Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
говоря интеллигентно,
творческое содружество смелых и энергичных людей, готовящихся покорить
Чукотку. По-моему, у нас есть для этого данные...
Уступая настойчивой просьбе трех молодых специалистов, комендант
поселил их в небольшом деревянном домике, который тут почему-то назывался
"балком". Они наскоро заделали щели, насобирали в поселке всякой мебели, и
Олег, открывая на новоселье бутылку шампанского, произнес тост:
- Мы будем с Павлом рыться в земле, ты, Венька, будешь парить в небе...
Я не очень вычурно говорю? Так вот, мы будем каждый заняты своей работой, но
мы - вместе! А это большая сила - геолог, геофизик и пилот! Соединение
стихий, образно говоря... Что, меня опять занесло? Это все шампанское
виновато, больше не буду. Просто я хочу всех нас. предупредить вот о чем.
Север коварен. И не лютыми морозами, при которых, как повествует фольклор,
замерзают на лету птицы, не цингой, от которой мы, слава богу, давно
избавлены заботами наших фармацевтов и снабженцев, - Север коварен своими
экзотическими миражами. Да не уподобимся мы тем мальчикам; которые, однажды
побывав в море на увеселительной прогулке, потом всю жизнь носят мичманку с
крабом! Вы меня поняли, смелые, энергичные
- Ты, должно быть, хорошо выступал на семинарах, - сказал Павел,
который хоть и прочел всего Джека Лондона, еще не научился так вот лихо
говорить о Севере и о своем к нему отношении. - Но тем не менее Мы тебя
поняли. Какие могут быть миражи и прочее в наш-то рациональный век? Содвинем
бокалы - и за работу!..
Давно это было. Очень давно. Восемь лет назад. Они еще не знали тогда,
что, какой бы рациональный век ни стоял на дворе, каждый, кто впервые
попадает на Север, - если он не вполне законченный сухарь, - непременно
должен переболеть и романтикой, и экзотикой, и розовой чайкой, и многим,
многим другим.
Еще бы... Чукотка. Острова Серых Гусей и остров Врангеля. Соленый запах
моря и пыльный запах прочитанных книг, со страниц которых вошли в твою жизнь
седые кресты над могилами тех, кто пришел сюда до тебя. А сегодня ты можешь
потрогать эти кресты руками. И положить на стол кусок изъеденного морем
шпангоута - обломок неизвестно чьей судьбы, выброшенной на берег океана.
Никуда от этого не денешься. Не делись и они. Сегодня можно лишь; со
снисходительной улыбкой многоопытного человека вспомнить, во что превратили
они на первых порах свое многострадальное жилище! Как только' не называли
его! Бунгало, шалаш, гасиенда. На нестроганых досках громоздились черепа
моржей с устрашающими клыками, вместо табуреток стояли позвонки китов
величиной с хороший полковой барабан, по углам в заранее продуманном
беспорядке были свалены весла, карабины, спиннинги, какие-то полусгнившие
доски, которые, по словам знающих людей, то ли были выломаны когда-то из
ограды казачьего острога, то ли имели еще более таинственное происхождение.
А сами они даже дома ходили в штанах из лахтака, перекатывали во рту из
угла в угол короткие морские трубки и питались большей частью строганиной из
нельмы и оленины.
Ну и, конечно, стены всего дома от потолка до пола были увешаны картами
с обозначением маршрутов, в которых они еще не бывали...
Мальчишки, мальчишки... Как им хотелось быть серьезными и как не
хотелось взрослеть!
А пока проходили годы. Облетела мишура. Ребячье озорство и позерство
превратились у них в глубокую и нежную привязанность друг к другу, к своей
работе, из которой они уже "е делали сказку и не фотографировались среди
ледяных торосов. Они не ходили в меховых унтах, если можно было в них Не
ходить, не вешали над кроватями карабины. Они хорошо жили там...
В тридцать лет у Веньки от глаз побежали первые морщинки, у Олега
торжественно выдернули седой волос. Он отмахнулся и сказал, что седым
никогда не будет, потому что раньше полысеет. Это у них семейное. Но гены
подвели, что-то не сработало в аппарате наследственности, и сейчас он сидит
перед Павлом с широкой седой прядью через всю голову. И морщины у глаз. И
Сын у него, скоро три года будет.
