Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
но созвониться и вообще увидеться... И что
он делает большую глупость...
"Поигрались".
Эй, кто еще не видел дураков? Приходите, посмотрите: вот он я, Кисанов
Алексей, частный детектив и самый что ни на есть круглый и квадратный, самый
дурацкий дурак на свете!
Отказаться от такого? Не-е-т, - мысленно простонал Кис, - пойдите
поищите, другого такого недоумка не найдете! Александра его больше на порог
не пустит, - и правильно сделает, между прочим, так ему и надо!..
Так размышлял Кис с утра пораньше в четверг. Утро выдалось свободным, и
он, наконец, выспался и неторопливо принял ванну вместо обычного скорого
душа. В холодильнике обнаружились готовые блинчики, которые накануне купил
Ванька, и, надо признаться, что жгучее самобичевание не помешало детективу
позавтракать со здоровым аппетитом.
Впрочем, настроение никак нельзя было назвать хорошим, а когда
позвонила Галина, так оно и вовсе испортилось.
Она регулярно позванивала Кису, каждый раз с робкой надеждой спрашивая,
как продвигаются дела. Но каждый раз дела были исключительно никак: всякая
новая ниточка, на которую надеялся Кис, с удручающим постоянством вела в
новый тупик.
- Может быть, сегодня что-то удастся прояснить - пытался утешить ее
Кис, - я жду новостей...
Он и в самом деле ожидал новостей от Ваньки, который умчался на
свидание с каким-то транссексуалом, обещавшим добыть нужную информацию.
Транссексуал Катя, по Ванькиным словами, горячо откликнулся на просьбу
помочь, поскольку "рад отомстить за нас, за женщин". Что ж, в добрый час -
за женщин так за женщин! Лишь бы помог выйти на нужных людей...
- Муж вспомнил, где мы видели Стасика, - всхлипнула Галя. - Расспросил
мою подругу, установил его личность... Они его объявили в розыск, квартиру
опечатали... А я как раз хотела за чистым бельем к нему съездить...
Повесив трубку, Кис направился к компьютеру. Попозже, вечером, Кис
намеревался посетить Веру Лучникову, а пока что хотел в сладостной
неспешности перечитать и обновить свои записи по делу "зомби", как он
окрестил его.
Перечитав и сделав пометки об уже выполненных пунктах, Кис задумался. С
самого начала во всех этих делах его интриговал один момент, да все никак не
хватало времени задуматься об этом всерьез. Но сейчас время было, и Кис
принялся усиленно размышлять: почему это мужчинам рот заклеивали, а женщинам
- нет? Почему мужчины были связаны липким скотчем, а женщины - веревками?
Скотчем - быстрее и надежнее. Выбраться из него без посторонней помощи
практически невозможно. А из веревок, если они не слишком туго затянуты,
выбраться можно, что собственно и произошло в четырех из пяти случаев. Не
связали только Лучникову.
У него смутно брезжили кое-какие соображения на сей счет, но их
следовало проверить. И потому, глянув на часы, он решил съездить к последней
потерпевшей, которая звалась Натальей Константиновной.
Выбор пал именно на нее по двум причинам: во-первых, жила она близко, в
центре, во-вторых, он уже встречался с ее падчерицей Мариной, у которой при
упоминании мачехиного имени скисало лицо, оправдывая фамилию Кисловская. Вот
Кис и решил глянуть заодно, что ж там прокисло у этих женщин.
Кис, как водится, поехал без звонка: зачем лишние переживания по
телефону? Вспоминать об изнасиловании, понятное дело, потерпевшей не
хочется, рассказывать постороннему - тем более. Кис мог рассчитывать только
на встречу, на личное обаяние, на свое умение вести разговор.
Оно у него было, это умение, особенно с женщинами. Будучи человеком
старомодным, он женщин уважал априори: слабый пол. Конечно, он понимал, что
слабый пол не такой уж слабый, и что в бархатных лапках острые коготки
водятся, которые иной раз куда опаснее примитивного мужского кулака и
неповоротливой и наивной мужской психики... Но, полагал Кис, коготки потому
и ранят иной раз смертельно, что слабый пол вынуждают быть сильным нерадивые
мужики. Те самые закомплексованные слабаки и нюни, которые себя не уважают -
и других, естественно, тоже. Кого можно уважать, если сам себя не уважаешь?
