французского   хлеба,
известного как багет. И рядом продуктовые рынки под полосатыми навесами  или
зонтами. Величественная красота сделанного людьми, осознающая себя  эталоном
вечной живописи жизни. Длинные  низкие  баржи  на  Сене  -  ле  бато.  И  по
соседству  рыболовы.  Японские  туристы  в  аккуратных   деловых   костюмах,
обвешанные фотоаппаратами. И всюду - любовь.  Любовь,  разлитая  в  воздухе.
Пары, гуляющие, держась за руки. Или обвив руки вокруг талии друг друга.  То
здесь, то там они останавливаются  чтобы  обменяться  бесконечным  поцелуем.
Взглянем мельком на ориентиры. Эйфелева башня, Нотр-Дам,  башня  Монпарнаса,
Сакре-Кер, Дворец Инвалидов, Пантеон, Люксембургские сады, завихрения  машин
вокруг площадей Этуаль и Конкорд.  И  дизельные  грузовики,  пыхтящие  вдоль
бульвара Сен-Мишель.
   У  частных  детективов  есть  пословица:   прежде   чем   повернуться   к
изощренному, не забудь об очевидном. Поэтому я повернулся и снова  спустился
по затянутым ковром ступенькам к телефонным будкам,  туалетам  и  назойливой
консьержке.
   Когда я оказался в наблюдаемом ею  пространстве,  она  нахмурилась.  И  я
заметил, как ее рука, защищая, легла поверх стопки  бесценных  полотенец.  Я
мельком кивнул ей - делового человека не  может  беспокоить  бессмысленность
полотенец  в  телефонной  будке.  И  тут  я  понял,  что  израсходовал  свой
единственный жетон на предыдущий звонок.
   У меня не было времени, как  идиоту,  возвращаться  назад.  Я  выудил  из
кармана стофранковую купюру.
   - Силь ву пле, пять жетонов, а сдачу оставьте себе.
   Эти слова  вызвали  улыбку  поджатых  и  бескровных  губ.  Мое  необычное
поведение подкреплялось хорошей французской  валютой,  поэтому  теперь  она,
наверно, ничего против меня не имела.
   Зажав в кулаке жетоны, я бросился к телефонной  будке,  которую  как  раз
занимала  обширная  блондинка  средних  лет  с  продуманным  макияжем.   Она
устроилась там так,  будто  собиралась  весь  день  провести  в  болтовне  с
матерью,  живущей  где-то  в  парковой  зоне,  то  ли  в  Пасси,  то  ли   в
Сен-Жермен-ан-Лай.
   Я постучал жетоном по стеклу, надеясь  запугать  ее.  Я  забыл,  что  это
Париж, родина Невозмутимых. Она бросила на меня взгляд, который яснее ясного
говорил: "Убирайся к своей бутылке в сточную канаву,  санкюлот".  Потом  она
снова повернулась к телефону, очевидно решив  говорить,  пока  не  закроется
кафе или не замерзнет пекло, в зависимости от того, что случится раньше.
   В отчаянии я  обернулся  к  консьержке,  наблюдавшей  за  происходящим  с
обычной иронической ухмылкой.
   - Мадам, - сказал я,  -  мне  нужно  сделать  звонок  по  обстоятельствам
чрезвычайной важности. Будьте добры, помогите мне. - Пока говорил, я положил
ей на стол еще одну стофранковую купюру.
   - Мсье доктор? - спросила она с немедленно смягчившимся  при  виде  денег
выражением.
   - Exactement!  -  воскликнул  я.  В  конце  концов  частный
детектив - это своего рода врач болезней социального организма. Или что-то в
этом смысле, я готов спорить, если возникнет необходимость.