"И у меня, тоже, - подумал Павел. - У меня тоже, наверное, скоро будет
сын. Или дочка. Из Татьяны должна получиться хорошая мать. Недаром Венька
говорил, что у нее есть один бесспорный талант - быть женой и матерью".
Он представил ее сейчас в пушистом халате с распущенными волосами, всю
такую домашнюю, что ему тоже сделалось очень тепло и по домашнему уютно.
Танька. Танюша... Откуда ты взялась? Да ниоткуда. Была и была все это
время рядом, потом оказалось, что так надо.
- Ты любишь меня? - спрашивала она, и он ласково говорил:
- Ну конечно, люблю, глупенькая ты моя. А как же иначе?
- И я тебя тоже, - спокойно говорила она. - Я тебя тоже люблю.
Таня работала в их же экспедиции. Они познакомились пять лет назад,
долгое время были хорошими приятелями, ходили в кино или сидели в библиотеке
- Таня готовила диссертацию. Потом пили у нее чай, ужинали иногда все
вместе, с Олегом и Венькой, потом с женой Олега и Венькиной невестой, и
Павел сейчас не помнит, когда она впервые погладила его по волосам, а он
поцеловал ее, просто так, в ответ на милую ее ласку. И после этого тоже
ничего не изменилось. Им было хорошо вместе. Спокойно и хорошо. Они не очень
скучали друг без друга, но радовались встрече, и со временем как-то
получилось так, что Павел привык постоянно чувствовать рядом с собой
хорошего, доброго и нужного ему человека.
Он знал о ней все, и она тоже знала все про него; у них были одинаковые
вкусы - оба терпеть не могли балет и любили живопись, катались на лыжах и
читали фантастику.
Он знал, что всего лишь привязан к ней, но это его не смущало.
- Ты любишь меня? - привычно спрашивала она.
- Люблю, конечно...
А что, по-своему он прав. В конце концов, как он успел заметить, все
то, что мы называем любовью, длится шесть месяцев до свадьбы и шесть месяцев
после, а потом начинается Нормальная жизнь. Почему бы не перейти прямо к
ней, опустив этот год за ненадобностью? Никто не спорит, приятно таскать
цветочки и лепетать что-нибудь такое, и носить на руках, но одним годом
можно пожертвовать. Для себя пожертвовать...
- Может, тебе такая и нужна, - говорил Олег. - Может и нет...
Кто ему нужен, показали годы пять лет вместе, а это лучшая страховка от
всяких неожиданностей, не придется через год собирать на развод деньги и
сетовать, что не сошлись характерами и нет общих интересов.
- Давай поженимся, - сказал однажды Павел. - Чего тянуть?
- Ну вот еще... Зачем нам сейчас это? Для порядка, чтобы соседи не
косились? Так я не боюсь... Поженимся, конечно, что нам еще делать? Только
сначала я диссертацию защищу.
- Ты очень умная, - согласился он, - И очень все хорошо понимаешь. Будь
по-твоему,
Куда действительно спешить? Потом она уехала в Ленинград, стала
кандидатом наук, выменяла однокомнатную квартиру на двухкомнатную - это тоже
надо уметь - и, между прочим, договорилась о его переводе в
научно-исследовательский институт редких металлов и золота.
"На все и про все даю тебе полгода, - писала она. - Хватит, чтобы и на
работе все устроить, и с Чукоткой попрощаться, на рыбалку съездить, побывать
на мысе Кюэль, у колокола, в последний раз дернуть за истлевшую веревку и
послушать его медный бас. Ты ведь, я знаю, обязательно будешь там.
Хватит времени привыкнуть к мысли, что подавляющее большинство
советских граждан живут много южнее Полярного круга и им от этого не хуже...
А детям, особенно новорожденным, на Севере не хватает кислорода. Я правильно
говорю? Ты ведь захочешь быть любящим отцом?"
Все правильно, Танюша. Кислорода, должно быть, действительно мало.
Правда, у Олега пацан вымахал здоровенный, со спины щеки видать, ни разу не
чихнул, но это ни о чем не говорит. Олегу во всем везет.
А про колокол ты могла бы и не писать... Павел вспомнил, как это было.
