Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
ка
летних вечеров с одуряющим запахом цветущей сирени, пронизывающий холод
январских морозов с застывшим пятном холодного солнца, любовное томление
- и трезвое понимание обманчивости любовных утех.
Может быть, думал Елисей, ты был прав прошлой осенью, когда сказал,
что жизнь, по сути, глупа, как тупая повторяемость прибойных волн, бес-
конечно набегающих на гранитные камни. Грязные разводы пены да однооб-
разный назойливый шум.
Стоя у окна, распахнутого в буйное тепло майского вечера, Фердинанд
дымил сигаретой и скептически щурился на кипение яркой зелени во дворе,
на золото одуванчиков, на лихорадочную суету птиц, пронзающих своими
трелями воздух. Под окно выбежали мальчишки и девчонки из рисовальной
студии. Их восторженные вопли тут же смешались с общим вечерним балага-
ном. Фердинанд только ухмыльнулся.
- Я утверждаю, - сказал он, - что высший смысл в созерцании. Разгля-
дывание... - Фердинанд почмокал губами, точно пробуя на вкус слово. -
Созерцание смеющихся детей дает мне, старому и больному хрычу, ощущение
радости и беспечности поросячьего детства, в криках и мелькании стрижей
я чую невесомость и восторг полета, вороша какую-нибудь гадкую помойную
кучу, я смеюсь над тщетной суетой попыток набить брюхо, придать красоту
лицу, закутать тело в барахло. С ужасом склонясь над гниющим трупом, я
содрогаюсь от страха перед смертью и познаю счастье дыхания, жизни...
Всевышний создал нас для собственного развлечения. Созерцая нас, он не
скучает. Целые сокровища удивительных открытий. Смех ребенка, тут же -
горькое рыданье. Блеск молнии - и молния испуга в наших душах. Дождь,
когда знаешь: сейчас ливень, лужи, потоки бешеные, все в пузырях, а по-
том - тишь, лепестки черемухи по сырой земле, на листьях... - а тут вол-
на восторга в наших жалких костях. Но мы догадались, - Фердинанд шутливо
погрозил кулаком с сигаретой в небо, - не случайно на иконах, в церквах
- все среди облаков рожи да глаза. Знаем: сидишь там и смотришь. Разгля-
дываешь?.. Ну-ну. О! - воскликнул Фердинанд и повернулся ко мне. - И эн-
лэо - то же самое. С неба пялятся. Потому и общаться не хотят, что и так
интересно и смешно. Рассматривают...
Но тут лицо Фердинанда побледнело и напряглось ненавистью:
- Но зачем тебе наша боль, мучение? Зачем ужас смерти, агония? То-
же... развлекаешься!..
Фердинанд на секунду замер, хватая открытым ртом воздух. Но тут злоба
исчезла с его лица, и он расхохотался...
В коридоре квартиры жены Фердинанда, куда все приехали на поминки,
Елисей зацепился за большую коробку и едва не упал.
- Осторожно, - обеспокоено воскликнула Светлана Алексеевна, и все,
кто набился в тесный коридор, замерли, разглядывая рисунки и надписи на
картоне, из которых значило, что это упаковка цветного телевизора. -
Здесь рукописи Фердинанда. Мне ведь пришлось срочно выметаться из его
комнаты. Прописана там не была, - она вздохнула, - а соседи, как шакалы,
наверное, давно уж зарились. Вы вот, извините, из профкома, - она обра-
тилась к приткнувшемуся рядом мужчине со стариковской бородой лопатой. -
Не взяли бы посмотреть? Что ценное... хотя, конечно, издать трудно. Са-
ма-то я плохо разбираюсь. - Она просительно смотрела на мужчину.
- Душенька, дорогая, - успокоительно проговорил он чудесно доброжела-
тельным тоном, - конечно, обязательно посмотрю. Это же долг наш...
Только, - он помялся и развел руки, как бы охватывая в воздухе картонный
короб. - Кто бы помог мне довезти? Одному не дотащить.
Елисей тут же вызвался помочь, и все облегченно зашумев, стали прохо-
дить в комнату. Там, у накрытого стола копошились, заканчивая приготов-
ления, две пожилые женщины.
Где-то через час все уже отмякли, общие подавленность и уныние раст-
ворились, разговор повернул на посторонние темы и интересы. Тень Ферди-
нанда почти уже не витала среди них.
- Мне жалко, - уловив короткую паузу в общем гуле, сказала вдова Фер-
динанда, - что он умер в первый день путча.
