошел к себе на квартиру
помыться, переменить запылившуюся гимнастерку.
На широкой станичной улице было пустынно, только возле ямы, вырытой
бомбой, стоял старик, в чьей избе квартировал Гетманов. Старик, словно бы
яма была вырыта для хозяйственных надобностей, что-то определял над ней
растопыренными руками. Поравнявшись с ним, Новиков спросил:
- Над чем это колдуешь, отец?
Старик по-солдатски взял под козырек, проговорил:
- Товарищ командующий, был я в германском плену в пятнадцатом году,
работал там у одной хозяйки, - и, указав на яму, потом на небо, подмигнул:
- Не иначе мой байстрюк, сукин сын, прилетал, наведывал меня.
Новиков рассмеялся:
- Ох, старик.
Он заглянул в закрытые ставнями окна Гетманова, кивнул часовому,
стоявшему у крыльца, и вдруг подумал: "Какого черта Гетманов в штаб фронта
ездит? Какие это дела у него?" И на миг в душе его мелькнула тревога:
"Двуличный он, как это Белову за аморальное поведение выговаривал, а
стоило мне про Тамару вспомнить, как лед сделался".
Но тотчас мысли эти показались пустыми, не свойственна была Новикову
подозрительность.
Он свернул за угол дома и увидел на полянке несколько десятков парней,
должно быть, мобилизованных райвоенкоматом, отдыхавших возле колодца.
Сопровождавший ребят боец, притомившись, спал, прикрыв лицо пилоткой,
рядом с ним лежали горкой сложенные узелки и мешочки. Ребята, видимо,
прошли немало по степи, натрудили ноги, и некоторые из них разулись.
Головы их еще не были пострижены, и издали они походили на сельских
школьников, отдыхавших на переменке между уроками. Их худые лица, тонкие
шеи, русые нестриженые волосы, латаная, перешитая из отцовских пиджаков и
штанов одежда, - все это было совершенно детским. Несколько человек играли
в традиционную игру мальчишек, когда-то и комкор играл в нее, кидали
пятаки в сторону вырытой ямки, прищурившись, целились. Остальные глядели
на игру, и лишь глаза у них не были детскими - тревожные и грустные.
Они заметили Новикова и поглядывали на спящего дядьку, очевидно, им
хотелось спросить его, можно ли кидать пятаки, продолжать сидеть, когда
мимо них идет военное начальство.
- Дуйте, дуйте, богатыри, - сказал бархатным басом Новиков и прошел,
махнув в их сторону рукой.
Чувство пронзительной жалости охватило его, - такой острой, что он даже
растерялся от ее силы. Должно быть, эти худые детские глазастые личики,
эта сельская бедная одежда вдруг с какой-то прямо-таки удивительной
ясностью сообщили, что ведь дети, ребята... А в армии ребячье, человечье
скрыто под каской, в выправке, в скрипе сапог, в отработанных движениях и
словах... А тут все было начистоту.
Он зашел в дом, и странно, что от всего сложного и тревожного груза
сегодняшних мыслей и впечатлений самой тревожной оказалась эта встреча с
мальчишками-новобранцами.
"Живая сила, - повторял про себя Новиков, - живая сила, живая сила".
Всю свою солдатскую жизнь он знал страх перед начальством за потерю
техники и боеприпасов, за просроченное время, за машины, моторы, горючее,
за оставление без разрешения высоты и развилки дорог. Не встречал он,
чтобы начальники всерьез сердились на то, что боевые действия
сопровождались большими потерями живой силы. А иногда начальник посылал
людей под огонь, чтобы избегнуть гнева старшего начальства и сказать себе
в оправдание, разведя руками: "Ничего не мог поделать, я половину людей
положил, но не мог занять намеченный рубеж"...
Живая сила, живая сила.
Он несколько раз видел, как гнали живую силу под огонь даже не для
перестраховки и формального выполнения приказа, а от лихости, от
упрямства. Тайная тайных войны, ее трагический дух были в праве одного
человека послать на смерть другого человека. Это право держалось на том,
что люди шли в огонь ради общего дела.
Но вот знакомый Новикова, трезвый и разумный командир, находясь на
передовом НП, не изменяя своим привычкам, ежедневно пил свежее молоко.
Утром под огнем противника боец из второго эшелона приносил ему термос с
молоком. Случалось, немцы убивали бойца, и тогда знакомый Новикова,
хороший человек, оставался без молока. А на следующий день новый посыльный
нес под огнем термос с молоком. Пил молоко хороший, справедливый,
заботливый к подчиненным человек, его солдаты называли отцом. Пойди-ка
разберись во всем этом хозяйстве.
Вскоре Неудобнов зашел за Новиковым, и Новиков, торопливо и старательно
причесывая перед зеркальцем волосы, сказал:
- Да, товарищ генерал, жуткое все же дело - война! Видели, - ребят на
пополнение гонят?
Неудобнов сказал:
- Да, кадры бросовые, сопливые. Я этого сопровождающего разбудил,
обещал его в штрафную роту отправить. Распустил их совершенно, не воинская
команда, а кабак какой-то.
В романах Тургенева иногда рассказывается, как к вновь обосновавшемуся
помещику приезжают соседи...
В темноте подошли к штабу две легковые машины, и хозяева вышли
встречать на крыльцо гостей: командира артиллерийской дивизии, командира
гаубичного полка, командира бригады реактивных минометов.
...Дайте мне руку, любезный читатель, и отправимся вместе в имение
Татьяны Борисовны, моей соседки...
