таршей  сестры.  С  того  времени,  как
выяснилось, что в Тоньче, в бабкином колодце, с войны лежало барахло...
     - Не столько  барахло,  сколько  так  называемый  клад,  -  поправила
Люцина. - Еврейское добро, награбленное немцами. Мы его  нашли,  и  теперь
она все время надеется, что в другом колодце найдется клад поблагороднее.
     - А с тем что стало? - поинтересовался Франек.
     - Сдали государству. Никто его и в руки бы не  взял.  Хотя  там  были
хорошие вещи - жемчуг, бриллианты... Очень красивая бижутерия.
     Франек тяжело вздохнул.
     - У нас вы этого не найдете,  -  сказал  он  с  сожалением.  -  Здесь
бриллианты в колодец не бросают.
     - Возможно, но моей сестре этого не объяснишь...
     - Очень  живописные  развалины  -  похвалила  тетя  Ядя,  пройдясь  с
фотоаппаратом за коровником. - А что это такое? С войны осталось?
     Общими силами мы объяснили ей, что  если  и  с  войны,  то  никто  не
помнит, с какой. Может, с одной из шведских.  Руины  когда-то  были  жилым
домом - скорее, усадьбой, чем замком, а  населяли  его  предки  Франека  и
наши. Когда-то они были очень  богаты,  но  это  очень  давно  прошло.  По
неизвестной причине они разорились, а вместе с ними разорился  и  дом.  Он
постепенно нищал и начал разваливаться. Средств на ремонт не было. В конце
концов, какой-то из предков рядом с развалившимся домом поставил времянку,
использовав для этого подручные стройматериалы, но не  все  -  часть  стен
осталась и разваливалась дальше. Как и любая  времянка,  дом  простоял  не
меньше 150 лет и только в послевоенное время его переделали в коровник,  а
развалины, продолжающие зарастать травой,  остались  как  память  о  былом
величии.
     - Где-то здесь был вход в подвалы, - вспомнила моя мамуся, -  мы  там
игрались в детстве. Почему я его не вижу?
     - Я там тоже игрался, - подтвердил Франек. -  В  конце  войны,  когда
здесь проходил фронт, как раз в  это  место  попала  бомба.  Снаряды  тоже
попадали, но этой куче камней  не  вредили.  Только  бомба  развалила  все
окончательно. Мы еще удивились, что дом не рухнул, хоть и стоит  рядом.  С
войны все так и осталось. Только с той стороны, когда  я  строил  дом,  мы
взяли немного камня под фундамент.
     - Хорошо здесь,  -  сентиментально  сказала  Тереза.  -  Так  тихо  и
спокойно...
     Моя  мамуся,  слегка  разочарованная  отсутствием  третьего  колодца,
разгребала  палочкой  мусор  на  свалке.  Тереза  продолжала   восхищаться
царящими вокруг тишиной и спокойствием. Люцина углубилась на поле клевера,
созерцая тот путь, который связывал ее с Менюшко. По тропинке за забором я
отправилась   к   лугу,   намереваясь   осмотреть   предполагаемое   место
преступления - заметные издалека камыши.
     Зачерпнув туфлями жидкой грязи, я отказалась от осмотра. Вязкая почва
неприятно прогибалась, до камыша я не дошла и удивилась, что преступник не
утонул, транспортируя свою жертву в середину болота. Франек напомнил,  что
последнее время шли дожди. Осенью прошлого года стояла хорошая погода, луг
подсох, и можно было пройти почти до самого камыша. Там и нашли труп.
     - Наверное, он думал, что труп утонет и все следы исчезнут, -  поняла
я. - Тогда было совсем сухо?
     - Совсем сухо тут  никогда  не  бывает,  -  ответил  Франек.  -  Этот
покойник лежал, потому и остался. Если бы стоял, его бы затянуло. Те,  кто
его вытаскивал, сразу провалились по колено.
     - Поэтому он наши адреса и не забрал,  -  недовольным  тоном  сказала
Тереза. - Думал, что все утонет. Болван.
     Очень странно, но все с ней согласились. Неизвестно почему, мы  вдруг
поверили, что убийца должен был забрать эти адреса - и если бы забрал, ему
было бы намного лучше. И, что еще более странно, будущее показало, что  мы
были абсолютно правы...