Все замолчали, а Светлана Алексеевна, выдержав небольшую паузу, про-
должила:
- Он так радовался переменам. Мне врач говорил, что с его сердцем чу-
дом прожил последние два года. А тут такое известие. Вся больница жужжа-
ла прямо. Главное, многие старики радовались. Он очень переживал, по те-
лефону звонил. Мне говорил, что эта комедия ненадолго... Уверена, доживи
он до сегодня, может, еще пожил.
- Извини, Светочка, - тихо и слабо проговорила старушка, мать Ферди-
нанда. - А я не жду ничего хорошего.
- Ну что вы, Елизавета Федоровна, все теперь будет хорошо.
- Господи! - старушка легко перекрестилась. - Да никогда не было так.
Мальчиком был светленьким, такой легкий. Так страшно было его отпускать
на улицу, в школу. Оглянется, выскочит за дверь, а на душе тяжко. Я даже
плакала часто. Сами себе врали, что скоро лучше станет.
- Да непременно улучшится скоро, - возразила возбужденно Светлана
Алексеевна, - я в это верю.
Все зашумели. Елисей сказал, что все можно легко предвидеть и,
действительно, ничего хорошего в ближайшие годы не ожидается. Но в общем
гуле его почти никто не услышал.
- Что же вы предвидите? - услышал Елисей от соседа, того самого доб-
рожелательного старика с бородой лопатой.
Увидев его добрый взгляд, Елисей тут же принялся объяснять, что сей-
час все кричат о победе, а когда реформы начнутся, тогда вся старая сис-
тема, вся притихшая партийная гвардия воспрянет - и только держись.
- Этот путч покажется безобидной шуткой, - добавил Елисей.
- Давайте, - весело сказал его сосед, - опрокинем рюмочку по этому
поводу. Если в будущем нас ждут такие осложнения, что ж тянуть? Может,
там не придется.
Поздно вечером, изрядно притомившись, Елисей с соседом оказались в
коридоре у большой коробки.
- Меня зовут Илья Ефимович, - представился старик, - по-моему, нам
предстоит изрядно потрудиться, - он кивнул на коробку. Елисей взял у
вдовы веревку, обвязал коробку, и они, распрощавшись со всем, вытащили
ее на лестницу. Веревка сильно резала руки, и когда они запыхавшись очу-
тились на улице, тут же все и застопорилось.
Они остановились у подъезда. Фонарей во дворе не было, и темноту ав-
густовской ночи едва рассеивал свет из окон домов. Над головой небо сла-
бо мерцало худосочными звездами. Прохладный воздух был необыкновенно
чистым и действовал умиротворяюще. Казалось, что никогда не было ни су-
толоки в больничном морге, ни тела бедного Фердинанда, ни бесконечной
каши слов за столом.
- Я вот все представляю, - сказал Илья Ефимович, - потащит ли мои ру-
кописи кто-нибудь? Увы, фантазии тут особой не требуется. Тоже литера-
тор, в одном профкоме были... Отволокут в крематорий. Ну, из-за мебелиш-
ки, библиотеки, наверное, будет небольшая драчка по-родственному. На па-
мять об усопшем! - он хихикнул. - А вот рукописи, наверное, так же сва-
лят в короб... Для них это бумага, а он ведь над каждой страницей кор-
пел, как мать над дитем, слушал их, приглаживал, переживал. А может, над
какой страницей и слезу уронил?
- Он мне говорил, что в одной повести удалось светом озарить, над
грязью подняться, - вспомнил Елисей.
- Мы сейчас. как у края бездны, - понизив голос, сказал Илья Ефимо-
вич, - и решаем глобальный вопрос. Пожрет бездна огненная жизнь и дух
Фердинанда или останется хоть каплей, надеждой?.. Вот будем упираться,
тащить, читать, отчаиваться, разочаруемся еще. Скажем, иногда хорошо, а
в общем - слабовато. А если и гениально, то все одно не напечатать, не
пробить ряды кровожадных, алчущих. А напечатают, так равнодушно прогло-
тит та же бездна. Ни отклика, ни памяти. Разве что в предисловии слезу
прольют о закопанном таланте... Может, проще?.. Дотащим до ближайшей по-
мойки. А завтра или старушки в макулатуру отволокут, или сгребет машина,
а там, на свалке запалят огни - и уйдет дымом вслед за Фердинандом... И
нет проблем, - он опять хихикнул.