Кого можно любить, если себя не любишь? Разве может быть щедрым нищий?
То-то...
Короче, в разговорах со слабым полом Кис обычно был терпелив,
внимателен и деликатен. Это у него и называлось умением вести разговор, на
него он и полагался.
... Не то, чтобы детектива подвело это самое умение, но встреча с
Натальей Константиновной изрядно поколебала его рыцарские наклонности,
оставив у Алексея мерзкое ощущение, словно его выдержали полчаса в ванне с
липким сахарным сиропом.
Слащаво-кокетливая, фальшивая до невозможности, она, как плохая
актриса, закатывала глазки, дабы выразить запредельность произошедшего, и
двусмысленно улыбалась, произнося душным шепотом: "ну, это... сами
понимаете...", не забыв при этом обрисовать групповое изнасилование в
деталях, о которых деликатный Кис вовсе и не спрашивал. Причем на лице ее
отражалась некая мечтательность, как если бы она вспоминала не более чем об
утреннем эротическом сне.
Кис, как это свойственно людям, судил о других в меру своего понимания,
а именно - в меру понимания самого себя. Он хорошо знал, что момент насилия
в любовной игре - весьма пикантная приправа, он и сам не прочь; что сцена
насилия, допустим, в кино может возбуждать зрителя. Но он также отлично
понимал, что в реальности, где уже нет зрителя, комфортно смакующего под
чаек-кофеек эротические сцены, а где есть только жертва один на один с
насильником - это уже совсем, совсем другая история: история поругания души
и тела, ничего общего с эротизмом не имеющая.
И беглая сладостная улыбочка Натальи Константиновны, ее мимолетное
сытое потягивание при воспоминании о групповом изнасиловании удивило его
неимоверно: все это шло полностью вразрез с его представлениями. Он честно
попытался пошарить в закоулках своего подсознания, на донышках самых старых
и пыльных ящиков своих воспоминаний, - но ничего, что могло бы пролить свет
на столь неожиданную реакцию изнасилованной женщины, ему обнаружить не
удалось.
Не то, чтобы Алексей считал свою душу эталоном для всех человечьих душ,
- нет, разумеется нет! Он, к примеру, никак не сумел бы обнаружить в себе
даже бледной тени того позыва, который заставляет некоторых ублюдков мучить
и убивать... И все же поведение Натальи его насторожило. Возможно, тут
что-то другое... Или нет? Может, она просто законченная потаскуха? И Кису
этого постичь не дано? Но ведь даже проститутки не любят, когда их насилуют!
Отложив эту загадку на потом, он приступил к беседе с Натальей
Константиновной с особой внимательностью, втайне порадовавшись своему
случайному выбору, павшему именно на эту свидетельницу: слишком она
примитивна и самодовольна, чтобы заметить подвох в его вопросах.
Оказалось, что, как Кис и предположил, от веревок было освободиться не
так уж и трудно - после минут десяти кручения-верчения кистями, веревки
ослабли и сами соскользнули с рук.
- Почему, как вы думаете? - простодушно спросил Кис.
- Ну, это ж ясно! - удивилась Наталья Константиновна недоумию
детектива. - Они же насиловать пришли, а не мучить! Если бы падчерица не
явилась, я бы что, по-вашему, сутки должна была лежать связанная? Ни
пописать, ни попить? А так они чуток связали, чтобы я милицию не смогла
вызвать, пока они не уйдут, и все - дальше им уже никакой нужды не было ...
- Они вам это сами объяснили? - еще простодушней удивился Кис.
- Нет, ну вы странный какой-то! Ничего они не объясняли! Это ж понятно
и так!
- То есть, вы убеждены, что бандиты позаботились о том, чтобы вы могли
попить и, извините, пописать?
- Ну они ж тоже люди! Дело сделали, поигрались, и пошли себе! Что ж
дальше-то над женщиной издеваться?
Право, забавная дамочка! Она это называет "поигрались"! Интересно...
- А супруг ваш от этого зрелища умер, - неожиданно сменил тон Кис. - И
до инфаркта его довели эти, как вы выразились, игрушки. И ваши редкостной
доброты и заботливости бандиты видели, что человек умирает, но не
остановились, врача не вызвали, - жестко прокомментировал он.
- Ну... - Наталья Константиновна растерялась. - Ну-у... - снова завела
она, - это ж мужчина, другое дело. Им, может, мужчин не жалко. Они даже
говорили, что вот мол, нехорошо старому мужу с молодой женой...
Даже самой легкой тени не набежало на ее лицо при упоминании о смерти
мужа. Положительно, она еще и дура: ума не хватает хотя бы сыграть некое
подобие скорби... Оставалось только удивляться, как это ухитряются вроде бы
приличные мужики вляпываться в отношения с такими особями, как Наталья
Константиновна...
- Ага, вот оно что... - Кис, разумеется, спорить не стал. - Я вот никак
не соображу, - вернулся он к простодушному тону, - всем мужьям заклеивали
рты куском скотча. А женам - нет. Почему? Может, вы догадались?
- Конечно, - снисходительно ответила Наталья Константиновна. - Для
минета оставили свободным.
Алексею показалось, что на его щеках проступила краска. Однако лицо его
собеседницы оставалось безмятежным.
- А кричать, на помощь позвать - вы не пробовали? Не все же рот был
занят...
- Ну как же, я звала! Только никто не пришел.
Что верно, то верно: никто из соседей криков не слышал...
- Бандиты, насколько мне известно, ограбили вас. Взяли ценные вещи и
деньги.
- Ужас просто! - затараторила Наталья, - взяли кольцо с рубином, с
брильянтом...
- На общую сумму в двадцать тысяч долларов, я в курсе, - поморщился
Кис. - А вы мне вот что скажите: вещи и деньги, которые они взяли, лежали на
своих обычных местах?
- Ну да!
- Они их быстро нашли. Вы что, - не имеете привычки прятать ценности?
- Ну... Кто же мог подумать! У нас квартира на сигнализации! Если бы
они меня не втолкнули, когда я открывала дверь, они бы не смогли нас
ограбить!
- Где именно находились деньги?
Наталья Константиновна задумалась. И думала довольно долго.
- В ящике серванта, - наконец, промолвила она.
Ага, интересно. А в деле записано - в ящике письменного стола.
- А драгоценности?
- В шкатулке. А шкатулка стояла на тумбочке в спальне.
- Она и сейчас там стоит? Можно посмотреть?
- Зачем? - нахмурилась Наталья. - Она... Сейчас ее там нет. Я ее на
ключ заперла, в тумбочке.
- Так где же ее обычное место?
- Ну, раньше я ее на тумбочке держала... А теперь, после этого,
запирать стала.
- Бандиты не все вынесли, верно?
- Я не понимаю, почему вы... С какой стати вы интересуетесь?
- Пытаюсь понять. Я бы на месте бандитов взял шкатулку и высыпал все ее
содержимое себе в карман, к примеру. А не стал бы разбирать, что взять, а
что оставить. А эти добряки, насколько я понимаю, вас пожалели и с вами
по-братски поделились!
- С чего вы взяли?!
- С того, что вы закрыли шкатулку на ключ. Значит, есть что хранить.
- На что вы намекаете?!
- Ни на что, господь с вами. Просто радуюсь, что вам такие славные
бандюги попались. Вряд ли ваш супруг согласился бы с этим определением, да
супруга-то уже нет. Так что его мнение нам узнать не удастся, - позволил
себе издевку Кис и быстро распрощался, оставив Наталью Константиновну в
полном недоумении.
Ну и отлично, пусть недоумевает. Не заметила, как прокололась! Не могла
точно сказать, где лежали деньги - скорее всего потому, что солгала в первый
раз, а теперь не помнит, как именно. И с драгоценностями он удачно провел
свой пас - наверняка они не все забрали, как она заявила в милиции.
Кис был страшно доволен. Рассказ "потерпевшей" ему весьма понравился.
Он так мысленно и поставил слово "потерпевшая" в кавычки. И эти кавычки его
сильно заинтриговали.
Теперь для полноты картины ему требовалось поговорить с Верой
Лучниковой - единственной, кого бандиты не связали.
От слова "любовь".
Он прибыл на Сокол около восьми вечера, разумно предполагая, что
человек днем на работе, и вечером его застать легче.
Расчет оказался верен, и Вера, рассмотрев его удостоверение, пропустила
Алексея в гостиную.
Она была в бархатном, вишневого цвета халате, наброшенном поверх брючек
и свитерка - мерзла.
Красивая женщина, - отметил про себя Кис. Благородные и строгие черты;
русые волосы, небрежно подобранные на макушке, открывают грациозную шею, по
которой струятся две выбившиеся пряди; серые глаза лучатся умом и едва
заметной, мягкой иронией... Полная противоположность Наталье Константиновне
с ее яркой, но дешевой панельной внешностью.
В то же время Вера Лучникова показалась ему бледной, какой-то
изможденной, вяловатой - словно замороженной. Кис отнесся к этому
сочувственно: видать, последствия перенесенного шока.
На вопросы Вера отвечала вежливо, но неохотно и скупо. Детективу
приходилось переспрашивать и уточнять.
- Я прошу вас понять, Вера Игоревна, насколько важна каждая деталь,
даже самая малюсенькая, - терпеливо пояснял Кис. - Каждое слово, жест,
интонация - все очень важно, понимаете? Постарайтесь вспомнить!
- Знаете, я была в таком состоянии, что... - Вера посмотрела на него
каким-то отстраненным, нездешним взглядом: должно быть тамошним, в
воспоминаниях... - Все смазалось в памяти.
- Я понимаю, понимаю! - горячо заверил ее Кис. - Но все же... А чаю
нельзя у вас попросить? - вдруг улыбнулся он.
Не то, чтобы он так уж хотел чаю, хоть оно и было бы весьма кстати, -
просто Кис надеялся за чаепитием создать более непринужденную обстановку,
растормошить, растопить немножко эту заснеженную женщину.
- Разумеется.
Вера, зябко кутаясь в халат, пошла на кухню. Алексей проследовал за ней
и некоторое время молча следил за тем, как Вера ополаскивает кипятком
заварочный чайник из синего фарфора.
- Давайте попробуем сделать так: я буду задавать наводящие вопросы, -
наконец, произнес он. - Может, они помогут вам вспомнить что-то важное...
Хорошо? - Он посмотрел Вере в глаза.
Вера ответила ему таким же прямым взглядом и улыбнулась: что-то было в
этом детективе располагающее. Глаза светло-карие, чуть зеленоватые, умные,
спокойные; во взгляде есть глубина, перспектива, в которой угадывается
прочувствованная и осмысленная жизнь; хороший мужской подбородок, говорящий
о наличии характера, но без излишней жесткости; буйная шевелюра намекает на
темперамент, а жестокая стрижка, попытка обуздать непослушную
растительность, - на волю; голос приятного тембра, интонация не фальшивая,
искренняя. Он несуетен; пожалуй, немного стеснен, но не зажат, - для Веры
черта важная: она не доверяла людям, не умеющим справиться со своими
комплексами. Комплексы - это ядовитая радиоактивная грязь, покрывающая и
разлагающая любые хорошие качества в людях...
Короче, детектив Алексей Кисанов был оценен, скорее, положительно, Вера
в его присутствии чувствовала себя непринужденно и сочла, что его можно
удостоить откровенной беседы. Он не станет ухмыляться за спиной, вспоминая
доверенные ему пикантные подробности, - он деликатно сотрет их из своей
памяти, уважая чужую душу и чужую беду...
- Давайте, - легонько улыбнулась Вера.
- Вы, наверное, знаете, что всего таких изнасилований было пять? И во
всех остальных случаях пострадавшими были жены. Законные супруги, я имею
ввиду, - смущаясь, уточнил Кис. - Только вы не имели этого, так сказать,
статуса. А теперь подумайте: по-вашему, преступники приняли вас за жену? Или
они знали, что вы на тот момент не являлись женой... - путался в словах Кис.
Вера помогла ему: "Что я была любовницей?"
- Да, - обрадовался поддержке Алексей.
- Между прочим, зря вы стесняетесь этого слова, - заметила Вера,
наливая кипяток в синий чайник. - Оно красивое, от слова "любовь". Любовница
- это та, которую любят. А жена - это что-то непонятное. На старинном
русском - просто женщина. И не факт, что любимая.
- Верно, - удивился Кис, - никогда не об этом задумывался. Но вы
совершенно правы... В общем, как вам кажется, бандиты знали, что вы не жена?
- Нет. Толя назвал меня женой при них, и никто никак не отреагировал. -
Вера прикрыла чайник "бабой" и вернулась в гостиную. Кис не отставал. -
Кроме того, они, уходя, назвали меня "хозяйкой".
- "Хозяйкой"? Это в каком же контексте? Так водопроводчики говорят,
получая свою десятку!
- Я тогда тоже удивилась... Но мне было не до того. А вот сейчас
припоминаю: они сказали очень странную фразу... Что-то по поводу
Сбербанка... Погодите...
Вера отвернулась к окну, и Кис на некоторое время получил возможность
полюбоваться ее строгим профилем.
- Вот как они сказали: "Все, хозяйка, как в Сбербанке. Бывай!" Это было
тогда, когда они набили свои пакеты ценностями. Словно они их не выносили, а
напротив, принимали в банк на хранение... Или что-то в этом роде... Я так и
не поняла.
Кис вскочил и забегал по гостиной. "Извините, - пробормотал он,
проносясь мимо Веры, - когда думаю, люблю ходить..."
Вера усмехнулась и отправилась на кухню разливать по чашкам чай.
Когда она принесла дымящиеся чашки и тарелку с каким-то экзотическим
печеньем, Кис уже сидел, помахивая нетерпеливо ногой, закинутой на другую
ногу.
- Это чрезвычайно интересная деталь, - проговорил он возбужденно. -
Чрезвычайно! А еще что-нибудь, Вера Игоревна, не вспомните? Подумайте, прошу
вас! Что-нибудь такое, что могло вас удивить, показаться странным... А?
Вера снова легонько улыбнулась и придвинула детективу чашку: "Прошу
вас".
Кис послушно затренькал ложечкой, размешивая сахар, с нетерпением
поглядывая на Веру.
Она думала. Опустив глаза в чашку, она тоже кружила ложкой янтарную
жидкость, хотя сахару там было всего пол-ложечки, и он давно уже
растворился...
- Вспомнила. - Вера подняла глаза от чашки. - Вот еще что: когда Толе
стало плохо, я закричала. Мне уже было все равно, что у них пистолет, я уже
не могла думать ни о чем, кроме Толи...
- Простите, Вера, я хотел бы уточнить: вы кричали громко?
- Изо всех сил.
- А до этого - почему не кричали? Не пытались позвать на помощь?
- Из-за Толи. Чтобы не сделать ему еще хуже.
- Я понимаю... Но продолжайте, я вас перебил.
- Я закричала; и где-то подсознательно ждала удара, если не выстрела. И
знаете, как они отреагировали? Они меня спросили: "что, так больно?" И вдруг
разом меня отпустили. Честно говоря, я никогда не слышала, чтобы бандиты
страдали повышенной чувствительностью к чужой боли...
- Так-так-так, - пропел Кис довольно. - Добренькие бандиты. Это очень,
очень любопытно...
- Вот еще что удивительно: они пользовались презервативами. То ли
брезгливы, то ли...
- Ну, это скорее всего для того, чтобы не оставить генетических следов.
- А-а, об этом я не подумала... И все же, они вели себя относительно,
если можно так выразиться, деликатно: перед тем, как меня изнасиловать, они
пытались меня... - Вера слегка запнулась, но быстро взяла себя в руки, -
меня возбудить. Мне это тоже показалось странным - разве насильникам не все
равно, что чувствует их жертва?
- Невероятно, - произнес Кис. - Есть у меня одна престранная
мыслишка... Но ска