политическим, но  больше  потому,  что сын  мой,  для
которого я, в сущности, трудился и устраивал, надеясь все это передать ему и
в то  же  время  насладиться всем  этим вместе с  ним, ко  всему  совершенно
равнодушен и  теперь отправился в Индию с намерением, как  и  многие другие,
шире пользоваться жизнью,  а то и промотать ее.  Конечно,  мы делаем слишком
много затрат на приготовления к  жизни. Вместо того чтобы с самого же начала
удовлетвориться  умеренными  благами,  мы  все больше  стремимся  к  широте,
создавая  себе  тем самым все  большие  неудобства. Кто наслаждается  теперь
моими строениями, моим  парком,  моими  садами? Не я, даже  не мои родные, а
какие-то приезжие,  любопытные,  беспокойные  путешественники.  Даже  и  при
больших средствах мы всегда только наполовину чувствуем себя дома,  особенно
в деревне, где нам недостает многого,  к чему мы привыкли в  городе. Нет под
рукой  любимой  книги,  не захватили  с  собой  как раз того, что нам сейчас
нужнее. Мы все время устраиваемся  на домашний лад только затем, чтобы слова
уехать, и  если мы это делаем не по воле или прихоти,  то нас  принуждают  к
тому  обстоятельства, страсти,  случайности,  необходимость  и мало  ли  что
еще...
     Лорд и  не подозревал, как глубоко задели его слова обеих слушательниц.
Да и разве не  подвергается такой  опасности  тот, кто  высказывает  хотя бы
самое общее суждение  даже в кругу людей, обстоятельства которых  ему хорошо
известны!   Для  Шарлотты   такие  случайные   уколы,  даже  от  руки  людей
доброжелательных  и  благомыслящих, не  были  новы,  к  тому  же  жизнь  так
отчетливо  представлялась  ее  очам, что  она  не испытывала особенной боли,
когда кто-нибудь необдуманно и неосторожно заставлял ее бросить взгляд на то
или  иное   безрадостное   зрелище.   Оттилию   же,  которая  в   своей  еще
полусознательной юности  больше  предчувствовала, чем видела, которая могла,
вернее, должна была  отвращать свои взоры от того, чего  ей не хотелось и не
полагалось видеть,- Оттилию эти искренние речи повергли в ужасное состояние;
словно  кто-то   могучим   взмахом  разорвал   утешительный  покров,   и  ей
представилось, что все делавшееся  до сих пор для дома и  угодий,  для сада,
парка и всей  окрестности,  было совершенно  напрасно, ибо тот, кому все это
принадлежит, этим не пользуется;  он, как нынешний  гость, вытеснен из  дому
самыми близкими и родными людьми и принужден скитаться по свету, подвергаясь
к тому же  величайшим опасностям. Она привыкла слушать и молчать, но на этот
раз  она  была  во  власти   мучительнейшего  переживания,   которое  скорее
усиливали, чем смягчали, все  дальнейшие речи гостя, продолжавшего говорить,
как всегда, остроумно, оригинально и обдуманно.
     -  Теперь, как  мне  кажется,- продолжал он,- я  нахожусь на правильном
пути, потому что все время рассматриваю себя как путешественника, который от
многого отказывается,  чтобы многим насладиться. Я привык к переменам, более
того  - они стали для меня  потребностью,  подобно тому как в опере мы вечно
ждем новых декораций  именно потому, что их и без того  много.  Я знаю, чего
могу ждать  от  самой лучшей и  самой плохой гостиницы; как  бы она  ни была
хороша  или плоха, я нигде  не  нахожу того, к чему привык, и в конце концов
оказывается,  что  это одно  и  то  же - полностью  зависеть  от необходимой
привычки или полностью же от  произвольной случайности. Теперь я, по крайней
мере,  могу  не раздражаться из-за того, что какую-нибудь  вещь потеряли или
положили  не на место, что моя постоянная  комната непригодна для жилья и ее
нужно  приводить в порядок, что разбили мою любимую чашку и мне потом долгое
время неприятно  пить из  другой. От всего  этого я теперь избавлен, и  если
загорается дом, где я остановился, то  мои слуги спокойно укладывают вещи, и
мы  уезжаем со  двора и из города.  И при всех этих выгодах, если в точности
расчесть, оказывается, что за год я истратил не более, чем истратил бы дома.
     Слушая эти слова,  Оттилия все время видела перед  собой  Эдуарда; как,
терпя лишения и  тяготы, он так же блуждает теперь по неизведанным  дорогам,
как с опасностью для жизни он  ночует под  открытым небом и  среди  стольких
превратностей и  непрерывного  риска  приучает себя жить  без  родины и  без
друзей, отбрасывая  все,  лишь  бы ничего не терять. К  счастью, общество на
некоторое  время  разошлось.  Оттилия  могла  выплакаться  наедине.  Никогда
скорбь, тяжкая  и гнетущая, так не  мучила ее, как  эта ясность, которую она
еще более стремилась прояснить: ведь так  обычно  и  бывает, что мы начинаем
сами мучить себя, раз только что-нибудь нас мучит.
     Положение  Эдуарда представлялось ей таким плачевным, таким жалким, что
она решила во что бы то ни стало сделать все для возвращения его к Шарлотте,
скрыть  где-нибудь  в уединении и  безмолвии  свою скорбь  и свою  любовь  и
заглушить их, отдавшись какой-либо деятельности.
     Между тем спутник лорда, человек спокойный, разумный и в высшей степени
наблюдательный,  заметил промах,  допущенный в  разговоре, и  указал  своему
другу  на сходство положений. Тот  ничего  не знал об  обстоятельствах семьи
Эдуарда, тогда как его спутник, которого  в путешествиях, собственно,  ничто
так  не  занимало, как  подобные  необычные  случаи,  возникающие  на  почве
естественных или искусственных  отношений, вызванных  столкновением закона и
произвола,  рассудка  и разума, страсти и  предубеждения, успел  и  раньше,-
более же подробно за время своего пребывания  в этом  доме,- ознакомиться со
всем, что здесь произошло и что происходило.
     Лорду было очень жаль, но он не смутился.
     -  Чтобы никогда не попадать в такое положение в обществе, надо было бы
всегда молчать; ведь не только серьезные  мысли, но  и самые пошлые суждения
могут столь же резким  образом  задеть присутствующих.  Постараемся,- сказал
он,- загладить это нынче вечером и воздержимся от всяких разговоров на общие
темы. Расскажите-ка дамам какой-нибудь занимательный и поучительный анекдот,
какую-нибудь историю из  числа тех, которыми  вы во время нашего путешествия
обогатили вашу память и ваш портфель.
     Однако,  несмотря на лучшие намерения, приезжим и на сей раз не удалось
развлечь  приятельниц невинной  беседой.  Ибо  спутник  лорда,  возбудив  их
внимание и  самое  живое  участие  целым  рядом  необычайных,  поучительных,
веселых,  трогательных  и  страшных  историй,  решил  заключить рассказом  о
происшествии,  правда, необычайном, но мирном,  сам не  подозревая, как  оно
близко сердцу его слушательниц.


        "СОСЕДСКИЕ ДЕТИ"
     Новелла

     Двое детей  из двух  живших по соседству  почтенных семейств, мальчик и
девочка,  по своему возрасту вполне  подходили для  того, чтобы впоследствии
стать мужем  и женой в надежде на такое  будущее они воспитывались вместе, и
родители  уже радовались предстоящему браку.  Но  весьма скоро обнаружилось,
что  вряд  ли  это  намерение осуществится: между этими двумя  превосходными
натурами стала  проявляться  какая-то странная вражда.  Быть может, они были
слишком во всем  похожи  - оба сосредоточенные  в самих себе, точно знающие,
чего хотят, твердые в своих решениях; каждый в отдельности они  пользовались
любовью и уважением своих сверстников, но, бывая вместе, всегда  оказывались
соперниками;  каждый  созидал  сам для себя  и разрушал созданное другим, не
соревнуясь  в  стремлении к  общей  цели,  а всегда борясь за один  и тот же
предмет;  обычно  добронравные  и любезные,  они питали только  злобу и даже
ненависть друг к другу.
     Эти  странные  отношения  дали  себя  звать еще в  пору  детских игр  и
обострялись с  годами.  По  примеру мальчиков,  которые играют  в  войну  и,
разделившись на два лагеря,  вступают друг с  другом  в сражение, упрямая  и
смелая девочка стала во главе одного из отрядов и сражалась против другого с
такой отвагой и таким ожесточением, что обратила бы его  в позорное бегство,
если  б  ее  всегдашний соперник не  держался весьма  мужественно и в  конце
концов не обезоружил  свою  соперницу  и но взял  ее  в  плен.  Но  тут  она
защищалась с таким упорством, что он, опасаясь за свои глаза и в то же время
боясь  ее поранить,  должен  был  сорвать  с себя  шелковый шейный платок  и
связать ей руки за спиной.
     Этого  она никогда не могла ему  простить  и в дальнейшем предпринимала
столь  коварные   попытки  навредить  мальчику,   что  родители,  уже  давно
обратившие внимание на столь  необычное страстное ожесточение, сговорившись,
решили разлучить  эти  два враждебные друг другу  существа  и отказаться  от
светлых надежд.
     Мальчик, попав в новую среду,  вскоре показал себя с наилучшей стороны.
Всякое  учение  шло  ему   впрок.  Покровителя   и   собственная  склонность
предопределили  его  к военной карьере. Всюду,  где бы  он ни находился, его
любили  и  уважали. Одаренный  превосходными  качествами, он, казалось,  мог
действовать только на благо, па радость другим и, ясно сам того не сознавая,
был весьма счастлив, что  избавился от единственного соперника, данного  ему
природой.
     В  девочке  же  сразу  произошла резкая  перемена.  С  годами благодаря
воспитанию и, что всего важнее, повинуясь  какому-то внутреннему чувству она
отошла от  буйных игр,  которым до тех пор предавалась вместе с  мальчиками.
Вообще ей словно чего-то недоставало, вокруг нее не было  ничего, достойного
ее ненависти, но любви ее еще никто не заслужил.
     Молодой  человек,  постарше  ее  бывшего  соперника-соседа,  родовитый,
богатый и с  положением в обществе, всеми  любимый, пользовавшийся любовью и
особым благоволением  женщин,  почувствовал  к  ней  непреодолимое влечение.
Первый   раз   в  жизни  за   нею   ухаживал  друг,  влюбленный,  поклонник.
Предпочтение,  какое он оказывал ей перед другими,  которые были и  старше и
образованнее ее, блистали ярче и могли притязать на  большее, ей чрезвычайно
льстило.  Его  постоянная  внимательность,  чуждая  всякой назойливости, его
преданность   и   готовность   оказать   поддержку   в   разных   неприятных
обстоятельствах, его желание  видеть  ее своей женой, высказанное родителям,
правда, в виде  скромной надежды на будущее,  ибо  она была еще так молода,-
все это расположило ее к  нему,  а привычка и внешняя сторона  их отношений,
отныне получивших признание света, тоже сделали свое.  Ее так часто называли
невестой, что наконец и она стала видеть в себе невесту, а потому, когда она
обменялась кольцом  с человеком, который так давно уже считался  ее женихом,
ни она, ни кто бы то ни  был другой не думали, что их любовь еще нуждается в
испытании.
     Спокойное  течение вещей не было ускорено даже и помолвкой. Обе стороны
предоставили всему  идти своим чередом;  они  радовались совместной жизни, и
было  решено  насладиться этой дивной  порой, как весною, как  началом жизни
более строгой, предстоящей в будущем.
     Между тем отсутствовавший юноша  с успехом  завершил  свое образование,
достиг заслуженной  ступени  на своем  жизненном  поприще и приехал в отпуск
навестить родных. Случилось само собою, что он снова хотя и естественным, по
странным  образом  оказался  на  пути своей прекрасной соседки.  В последнее
время она жила  только  дружелюбными, семейственными чувствами, как подобает
невесте, и в согласии  со всем ее  окружающим  считала себя  счастливой и  в
известном смысле была счастлива. Но вот впервые после долгого перерыва снова
что-то стало ей поперек  дороги. Это "что-то" не было ей ненавистно, она уже
стала неспособна  ненавидеть;  более  того,  детская ненависть,  которая,  в
сущности,  была не чем  иным, как смутным  признанием  внутренних достоинств
соперника, перешла  теперь в  радостное изумление, в  веселое  любование,  в
любознательную откровенность, в  сближение, наполовину  вольное,  наполовину
невольное  и  все  же  неизбежное,  причем  все  это  было  взаимно.  Долгое
отсутствие давало повод для долгих бесед. Даже их  детское неразумие служило
теперь, когда они поумнели, предметом шутливых  воспоминаний; казалось,  они
хотели загладить былую задорную ненависть хотя бы дружелюбным и внимательным
обхождением, кап будто ожесточенное взаимное непонимание в прошлом требовало
отныне столь же решительного взаимного признания.
     Что до него, то он ни в чем не преступал должных пределов благоразумия.
Его  положение,  знакомства,  честолюбие,   виды  на  будущее  занимали  его
настолько, что  дружеское расположение  очаровательной невесты он принимал с
благодарностью и  удовольствием как некое добавление ко всему остальному, не
видя в этом ничего необычайного и не имея намерения отнимать  ее у жениха, с
которым у него к тому же были наилучшие отношения.
     Совсем иное творилось в ее  душе. Она словно пробудилась от сна. Борьба
ее с юным соседом была первой ее  страстью, и эта упорная борьба была не чем
иным, как упорной, как бы прирожденной любовью, только  принявшей  видимость
неприязни. Да  и  теперь, в воспоминаниях, ей казалось, будто она всегда его
любила.  Ее  злые затеи  того  времени, когда она  держала  оружие  в руках,
вызывали  у нее улыбку; она уверяла себя, что испытала  приятнейшее чувство,
когда он ее  обезоружил,  а все, что она предпринимала ему во зло и во вред,
представлялось ей  теперь лишь невинным средством привлечь его внимание. Она
кляла  тягучую дремотную  привычку,  по вине которой ее  женихом  мог  стать
человек столь незначительный; она изменилась, изменилась вдвойне, изменилась
и в настоящем и в прошлом - в зависимости от того, как на это посмотреть.
     Если бы кто-нибудь мог разобраться в ее  чувствах, которые она таила  в
себе, приобщиться  к  ним, то  он  бы не осудил ее, ибо  жених  и вправду не
выдерживал  сравнения  с  соседом, стоило их  увидеть друг возле друга. Если
первому нельзя  было отказать в  известном доверии,  то  второму можно  было
верить  вполне;  если первого хотелось  иметь собеседником,  то во втором вы
были бы рады увидеть  товарища; а стоило подумать о каком-нибудь  труднейшем
испытании, об обстоятельствах чрезвычайных, то в первом можно было бы слегка
усомниться,  тогда  как  второй  внушал  несомненную  уверенность.   Женщины
обладают особым природным чутьем, которым угадывают подобные различия, и для
развития его в себе находят и основания, и частые поводы.
     Чем дольше  прекрасная невеста питала  в  тайнике своей  души  подобные
чувства, чем реже постороннему представлялся повод сказать ей  что-нибудь  в
пользу  жениха,  выразить  то, на что,  казалось,  наводили,  чего требовали
обстоятельства и долг, к  чему, как  будто бесповоротно, взывала непреложная
необходимость,  тем   больше  сердце  красавицы   подчинялось  только   этой
исключительной  страсти; в то время как, с  одной  стороны, ее неразрешимыми
узами связывали отношения светские и семейные, жених и данное ему слово, то,
с другой, честолюбивый юноша вовсе не делал тайны из  своих мыслей, планов и
намерений, держал себя с ней как преданный, по даже не слишком нежный брат и
уже заводил речь о своем близком  отъезде,- в ней словно вновь проснулся дух
ее детских  лет, со всем своим коварством и ожесточением, и теперь, на более
высокой  жизненной  ступени,  он готовился,  негодуя,  проявить  себя  более
действенным,  и даже пагубным,  образом. Она решила умереть,  чтобы наказать
некогда  ненавистного,  а теперь  так  страстно  любимого  человека  за  его
безучастность и, раз уж ей  не придется  обладать им, навеки запечатлеться в
его  воображении,  в  его  раскаянии.  Она  хотела,  чтобы  ее  мертвый  лик
неотступно стоял перед  ним, чтобы он упрекал  себя в том, что не понял,  не
распознал, не оценил ее чувств.
     Этот страшный бред всюду преследовал ее. Она всячески скрывала  его, и,
хотя  другие  ей  удивлялись, все же  никто не был настолько  проницателен и
умен, чтобы распознать истинную причину ее смятения.
     Тем  временем друзья,  родственники,  знакомые изощрялись  в устройстве
всякого  рода празднеств. Не проходило дня, чтобы не было затеяно что-нибудь
новое  и  неожиданное.  В   окрестностях  не   оставалось  почти  ни  одного
живописного местечка, которое  не было бы украшено для приема многочисленных
веселых  гостей.  И наш юноша перед  своим отъездом тоже решил не отстать от
других и пригласил молодую  чету с близкими родственниками на увеселительную
поездку  по реке.  Гости поднялись  на  большое красивое,  богато украшенное
судно, одну  из  тех яхт, где  имеется небольшая Зала и несколько  кают, что
делает возможным пользоваться и на воде удобствами суши.
     Яхта  под  звуки музыки неслась по широкой  реке;  общество скрылось от
дневной жары  в  каюты,  развлекаясь  салонными и азартными  играми. Молодой
хозяин, никогда  не  умевший сидеть без  дела,  сел  за руль, сменив старого
кормчего, который  тут  же  заснул подле него,  и бодрствующему  требовалась
теперь  вся его осмотрительность, так  как он приближался к месту, где русло
реки было сжато двумя островами, берега которых плоские и покрытые  галькой,
то с одной, то с другой стороны врезались в воду и  делали фарватер опасным.
Заботливый и зоркий рулевой чуть не поддался соблазну разбудить кормчего, но
понадеялся  на себя  и направил судно к  узкому проливу. В это мгновение  на
палубе появилась его прекрасная противница с венком на голове. Она сняла его
и бросила рулевому.
     - Возьми себе на память! - крикнула она.
     - Не мешай мне,- крикнул  он ей в  ответ, подхватывая венок.- Мне нужны
сейчас все мои силы, вес мое внимание.
     - Я больше не помешаю тебе,- крикнула та.- Ты меня больше не увидишь! -
с этими  словами  она поспешила  на носовую часть яхты  и  бросилась в воду.
Раздались  голоса:  "Спасите!  спасите!  она  тонет!"  Он  был в страшнейшем
замешательстве. От шума просыпается  старый кормчий, хочет схватить  руль, а
молодой  -  передать  его;  но  не успели они поменяться  местами, как судно
садится на мель; и в то же мгновение  юноша, скинув верхнее платье, кидается
в воду и плывет вслед за прекрасной своей противницей.
     Вода  - стихия, дружелюбная  для того,  кто с нею знаком и умеет  с ней
обращаться.  Она  понесла  его,  искусный пловец,  оставался  се господином.
Вскоре  он  настиг красавицу, увлекаемую потопом; он  схватил ее, поднял над
водою и  поплыл; их быстро  уносило вперед, пока острова и камни не остались
далеко позади  и  река  вновь не  приняла своего  плавного широкого течения.
Только  тут  он  пришел  в  себя,   опомнился   после   первого  потрясения,
заставившего  его  действовать  чисто машинально, ни  в  чем: не  давая себе
отчета; подняв голову над водою,  он огляделся  и  поплыл, насколько хватало
сил,  к  плоскому, поросшему  кустарником  берегу,  который  легко и  удобно
вдавался в  реку. Здесь он положил на  землю  свою  прекрасную ношу, но она,
казалось, уже не дышала. Юноша был в  отчаянии, но тут в глаза ему бросилась
тропинка,  убегавшая  в  кустарник. Снова взвалив на  себя дорогую  ношу, он
вскоре  заметил  уединенную хижину, к  которой и  направился.  Там оказались
добрые  люди - молодая супружеская чета.  В беде,  в  несчастье  люди быстро
находят  нужные   слова.  Все,  что  он  догадался   потребовать,  было  ему
предложено. Живо  развели  яркий  огонь, постлали на ложе  шерстяные одеяла,
принесли  шубы, меха  и все, что было теплого. Стремление спасти  взяло верх
над всеми иными соображениями. Не было упущено ничего, чтобы вернуть к жизни
прекрасное, полуокоченевшее  нагое  тело.  Это удалось.  Она  открыла глаза,
увидела друга,  обвила его  шею  своими  дивными  руками.  Долго  она его не
выпускала; слезы потоком хлынули из ее глаз и довершили выздоровление.
     -  Неужели,- воскликнула она,- ты  покинешь меня  теперь, когда  я тебя
нашла?
     -  Никогда! -  воскликнул  он.- Никогда! И, сам уже не зная, ни что  он
говорит, ни что он делает, прибавил:
     -