ельян Захарович почесал затылок. Вопрос я поднял щекотливый.
   - Конечно, каждого не проверишь.
   - А если у вас работает преступник?
   - Хоть черт, хоть дьявол, лишь бы рабочие руки, - засмеялся Емельян
Захарович. - Я его буду держать на работе до тех пор, пока милиция не
посадит в каталажку.
   - Тогда вы окажетесь в укрывателях.
   - Понятно, понятно, - кивнул он. - Я шучу, конечно.
   По правде говоря, - серьезно сказал он, - село не город.
   В городе больше строгости. Порядок, короче, суровый. На завод или
фабрику поступаешь, будь добр, все документы - по самой правильной форме.
Я согласен с вами, на деревне у нас проще по этой линии пройти. А с другой
стороны, людей мало, их запомнить легче и уследить за нарушением. Верно я
говорю?
   - Да, в деревне человек на виду. Вы ребят из строительной бригады всех
знали?
   - Как будто всех, - неуверенно сказал директор.
   - А Данилова помните?
   - Данилов, Данилов... Это кто же? Студент?
   - Нет, не студент.
   - Не помню.
   - А главный инженер?
   - Поговорите с ним. Он должен вспомнить. Строителей-то было всего
человек двадцать, не больше...
   Главный инженер припоминал временного работника, строившего с бригадой
студентов коровник, долго и мучительно.
   - Какой он из себя хоть? - спросил он.
   - Среднего роста, темные волосы, вьются. На безымянном пальце левой
руки наколка-кольцо, - перечислял я приметы Данилова.
   Главный инженер вытирал лоб платочком. У него было жарко. Да я еше
насел...
   - Данилов, Данилов. Федор, говорите?
   - Федор.
   - Студент, говорите?
   - Данилов не студент.
   - Тьфу, забыл. - Наконец он не выдержал, поднял телефонную трубку: -
Тонь, зайди ко мне. - А мне пояснил: - Комендант.
   В кабинет вошла молодая женщина. В меховой безрукавке и в валенках.
   - Тоня, вот товарищ следователь интересуется... Студентов в школе ты
размещала?
   - Я, - испуганно посмотрела она на меня. - Но они не жаловались. Выдали
раскладушки, одеяла... С простынями было хуже...
   - Не то, - поморщился главный инженер. - Ты такого Данилова не помнишь?
Ну, Федьку, черный, курчавый... На руке кольцо...
   - Наколка в виде кольца, - уточнил я.
   - Помню, - обрадованно закивала женщина. - Как же не помнить! Только он
попрежь студентов рассчитался и уехал.
   - Вот видите! - повернулся ко мне главный инженер. - Мы всех работников
знаем. Временный или постоянный, а учету подлежит... Тонь, ты скажи прямо,
что это за птица Федька Данилов? - снова обратился он к своей подчиненной.
- Только честно...
   - Простите, - сказал я ему, - не буду вас отвлекать от дел. А мы
побеседуем у меня.
   - Пожалуйста,"пожалуйста, - с готовностью согласился он.
   Комендант Тоня имела хорошую память.
   - Вообще-то, он парень не шибко примечательный. Тихий из себя. Что ему
ни сделаешь, все хорошо. На гитаре играл. Наш артист, то есть завклубом,
из студентов какойто ансамбль составил. Да вы спросите Ципова. Они по
вечерам в клубе собирались.
   - И Данилов?
   - Он тоже в этой компании. Пели - прямо за душу брало.
   - Когда он уехал?
   - Рассчитался и уехал.
   - Сразу?
   - Нет, - произнесла комендант уверенно, - дня дватри еще болтался в
совхозе.
   - Итак, - уточнил я, расчет Данилов получил шестого июля, и вы
говорите, что после этого он находился еще несколько дней в Крылатом.
   - Находился.
   - Попробуйте вспомнить точнее. Вы выдавали ему постельные
принадлежности?
   - Обеспечили, а как же. Матрац, подушка, банковое одеяло...
   - Когда он их сдал?
   - Этого сказать не могу. Как раз история с воспитательницей случилась.
К строителям я не заглядывала несколько дней. Потом еще Емельян Захарыч
взбучку дал за питание на полевых станах... В общем, все грехи на Тоню...
   О Данилове и забыла. Поинтересовалась, правда, через недельку. Уехал,
говорят. Ну, уехал так уехал. Постелька его свернутая лежит в уголке.