Старые лоции говорили, что на песчаной косе у мыса Кюэль с конца прошлого
века висит загадочный колокол братьев Сиверцевых. Он обладал удивительно
густым басом, а тайна его заключалась в том, что появился он на маяке
неизвестно как, в одну ночь. Утром служитель вышел и обомлел: под
свежесрубленной треногой висел медный колокол...
Лоций ребята не .читали, но капитан Варг вспомнил, что да;
действительно колокол был, имел изрядный голос, потом куда-то сгинул: может,
треснул, а может, его переплавили на дверные ручки.
Однажды, когда они еще спали, пришла Надя, дочь капитана, и прямо с
порога, не раздевшись и не поздоровавшись, сказала:
- Ребята, я нашла его! Он совсем рядом. За мигалкой, у старого маяка.
Они шли туда целый час, по колено провались в рыхлый, только что
выпавший снег, поднялись на гряду мыса Кюэль, серое закрывавшее с вечера
небо, исчезло, стала зеленой, как трава, и по ней, как по траве, побежали,
обгоняя друг друга, темные полосы. Скала у выхода из бухты с одной стороны
заалела, а с другой покрылась белыми, изморозь, пятнами. Хлынуло солнце.
- Милое дело быть здесь художником, - сказал Олег. - Пиши как хочешь,
все равно не поверит...
Колокол висел на деревянной треноге и был таким же древним, как все
вокруг, как эти целые сопки, от которых начиналась тундра. Олег дернул за
истлевшую веревку, и колокол отозвался густым медным ревом.
- Жив курилка, - сказал Павел. - Ну-ка... Тут что-то написано.
Они протерли зеленую медь и прочли: "Отлит в 1860 году на заводе
братьев Сиверцевых из меди, прилежно собранной женами и вдовами моряков.
Пусть сей колокол вселяет уверенность в благополучном исходе дела, будит в
сердцах надежду, поминает -почивших без времени".
Олег, как всегда в минуты раздумий, долго шмыгал носом.
- Занятная штука. Сентиментальная, я бы сказал...
Потом они пошли к Татьяне. Она приготовила обед и несколько раз
принималась подогревать его, каша пригорела, кофе по недосмотру вскипел, и
теперь надо было варить новый, не пить же всякую бурду. Все это ее
расстроило. Таня была человеком воспитанным и поэтому встретила гостей
приветливо. Она заставила их отряхнуться, вывернуть носки, полные снега и
смотрела на ребят с понимающей мудростью взрослого человека.
- Я куплю вам оловянных солдатиков, - сказала она, подтирая за ними
пол. - Или волшебную лампу Аладдина. Будете пить кофе и придумывать себе
чудеса, В тепле, по крайней мере. Насморка не схватите. Потом, уже за
обедом, сказала, с улыбкой:
- Чего же вы раньше молчали? Я про этот колокол вот уже год знаю. Между
прочим, цветной металл. Можно сдать в утильсырье. Спасибо скажут.
Надя отложила ложку.
- Замолчи! - сказала она. - Ты... думаешь что говоришь? Эту медь
собирали жены моряков, чтобы их мужья не падали духом. Я не позволю тебе,
трогать его...
И посмотрела на Татьяну так, что Веня ткнул ее под столом ногой.
- Мальчики, - сказал он, - я понимаю, медь нужна для процветания
металлургии. Цветной металлургии. Можно, кроме того, сдать в музей. Но пусть
этот колокол, этот медный страж, предупреждавший когда-то моряков об
опасности, пусть он и сегодня послужит нам...
Веня налил себе рюмку водки, поднял ее, посмотрел на свет и серьезно
добавил:
- Пусть и сегодня гремит иногда над побережьем его голос. Но не бейте в
священную медь по пустякам. Если у кого-нибудь сдадут нервы, если кто-нибудь
заскорбит душой, изверится, устанет, если кому-нибудь просто станет плохо и
он готов будет поверить, что это навсегда, - пусть он придет к нашему
колоколу, на этот обрыв, где начинается тундра; пусть послушает, один,
только раз, его мудрый голос и пусть знает, что в эту минуту мы все вместе.
Только не бейте в его медную грудь без толку...