     Обычные домашние куриные яйца неожиданно  столкнули  дело  с  мертвой
точки. Вместе с Люциной мы поехали за этими  яйцами  в  знакомое  село  за
Пясечным. Из-за дурацкого стечения обстоятельств, мы не  успели  вернуться
вовремя. Точнее, у меня  спустило  колесо.  Момент  и  место  оно  выбрало
превосходно, как раз когда я была далеко от села,  под  лесом,  на  мягкой
песчаной дороге, в полной  темноте.  Мы  поехали  за  продуктами  довольно
поздно, а обратно выбрались, когда уже стемнело.
     Запасных колес у меня было два, но с тем же успехом их могло  быть  и
двести - мне это ничего не давало. Может, общими усилиями мы открутили  бы
гайки, но использование домкрата исключалось.  Он  проваливался  в  песок,
надо было подложить под него какой-то плоский камень. Плоского камня рядом
не было, а если и был, найти я его не смогла - фонарик на пару дней раньше
позаимствовал мой сын.
     - Что будем делать? - поинтересовалась Люцина.
     - Ничего. Подождем рассвета - сейчас июнь, ночи короткие. На рассвете
я найду камень, может, подвернется какой-нибудь  сильный  парень.  А  пока
можно разжечь костер. Если хочешь, можем  пешком  вернуться  в  село  и  у
кого-нибудь переночевать, но не знаю - стоит ли.
     Люцина предпочла костер.
     - А где мы возьмем дрова? - засомневалась она.
     - Из леса. Лес под носом. Всего пятьдесят метров.
     - Темно, как в кишках у негра, я не пойду.
     - Я сама пойду. Сухое дерево я как-нибудь нащупаю, а если нет,  сниму
туфли и сразу найду шишки. Сиди тут и жди.
     Люцина куда-то села, куда - я не видела. Через свежескошенный  луг  я
отправилась к лесу. Еще до того как я  насобирала  пучок  сухих  прутиков,
взошла луна. Стало посветлее, я  достала  из  багажника  небольшой  ручной
насос, надула Люцине матрас и снова отправилась в лес. Я успела обернуться
три раза, луна светила все ярче, камня я,  правда,  так  и  не  нашла,  но
перестала спотыкаться о кочки, и в  последний  раз  луг  преодолела  почти
галопом. Люцина сидела рядом с машиной в кресле из матраса и  поддерживала
небольшой огонек.
     - Я все знаю, - сообщила она, когда  я  бросила  на  землю  громадную
связку веток и начала их ломать. - Этого мне и  не  хватало  -  темноты  и
луны. Я все вспомнила, когда ты мчалась через поле. Это выглядело  похоже,
только там не было леса и он мчался намного быстрее.
     Я перестала шуметь, отложив дрова на потом. Мне сразу стало  понятно,
о чем речь.
     - Менюшко? - убедилась я.
     - Менюшко. Это, кажется, действительно был Менюшко, тот что мчался. Я
помню, что сразу перед этим или сразу после того  услышала  про  какого-то
чужака, слонявшегося по селу, которого кто-то прогнал. "Он не будет  здесь
вынюхивать по углам", - так говорили. Не знаю, кто, но наверное, тот,  кто
потом за ним гнался.
     - Или перед этим гнался...
     - Или перед этим. Я уверена, что  как  раз  тогда  и  прозвучало  имя
Менюшко. Мне все больше кажется, что Менюшко - это был тот вынюхивающий, и
приплелся он из другого места. Не знаю почему, но, кажется, из мест  нашей
прабабки.
     - Я знаю, почему тебе кажется, - сказала я, возвращаясь к  веткам.  -
Из-за постоянных разговоров  о  семейной  тайне,  из-за  адресов  и  всего
прочего. Мест для выбора не так уж много, или  места  прадеда,  или  места
прабабки. Если в местах прадеда он был чужим, значит должен быть  из  мест
прабабки.
     - Возможно, - согласилась Люцина, - во всяком случае, с этим  Менюшко
связан какой-то скандал.
     - Подожди, а где места прабабки?
     - Где-то около Лукова, прабабка приехала туда откуда-то с Украины...
     - Может, и Менюшко приехал с Украины?
     - Не  знаю,  возможно.  Сестра  прабабки  была  графиней,  и  бабушка
воспитывалась при ее дворе.  Подожди,  я  вспомнила  еще  что-то!  Бабушка
устраивала деду множество скандалов и могу  поклясться,  что  в  одном  из
скандалов она крикнула: "Даже молодой Менюшко был лучше, чем ты!". Я  сама
слышала. Мне вспоминается все отчетливей.
     Люцина говорила голосом оживленным и одновременно таинственным, очень
уверенно и решительно,  но  я  отнеслась  к  ее  воспоминаниям  достаточно
скептически. Тереза была права - понять, что Люцина действительно  помнит,
а что выдумывает для оживления действия, было невозможно. Не раз я слышала
от нее просто кошмарные истории. Какого-то предка сожрали волки, вместе  с
конями, санями и возницей, какую-то из прародительниц, кто-то купил у отца
за десять тысяч рублей золотом, какая-то графиня отравилась  из-за  нашего
прадеда, который не хотел на нее смотреть, внебрачные дети княжеского рода
плодились в нашей семье, как кролики весной, чтобы  массово  погибнуть  на
баррикадах революции, и все увлеченно убивали друг друга. Люцину  посещали
странные мысли, и в любую секунду Менюшко мог обрасти преданиями.
     - Лучше сразу скажи, откуда ты все это знаешь, - потребовала я.
     - Не знаю, откуда - не помню. Где-то  услышала.  Бабкины  скандалы  я
сама слышала, о тетке графине бабушка рассказывала,  а  Менюшко  ко  всему
этому здорово подходит. Он опять приехал вынюхивать...
     - И ты действительно думаешь, что это тот же самый, который мчался по
полю до Первой Мировой?
     - Дурочка, у Менюшко могли быть дети.
     - Ага, и теперь вынюхивают дети?
     - Вынюхивают. А почему бы  и  нет?  Это  даже  подтверждает  то,  что
рассказывал дядя Антон. В старые времена люди делали разные странные вещи.
Наша семья могла забрать что-то у семьи Менюшко. Или  получить  что-то  на
сохранение. Кого-то попутно заела совесть, и он начал передавать поручение
- это что-то вернуть...
     Я кивнула  головой.  Да,  подходило.  Облизанный  мог  быть  потомком
Менюшко и действительно приехать за чем-то своим. Это должно  быть  чем-то
стоящим, если в самом начале появился  труп.  Однако,  какое  отношение  к
этому имеет моя прабабка? По словам отца Франека,  сначала  ей  надо  было
умереть,  откуда  следовало,   что   прабабка   не   соглашалась   вернуть
награбленное. Прабабка умерла. Интересно, что стало с награбленным...
     - Тереза лопнет от радости, - сказала я грустно. - Если окажется, что
наша семья действительно кого-то обжулила - совесть загрызет ее  насмерть.
Она спать не сможет.
     - Вернется домой нагая и босая, - добавила Люцина.  -  Надо  снять  с
книжки все деньги и закопать их в подвале, иначе она  заставит  отдать  их
облизанному. Эх, черт, у меня же нет подвала. Знаешь, давай  не  будем  ей
рассказывать, что у нас вышло с этим Менюшко.
     Вскоре после полуночи подъехала патрульная  машина  милиции,  которая
ехала по своим делам  и  немного  отклонилась  от  маршрута,  привлеченная
костром посреди дороги. Ничего лучшего я  и  придумать  не  могла.  Вопрос
колеса решился за каких-то десять минут.
     - Сама видишь, как я их люблю, - сказала я Люцине, отправляясь домой.
     - Конечно,  -  ответила  Люцина.  -  Симпатичные  ребята.  Специально
подождали приезжать, чтобы я вспомнила этого Менюшко...


     Из-за воспоминаний Люцины к действию подключился Марек, блондин  моей
мечты, который до сих пор упорно  старался  держаться  в  стороне.  Он  не
принимал участия в семейных обсуждениях, как  огня  избегал  упоминания  о
преступлении, ссылался  на  отсутствие  времени,  недомогания,  неверие  в
факты, глухоту  и  общую  умственную  недостаточность.  Это  меня  страшно
раздражало, и я долго не могла понять, в чем дело, пока не удалось вырвать
из него правду.
     - От твоих семейных проблем я чувствую себя идиотом, - раздраженно  и
неохотно признался он. - Я надеялся, что на этот раз останусь  в  стороне.
Лучше чувствовать себя нормальным...
     - Тоже  мне,  выдумал!  -  фыркнула  я  с  состраданием.  -  В  семье
преступление,  а  у  тебя  такие  безжизненные  надежды!  Всегда  во   все
вмешиваешься, а именно теперь хочешь увильнуть - не вижу смысла и  логики.
Займись этим, наконец, сам видишь, появляется все больше  подробностей,  и
никто ничего не понимает.
     - Ты думаешь,  я  смогу  что-то  сделать?  Поговорить  с  духом  отца
Франека?
     - Не знаю, возможно, и с духом. С кем говорить, не знаю.  Поговори  с
кем хочешь. Ты мог бы проверить, в чем дело с этим Менюшко.
     - Это можно, надо попробовать...
     - Ну так пробуй! Что стоишь?
     Марек еще немного пытался оставаться в резерве, но  быстро  сломался.
Его  добил  отец,  который  специально  пришел  ко  мне  и   категорически
потребовал  его  участия,  пожаловавшись,  что  больше  не  выдержит.  Для
обсуждения загадочного преступления мы выбираем как раз тот момент,  когда
по телевизору начинается  футбол,  и  окончательно  отравляем  ему  жизнь.
Понятно, что пока дело не распутается, мы не успокоимся, поэтому  придется
что-то делать. Отцу Марек сдался.
     - Только на победу не настраивайся, - предостерегла я его,  когда  он
отправлялся в вояж в окрестности Лукова. - С тем же успехом  этот  Менюшко
может происходить из Колобжега. Что бы не случилось, за идеи Люцины  я  не
отвечаю.
     - Ты тоже не настраивайся, я еду туда исключительно для  развлечения.
Давненько я не был Лукове...
     Я бы поехала с ним, но в моей машине треснул  глушитель,  и  от  рева
двигателя на лету падали птицы. С мастерской я договорилась  только  через
два дня. Марек, казалось, был этим очень доволен. Я  подозревала,  что  он
исчезает с горизонта больше для отдыха от бесконечных разговоров, чем  для
раскрытия тайн.
     Он объявился через три дня, как раз когда я вернулась из мастерской с
новым глушителем. Как всегда элегантный, в  костюмчике,  белой  рубашечке,
галстучке, свежий, как подснежник, с невинным  выражением  лица.  Я  сразу
поняла, что он что-то знает.
     - Ну? - спросила я нетерпеливо.
     В ответ он порылся в портфеле, нашел и вручил  мне  портрет  молодого
человека в военной форме.
     - Узнаешь?..
     - Покойник! - вскрикнула  я,  пораженная.  -  Но,  кажется,  живой?..
Откуда это?
     - Все равно, откуда. Знаешь, кто это?
     - Как кто? Наша семейный покойник! Это убитый из Воли! И  ты  знаешь,
кто это?
     Марек с удовлетворением рассматривал  портрет,  выдерживая  эффектную
паузу.
     - Кто это?!!! - заорала я.
     - Представь себе, некто Станислав Менюшко...
     Короткое мгновение меня преследовала  мысль,  что  это  тот  человек,
который когда-то мчался по полю ржи. Теперь он убит, а вместе с ним ушла в
могилу и тайна. Я отбросила это  дурацкое  наваждение  и  поразилась  тому
факту, что воспоминания Люцины  оказались  подлинными.  Марек  не  захотел
больше  говорить,  пока  не  удостоверится,  что  покойника  признают  все
родственники.
     До дома моей мамуси я доехала за рекордно короткое время - две минуты
и сорок секунд. Собравшаяся за ужином семья вынесла единодушное решение:
     - Покойник, как живой! - засвидетельствовала Люцина. - Тьфу, я хотела
сказать наоборот - живой, как покойник...
     - Здесь он выглядит получше, - благодушно призналась Тереза.  -  Если
бы мне показали такое фото, о нем можно было бы и поговорить.
     - И его действительно зовут Менюшко? - удивилась моя мамуся.
     - На самом деле, его звали Станислав Менюшко...
     - Пожалуйста, не говорите, пока меня здесь нет,  иначе  вам  придется
все повторять, - сказала Тереза, отправляясь на кухню  за  дополнительными
тарелками и приборами.
     - А откуда милиция взяла это имя? - спросила  я.  -  Ты  случайно  не
узнал?
     Тереза остановилась на пороге.
     - Да, узнал. Ваши адреса были записаны на обрывке конверта. С  другой
стороны не было ничего, кроме фамилии Менюшко.
     Тереза вернулась к столу.
     - Будете есть руками и с пола, - сообщила она сердито. - Я никуда  не
иду, никакого уважения от вас не дождешься.  Хотела  бы  я  знать,  почему
милиция этого не выяснила!
     - Я могу и руками, - пробормотала я, -  а  он  говорит,  что  недавно
поел. Будем пить чай.
     - Не знаю, не выяснили этого в милиции или только вам не  сказали,  -
одновременно ответил Марек. - До него было легко  добраться  при  условии,
что знаешь где искать. Если  бы  Люцина  рассказала  милиции,  откуда  его
помнит...
     - Ты думаешь, что милиция серьезно отнеслась бы к рассказу, как сорок
пять лет назад он носился по полю? -  усомнилась  я.  -  Или,  что  он  из
Лукова, потому что прабабка устраивала прадеду скандалы?
     - А он не из Лукова. Он из Голодомориц.
     - Извини, откуда? - вдруг заинтересовалась Тереза.
     - Из Голодомориц. Это такая деревушка под Луковым. Станислав  Менюшко
был последним потомком семьи, которая  жила  там  с  незапамятных  времен.
Перед уходом в армию он продал хозяйство, потом работал на местной МТС,  а
потом куда-то пропал. О нем никто ничего не знает.
     - Понятно, куда пропал,  -  промычала  Люцина  занятая  обгладыванием
скелета громадного индюка, который стоял в  блюде  перед  ней.  -  В  наше
фамильное болото...  Теперь  уж  я  буду  рассказывать  милиции  все,  что
вспомню...
     - Бедная милиция! - сочувственно вздохнула моя мамуся.
     На кухне засвистел чайник.
     - Старики помнят, что когда-то Менюшко  были  богаты,  -  таинственно
продолжал Марек. - Там ходят разные сплетни и легенды, будто  давным-давно
у них был клад, только неизвестно, нашли они этот клад или  спрятали,  или
просто врали, или  искали  его.  Хозяйством  никто  не  занимался,  и  оно
разорилось, так что последнему Менюшко для продажи осталось немного.
     Чайник  на  кухне  свистел  как  ошалелый.  Моя   мамуся   беспокойно
оглянулась и посмотрела на отца, который, естественно, смотрел футбол.
     - Вода закипела, - сказала она в пространство.
     - Я не пойду! - категорически отказалась Тереза.
     - Я тоже, - буркнула Люцина, занятая туловищем индюка.
     - Янек пойдет, - решила моя мамуся. - Янек! Вода кипит!...
     - Папа же смотрит футбол! - обиделся Марек. - Оставьте его в покое, я
сам схожу...
     - Если пойдешь ты, то и мы можем, - заметила Люцина. - То есть,  я  -
нет, потому что я толстая, разве что вы будете что-то рассказывать...
     В результате чай делали четыре человека. Марек внес в комнату поднос,
заставленный  всем,  что  подвернулось  под  руку,   чтобы   не   пришлось
возвращаться на кухню. Тереза вынула из буфета  термос  и  налила  в  него
кипятку, я похвалила ее идею и захватила чайник с заваркой.
     - А в этом МТС? - нетерпеливо спросила я. - Про него ничего не знали?
     Марек помог Терезе и  моей  мамусе  разгрузить  поднос,  оглянулся  и
положил его на диван.
     - Так, немножко.  Они  смутно  припомнили,  что  когда-то  его  искал
человек из города. В деревне я тоже порасспросил...
     Он ненадолго остановился и занялся  чаем  и  сахаром.  В  его  голосе
появились нотки, которые заставили всех напрячься и  замереть  в  ожидании
продолжения. Люцина застыла, зажав зубами индюшачью кость.
     - Грргрргрр?.. - сказала она, подозрительно глядя на Марека.
     - Тихо! - приструнила ее Тереза.  -  Смотри,  не  подавись,  давиться
будешь потом!
     - Что за человек? - спросила моя мамуся.
     Марек старательно мешал чай.
     - Какой-то человек из города, - повторил он голосом, лишенным  всяких
чувств, благодаря чему стало  понятно,  что  он  говорит  о  чем-то  очень
важном. - Одна особа даже говорит, что видела этого человека.  Не  помнит,
как он выглядел, но он был не очень молод и имел что-то на лице. Эта особа
допускает, что нос...
     По всем спинам, за исключениям отцовской, увлеченной  несостоявшимися
голами, пробежали мурашки.
     - Если бы у него не было носа, я думаю,  он  бы  запомнился  всем,  -
критически заметила Тереза.
     - А это, случайно, не тот  же  самый?  -  спросила  я  неуверенно.  -
Облизанный? И Тереза и Франек говорили, что у него расплющенный нос...
     - Естественно, тот же, - сообщила Люцина пытаясь добраться до  ребер.
- Он спрашивал про Менюшко - Менюшко умер, а  потом  стал  спрашивать  про
нас. Как это вам нравится?..
     На мгновение  воцарилось  гробовое  молчание.  Тереза  посмотрела  на
Люцину демоническим взглядом. Люцина покрепче впилась в ребра,  и  кусочек
кости упал прямо в ее стака