Словно и не было человека...
   После разговора с комендантом я дал задание Ищенко подробней разузнать
о тихом, малозаметном парне, работавшем со студенческой бригадой. В Томск
полетело отдельное требование с просьбой допросить ребят, которые строили
летом в совхозе коровник. В тот же день я пригласил к себе через
участкового инспектора Линева киномеханика Ципова. Он также
охарактеризовал Данилова-Савчука как ничем не примечательного человека.
Еще я выяснил, что по просьбе Залесского несколько ребят, в том числе и
Данилов, ездили в район на смотр сельской художественной самодеятельности.
В маленькой комнатке заведующего клубом висела грамота районного комитета
комсомола и отдела культуры райисполкома, которой был награжден
вокально-инструментальный ансамбль "Ритм" совхоза "Маяк".
   Награда, полученная на районном смотре, была "обмыта" в доме Залесских
всеми участниками выступления.
   Я решил съездить в район. Во-первых, форсировать через прокуратуру
проверку данных о Данилове-Савчуке, а заодно познакомиться с Юрием
Юрьевичем, инспектором отдела культуры райисполкома. Он был на вечеринке,
устроенной у Коломойцева после "вернисажа", и у Залесского после
возвращения ансамбля "Ритм" с грамотой райкома комсомола.
   Зашел к Мурзину попросить машину. Он что-то подсчитывал, щелкал
костяшками счетов, листал документы, подшитые в нескольких
папках-скоросшивателях.
   - Трудимся? - спросил я.
   - Работаем. - Емельян Захарович минут пятнадцать отчитывал кого-то по
телефону, казалось забыв о моем присутствии. Положив трубку, он сказал: -
У вас в городе как:
   что-нибудь возникает - начинают обдумывать, согласовывать, прикидывать.
Одним словом, решать. Верно я говорю? А у нас решать некогда. Нам надо
действовать. Земля ждать не может. Задержался хоть на один день с уборкой
- хана дело. Ей, пшеничке, наплевать, есть у Мурзина запчасти, для техники
или нет. Или, возьмем, подходит зима. Вот-вот снег ляжет. А коровник не
покрыли. Это я к примеру. Мурзин опять же должен не решать, а крыть
коровник. Скотине не объяснишь, что фондов нет и другое прочее. Верно я
говорю? Так и крутимся. Вы по делу?
   - Машину бы мне, до района, - сказал я. После таких слов было не очень
удобно его просить.
   - Пожалуйста, Игорь Андреевич, берите. - Он вдруг сам замялся: - Хочу
одну штуку вас попросить, раз уж вы в районе будете.
   - Ради бога, - сказал я.
   - Пустяк. Отдать одну бумагу. И все дело.
   - О чем разговор.
   - Ну вот и хорошо. Спасибо вам заранее. - Он протянул мне сложенный
пополам листок. - В отдел сельского строительства. Заявка на шифер. Весной
надо коровник крыть, а нечем. Готовь сани летом... Верно я говорю?
   - Мне нетрудно. С удовольствием выполню ваше поручение.
   В Североозерске я первым делом связался со следователем по особо важным
делам при Прокуроре Казахской ССР и попросил его по возможности выслать
мне копии некоторых документов по делу Данилова-Савчука.
   Потом я направился в райисполком, потому что он был в соседнем здании.
Весь отдел культуры располагался в одной большой комнате. И почти все его
сотрудники, я не знаю, сколько их числилось по штату, отсутствовали. Через
канцелярию мне удалось найти инспектора Юрия Юрьевича. Инспектор
действительно выглядел очень молодо. Но я специально называл его по
имени-отчеству, а не по фамилии, что он принимал как должное.
   Остренький носик, волосы на пробор, маленький круглый подбородок,
торчащие уши, очки. Ни дать ни взять - старшеклассник-зубрила.
   Я начал разговор о Залесском.
   - Хороший организатор, с перспективой, - * отозвался о нем Юрий
Юрьевич. - Вот два примера. Проработал завклубом меньше полгода, а провел
два таких интересных мероприятия, - как выставка самодеятельного художника
и организация вокально-инструментального ансамбля... Заметьте, с выходом в
районную прессу. О выставке Коломойцева писала наша газета. А ансамбль
"Ритм" получил от райкома комсомола диплом. Это кое-что говорит о
Залесском как о человеке, который умеет поднять таланты на селе.