- Момент роковых решений, - шутливо заметил Елисей, - надо бы метание
молний, потоки с небес, вопиющие тени...
- Да-да, - сказал Илья Ефимович, - это все равно, что решить: удавить
младенца в колыбели или пусть ковыляет, мучается, как мы... живет?
- Ну, с младенцем решается почти однозначно.
- Почти, почти, - Илья Ефимович вздохнул, - самый большой грех - де-
тоубийство. А любая мамаша вам скажет: дети - такая радость!.. - он гля-
нул на коробку с рукописями. - Может, рукописи эти тоже чья-то ра-
дость?.. Вот как чудесно настроились, теперь и тащить можно, превозмо-
гать.
- Фердинанд говорил, что Всевышний сотворил нас для наблюдений за на-
ми, чтобы насладиться - как я понимаю - пребыванием души в материальном
мире.
Илья Ефимович, задрав бороду к небу, перекрестился:
- Господи, чудесны твои деяния! Твоими помыслами мы и на краю бездны
не освинячились, не уронили в огонь душу раба твоего Фердинанда... - Он
обернулся к Елисею. - Ну что ж, дальше пошли.
На этот раз они вознесли короб ввысь, и подперев углы плечами, слегка
раскачиваясь, двинулись по темным переулкам. Утром они почти также несли
деревянный корабль с телом Фердинанда, а теперь на плечах плыли его ру-
кописи.
Елисей вспомнил, что в день смерти и в первый день путча Фердинанд
звонил ему, хотел что-то сказать. Тоскливо заныло в груди от ощущения,
что никогда не узнает он, что пытался перед смертью сказать ему Ферди-
нанд. Может, как говорила ему Светлана Алексеевна, ему нужно было излить
раздражение на этих идиотов, затеявших игры в солдатики? А может, пред-
чувствие смерти заставило его искать кого-то, чтобы пошутить над
собственным бессилием, пока еще подчиняется язык, пока двигаются
пальцы? Чувство вины перед Фердинандом за то, что Елисей не оказался до-
ма в тот момент, было так сильно, что он не утерпел и рассказ об этом
своему попутчику.
- Не переживайте, - утешил Илья Ефимович, шумно сопя под нелегкой но-
шей. - Давайте отдышимся. - Они опустили коробку. - Вы можете искупить
свою вину. Вот, - он указал на коробку, - прочитайте. Это ведь его сло-
ва. Считайте, последние. Сказано не наспех, не сгоряча. - Старик тихо
засмеялся. - Не испугались?
- Теперь придется, - согласился Елисей. Они снова взялись за короб.
Скоро улица вывела к освещенному Ленинградскому проспекту. Мимо со
свистом неслись легковушки. Полупустой троллейбус с подвыванием мотора
домчал до зоопарка, и они выгрузились на тротуар. Перейдя улицу, окуну-
лись в тьму затхлой мерзкой подворотни. На выходе, где тьма бледнела
мутным светом, хамский голос остановил их:
- Ну, лож взад!
Три тени надвинулись вплотную к ним. Елисея окатила волна возбуждения
и невесомая смесь страха, ожидания, возмущения. Потом он уловил движение
ближайшего к нему силуэта. Молния пронзила ухо, плечо, он отшатнулся.
Короб полетел вниз, рассыпая листы. Тут же раздался матерный вопль Ильи
Ефимовича, его тело два раза дернулось, и в такт ему один бандит взвыл,
хватаясь за голень, а другой молча согнулся, обнимая живот, и повалился.
Третий повернулся и быстро исчез, шумно топая.
Илья Ефимович, извергая проклятия, ударил еще и затем с хряканьем и
матом бил ногами подонков, пока они, подвывая, не отковыляли во тьму
двора.
- Вы в порядке? - спросил он, вернувшись к Елисею. Он бурно дышал ос-
каленным ртом, иногда взрываясь руганью.
- Пустяки, ухо и плечо болят, - объяснил Елисей и поспешно стал запи-
хивать в коробку выпавшие рукописи. Ему было неловко, что он не смог за-
щитить хотя бы себя. И если бы не прыть Ильи Ефимовича, был бы у них
очень бледный вид.
Илья Ефимович наконец затих и тоже стал подбирать рассыпанные листы.
Скоро они снова взгромоздили коробку и продолжили путь. Ухо и левое пле-
чо противно ныли, но Елисей старался не подавать вида, надеясь, что ско-
ро они дойдут.