Полковник-артиллерист, командир дивизии, был знаком Новикову по
фронтовым рассказам и по штабным сводкам, - он ему даже ясно
представлялся: багроволицый, круглоголовый. Но, конечно, он оказался
пожилым, сутулым человеком.
Казалось, что веселые глаза его случайно попали на угрюмое лицо. А
иногда глаза так умно смеялись, что казалось, - они-то, глаза, и есть суть
полковника, а морщины, унылая, сутулая спина случайно присоединились к
этим глазам.
Командир гаубичного полка Лопатин мог сойти не только за сына, но и за
внука командира артиллерийской дивизии.
Командир бригады реактивных минометов Магид, смуглый, с черными усиками
над оттопыренной верхней губой, с высоким лбом от ранней лысины, оказался
остряком и разговорчивым человеком.
Новиков позвал гостей в комнату, где стоял уже накрытый стол.
- Прошу принять привет с Урала, - сказал он, указывая на тарелки
маринованных и соленых грибов.
Повар, стоявший в картинной позе у накрытого стола, сильно покраснел,
ахнул и скрылся, - не выдержали нервы.
Вершков наклонился над ухом Новикова и зашептал, указывая на стол:
- Конечно, давайте, что ж ее держать взаперти.
Командир артиллерийской дивизии Морозов, показав ногтем чуть повыше
четверти своего стакана, сказал:
- Никак не больше, печень.
- А вам, подполковник?
- Ничего, у меня печень здоровая, лейте до края.
- Наш Магид - казак.
- А у вас, майор, как печень?
Командир гаубичного полка Лопатин прикрыл свой стакан ладонью и сказал:
- Спасибо, я не пью, - и, сняв ладонь, добавил: - Символически,
капельку одну, чтобы чокнуться.
- Лопатин - дошкольник, конфеты любит, - сказал Магид.
Выпили за успех общей работы. Тут же, как обычно бывает, выяснилось,
что у всех оказались знакомые по академии и училищам мирных времен.
Поговорили о фронтовом начальстве, о том, как плохо стоять в холодной
осенней степи.
- Ну как, скоро свадьба будет? - спросил Лопатин.
- Будет свадьба, - сказал Новиков.
- Да-да, там, где "катюша", там всегда свадьба, - сказал Магид.
Магид был высокого мнения о решающей роли оружия, которым он
командовал. После стакана водки он сделался снисходительно доброжелателен,
в меру насмешлив, скептичен, рассеян и сильно не нравился Новикову.
Новиков в последнее время все прикидывал в душе, как бы отнеслась
Евгения Николаевна к тому или другому фронтовому человеку, как бы стал с
ней разговаривать и вести себя тот или другой его фронтовой знакомец.
Магид, подумалось Новикову, обязательно стал бы приставать к Жене,
ломался бы, хвастался, рассказывал бы анекдоты.
Новиков ощутил тревожное, ревнивое чувство, словно Женя слушала остроты
Магида, старавшегося показать товар лицом.
И, сам желая показать перед ней товар лицом, он заговорил о том, как
важно понимать и знать людей, с которыми рядом воюешь, заранее знать, как
поведут они себя в боевых условиях. Он рассказал о Карпове, которого
придется подгонять, о Белове, которого придется сдерживать, и о Макарове,
одинаково легко и быстро ориентирующемся в условиях наступления и обороны.
Из довольно пустого разговора возник спор, который часто происходит
среди командиров различных родов войск, спор хотя и горячий, но, по
существу, тоже довольно-таки пустой.
- Да, людей направлять и подправлять надо, но насиловать их волю не
следует, - сказал Морозов.
- Людьми надо твердо руководить, - сказал Неудобнов. - Ответственности
бояться не надо, ее нужно на себя принимать.
Лопатин сказал:
- Кто не был в Сталинграде, тот вообще войны не видел.
- Нет уж вы простите, - возразил Магид. - Что Сталинград? Геройство,
стойкость, упорство - не спорю, да и смешно спорить! Но я не был в
Сталинграде, а имею нахальство считать, что войну видел. Я офицер
наступления. В трех наступлениях я участвовал и скажу: сам прорывал, сам в
прорыв входил. Пушки себя показали, обогнали не только пехоту, но и танки,
а хотите знать, и авиацию.
- Ну, это вы, подполковник, бросьте: обогнали танки, - желчно сказал
Новиков. - Танк - хозяин маневренной войны, тут и разговору нет.
- Есть еще такой простой прием, - сказал Лопатин. - В случае успеха все
приписывать себе. А неуспех валить на соседа.
Морозов сказал:
- Эх, соседи, соседи, вот как-то командир стрелковой части, генерал,
попросил меня поддержать его огнем. "Дай-ка, друг, огоньку вон по тем
высоткам". "Какие ввести калибры?" А он по матушке выругался и говорит:
"Давай огоньку, и все тут!" А потом оказалось, он не знает ни калибров
орудий, ни дальности огня, да и в карте плохо разбирается: "Давай, давай
огоньку, туды твою мать..." - А своим подчиненным - "Вперед, а то зубы
выбью, расстреляю!" - И уверен, что превзошел всю мудрость войны. Вот вам
и сосед, прошу любить и жаловать. А тебя еще зачислят к нему в подчинение,
- как же: генерал.
- Эх, извините, чуждым нашему духу языком вы говорите, - сказал
Неудобнов. - Нет таких командиров частей в Советских Вооруженных Силах, да
еще генералов!
- Как нет? - сказал Морозов. - Да скольких я за год войны встретил
подобных мудрецов, пистолето