   Я представил себе инспектора на трибуне. И невольно улыбнулся.
   - Конечно, для Москвы это не звучит, - смутился он, - но для
нас-достижение. Честное слово, вы бы посмотрели, как работает большинство
сельских клубов!.. - Юрий Юрьевич замолчал.
   - Нет, нет, я не могу вам ничего возразить.
   "Самобытность" Коломойцева мне была известна. Как и совхозный ансамбль
"Ритм". Но я не стал опровергать инспектора культуры. Не для этого я
встретился с ним.
   - Юрий Юрьевич, вы, кажется, были у Коломойцева после выставки и еще в
доме Залесских на небольшой вечеринке по случаю присуждения грамоты
совхозному ансамблю на районном смотре?
   - У Коломойцева был действительно. Не больше часа.
   Торопился на автобус. Ну а насчет вечеринки у Залесских...
   Знаете, силком затащили в машину после выступления ансамбля. - Он
виновато развел руками: - Пришлось поехать. А что?
   - Нет, я ничего плохого в этом не вижу.
   - Студенты, боевые ребята... - выпалил он улыбаясь.
   - Вот хочу о чем спросить: помните ли вы среди ребят из ансамбля Федора
Данилова?
   Инспектор долго двигал очки средним пальцем вверхвниз. Наконец
извиняющимся тоном сказал:
   - Не помню.
   Я показал ему фотографию, распространенную милицией. Он внимательно
рассмотрел ее. Вернул мне.
   - Да. Один из участников ансамбля.
   - Он тоже был на вечеринке у Залесских?
   - Они все там были.
   - Вы не заметили, как он вел себя в тот вечер?
   - Если бы вы не показали фотографию, я бы его и не вспомнил. Не
выделялся. Ребята играли, пели. Все вместе.
   Потом разошлись. Им ведь с утра на работу.
   - А по отношению к жене Залесского, Ане?
   - Ничего не могу сказать.
   Мы еще некоторое время побеседовали с ним. Ничего интересного для
следствия инспектор отдела культуры мне больше не сообщил.
   Я отправился выполнять просьбу директора совхоза.
   Меня направили с бумажкой Мурзина к самому начальнику. И когда
девушка-секретарша недовольным тоном спросила, кто я такой, посматривая на
часы и явно давая понять, что вряд ли меня примут под самый конец рабочего
дня, я машинально сказал:
   - Следователь по особо важным делам при Прокуратуре РСФСР.
   Надо было видеть, с какой резвостью упорхнула она за обитую дерматином
дверь.
   Через мгновение оттуда появился сам хозяин кабинета и, пропустив
вперед, любезнейшим образом устроил меня в кресле у стола.
   - Слушаю вас, товарищ следователь... - начальник отдела сельского
строительства присел рядом на стул.
   - Собственно, - сказал я, - меня попросили доставить к вам бумагу. Так
сказать, по пути, оказией... - И протянул ему листок.
   Он пересел на свое место во главе стола.
   - А какие претензии у товарища Мурзина? - с опаской спросил начальник
отдела. - Мы его заявки по мере сил удовлетворяем. Но сами понимаете,
фондов не хватает.
   По лимиту приходится иной раз отказывать...
   - Да никаких претензий, - сказал я. - Просто просили передать. Я,
понимаете, в район ехал. Вот и все.
   - Значит, шифер. Если просят, надо людям помочь... - Он поставил на
заявке свою резолюцию, нажал кнопку звонка.
   В кабинет вошла секретарша.
   - Колотова срочно ко мне.
   Девушка замялась:
   - Ушел.
   - Тогда Лившица, - нетерпеливо приказал начальник отдела.
   - Вы же сами послали его на базу.
   - Мог бы уже вернуться. - Он недовольно постучал карандашом по столу.
Потом повернулся ко мне: - Сами понимаете, конец рабочего дня. Но
передайте товарищу Мурзину, что все будет в порядке. Пусть завтра
переводит деньги и может забирать. А я лично прослежу, чтобы не было
задержки. Знаете, у нас отдельные товарищи любят поморочить голову...
   - Благодарю вас. Извините, что оторвал от дел.
   - Какие могут быть разговоры! Вот наше дело, - он потряс в воздухе
мурзинской заявкой. - Помогать хозяйствам...
   И проводил меня до самого порога.
   Меня мучил вопрос: кого видел Болот Кыжентаев на кухне Залесских? Кто
он, человек, сидевший за столом в куртке и соломенной шляпе?
   Куртка и шляпа... Это очень много и очень мало. Человек сидел один. В
каком он был состоянии? Размышлял, переживал, может быть, читал...
Удивительно, мальчик запомнил такую деталь, как застежки-молнии, а лица не
заметил. Странно...
   Я поинтересовался у коменданта Тони, не имел ли Данилов-Савчук куртки и
шляпы. Она помнила, что обычно он носил полосатую шелковую трикотажную
тенниску, пиджак и кепку. Но у других ребят-строителей куртки были.
   А у бригадира - соломенная шляпа. Зная артельную жизнь, можно было
предположить, что Данилов позаимстковал на один вечер у кого-нибудь куртку
и шляпу. В этом ничего невероятного нет.
   Мои подозрения по поводу него усилились после того, как пришел ответ из
Томской прокуратуры. Из показаний студентов, которые работали летом в
совхозе на строительстве, выходило, что Данилов влился в бригаду уже на
месте, в Крылатом. Причину, почему он приехал на заработки именно в
"Маяк", никогда не объяснял. Особенно в компанию никому не набивался, но и
не сторонился, когда студенты устраивали общие гулянки. Ночевал в школе,
где строителей определили на жительство. За исключением двух или трех раз.
Последний раз отсутствовал за десять-двенадцать дней до гибели Залесской.
По обыкновению, никто из ребят не интересовался, где Данилов проводил
ночь. Над ним шутили, говорили, что, вероятно, тут замешана какаянибудь
девица. Он не отпирался, хотя и не подтверждал.
   В ночь с восьмого на девятое июля, когда произошло убийство, пришел
поздно, часов в двенадцать, вымокший и слегка навеселе. Студенты только
что сами возвратились из клуба, где по случаю субботнего дня Ципов
проигрывал магнитофонные записи модных танцев. Данилов взял гитару и стал
играть. Его товарищи по бригаде попросили прекратить: всем поутру рано
вставать на работу. Он сказал:
   "Тоска смертная, даже душу нечем согреть". И улегся спать. На следующий
день, когда студенты вернулись ,с работы, Данилова не было. Больше он не
появлялся.
   Помимо его поведения в день убийства Залесской я обратил внимание еще
на две детали. У бригадира строительной бригады был штык от австрийской
винтовки, который он использовал вместо ножа для резания хлеба, колбасы и
вскрытия консервных банок, Данилов несколько раз просил подарить ему этот
штык, в крайнем случае продать или обменять на что-нибудь. Но бригадир так
и не согласился.
   Второе. Участвовать в районном смотре Данилов отказался категорически.
И только после того, как Залесский долго упрашивал его и пообещал помимо
вечеринки для всего ансамбля (за выступление в районе) выставить лично ему
две бутылки водки, Данилов уступил.
   По словам самодеятельных артистов, Данилов хорошо пел песни под гитару.
   Из материалов, полученных из Прокуратуры Казахской ССР, мне было
известно, что Данилов имел судимость, отбыл срок в колонии, где тоже
участвовал в художественной самодеятельности. Мотивы убийства официантки
оставались невыясненными. Данилова-Савчука видели с ней раза два. Близким
знакомым он ей не был.
   Схожая ситуация. Может быть, психически ненормальный, маньяк?
   Но пока его не нашли. Да и мы с Серафимой Карповной не имели прямых
улик, подтверждающих причастность Данилова-Савчука к гибели Залесской.
   Стараниями Североозерского РОВДа было установлено, что его видели возле
автовокзала 9 июля. Дальше следы опять терялись. Страна наша так велика и
столько в ней дорог - автомобильных, водных, воздушных, что он мог
находиться где угодно. В тундре, в горах, на море, в тайге, в степи. Или,
что тоже вероятно, где-нибудь рядом.
   Да, личность Данилова-Савчука оставалась у меня на подозрении.
   В последнее время я все чаще и чаще вспоминал наш разговор с Иваном
Васильевичем. Особенно слова Шейнина. Не знаю, предполагал ли мой бывший
начальниц, что я попаду, и довольно скоро, в ту самую ситуацию, когда мне
потребуется выдержка, изобретательность и воля. Дело Залесской пока что
приносило только неожиданности. Я им занимался уже более двух месяцев, а
истина все еще находилась под семью замками... Конечно, до отчаяния не
дошло и руки у меня не опускались. Но слишком много загадок. Собранные
сведения пока не выстраивались в цельную картину. Дело виделось пока что
грудой наваленных в кучу событий и фактов. Оставалось одно: искать,
думать, проверять одну догадку за другой...
   ...Наконец речушку Чарысуйку, протекающую недалеко от Крылатого, прочно
сковало льдом. В полыньях женщины полоскали белье. Когда-то я был "моржом".
   Мои миндалины не шалили, и я позволил себе раза два искупаться в
ледяной воде. Это видели пацаны, катавшиеся на санках с пригорка, и вскоре
молва о чудачествах московского следователя расползлась по всему совхозу.
   Савелии Фомич как-то заметил мне, что не следует этого делать. И не по
соображениям здоровья, а так... еще взбредет кому-нибудь в голову написать
куда следует... Я высказал старику, что ничего предосудительного в моем
купании нет. Он вздохнул и произнес,
   - Глядите сами, Игорь Андреич, я только предупредил. Вот вы и без шапки
ходите...
   Больше мы на эту тему не говорили. Вскоре после этого я обнаружил на
своей кровати в совхозной гостинице чтото завернутое в газету. Мягкое.
Развернул. Мохнатая шапка-ушанка из серого кролика. Рассмотрел со всех
сторон.
   Ни штампа фабрики, ни ярлычка с ценой. Не хватало мне еще получать
анонимные подарки...
   Я тут же позвал Савелия Фомича. Он зашел ко мне с несколько виноватым
видом, но в то же время довольный.
   - Чья это шапка? - спросил я у него.
   - Не обижайте старика, Игорь Андреич, от всей души...
   Для вас старался...
   - Я не могу принять подарок, - сказал я сурово.
   - Так ведь не покупная. Сам шкурки выделывал.
   А моя старуха сшила. Гляжу, как вы по морозу с непокрытой головой
ходите, аж жалко смотреть. Вот, думаю, надо сообразить шапку. В магазине
такую не купите.
   - За внимание спасибо. - Я снова завернул ушанку в газету и вручил
сторожу. - Но прошу больше мне ничего не дарить. Иначе обижусь всерьез...
   Савелий Фомич смутился. И вышел с таким огорченным видом, что мне стало
жаль старика. Я подумал даже: может быть, зря обидел его. Он мне вроде не
подчиненный, по делу не проходит даже свидетелем. С другой стороны, в
деревне ничего не утаишь. Хватит с меня истории с приездом Нади.
   Старик действительно больше ничего не дарил. Я вскоре забыл об этом
случае, потому что еше больше закрутился в работе.
   Вызывал еще раз Завражную. Она заметно пополнела.
   И теперь уже меньше обращала внимания на свой глаз, почти не пыталась
скрыть недостаток. Держала она себя раскованно, спокойно. Передо мной
сидела совсем другая женщина, чем та, которую я впервые увидел в кабинете
заведующей детским садом. Беременность преобразила ее.
   - Маша, меня интересует вот какой вопрос. Дней за десять - двенадцать
до гибели ничего не изменилось в поведении Ани?
   - Как будто нет.
   - Может быть, она была чем-то расстроена?
   - Дайте вспомнить.
   Завражная некоторое время сидела, скрестив руки на животе, перебирая
концы платка, укрывающего ей плечи.
   Я смотрел на нее и почему-то отчетливо представил себе Надю, если бы
она вот так же, как Маша, была в положении. Любопытная ситуация: Надя,
стройная, изящная, ревниво оберегающая талию, и - беременная!
   Я поймал себя на мысли, что думаю о том, о чем совершенно неподходяще
думать в данный момент.
   - Нет, - сказала Завражная. - Приходила каждый день на работу,
нормально трудилась, вспоминала Сережку.
   Иногда говорила о том, кто у нее будет - девочка или мальчик.
   - А о личных огорчениях?
   - Обыкновенно. Муж там с приятелями выпил. Огорчительно, конечно...
   - Так. А помимо этого, может быть, что-нибудь необычное?
   - Необычное, необычное...
   - Да, что не касается мужа, детей.
   - У нее все касалось лишь Валерия да Сережи. Хотя из себя и видный был
Валерий Георгиевич, но тоже мужик.
   Приятели... А где приятели, там выпивка. А это может привести к
нехорошему. Дом у них был открытый. С одной стороны, хорошо: люди любили,
а с другой