- Да будет так, как ты сказал, - торжественно проговорил Олег. - Потом
он обернулся к Наде: - А ты отныне нарекаешься хранительницей маяка, Главным
инспектором колокола.
Надя серьезная девочка. Она сказала:
- Я согласна...
- ...Рейс триста восемнадцатый, просят пройти на посадку.
Олег проводил его до турникета.
- Ну, вот и все. Лети, старина.
- Лечу... Ты адрес помнишь?
- Записан, как же...
Они постояли еще минуту. Потом неумело, впервые обнялись, и Павел пошел
по бетонным плитам. Он шел не оглядываясь, зная, что Олег все еще смотрит)
ему вслед.
"Плохо тебе будет без нас..."
...Земля уходила вниз. Через пятнадцать часов он прилетит в Москву.
Видишь, как все просто.
Он поудобней уселся и стал думать о том, что Татьяна, наверное, уже
закончила ремонт, что-нибудь намудрила у него в кабинете, мебели понатолкала
столько, что не повернешься - он половину выкинет. Но все равно приятно - в
хлопотах Татьяна, в ожидании. Это ей идет...
Его разбудил телефонный звонок.
"3"
- Да, - сказал Павел.- Доброе утро.., Ах, это ты. Извини, Алексей, не
узнал. Здравствуй. Еду. Прямо сейчас, надеваю штаны и еду. Задержался,
говоришь? Ну бывает. Я только вернулся из деревни, вчера ночью... Жди, в
общем.
Павел положил трубку, подумал о том, что сегодня впервые за восемь лет
он говорит по телефону, не вылезая из-под одеяла, еще раз потянулся и хотел
было идти на кухню делать зарядку, но засмеялся и снова подумал, что раз ему
звонят прямо в постель, то уже, конечно, не утро и можно один раз плюнуть на
зарядку и душ.
Комната была залита солнцем: оно струилось в распахнутые настежь окна
вместе с ветром и звуками московских улиц. Кончался август. Кончалось лето,
и телефонный звонок напомнил ему, что пора наконец приниматься за дело.
Вчера звонила Татьяна, ругалась, даже всплакнула, кажется, в трубку.
Она права, нельзя же целый месяц торчать в Москве и не выбраться хотя бы на
пару дней в Ленинград, Это эгоизм. И потом, ей просто нужна помощь - она, в
конце концов, женщина, ей трудно уговорить слесаря поставить раковину
по-человечески, они все пьяницы, эти слесари.
Вот так она ему сказала. И еще добавила, что если уж очень соскучился
по своим московским друзьям, если ему необходимо торчать в глухой деревне и
ловить там раков, то пусть ловит, бог с ним, но мог бы выбрать время и зайти
к Рогозину в министерство. Можно подумать, что это Рогозину нужно
назначение, а не ему...
"В мире есть один человек, который всегда прав, - с удовольствием
подумал Павел. - Это Танька. Завтра же поеду. Возьму сейчас в министерстве
бумагу - и с приветом! Буду гулять по Невскому. Ох-ох-ох! Не верится
даже..."
- Ты уже проснулся, голубчик? - спросил, во входя в комнату, отец. -
Поздравляю тебя... И возьми, пожалуйста, это мой тебе подарок. Ко времени,
думаю. - Он нагнулся, поцеловал сына в лоб и положил на одеяло кожаную папку
с монограммой.
- Вот ведь оно как, - растерянно сказал Павел. - Я совсем забыл, просто
вылетело из головы... Спасибо. Это, что же, выходит, мне уже тридцать три
года? А ты не напутал, папа?
- Ты родился ночью, - сказал отец. - Почему-то все дети рождаются
ночью. Да. Ну что тебе пожелать? - Он посмотрел на сына, слегка наклонил
голову и спросил: - Может быть, мы это намного отметим, а?
- Неси, - согласился Павел. - Я сейчас...
Пока он одевался, отец принес из холодильника бутылку коньяку, лимон,
кусок сыра и две крошечные серебряные стопки. Они чокнулись, выпили, и отец,
убрав поднос, сказал:
- Когда ты родился, мне тоже было тридцать три года. Я считаю, что
треть века - чем-то знаменательный возраст.