   - Идите за мной, мсье. - Она поднялась  из-за  стола,  собрала  в  блюдце
монеты и положила в карман своего темного бумазейного платья. Потом  провела
меня через дверь с  надписью  "Выхода  нет"  в  длинный,  тускло  освещенный
крохотными лампочками коридор к двери  с  надписью:  "Входа  нет".  Тут  она
отперла дверь и вошла. Я следовал за ней по пятам.
   Мы попали в своего рода кладовку. Вдоль одной стены до  потолка  высились
стальные полки с выстроившимися рядами бокалов. Посередине сгрудились старые
столы. На одном из них лицом вниз лежал маленький лысый  мужчина  в  штанах,
спущенных до лодыжек. Когда мужчина поднял голову, под ним оказалась  совсем
крохотная женщина с искусно завитыми волосами и в юбке, задранной до  бедер,
Я подумал, что снова влез в очередной акт дурацкой пьесы.
   Последующий спор троицы  персонажей  начался  с  пронзительного  крика  и
продолжался в более спокойных тонах. Я обнаружил телефон и тотчас направился
к нему. А консьержка в это время объясняла, что мсье доктор  должен  сделать
звонок по обстоятельствам чрезвычайной важности и почему бы мсье Альберту  и
мамзель Фифи для своих совокуплений не поискать дешевый отель.
   На этот раз по телефону  Клови  ответила  секретарша.  Понимая,  что  вся
троица навострила уши, о чем я буду говорить, я начал так:
   - Это доктор Дракониан. Мне надо немедленно поговорить с мсье Клови.
   - Но вы не постоянный доктор мсье  Клови,  -  возразила  девушка.  -  Что
случилось с доктором Амбруазом?
   - Речь идет о хирургии. Мне надо немедленно поговорить с мсье Клови.
   - Это имеет отношение к его анализам?
   - Может быть, - ответил я.
   - Позитивное или негативное?
   - Я сообщу это только самому мсье Клови.
   - Можете сказать мне. У мсье Клови нет от меня секретов.
   - Тогда он сам вам скажет. У меня есть ясные  инструкции  на  этот  счет.
Мадемуазель, пожалуйста, не отнимайте у меня времени. Соедините меня с  мсье
Клови.
   - Ах, мне очень огорчительно, но я должна сказать  вам,  что  мсье  Клови
оставил указание никому не говорить, где он. По секрету я могу сказать,  что
он сегодня вечером снимает кульминационную сцену своего  нового  фильма.  На
ней  не  разрешено  никому  присутствовать,  кроме  актеров  и  технического
персонала. Но как только мсье Клови вернется...
   - По-моему, вы не поняли, - перебил я ее,  -  я  тоже  появляюсь  в  этом
фильме.
   Потребовалась минута, чтобы она восприняла сказанное.
   - Вы ДОКТОР мсье Клови, и вы также актер?
   - Да, конечно, я играю роль иностранного доктора. Ей это не понравилось.
   - Вы совершенно уверены...
   - Конечно, уверен! - снова перебил я. - Там  требуется  мое  присутствие.
Мадемуазель, если я не появлюсь, произойдет ужасный провал.
   - Хорошо, я скажу вам, но, надеюсь, у  меня  не  будет  неприятностей,  -
после некоторого колебания наконец решила она. - Сегодняшняя  ночная  съемка
будет проходить в "Клозери де Лила"  на  Монпарнасе.  Или,  вернее,  сначала
съемочная группа встречается там  на  обеде.  Потом  они  поедут  туда,  где
проходит заключительная часть сцены.
   - Где?
   - Я сама, мсье, не знаю. Мсье Клови намерен объявить об этом  на  встрече
съемочной группы.
   Я от души поблагодарил ее и повесил трубку. Обернувшись, я обнаружил, что
маленький  лысый  мужчина  и  малюсенькая  женщина  с  тщательно   сделанной
прической  уже  в  полном  порядке.  Аккуратно  застегнутые,  они  вместе  с
консьержкой стояли в ряд и пялили на меня глаза.
