имея
в виду именно очерк: "...Надо поставить себе определенные рамки, нужно иметь
какой-то чертеж, ясно представлять себе форму того, что хочешь сделать" [7].
   А как же иначе можно сдавать материал с первого представления?
   Но я прерву сам себя, потому что чувствую:  еще  чуть-чуть  -  и  в  моем
голосе появятся угрожающие нотки,  мол,  без  составления  плана  не  видать
журналисту того-сего, пятого-десятого - и это было бы несправедливо.  Многие
газетчики прекрасно работают без "холодной обработки", пишут легко  и  ясно,
логично и просто и достигают даже большего, чем "плановики". Вот бы, кстати,
хорошо и им поделиться своим опытом, чтобы молодые журналисты, примерив  оба
костюма, взяли в носку тот, что им по плечу и по характеру!  Я  нашел  у  М.
Горького такое высказывание: "План никогда  не  делаю,  план  создается  сам
собой  в  процессе  работы,  его  вырабатывают  сами  герои.   Нахожу,   что
действующим лицам нельзя подсказывать,  как  они  должны  себя  вести"  [8].
Откровенно  говоря,  только  у  литераторов  имеется  завидная   возможность
отдавать себя в плен своим героям. Композиторы  и  художники,  например,  не
могут поручить нотам, чтобы они сами сочиняли музыку, и краскам,  чтобы  они
рисовали картины. Впрочем, М. Горькому принадлежат и такие слова:  "В  общих
чертах план, конечно, есть, я только не пишу его на  бумаге"  [9].  Так  или
иначе, но окончательный вывод просится сам собой: журналист  может  работать
по плану и без него, но только не насилуя собственную индивидуальность. Надо
пробовать!
   Право, Гораций не зря утверждал: "Когда суть дела обдумана заранее, слова
приходят сами собой!" [10]
   На этом и покончим с обработкой материала.
   Процесс письма
   Проблема первого абзаца
   Представим себе: руки у журналиста чешутся, бумага стонет от  нетерпения,
материал истомился - можно начинать писать!
   Но начну с неожиданного и  откровенного  признания:  ненавижу  письменный
стол! У поляков есть  пословица,  в  переводе  звучащая  примерно  так:  "По
вдохновению пишут одни графоманы, настоящие литераторы пишут за  деньги".  Я
бы и за деньги не писал, если бы это было возможно. Так уж устроен.
   Лично для меня - истинная мука (даже если перо -  клавиатура  компьютера)
брать в руки перо. От мысли, что рано или  поздно  придется  это  делать,  я
содрогаюсь, как от удара током.
   Какое счастье, что существует этап обработки  материала:  до  письма  еще
вроде бы далеко, и можно заставить себя разобраться в блокнотах.  Не  более.
Всего  лишь  почитать.  Кое-что  перепечатать.  Чуть-чуть  подумать.   Самую
малость...  Именно  на  этот  период  и  приходится   раскачка.   Постепенно
втягиваясь, через час, через три часа, через сутки погружаешься в  работу  и
вдруг обнаруживаешь себя в плену, и уже ничто не может оторвать  от  некогда
ненавистного письменного стола. Запой! Материал -  как  на  ладони.  План  -
верная и крепкая веревочка к цели. Можно "строчить"!
   И вот тут-то возникает пресловутая  проблема  первого  абзаца.  Танталовы
муки! Уж очень редки случаи, когда первый абзац дается без боя,  без  трепки
нервов,   без   сомнений   и   поисков,   легко   и   естественно.   Сколько
иронически-грустных советов приходится выслушивать  нашему  брату  по  этому
поводу: "Что может быть проще:  начинай  сразу  со  второго  абзаца!"  "Пиши
первый, потом второй, а первый спокойно вычеркивай!" и т. д.
   Помню, когда я  был  на  военных  сборах  в  авиационной  школе,  в  один
прекрасный день, как и мои товарищи по эскадрилье, решил доверить свою жизнь
кусочку мануфактуры, то есть парашюту, инструктор серьезно сказал  нам,  уже
готовым к прыжку и стоящим у  самолета:  "Главное,  без  волнений.  Если  не
откроется основной парашют, открывайте запасной. Не откроется запасной, тоже
не беда: придете на склад, я вам обменяю оба".
   Первый абзац довольно часто "не открывается".
   Тому,     полагаю,     несколько     причин,     и      прежде      всего
психологическая-престижная.  Дело  в  том,  что  молодые  журналисты,   как,
впрочем, и уже вкусившие успех на газетном поприще, хотят приобрести (или не
потерять) реноме маститых. Это понятно: кто не заботится о  своем  престиже,
тем более творческом? Но нередко возникает страх: а вдруг читатель, пробежав
глазами первые строки очерка, отложит газету в сторону?  Видите  ли,  скучно
ему покажется! Это значит - провал?!  Не-е-ет,  надо  как-то  заставить  его
читать дальше, взять за "живое"! Чем-нибудь ошарашить!
   И начинаются мучительные поиски интригующего начала - мучительные потому,
что они, как правило, совершенно неорганичны  теме  очерка.  Например:  "Над
городом уже спускались сумерки, когда вдруг странная тень мелькнула в  свете
уличного фонаря. Чей-то голос позвал: "Тонька, это ты?"  И  сердце  Антонины
сжалось от дурного предчувствия..." Написав такое, молодой журналист  обычно
ставит жгучее многоточие (за которым чаще скрывается не мысль, а  безмыслие)
и впадает в уныние: ах, плохо, ах, глупо, и все равно редактор  сократит,  и
что-то надо взамен придумывать! А все потому, что героиня очерка "Тонька"  -
заводской рационализатор, передовая женщина, и  торопится  она  домой  после
заседания БРИЗа, где  принималось  ее  очередное  рацпредложение,  а  дурное
предчувствие у  нее  оттого,  что  муж-алкоголик  опять  будет  ревновать  к
изобретателю Клейменову.
   Еще пример. "Что вы  наделали!  -  воскликнул  Мохов,  схватившись  двумя
руками за голову. - Теперь меня  задавят!"  И  он,  нетвердо  ступая,  пошел
прочь..." Расшифровываю:  Мохов  -  прораб,  а  "наделала"  на  его  участке
передовая бригада, выполнив  норму  на  140%,  и  теперь  Мохова  "задавят",
увеличив производственный план очередного квартала.
   И еще пример, последний: "Нет, просто не укладывается в голове,  не  могу
поверить, что такое возможно, да еще в наше время,  мне  кажется,  это  сон,
какое-то кошмарное наваждение, но  это  так,  это  случилось,  от  этого  не
уйти..." Что случилось?!  Что  не  укладывается  в  голове  журналиста?  Что
кажется ему кошмарным наваждением, да еще "в наше время"?! Муж оставил  жену
с ребенком и подал в суд на раздел жилплощади. Ни больше ни меньше.
   Я  мог  бы  бесконечно  долго  цитировать  "жутко"   интригующие   начала
банальнейших по своей сути очерков, но довольно -  тенденция  ясна.  Кстати,
будем считать, что примеры я выдумал из головы, - зачем обижать коллег,  тем
более что я сам далеко от них не ушел? Однако опытные  и  в  некотором  роде
маститые журналисты, тоже переболевшие в  молодости  "потрясными  началами",
спокойно отказываются от них и, между прочим, живут не тужат. И реноме  свое
не теряют, и пользуются неизменным успехом у читателя. Они давно уже поняли,
что, во-первых, современный читатель если и "клюет"  на  интригу,  то  очень
скоро ее раскусывает, и тогда нет предела его раздражению. Они знают,  кроме
того, что многие начинают читать газетные материалы не с первого абзаца, а с
подписи и, если видят знакомую фамилию, уже зарекомендовавшего себя  автора,
прочитывают все от корки до корки, хотя бы материал начинался так:
   "Земля помогает нам понять самих себя, как не помогут никакие книги.  Ибо
земля нам сопротивляется. Человек познает себя в борьбе с препятствиями.  Но
для борьбы ему нужны орудия. Нужен рубанок или плуг. Крестьянин,  возделывая
свое поле, мало-помалу вырывает у природы разгадку иных ее тайн  и  добывает
всеобщую истину. Так и самолет  -  орудие,  которое  прокладывает  воздушные
пути, - приобщает человека к вечным вопросам".
   Не станет ли кое-кому скучновато? Не появится ли сомнение: читать или  не
читать? Ну что же, надо бросить  взгляд  на  имя  автора  и  название  вещи:
"Планета людей". Антуан де Сент-Экзюпери. Так будем читать дальше?
   Наконец, в-третьих,  истые  профессионалы  убедились,  что  все  же  есть
"крючки",  на  которые  охотно  "клюет"  читатель:  он  ловится  на   мысль,
органически соответствующую теме  повествования,  и  на  информацию,  дающую
повод для размышлений и способную возбудить его интерес.
   Вот первые строки нескольких произведений:
   "Человечество не хочет жить без великих людей: в ту  неделю,  когда  умер
Микеланджело, родился Галилео Галилей" (Голованов Я. Этюды  об  ученых.  М.,
1970. С. 41);
   "Настоящий летчик-испытатель должен свободно летать на всем,  что  только
может летать, и с некоторым трудом на том, что, вообще-то говоря, летать  не
может". Это изречение, давно ставшее  в  авиации  классическим,  принадлежит
летчику-испытателю Сергею Александровичу Корзинщикову"  (Галлай  М.,  Третье
измерение. М., 1973. С. 9);
   "Несколько лет назад мне  довелось  участвовать  в  обследовании  большой
группы школьников. Из них многие были нездоровы. Заболевания - от  рефракции
глаз и кишечно-желудочных до сердечно-сосудистых и нервных, и это -  начиная
с пятого класса" (Азаров Ю. Учиться, чтобы учить // Новый мир. 1987. № 4).
   "За долгие годы поездок по стране в  памяти  отложился  большой  слоистый
пирог. На многое сейчас  смотрится  по-иному,  нежели  смотрелось  тогда,  в
моменты  свершений.  Именно  так  приобретается  объемность  нашего   знания
времени" (Злобин А. Любой ценой // Новый мир. 1987. № 3);
   "Когда мы были уже хорошо знакомы, я спросил, не  унизительно  ли  это  -
обслуживать? "Как посмотреть, - ответил он. - Вот я  вас  обслужу,  а  после
приду домой, раскрою "Известия" - и вы меня будете обслуживать. Все мы  друг
другу служим". Тут я понял, что буду о нем писать"  (Аграновский  А.  А  лес
растет. М., 1972);
   "Людей какой профессии больше всего на свете? Молва гласит: врачей. А вот
статистика всех времен буквально вопиет против этого  утверждения"  (Зюзюкин
И. // Комсомольская правда. 1968. 3 марта).
 
   Обратите внимание, слова-то какие скучные:  "обслуживать",  "статистика",
"объемность знания", "группа школьников", "изречение"... Но не боятся  этого
авторы, не прибегают к  мнимо  спасительным  "вдруг"  и  "однажды  ночью"  -
спокойно и неторопливо развивают свои мысли, уверенные в том,  что  читателю
не будет скучно и он дойдет до конца.
   Но хватит примеров. "У кого  тощее  тело,  -  писал  М.  Монтень,  -  тот
напяливает на себя много одежек; у кого  скудная  мысль,  тот  раздувает  ее
словами!" [1] Даже известные литераторы, уже  имеющие  в  качестве  визитной
карточки Имя, и то, уверен, сомневаются в том,  что  читатель  ими  навсегда
завоеван. Имя - не индульгенция на вечную  и  прочную  читательскую  любовь.
Один, без мыслей очерк, да еще с нелепым интригующим началом, второй, третий
-  и  рассерженный  читатель  сделает   переоценку   ценностей.   Пожизненно
присваивается только худая слава, добрую надо постоянно  подтверждать.  Чем?
Делами, мыслью, и еще раз мыслью!
   А что, если журналисты повсеместно откажутся от тщеславной  борьбы  и  не
будут завлекать читателя пустыми интригами, а станут заботиться о содержании
материалов, о наполнении их мыслями и  информацией  -  что  тогда?  Проблема
первого абзаца перестанет существовать? Не думаю. Не перестанет. Потому  что
мы мучились, мучаемся и всегда будем мучиться в поисках верной  тональности,
которая как раз и зависит от первого абзаца. Но это  совершенно  иного  рода
мучение!  Оно  продиктовано  заботой  об  убедительности  материала,  о  его
доходчивости, о более сильном  его  воздействии  на  читателя.  Любой  очерк
пишется, по-моему, в едином ключе, он не  терпит  случайной,  неоправданной,
заранее не продуманной смены температур, он всегда однороден  по  стилю,  по
манере,  по  тональности.  Она-то  и  закладывается  первым  абзацем,   этим
черенком, который дает жизнь всему дереву. В первом абзаце, словно  в  живой
клетке,  если  рассматривать  ее  относительно   всего   организма,   должен
содержаться  код,  в  котором  были  бы  заложены  главные  свойства   всего
произведения.
   Конечно, это дается нелегко, но эти  мучения  достойны  и  оправданны,  и
вовсе не чета пресловутым "вдруг" и "однажды  ночью".  Потратить  умственную
энергию, нервы, время на "мирную цель", а  не  на  молниеносную  "войну"  за
читателя, я полагал бы даже удовольствием. Но дать рецепт, как лучше  искать
тональность очерка, никто не в состоянии. Констатацию  же  сложностей  можно
найти у многих литераторов. К примеру,  я  нашел  в  "Записных  книжках"  А.
Аграновского: "Проблема первого абзаца...  Почему  трудно?  Ищешь  тон.  Тон
делает музыку. В нем гражданская  позиция  публициста..."  У  М.  Горь-кого:
"Труднее всего - начало, именно первая фраза. Она, как в  музыке,  дает  тон
всему произведению, и обыкновенно ее ищешь весьма долго" [2]. А вот  о  том,
как сократить время поиска, у  Горького  -  ни  слова.  Вероятно,  журналист
должен сам почувствовать, какого звучания требует  тема.  Со  стороны  можно
только сказать: угадал или не угадал.
   Приведу  несколько  примеров  из  собственной  практики,  мне  и   самому
интересно посмотреть на себя с  точки  зрения  поиска  тональности:  никогда
прежде об этом не задумывался.
   Под  рубриками  "Социальный  портрет"   и   "Человек   среди   людей"   в
"Комсомольской   правде"   некогда   публиковались   очерки-исследования   -
спокойные,   в   большей   степени   рассудочные,   нежели    эмоциональные,
долженствующие с первых же строк вызвать у читателя  задумчивое  настроение.
Задумчивое? Ну что ж, посмотрим:
   "Начну с того, что каждая семья, конечно, лучше других понимает, какой ей
сор выносить из избы, а какой нет. Дело это тонкое, чужой человек в  нем  не
разберется, будь он семи пядей во лбу. Правда,  иногда  мы  живем  так,  что
соседи знают о нас больше, чем мы сами. Но одно  дело  -  соседи,  другое  -
читатель. Вот и ломай голову, как писать о Поляновых?"
   "Студент - состояние временное. Я тоже был студентом. Однако, ринувшись в
вузовскую тематику, вдруг почувствовал  смущение.  Оказывается,  современные
студенты совсем не "те", с которыми  я  учился  каких-нибудь  "надцать"  лет
назад. Стало быть, опираться на собственный  опыт  нельзя.  Это  -  с  одной
стороны. С другой - я неожиданно убедился,  что  многие  нынешние  вузовские
проблемы как две капли воды похожи на "наши" (из очерка "Студент").
   Для контраста - очерк "Синяя борода" из Чебоксар, напечатанный  несколько
лет назад в "Литературной газете". В нем шла речь об одном народном  артисте
РСФСР, человеке известном, руководителе крупного ансамбля; он измывался  над
молодыми женщинами, работавшими под его началом, оскорблял  их  человеческое
достоинство, принуждал к сожительству, при  этом  пил  и  хулиганил.  Первая
фраза очерка:
   "Руки за спину, уважаемый читатель: я буду знакомить вас с подлецом".
   И еще одна тональность - в очерке  "Обелиск".  Повествование  ведется  от
имени грустного человека, счастливым образом оставшегося  в  живых  и  вечно
преданного памяти своих погибших товарищей:
   "Он любил чай  и  сам  ходил  по  воду  с  брезентовым  ведром.  Однажды,
возвращаясь, он лез через бруствер и осколок попал ему в грудь. Уже мертвый,
он так медленно сползал на дно траншеи, что  мы  успели  принять  ведро,  не
пролив ни одной капли. Могилу мы вырыли шагах в  тридцати  от  дороги,  чуть
ближе к Неве, на пологом склоне холма. Воткнули кол,  чернильным  карандашом
написали имя, отчество и фамилию и еще  "Батя"  -  так  звали  его  в  нашей
батарее. Он был старше нас, даже старше капитана Белоусова, и мы считали его
стариком. А сегодня я и сам понимаю, что сорок пять еще не возраст. Потом мы
вскипятили воду, выпили его чай и снялись с места. В тот день нас бросили  в
прорыв. Это было осенью сорок  третьего  года,  а  когда  через  двадцать  с
небольшим лет я вернулся в эти места, тоже была осень".
   Удивительное дело, но я ловлю себя на том, что,  представляя  кусочки  из
собственных  очерков,   невольно   ищу   тональность,   которая   могла   бы
соответствующим образом окрасить читательское восприятие цитат.  Как  я  это
делаю, объяснить не могу, и достигаю ли эффекта - не знаю.  Композитор  тоже
оказался бы в затруднении, если бы его спросили, почему в  начале  сочинения
за нотой "ре" он ставит "ля", а не "соль-диез".
   По всей вероятности, творческий процесс  не  всегда  объясним,  он  часто
базируется  на  интуиции,  на  предчувствии,  на  угадывании  и  зависит  от
индивидуальности автора. Поиск тональности, наверное, и  есть  та  составная
творческого процесса, которую объяснить невозможно.
   Допускаю, что некоторые журналисты - и я, вероятно,  тоже  -  тяготеют  к
какой-то  определенной  тональности.  Что  это?  Черта  характера?  Стилевая
особенность? "Почерк", раз и навсегда выработанный, по которому мы различаем
авторов,  говорим  об   их   неповторимой   индивидуальности,   их   "лице"?
Различать-то различаем, но дело, мне кажется, в  том,  что  индивидуальность
журналиста  проявляется  прежде  всего  в  умении  найти  "свою"   тему,   в
своеобразии авторского подхода к ней, а не в симпатии к какой-то одной и той
же  тональности.  Аналитический  подход  к   решению   темы,   рациональный,
исследовательский, или эмоциональный, чувственный, ощущенческий, может быть,
несколько  облегченный,  но  зато  яркий  -  вот  что  диктует  определенную
тональность, вот что вырабатывает стиль автора, делает его самим собой.
   Но я твердо уверен: при  любых  подходах  к  темам  категорически  нельзя
пользоваться   формальными   приемами,   создавая   "нужную"    тональность.
Количеством  восклицательных  знаков  еще  никто  не   смог   компенсировать
внутренней  холодности,  никому  еще  не  удавалось   многоточием   прикрыть
безмысленность. Синтаксис - только вспомогательное средство,  а  не  главное
оружие.
   Итак, к чему мы пришли? К тому, что мучительные поиски первой фразы м н и
м ы, если они основаны на грубом недоверии к читателю, и и с т и н н ы, если
связаны с желанием найти верную тональность, чтобы выйти на  самую  короткую
дорогу к читателю: затронуть чувства, воздействовать на разум.
   Проблема первого абзаца, конечно, не самая важная в написании  материала.
Я начал с нее потому, что она хронологически первая. Сел журналист за  стол,
взял ручку. Над чем задумался? Над первой фразой.
   Примечание. На этих словах заканчивается очень  важная  для  меня  глава:
двадцать лет прошло - корова как языком слизала. Что же происходит сегодня с
этим злополучным абзацем? Нынешние  журналисты  работают  в  режиме  жесткой
(если не жестокой) конкуренции. Не позавидуешь. Жизнь изменилась: к  худшему
ли, к лучшему, не о том речь, говорю о судьбе  читателей-слушателей-зрителей
и, конечно, о "пастырях"-журналистах.
   Ну что ж, поглядим-почитаем, обратив наш  пристальный  глаз  на  "золотые
перья" и строчки, ими написанные, ведь во  все  времена  народ  говорящий  и
пишущий претендовал на титул властителей общественного мнения  и  вершителей
судеб "электората" (как ныне принято именовать народ).  Что  же  увидим  мы,
прочитав первые  строчки?  Каковы,  на  ваш  взгляд,  тональность,  смысл  и
настроение  опусов  наших   "акул   пера"   -   искателей   популярности   и
профессиональной славы?
   Они в панике?  Растеряны?  Потеряны?  Уже  "без  лица"?  Имеют  ли  право
именоваться "журналистами"? Даю вам слово, что не имею  готового  ответа  на
этот трудный вопрос. Специально не выбирая конкретных  имен  и  определенных
изданий, смотрю лишь то,  что  оказалось  под  рукой.  Начинаем  все  подряд
читать, а потом вместе с вами подумаем: к каким  выводам  придем.  На  каких
весах будем взвешивать "увиденное-услышанное"? На что это "потянет"?
   Понятное дело: ни вы, ни я судить не будем (и судимыми не станем), нет  у
нас  такого  права.  Для  этого  надо  пожить  жизнью  коллег,  их  дорогами
пройти-проехать-пролететь, а уж потом тянуть из них жилы.  Будем  помнить  о
том, что у каждого времени своя скорость: одна минута  молодости  тягучее  и
длиннее минуты старости, не сравнимы час м