Пару раз они повернули, проходя по тесным темным улочкам, имевшим
весьма домашний и мирный вид. Бойкие магистрали остались позади, и здесь
царили тишина и ночная дрема.
- Вот и пришли, - сказал Илья Ефимович у очередного дворового проема,
который выглянул чернотой из-за угла приземистого домика.
Они уже собирались свернуть во двор, но тут из-за спины подкатила ми-
лицейская машина, резво тормознула рядом, явно предлагая им не торо-
питься. Из машины появились два милиционера с резиновыми дубинками.
- Куда направляемся? - спросил ближайший. Из-под сильно сдвинутой на
затылок фуражки торчал выпуклый лобик, крупный худой нос и щетка усиков.
Глаза его настороженно напряглись. - А ты, дед, документы давай, - доба-
вил он.
- Где же вы, родные, были десять минут назад? - посмеиваясь, сказал
Илья Ефимович. Коробка опять спланировала вниз. - Только что нас пыта-
лись ограбить. А несем мы рукописи нашего покойного товарища литератора.
Ценности, знаете, совершенно никакой не представляет.
Илья Ефимович открыл коробку, взял полную пригоршню листов и сунул
под нос милиционеру. Тот чуть не обнюхал их.
- Чего ж тащите тогда? - спросил он.
- Вдова в них ни бельмеса, просила разобраться... А эти дураки моло-
дые тоже думали - ценное несем.
- Ну и как? - поинтересовался милиционер уже совсем равнодушно.
- Один успел убежать, а с двумя я, как с немцами под Берлином, разоб-
рался. Не забыл рукопашную. А насчет документов, вот в тот домик надо
проследовать, квартира девятнадцать.
- Ладно, иди, - сказал, махнув рукой, милиционер. - Трое, говоришь,
было?
- Трое. У одного, чернявого, на морде мой каблук отпечатался, - пояс-
нил Илья Ефимович.
Милиционеры уселись в машину. Фыркнув газом, она укатила.
Через пять минут они втащили коробку в квартиру Миколюты. Его фамилию
Елисей прочитал на старой истертой медной табличке, висевшей на входной
двери. Но инициалы были "Е.М.". Он спросил об этом Илью Ефимовича.
- Это табличка моего отца, - пояснил он. - Он врачом был, хорошим.
Его Сталин перед войной в лагерях гноил. А мать надрывалась, нас двоих с
братом выхаживала. После ранения пришел - она и месяца не прожила. Ска-
зала, когда умирала: сил нет жить. Просила брата вырастить... Да у вас,
дружок, кровь, - сказал он, присматриваясь к уху Елисея. - Сейчас протру
и йодом смажу. И оставайтесь-ка у меня. Нечего вам ночью шастать.
Он ушел в комнату, а Елисей позвонил жене и сказал, что приедет ут-
ром, так как поздно. Она долго выпытывала у него, не случилось ли чего,
но он ничего не сказал, объяснил лишь про рукописи и Илью Ефимовича. По
голосу жены он чувствовал, что она не верит и что в голове у нее жуткий
переполох. Тогда он сказал ей, что после путча по Москве полно бандитов
с оружием ходит, и поэтому ехать так поздно опасно.
- Я не могу заснуть, - сказала она, терзаясь обычными женскими подоз-
рениями и страхами.
- Ну хочешь, сейчас приеду? - сделал он решающий ход, и тут же она
стала отговаривать его.
На этом разговор окончился. Миколюта принялся обхаживать ухо Елисея.
- Сильно распухло, - проговорил он, дыша ему в затылок, - а так ниче-
го, обошлось. Жене не сказали? - спросил он. - Правильно, не надо зря
волновать. Пусть спит тихо, спокойно. А то вообразит, что надо уже цве-
точки на могилку носить. - Он хмыкнул. - Вот ведь чудо - инопланетные
существа, которые по недоразумению называем "женщинами". Все ищем ка-
кие-то энлэо, а вот они: и тело у них устроено не как у людей, а уж уст-
ройство мозгов совсем не поддается пониманию. А вселенская катастрофа с
кровью, со смертным ужасом, воплями, которое мы называем "рождением" ре-
бенка! О-хо-хо, - воскликнул Миколюта, и тут же мазнул ухо Елисея йодом,
от чего у него молнией полыхнула жгучая боль. - Из ничего, из огня, во-
ды, земли - появляется человек. Меня это, знаете, всегда потрясает. К а
к семя, брошенное в землю, оживает, растет, плодоносит? Это чудо! А жен-
щина, я уверен, это земля души. А душа - смысл жизни, ее вершина.
- А эти бандюги? - спросил Елисей, шипя от грызущего ухо огня. -
Преклоняюсь перед вами.
- Это недочеловеки. - Миколюта замер на мгновение, в одной руке у не-
го был кусок ваты с пятном крови, а в другой - пузырек с йодом. - Если у
расизма когда и будет серьезное основание, то только одно: отсутствие
души. Он оттопырил указательный палец. - Жизнь обделила их божьей иск-
рой, а посему они остались на уровне амеб, что-то вроде кровососущих ко-
маров. Простейшие инстинкты... И если рвется испить вашей крови, излов-
читесь - и прихлопните его. Ха-ха!
- А если он вас?
- Ну что ж, не исключено. -Миколюта заглянул в кухню и бросил вату. -
Но ведь есть же малярийные комары, - сказал он с кухни, загремев чайни-
ком. - Сейчас чайку попьем. От малярии тоже помереть можно. Но вы не
беспокойтесь. Вас Бог обережет. Вы говорили вот про Фердинанда, что, по
его словам, Бог для наблюдений нас создал. А может, только в живом теле
мыслимо возрастание души? Вы об этом думали? О! Я бы даже так сказал. В
каждого младенца падает зерно души. Оно или зачахнет или оживет и ра-
зовьется, а после гибели тела, новая душа приумножит космос духа. Как
вам это нравится? Итак, Бог растит и лелеет свои пастбища. Я, например,
если бы не божеский присмотр, давно бы истлел. Из сотен тысяч в той мя-
сорубке остался в живых. Это не чудо? Это невозможно просто! Наверное,
слышали про керченский десант?
- Что же вы - вечно жить будете? - пошутил Елисей.
- Зачем, достигну своей цели - и все. Здешнее странствие закончится.
- Какой же цели?
- А это мне и не ясно до конца, как любому путешественнику. Если все
известно, то и ходить не стоит. Путешествие - самая главная тайна чело-
века. Одни что-то ищут, чего-то не хватает им. Другие, чтобы людям при-
нести истину.
***
За маленьким оконцем в ярком сиянии неба пронеслись со звонким щебе-
том ласточки, вознеслись в голубую высь над утомленным жарой Назаретом и
затерялись там. С верхнего края оконца яркой смоляной каплей упал пау-
чок, завис в пространстве окна, живо перебирая лапками в своей сложной
работе, потом паучок съехал вниз, закрепил тонкую нить. Иошуа приглядел-
ся и различил еще несколько нитей будущей паутины. Паучок, видно, давно
уже начал свои хлопоты. "И будет сучить прозрачными ножками, пока не па-
дет вниз, и его сухие членики смахнет ветер", - подумал Иошуа. Он отод-
винулся от окна, опустился на пол, потом прилег на кучу стружек и щепок.
В проеме двери сиял на солнце клочок утоптанного дворика, стена дома,
заглядывала ветка смоковницы. Донесся голос матери, стук.
- Подай нож, - крикнула она кому-то невидимому.
Иошуа подумал, что весь мир так же невидим, скрыт стенами дома, гора-
ми земли и камня, но весь живой, движется, в любую минуту дышит, чего-то
хочет. Чтобы увидеть мать, надо пересечь дворик, шагнуть в сумрак дома.
Чтобы окинуть взором Назарет, надо подняться вверх по склону среди са-
дов, виноградников. Оттуда видно лабиринт улочек, крыш - мир раздвинет-
ся. Там - призрачная голубая дымка моря, скалистые кромки горы Кармил, к
которым по вечерам склоняется солнце. А лучше всего на востоке. Оттуда в
лучезарном сиянии является по утрам солнце, озаряя плавные очертания го-
ры Фавор.
Взмахнув крыльями легкую пыль, перед дверью упала сверху пара во-
робьев. Суетливо попрыгав, недоверчиво кося темными бусинками глаз, они
почирикали, поклевали невидимые крошки и снова шумно взметнулись и скры-
лись.
Лучше всего идти на гору Фавор перед заходом солнца, когда спадет жа-
ра. Сначала путь лежит мимо садов. На полпути надо перейти расщелину, на
дне которой бормочет родник. Пройти мимо поднимающих пыль овец, переки-
нуться шуткой с пастухами. Чтобы легче подняться на гору, следует пару
раз остановиться, оторвать взгляд от тянущегося вверх склона, надо обер-
нуться и оглядеться на все расширяющ