   - Большое спасибо, мадам, - сказал я консьержке, поклонился двум другим и
направился к двери.
   - Если вы будете так любезны, мсье, один момент, - обратился ко мне лысый
мужчина.
   - Да? - ответил я в легком замешательстве от их напряженных взглядов.
   - Мы не знали, что вы актер, - проговорила консьержка.
   -  Полагаю,  не  знали,  -  ответил  я,  задумавшись,  не  считается   ли
преступлением перевоплощение в кинозвезду.
   - Не будете ли вы возражать дать нам автограф?
   - С величайшим  удовольствием,  -  согласился  я.  Мужчина  протянул  мне
большое меню. Я написал наискось свое имя и вернул ему.
   Он взглянул, потом озадаченно посмотрел на меня.
   -  Возможно,  мсье  будет  так  любезен,  что  окажет  нам  честь   своим
сценическим именем?
   - Ну конечно! - Я снова взял меню. Быстро,  смело,  вдохновляемый  чем-то
вроде рокового каприза, который кажется таким логичным в Париже,  я  написал
над своим именем: "С наилучшими пожеланиями от Алена Делона".
   - Я его каскадер, -  объяснил  я,  прежде  чем  они  успели  бы  заметить
отсутствие сходства.

42. ПЕРЕД КАМЕРОЙ

   Я пропустил обед в "Клозери де Лила", но за соответствующие  чаевые  мэтр
вспомнил, что он подслушал слова, сказанные  таксисту,  когда  группа  Клови
уезжала. Они отправились в отель "Лозан" на острове  Сен-Луи.  Я  взял  туда
такси.
   Сен-Луи - маленький островок на Сене,  расположенный  чуть  выше  острова
Сите, почти в географическом центре Парижа. Это заповедник узеньких,  узорно
выложенных камнями улиц и безмолвных  рядов  архитектуры  без  претензий.  В
отеле "Лозан" когда-то жили некоторые из самых знаменитых французских поэтов
и художников. Сейчас парижская мэрия, владеющая отелем, великолепно обновила
его, и он стал превосходным задником для исторических драм.
   Все в порядке. Итак, я вошел в сцену, где люди в напудренных париках  под
ослепительным светом прожекторов шипели друг на друга, произнося свой текст.
Заметив Клови, я стал пробираться к нему.
   - Рад, что вы здесь, - бросил мне  Клови.  -  В  этой  сцене  вы  играете
Бодлера .
   - Неужели? - удивился я. - Вы и правда хотите, чтобы я играл Бодлера?
   Мне хотелось выразить, что я по-настоящему польщен. Но удержать  внимание
Клови было очень трудно. Как раз в этот момент в другом конце  помещения  он
увидел старого друга, высокого  парня  с  оливковой  кожей  и  в  пальто  из
верблюжьей шерсти. Может, французского гангстера, или  актера,  исполняющего
роль французского гангстера, или даже кого-то совершенно другого,  играющего
актера, исполняющего роль французского гангстера. Ведь они  в  Париже  любят
такие игры, по крайней мере в  том  классе,  который  может  разрешить  себе
несколько смен одежды.
   Я повернулся к Иветт, стоявшей рядом со  своим  пюпитром,  полным  листов
сценария и инструкций осветителям.
   - Да, - сказала Иветт, - очень большая честь, даже если это сложная шутка
со стороны Клови. Тут  раскрывается  часть  его  метода  нахождения  актера,
который очень противоречив. Пойдемте со мной в костюмерную. Нам лучше,  если
вы будете одеты и подготовлены.
   Я проследовал за ней через переполненную маленькую комнату.  Мы  миновали
коридор  и  подошли  к  двери  с  надписью  "Гардероб".  Там  Иветт  сказала
гардеробщице, чье имя я так и не уловил, что вот, мол,  самый  новый  Бодлер
Клови.
   - Что вы имели в виду под самым новым Бодлером? Сколько их у него было? -
спросил я у Иветт, пока гардеробщица пошла подбирать мне костюм.
   - Вы третий. - Она обратилась к гардеробщице:
   - Не забудьте о туфлях!
   - О каких? - крикнула  в  ответ  гардеробщица.  -  О  полосатых,  которые
чередуются во сне, или об огорчительно-нормальных черных и серых?
   - Черных и серых.
   - Что случилось с другими двумя Бодлерами? - продолжал я расспросы.
   Гардеробщица вернулась с охапкой, тяжелой на вид, темной одежды, с  белой
рубашкой и с черными и серыми туфлями. Иветт показала, чтобы я все забрал, и
повела меня снова в коридор.
   - С двумя другими, - повторил я. - Что с ними случилось?
   - Одного из них арестовали за попытку ограбления банка в  Ницце.  Как  вы
можете догадаться, он оказался  человеком  двух  профессий,  хотя,  конечно,
Клови не мог об этом знать, когда приглашал его.
   - А другой?
   - Его сбила машина. Два месяца в больнице.
   - Не очень счастливая роль. Интересно, почему Клови выбрал меня.
   - Потому что вы подходящего размера, -  объяснила  Иветт.  -  У  нас  нет
времени заказывать новые костюмы.  Особенно  туфли.  Их  трудно  достать  за
два-три часа.
   - А что такого особенного в этих туфлях?
   - У Клови есть теория о Шарле Бодлере и туфлях. Для Клови туфли - главный
символ перемен настроения, которые испытывает Бодлер.
   - Это фильм о Бодлере?
   - Не совсем, - возразила Иветт. - Трудно  сказать,  о  чем  фильм  Клови.
Никто ничего не знает, пока Клови не закончит редактировать, и  переснимать,
и переснимать. Вы можете переодеться здесь. - Иветт показала на дверь.
   - Иветт, - сказал я, - простите, но я не знал, где сегодня была назначена
съемка.
   - Ничего не случилось,  -  ответила  она  с  таким  видом,  который  ясно
показывал, что очень даже случилось. И на  минуту  мне  стало  приятно.  Она
сердилась из-за моего опоздания, а это предполагало, что у нее что-то ко мне
есть. Но, немного подумав, я понял, что любой был бы раздраженным,  если  бы
ему пришлось простоять в течение всего обеда, встречая опоздавшего. Так  что
это не обязательно личное.
   - Что-то произошло? - спросила Иветт.
   - Нет, а почему вы спрашиваете?
   - Потому что вы стояли здесь и  очень  долго  смотрели  в  потолок,  и  я
подумала, что у вас приступ или что-то в этом роде.
   - Назовите это озарением, - предложил я. - Правда, что Алекс здесь?
   - Ох, да. Он где-то здесь.
   - Вы сказали, что я его ищу?
   - Я сегодня с ним не разговаривала. Но я уверена, что мсье  Клови  сказал
ему. Вам лучше начать переодеваться.
   Я открыл дверь и вошел в маленькую прихожую. Иветт осталась на пороге.  В
дальнем углу стояла ширма, за ней я и начал переодеваться.
   Когда я застегивал  пуговицы  на  длинном  черном  пальто  Бодлера,  меня
охватило жуткое чувство. В смятении я  вышел  из-за  ширмы,  чтобы  заняться
усами  и  гримом.  Иветт  стояла  у  дверей  и  выглядела  легкомысленной  и
привлекательной в джинсах "луи" и белой рубашке. Темные волосы она собрала в
"конский хвост". Над верхней губой выступили крохотные капельки  пота,  щеки
зарумянились. Она выглядела такой свежей и полной жизни, как сама весна. Тут
я резко оборвал поток своих мыслей. Потому что и вправду не  знал,  в  какую
катастрофу на этот раз втянет меня моя роковая ментальность.
   - Мне хотелось бы встретиться с вами, когда закончится съемка,  -  сказал
я.
   Она  одарила  меня  милой  улыбкой,  улыбкой,  которая  может  ничего  не
означать. Улыбкой, которая появляется, когда все перед вами  открыто  и  мир
кажется полным надежды.
   Затем из коридора донесся голос Клови, он звал ее. Иветт подошла ко мне и
прижала к ладони что-то волосатое.
   - Ваши усы, - сказала она. - Желаю удачи.

43. ОТЕЛЬ "ЛОЗАН"

   Отель "Лозан" находится на набережной Анжу на  северной  стороне  острова
Сен-Луи, почти на равном расстоянии от Мостов Мари и де Сюлли. Когда  я  был
Бодлером, то обычно Жил здесь в маленькой  комнатушке  под  карнизом  крыши.
Отсюда я смотрел на Сену,  горделиво  несущую  свои  воды,  и  находил,  что
контраст  между  многообразной  изменчивостью  реки  и  застывшими   линиями
набережных и мостов - это символ самого искусства. Дело было очень давно, до
несчастного приключения с Жанной Дюваль.
   И  оно  было  несколько  лет  назад.  А  теперь,  поскольку  я,   Бодлер,
наслаждаюсь одним из все более редких периодов нормальности, я решил  прийти
сюда снова. Сегодня вечером регулярное сборище знаменитого Гашиш Клуба, куда
приходит так много  благородных  особ,  конечно,  не  потому,  что  одобряют
курение гашиша, а  просто  очарованные  нашей  привычкой  к  нему,  жаждущие
поговорить с  нами,  поудивляться  нашему  бесстыдству,  поклониться  алтарю
нашего разума.
   Я поплотнее  завернулся  в  свой  длинный  плащ,  ночь  стояла  холодная,
пригладил несколько торчавшие усы и вошел в отель.
   Камера проводила меня по лестнице. Там стояла наш лидер,  Президент,  как
мы ее называли, и приветствовала меня. Миновав ее, я поднялся по лестнице  и
вошел в тесную восточную комнату. Воздух в ней сгустился от дыма горевшего в
камине угля и табака  в  трубках  джентльменов  из  высшего  общества  и  от
множества свеч. Собравшиеся сидели на софах с длинными элегантными  трубками
в зубах, отдыхали на легких стульях, покрытых травчатым  шелком  и  атласом.
Между затяжками болтали, смеялись,  спорили.  Я  наблюдал  за  ними,  и  мне
казалось, будто они слегка дрожат, будто сами стали  галлюцинацией,  которую
искали.
   Я заметил моего дорогого друга Теофиля Готье , почему-то он оказался  выше,  чем  я
ожидал. - Как дела? - спросил я его.
   - Вечер только разогревается, - ответил он. - Обычная толпа. Вот на  этой
кушетке ты можешь увидеть Делакруа, Буассара с дурацкой шляпой на  голове  и
братьев Гонкуров , которые как всегда щеголяют надменным видом.
   - А кто этот толстяк с чашкой Кофе?
   - Мсье Бальзак .  Он
приходит только ради  беседы.  Он  говорит,  что  столько  выпивает  кофе  и
алкоголя, что у него развился иммунитет к воздействию Черного Дыма.
   Краем глаза сквозь свет прожекторов я заметил, что Клови делает  круговые
движения рукой. Я истолковал их значение так, мол, он хочет, чтобы Готье и я
походили по кругу, чтобы камера могла следить за нами. Я взял Готье под руку
и медленно повел через комнату.
   - А кто эти двое вон там? - спросил я, потому что двое мужчин только  что
вошли и суровым взглядом смотрели на происходившее.
   - Тот, что слева, конечно,  Вагнер,  ты  можешь  определить  это  по  его
небрежному галстуку. А другой - восходящий молодой поэт  по  фамилии  Рильке
.  В  подборе   собравшихся   тоже
проявляется "метод Клови". Рильке не мог встретиться, к примеру, с Бодлером,
потому что родился после смерти поэта.>- Вагнер  и  Рильке  подошли  к  нам.