- Точно, - сказал Павел. - Знаменательный. И удачливый. Мне только что
звонил Алексей Рогозин, мой школьный товарищ. Он теперь в министерстве.
Приказ о назначении подписан. Ты улавливаешь суть? Тридцать три года. Отец
преподносит папку для бумаг, а товарищ из министерства - назначение в
Ленинград. Буду я теперь специалистом по Северо-Востоку и буду рай в месяц
приезжать к тебе на коньяк. А? Ты доволен?
- Я доволен сынок. Очень доволен. А теперь давай пить кофе.
Они позавтракали молча. Потом кто-то позвонил, отец вышел и вернулся с
письмом, - - Тебе, - сказал он.
Павел вскрыл конверт.
"..Я получила вашу открытку, дорогой Павел Петрович, и очень сожалею,
что вы нас не застали. Мы с дочерью отдыхали в санатории. Приезжайте. Надо
ли говорить, с каким нетерпением я буду вас ждать. Всякая весть о моем сыне
мне очень дорога. Ваша Лидия Алексеевна".
- Кто это? - спросил отец,
- Это мать моего друга, я рассказывал тебе... Ну, что ж, папа, я,
пожалуй, поеду. Мне надо побывать за городом. Ты разрешишь взять машину?
- Конечно, бери. Она заправлена.
В министерстве было прохладно и гулко. Павел шел по коридорам, встречал
старых приятелей, кивал головой, и ему уже не хотелось, как прежде,
отыскивать среди них северян и долго выспрашивать, что и как. Теперь это
вроде бы ни к чему.
Алексей Николаевич Рогозин, полярник, так сказать, де-юре, мудрый, и
респектабельный, сразу же ухватил суть вопроса и, как всегда, сразу его
сформулировал.
- Хватит, - сказал он. - Я понимаю, поездил, поколобродил, надо и
кирпичи укладывать, - и подмигнул, хорошо подмигнул, понимающе. - Семью надо
устраивать, Детишек заводить, костюм пора на плечики решать, а не так,
шаляй-валяй... К тридцати годам, мой друг, окислительные процессы в
организме затухают, человек достигает состояния динамического равновесия;
отдача должна быть равна поступлению... Словом, Питер?
- Питер, старина.
- Заметано.
- И свадьба через неделю.
- Скажи пожалуйста! И у меня завтра свадьба. Слушай, по старой дружбе -
давай ко мне! Гульнем, а? С размахом, по-северному...
- Это мы умеем; - перебил Павел. - Гулять по-северному, работать
по-материковски... - И тут же осек себя: - Спасибо, Леша, не выйдет. Завтра
уезжаю. Но мысленно с вами.
- Жаль, старина. Ну, ничего. Поезжай. А к концу года вызовем тебя на
коллегию.
...Выехав на Белорусское шоссе, Павел облегченно вздохнул: он уставал
от трамваев светофоров, от лезущих под колеса старушек. Сидеть за рулем в
Москве давно стало не отдыхом, а потной работой, Москва утомляла его, зато
вырвавшись за город, Павел вел машину так, что стрелка его спидометра всегда
качалась у ста километров. Он любил пригород. Но не сегодня, потому что
сегодня он ехал прогулку, и ехать ему было трудно.
Он не умел утешать, не умел говорить слова, которые надо говорить,:
потому что так принято, и, понимая, что ехать он должен, заранее боялся этой
встречи... Веня погиб год назад. За время боль в сердце матери не утихла.
Она, конечно, будет просить его снова рассказать о сыне, о последних его
днях и минутах, но это не так страшно, как если бы ему пришлось идти к ней
сразу...
Все это верно, но говорить о Веньке, рассказывать о нем можно было
только так, чтобы Венька как бы присутствовал рядом, иначе получится не то.
Получится рассказ о подвиге герое, о человеке, одержимом своей работой. Все
это было. Но есть и другой Венька, живший с размахом, шумно и торопливо. И
вот и-то и должен он рассказать матери...
В университетском дворе опадали листья. Было тепло и ясно, а все-таки
не лето, и никуда от этого не денешься. И тени блеклые, и воздух словно бы
разбавлен, и выражения лиц у подруг, хотя они и смеются, осенние: все очень
хорошо, но все это скоро кон
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -