витой лестницы выходит на мой Кларкенуэлльский зимний садик,  и,
выглянув туда через узкое окно,  я  заметил  неясный  облик  или  силуэт
некоего бегущего под дождем существа. Затем оно прошмыгнуло внутрь дома,
и спустя несколько секунд я услышал, как оно несется по ступеням за мною
вслед. Испугавшись, что эта тварь  вскарабкается  на  меня,  я  запахнул
мантию на коленях, а легкий топот  тем  временем  стал  громче;  наконец
неведомое существо выскочило из-за ближайшего поворота, и я увидел,  что
это моя кошка. Она бежала не так, как обычно, а затем уронила  что-то  к
моим ногам. Я дотронулся до него носком, но оно  было  уже  мертво;  это
оказался  голубь,  однокрылый  от  рождения.  Как  же,  лишенный  всякой
возможности летать, он вырос таким гладким и жирным? И я захватил его  с
собою в лабораторию, отложил  в  сторону,  дабы  изучить  на  досуге,  и
бережно снял с  полки  особым  образом  изогнутый  стеклянный  сосуд,  в
котором надеялся вырастить своего человечка.
   "Дай тебе Бог доброго сна", - сказал я жене, прежде чем  удалиться  к
себе на покой.
   "Не притомились ли вы, сэр,  -  спросила  она,  -  обменявшись  столь
многими словами с мистером Келли? Прежде вы  вели  такие  долгие  беседы
разве что в школе Святого Павла".
   "Верно, мистрис Ди. Я устал. Не кликнешь ли ко мне Филипа? А, вот  ты
где, мошенник, - прячешься за дверью, как тот соседский пес  из  стишка.
Войди же и поставь в канделябры восковые свечи;  завтра  будет  нелегкий
день, а запаха сала я не выношу.  Где  щипцы,  чтобы  снимать  нагар?  А
грелка с углями? Проверь, есть ли под  кроватью  ночной  горшок.  Ты  не
забыл вымыть тазик?  Прошу  тебя,  налей  туда  чистой  воды".  Все  мои
пожелания были выполнены, и все же, улегшись в постель, я не мог  спать:
меня преследовали думы  о  сути  находок  Эдуарда  Келли  и  о  событиях
грядущего утра, и я не подпускал к себе сон подобно  журавлю,  что  ради
этой цели держит ногою камень.

***

   "Вы не спите,  сэр?"  -  голос  Филипа  пробудил  меня  от  полета  в
поднебесье: мне грезилось, будто я расстался со своей бренной оболочкой.
   "Нет,  Филип,  нет.  Который  теперь  час?"  -  простонал  я,   снова
возвратясь в оковы смертного бытия.
   "Ранний, сэр. На дворе еще темень, и  лавки  торговцев  закрыты  -  я
только что проходил мимо".
   "Вели Одри испечь на угольях дюжину свежих яиц. У нас нынче гость".
   "Знаю, сэр. Он полночи тянул вино и распевал сам с собою".
   "Входи, Филип. Ни слова более, и  помоги  мне  встать".  Я  умылся  и
оделся довольно быстро, однако, спустясь вниз, обнаружил, что Келли  уже
греется у огня, покуда жена вместе с Одри накрывает на стол.  Я  пожелал
всем доброго утра, и он спросил меня о здоровье. "Все в  порядке,  хвала
Господу. А как вы?"
   "Благодарение Богу, недурно для человека, который не мог заснуть  всю
ночь".
   "Вы не могли заснуть? И я также. Я смежил веки не более чем на час, а
затем голос слуги вывел меня из забытья".
   "Я вас понимаю. Минуты падали у  моей  кровати,  точно  желуди,  и  я
коротал время, отлаживая механизм своих часов".
   "Однако нынче нам воздается за все. Где эль, жена, дабы  нам  утолить
жажду?"
   "Он рядом с вами, сэр, пейте всласть".
   Мы перекусили на скорую руку, ибо нам  не  терпелось  отправиться  за
пергаментами;  не  успев  встать  из-за  стола,   Эдуард   Келли   хотел
распорядиться, чтобы седлали его  кобылу,  но  я  отговорил  его.  "Близ
Чипсайда опасно оставлять лошадей, - сказал я.  -  Это  место  знаменито
ворами; стоит нам зазеваться, и конокрады сделают свое  черное  дело,  а
потом их ищи-свищи. Нет, сэр, мы пойдем пешком".
   "Разве вам не жаль терять время?"
   "Время никогда не теряется, ибо мы творим его заново на пути  вперед.
Через Чартерхаус и Смитфилд мы попадем в Сити быстрее, чем вы думаете".
   Одевшись  потеплее,  мы  выйти  на  морозный  воздух  и  двинулись  к
Олдерсгейтским воротам;  вскоре  мы  уже  миновали  их  и  спустились  к
Чипсайду по улице Св. Мартина. "Где нам искать вашего друга?  -  спросил
я. - Ювелиров в Лондоне не счесть,  и  мы  можем  заблудиться,  точно  в
сверкающем гроте Ребуса. Где он ведет торговлю?"
   "Я узнаю его вывеску, когда увижу ее. На ней нарисован заяц,  который
перепрыгивает луну. По-моему, нам нужно идти куда-то за Элинор-кросс".
   Мы зашагали дальше, с трудом  протискиваясь  меж  лотков,  у  которых
стояли зазывающие нас торговцы; с утра они подняли такой хай и шум,  что
с ними не сравнились бы и черти в аду.
   "Господа, что вам угодно купить? - орет один. - Я обслужу вас лучше и
дешевле любого лондонца".
   "Господа, загляните ко  мне  в  лавку,  -  вопит  другой,  -  у  меня
непременно найдется для вас что-нибудь нужное!"
   Один из них подошел ко мне так близко,  что  я  обонял  его  смрадное
дыхание. "Пожалуйте ко мне,  сударь.  У  меня  отличные  и  превосходные
ткани, дорогие сэры. Лучшие в городе".
   "Ткани нам ни к чему", - отвечал я.
   "Но скажите, какой цвет вам по  вкусу?"  Он  извлек  откуда-то  штуку
материи и забежал с нею вперед, не давая нам пройти.  "Я  возьму  с  вас
всего по кроне за ярд, сэр. Меньшая цена меня погубит".
   "А мне что за печаль, кали вы начнете пускать пузыри?"  Эдуард  Келли
рассмеялся на мои слова. "А теперь пропустите-ка нас".
   "Вы чересчур суровы, сэр. Бог вам судья".
   Мы добрались до угла Бред-стрит, и я огляделся  в  поисках  описанной
Келли вывески. "Как зовут вашего друга? Быть может, спросим о нем?"
   "Его зовут Порклифф, но спрашивать  нет  нужды  -  я  доведу  вас  по
памяти".
   "О, - ввязался тот надоедливый купчишка, не отставший от нас  до  сих
пор, - негоже вам ходить к Порклиффу. Идите в  соседнюю  лавку  на  этой
стороне улицы, сошлитесь на меня, и вам все отпустят задешево".
   Тут  Эдуард  Келли  увидел  вывеску,  наполовину  скрытую   лестницей
какого-то ремесленника и возом, доверху груженным соломой. "Вон  она,  -
сказал он. - Я был здесь только однажды, но хорошо ее  запомнил".  И  он
поспешил вперед, пересекая Чипсайд, а я живо устремился за ним по пятам,
слыша, как тот купчишка бросает нам вслед язвительные слова. "Ну и шут с
вами, - вопил он. - Скатертью дорога.  Вы  как  те  глупые  телята,  что
порастрясут на ярмарке брюхо да и бегут домой".
   Эдуард Келли вновь захохотал и испустил громкое "My! My!".
   Здесь начинался квартал торговцев бархатом и золотых дел мастеров,  и
чуть далее, под изображением луны и  зайца,  мы  увидели  три  невысокие
ступеньки - они вели вниз, в комнату с  зажженными  свечами.  "Мадам,  -
говорил продавец весьма преклонных  лет  в  камчатной  одеже,  когда  мы
появились  при  сей  занимательной  сцене,  -  мадам,  что  вам   угодно
приобрести?" Он  выложил  па  бархатную  подкладку  несколько  камушков.
"Сударыня, вы увидите у меня прекраснейшие камни Лондона. Если  они  вам
не понравятся, не берите. Я прошу вас только  взглянуть  на  них,  а  уж
показывать да рассказывать - моя забота".
   Покупательница была древней, под стать  продавцу,  старухой  в  синей
юбке с фижмами, напоминающей церковный колокол; на ней  был  французский
чепец, но я видел, что губы ее так щедро намазаны чем-то  алым,  а  щеки
так напудрены сахаром и нарумянены вишней, что она с успехом сошла бы за
портрет, намалеванный на стене. Мистер  Порклифф  кинул  на  нас  беглый
взгляд, но сейчас он был занят другой добычей.  "У  драгоценных  камней,
госпожа, есть много чудесных свойств, однако я перечислю вам лишь те,  о
коих обычно поминают гранильщики. Доводилось ли вам  слышать  о  древних
исследователях природы - Исидоре, Диоскориде и Альберте Великом?"
   "Нет, не слыхала, но если они столь же солидны и учены, как их имена,
то я искренне восхищаюсь ими".
   "У вас мудрое сердце, сударыня. Сказать  ли  вам  прямо,  что  Исидор
называл алмаз камнем любви? Видите, как мерцает он в свете  канделябров?
Его считают главнейшим из камней, от природы наделенным  скрытою  силой,
что вызывает нежные чувства к его  обладателю.  Вы  хотели  бы  вызывать
нежные чувства, госпожа?"
   Она тихонько хихикнула. "Ох, я и не знаю, что вам ответить".
   "Я не отдал бы этот алмаз малодушной  женщине  -  нет,  ни  за  какие
барыши. Только той, что сможет справиться с его ношением".
   "Но я не дам вам ни пенса сверху трех фунтов".
   "Не спешите, мадам, не спешите. У меня еще  есть  что  вам  показать.
Видите этот изумруд? Он развеет любые злые чары..."  Тут  он  глянул  на
меня и улыбнулся. "Подождите минутку,  джентльмены,  -  промолвил  он  и
вновь обратился к старой карге:
   - Кроме того, изумруд умеряет похоть".
   "О, сэр!"
   "Приумножает богатства и наделяет даром красноречия. Что же до  этого
агата вот здесь, перед вами, то он вызывает бури..."
   "В душе?"
   "Везде, где вам пожелается, сударыня". Она снова хихикнула. "Он также
помогает толковать сны и одаряет своего хозяина  привлекательностью.  Но
вы в этом не нуждаетесь. Не взять ли  вам  вместо  него  сапфир,  камень
королей, - древние язычники называли его Аполлоновым камнем? Он изгоняет
меланхолию и весьма полезен для зрения".
   "Мое зрение, - сказала она, - в полном порядке, как и всегда.  А  что
до меланхолии - пожалуй, иные и впрямь порой поддаются  унынию.  Теперь,
когда мой муж умер..." Она испустила вздох  из  глубины  своих  обширных
телес. "Покажите-ка мне еще раз тот, что вы называли камнем  любви.  Его
действительно находят в чреве ласточки?"
   "Довольно, - пробормотал я. - Предложите ей лучше топаз,  коим  лечат
недоумие".
   Не подав виду, что слышал меня, ювелир взял алмаз и  опустил  его  на
свою правую ладонь. "А на каком пальце следует его  носить,  госпожа?  В
старинных книгах сказано, что эмблемой Венеры является большой палец, но
мы всегда посвящали любви указательный". Затем он снова вернул камень на
прилавок. "Какая цена вас устроит, сударыня?  -  спросил  он  уже  более
серьезно. - Сколько вы заплатите мне за такое приобретение?"
   "Я дам вам сорок шиллингов". Ее шутливый тон сменился  повелительным.
"Если согласны, не тяните время, ибо у  меня  есть  дела  поважнее,  чем
препираться с вами".
   "Воистину, я не стал бы возражать, если бы мог отдать  его  за  такую
цену, но, поверьте мне, это не в моих силах".
   "Даю сорок пять, и ни полпенни больше".
   "Ладно. По рукам. Согласен. Камень любви нашел достойную владелицу. Я
всего лишь исполняю свой долг". Несколько мгновений спустя она  покинула
лавку, и ювелир обратился ко мне. "Я вижу, - сказал он, - что вам ведомы
тайные свойства камней".
   "Я знаю их, сударь. Для таких покупательниц,  как  она,  вам  надобно
надевать на себя халцедон, отпугивающий чертей".
   На это он рассмеялся, а затем отвесил поклон мистеру Келли.  "Нед,  -
сказал он, - Нед. Мне ясно, зачем ты пожаловал. Не угодно ли вам  пройти
внутрь? Осторожней на этой  ступеньке,  она  скользкая".  Мы  перешли  в
тесную комнатку, где он нас оставил;  потом,  очень  скоро,  вернулся  с
дубовым ларчиком, о коем я уже слышал. Келли вынул ключ, висевший у него
на шее, и дрожащей рукой отпер замок; когда он откинул  крышку,  я  стал
рядом с ним и увидел  внутри  несколько  документов  и  маленький  шарик
чистого стекла. "Не желаете ли подняться в верхнюю  комнату,  -  спросил
хозяин, - дабы рассмотреть все это получше? Ко мне  могут  наведаться  и
другие посетители". С этими словами он проводил нас в горницу наверху  и
ушел, а я затворил за ним дверь.
   Эдуард Келли поставил ларец на  небольшой  столик,  и,  вынув  оттуда
часть пергаментных листов, я убедился, что всего их семь -  самый  малый
длиной окало восьми дюймов и шириною в пять.  "Мы  можем  утверждать,  -
сказал я, - что некогда эти листы были свернуты  вместе  таким  образом,
что  меньший  из  них  находился  в  середине,   запечатанный   отдельно
вследствие чрезвычайной важности его содержания. Прочие шесть  заключали
его в себе, составляя как бы несколько обложек, на каждой из  коих  были
свои письмена". На меньшем из  документов  я  заметил  некие  формулы  и
значки арифметического  характера;  вникать  в  это  подробнее  не  было
времени, однако любопытство мое возгорелось. "Перед  нами,  -  сказал  я
Келли, - алмаз гораздо более драгоценный,  нежели  те,  что  хранятся  в
комнате внизу.  Помните  слова  Исайи:  "Небеса  свернутся,  как  свиток
книжный?" Перед нами же пророчество иного рода".
   "Так вы видите здесь нечто полезное для нас? Что до  меня,  то  я  не
могу разгадать эту тайну".
   Склонясь над самым маленьким пергаментом, я погрузился в  размышления
и не отвечал ему в течение нескольких минут. "Тут нет тайны,  -  наконец
изрек я, - по крайней мере, для просвещенного ума.  Видите  эти  значки,
подобные символам алгебраической  цифири,  эти  кружочки  и  квадратики?
Кто-то усердно трудился, дабы изобразить строения, возведенные на некоем
участке земли. Сие есть геометрия, что, как  явствует  из  происхождения
этого слова, означает землемерие". Я  вгляделся  в  чертеж  пристальнее.
"Пожалуй, нам следует заключить, что это  старинный  град  Лондон.  Вот,
смотрите, - видите здесь змеистую линию? Несомненно, это и есть та река,
что ныне зовется у нас Темзою. Видите, как она слегка изгибается  в  сем
месте?" Я ткнул пальцем в рисунок. "Готов поклясться, что  это  излучина
около Уоппингской пристани, где река сворачивает в Шадуэллские поля".  Я
на мгновение прервал свою речь и  бережно  уложил  пергамент  обратно  в
ларец. "А потому,  если  сей  документ  и  впрямь  унаследован  нами  от
древнего мира, нужно искать наш погибший град на востоке".
   "Но в том районе нет ничего, кроме низких и ветхих домишек".
   "Верно, мистер Келли. Однако "нет" не значит "не было". Вы говорите о
том, что находится на поверхности, но земля всегда скрывает в себе  свои
секреты".
   "Не этот ли город я видел?" Стремясь поскорее отправиться к старинным
местам, я едва не позабыл о камне. Но теперь Келли с благоговением вынул
его из ларчика. "Глядя  in  crystallo,  я  лицезрел  фундаменты  древних
строений. И коридоры то тут, то там, словно некие тайные ходы".
   "Я помню все, что  вы  рассказывали,  мистер  Келли".  Произнося  эти
слова, я неотрывно смотрел в камень - он  был  чист,  как  хрусталь,  но
удивительно светел, точно внутри  него  была  пустота,  содержащая  лишь
легкое сияние. "Порою о редких и драгоценных вещах говорят, -  продолжал
я, - что они старше всех творений Мерлина. И если сей  стеклянный  шарик
пролежал здесь столько веков и не  утратил  своей  прозрачности,  то  он
воистину  древней  и  диковиннее  всего,  что   сотворил   Мерлин.   Вам
открывались видения, мне же покамест нет; а потому вы должны стать  моим
беррилистикусом".
   "Почел бы за честь, сэр, кабы знал, о чем вы толкуете".
   "Вы станете посредником, глядящим в камень, очевидцем  чудес.  Теперь
мы будем повсюду носить его с собою завернутым  в  кожу  для  защиты  от
холода,  ибо  известно,  что  в  кристаллах,  наряду   с   зеркалами   и
поверхностью воды, открываются наиболее подробные и  прекрасные  картины
минувшего. Итак, не вернуться ли нам в  Кларкенуэлл  за  лошадьми,  дабы
поспеть на нужное место до захода солнца?"
   И мы снова возвратились в мой старый дом, где я с превеликим  тщанием
и осторожностью сделал точную копию древней карты,  а  затем  убрал  все
пергаментные свитки  в  лабораторию,  под  надежный  замок.  Хрустальный
камень был положен мною в весьма  удобный  кожаный  мешочек;  затем  нам
подали лошадей, мы вновь проделали путь мимо Чипсайда на Леденхолл-стрит
и выехали из города через Олдгейтские ворота. Достигнув Св. Ботольфа, мы
пересекли Гудманские поля в направлении Темзы; неподалеку от берега реки
была знакомая мне тропа, ведущая в деревушку Уоппинг, и мы поскакали  по
ней. "Если великий изначальный град будет обнаружен, - сказал  я  Келли,
который на узком участке тропы  ехал  чуть  позади  меня,  -  он  станет
основою всех наших надежд. Мы совершим чудесные открытия, найдем  то,  о
чем нет речи в  хрониках  и  анналах".  В  этот  миг  мы  поравнялись  с
несколькими разбросанными по лугу хижинами, и, сверясь  с  отметками  на
сделанной мною копии, я пришпорил коня. "Если  бы  нам  было  дано  ясно
прозреть те далекие годы сразу после сотворения  мира,  когда  по  земле
ступали наши праотцы, раскрылись бы многие великие тайны".
   "Какие, сэр?" Теперь он ехал рядом со  мной,  поскольку  тропа  стала
шире.
   "Иные авторы - сейчас я не помню, кто  именно,  -  утверждают,  будто
Артур не мертв, но всего лишь спит; однако разве не  пробудится  он  ото
сна, если целый волшебный град Лондон восстанет из мрака забытых времен?
Здесь надо слегка повернуть к северу..." Мы уже  немного  отдалились  от
берега и теперь ехали среди скопища деревянных строений -  нас  окружали
только хлипкие, унылые навесы да сараи. Было  еще  светло,  хотя  солнце
стояло так низко над горизонтом, что я мог смотреть на него  не  моргая.
"Вот это место соответствует пометкам на карте,  -  сказал  я  Келли.  -
Оглядитесь и  поищите  признаки  чего-нибудь  необычного  -  к  примеру,
углублений или каналов. Подумай  мы  об  этом  заранее,  можно  было  бы
использовать водомерную рейку".
   "Но вам ведь известны и другие способы, доктор Ди".
   "Некоторые применяют так называемую ars sintrilla, то есть пользуются
сосудами с водой, вином и маслом, ловя отраженье лучей солнца, а  иногда
блеск луны или звезд. Но у нас есть средство  понадежней  горящей  свечи
или капризного солнечного света - наш хрустальный камень". Я  вынул  его
из кожаного мешочка и передал Келли. "Смотрите туда. Не  увидите  ли  вы
какое-либо подтверждение тому, что мы на верном пути?"
   "Я полагал, что вы уже определили место поисков".
   "Однако вопросить камень будет нелишне. Смотрите же".
   Взяв хрусталик у меня из рук, он поднес его к лицу, словно  потир,  и
вдруг я заметил, что длинные солнечные лучи, преломляясь в камне, как бы
указывают нам направление.
   "Стойте! - вскричал я. - Вы видите? Не двигайтесь и  подымите  камень
повыше. Луч света, исходящий из кристалла,  велит  нам  двигаться  в  ту
сторону". Я живо поскакал вперед, и  луч  вывел  меня  на  узкую  прямую
тропку, столь густо заросшую шиповником и  ежевикой,  что  по  ней  едва
можно было пробраться. Однако  это  меня  не  остановило;  Эдуард  Келли
устремился за мной, и вскоре мы очутились на каком-то старом, мертвом  и
невозделанном пустыре. "Кажется, мне знакомо это место,  -  по  минутном
размышлении промолвил я. - Оно зовется  Дурацким  полем,  где  ничто  не
может благополучно жить  и  произрастать.  Темный  люд  верит,  что  это
обиталище духов - вот почему здесь нет хижин или иных строений".
   "Прежде я не говорил вам об этом, однако первый раз, в Гластонбери, я
видел в кристалле нечто весьма похожее".
   Я спешился и быстро зашагал к земляному кургану  неподалеку.  "Видите
там камень? - воскликнул я. - Вон ту огромную глыбу на краю кургана? Она
напоминает остаток древней мостовой - некогда тут могла пролегать  улица
или переулочек". Ну конечно же, в далекую допотопную пору здесь  высился
искомый нами дивный  град,  прекраснейшее  из  украшений  земного  лика!
Почему я был так убежден в этом? Потому  что  мысленным  взором  я  ясно
видел тот чудо-город, его волшебные здания и сады, его мостовые и  храмы
- все это вдруг поднялось окрест меня на холодном Уоппингском болоте.  Я
читал о нем, о древнем городе исполинов, в старинных  летописях,  однако
теперь магия этого места возродила его в моем  воображении  величавым  и
сияющим ярче самого солнца.
   Эдуард Келли бегом догнал меня, однако  так  запыхался,  что  не  мог
произнести ни слова. Покуда он сопел и хватал ртом  воздух,  я  спокойно
обозревал низину.
   "Солнце заходит, - наконец сказал он.  -  Боюсь,  что  мы  не  сможем
попасть домой засветло".
   "Вы устали?"
   "Не столько устал, сколько опасаюсь, ибо здесь не след  задерживаться
до ночи. Давайте поспешим, доктор Ди, прош