Камера повернулась к ним.
   - Алекс, ведь это ты под бородой,  правда?  -  почти  не  шевеля  губами,
прошептал я Готье.
   - Кто бы говорил, - ответил Готье. - Черт возьми, как поживаешь, Хоб?
   - Я? Я прекрасно. Но, черт возьми, как ты? И, дьявол тебя побери, куда ты
исчез?
   - Позже поговорим, - сказал Алекс. - Откровенно,  старина,  я  очень  рад
тебя видеть.

44. ДЕЛО ЗАКРЫТО; В ОДНОЙ РАКУШКЕ С АЛЕКСОМ

   Вскоре Клови закончил съемку. Внизу в зале приемов устраивалась вечеринка
для съемочной группы, это один из автографов Клови. Я снял костюм, избавился
от грима и спустился вниз, постепенно теряя привилегии, какие были  у  Шарля
Бодлера. Но я напомнил себе, что совсем не так  ужасно  быть  добрым  старым
Хобом Драконианом, особенно когда он на грани завершения дела.
   Я ждал, что Алекс бросит меня и снова улизнет. В конце концов,  это  было
бы в духе того, что уже случилось. Но вышло совсем по-другому.  Он  разыскал
меня в зале приемов, предложил удрать, где-нибудь выпить  и  поговорить.  Мы
ушли с вечеринки и взяли такси. Алекс знал студенческую забегаловку недалеко
от Пантеона, и мы пошли  туда.  Не  помню,  как  она  называлась.  По-моему,
"Позолоченная ракушка", потому что все в Париже  если  не  золотое,  то,  по
крайней мере, позолоченное.
   Там на маленькой, залитой светом площадке очень медленно  танцевали  пары
под звуки барабана,  электрогитары  и  коктейльной  палочки.  Они  танцевали
слишком медленно. Должны были  так  танцевать,  контролируя  свои  движения.
Старая игра с силой воли. Мы уже видели такое  и  раньше.  Танцующие  носили
туалеты, показанные в этом году в салонах моды, и, наверно,  имели  какое-то
отношение к моде в  творчестве  Клови.  Почему  кого-то  могут  интересовать
нелепые идеи Клови насчет туфель Бодлера? Меня раздражала его  зацикленность
на важности этого символа. Кто, по его  мнению,  он  такой?  Нелепый  позер,
похлопывающий по спине дух времени и проповедующий с несуществующей кафедры.
   Оркестр был именно такой, какой и можно ожидать в подобном  претенциозном
месте. Мандолина и деревянная  флейта  играли  народные  песни  Бретани.  Мы
заказали кувшин горького бельгийского пива и блюдо мидий в  пряном  соусе  и
начали разговор.
   Алекс не очень изменился за те  десять  лет,  что  я  не  видел  его.  Он
выглядел хорошо, высокий, мускулистый блондин.  Однако  он  казался  немного
запуганным, тщательно выбирал столик, сел спиной к стене, чтобы видеть  всех
входивших и выходивших.
   - Так что нового? - спросил Алекс.
   - Что может быть нового? - пожал я плечами. - Я теперь частный  детектив,
по-моему, это ново.
   - Полная перемена по сравнению со старыми временами, - заметил  Алекс.  -
Ты больше не играешь даже в покер?
   - Редко.
   - А как продвигается детективный бизнес?
   - Неплохо. Я нашел тебя.
   - Да, ты нашел. Но  это  не  в  счет.  Фактически  я  все  время  пытался
встретиться с тобой.
   - Ты? Почему?
   - Хоб, мне нужна помощь. Конечно, я готов заплатить за нее.
   - В каком деле?
   История Алекса началась несколько лет назад. Как и я, он оставил  Европу,
вернулся в Соединенные Ш