оявляя упорство и волю, он вырезал в массиве туфа
длинный ход и уютную камеру. В ней было сухо и тихо даже в дни жестоких
штормов и обвальных ливней. Сюда он снес запасы оружия и боеприпасов.
Здесь, вбив в стены бамбуковые колышки, развесил свое обмундирование, чтобы
в нужный момент быть одетым по форме.

Продуктов на острове хватало. Рыба, кокосы, бананы. В один из дней лет
восемь назад волны пригнали к берегу стадо свиней. Где-то должно быть
утонул транспорт, перевозивший животных. Свиньи прижились в болотистой
части острова и составляли неплохую прибавку к рациону капрала.

Чтобы не забыть язык, Курода каждый день вслух читал устав, пел песни и
сочинял письма родным и знакомым, записывая их палочкой на песке. Вскоре он
знал устав наизусть и вечерами, обращаясь к океану, декламировал его во
весь голос.

Курода считал не дни, а полнолуния, делая зарубки на длинной бамбуковой
палке. По его подсчетам война длилась уже пятнадцать лет. Она началась в
шестнадцатом году эры Сева, ознаменованной божественным правлением
императора Хирохито, а сейчас шел уже тридцать первый год той же эры.

От командиров, приказавших отряду держать оборону на Кулатане, известий и
новых приказов не поступало. Судить о том, как идут боевые дела, кто
побеждает, а кто проигрывает, Курода не имел возможностей. Свой воинский
дух он крепил сам, ежедневно отдавая честь портрету императора. Капрал
строго держался формулы, гласившей, что личная жизнь каждого японца
обретает смысл только в содействии императорскому правлению. Отдав честь
Божественному избраннику и яростно крикнув "Банзай!", Курода начинал
ежедневный обход острова.

Война есть война и притуплять бдительность он себе позволить не мог.

Появление на горизонте вражеского кокубакана - авианосца - придало жизни
новый импульс, наполнило ее глубоким смыслом. Куроде стало вдруг ясно, что
не очень сладко приходится в этой войне поганым америкашкам, коли им
потребовалось так много времени, чтобы повторить попытку захвата Кулатана.

Долго ему пришлось ждать этой встречи, долго...

- Додзо, наннаритомо! - Пожалуйста, я к вашим услугам, господа!"

* * *

Пройдя почти весь коридор, Лялин остановился на миг у массивных
начальственных дверей. Потому, насколько далеко тянулась глухая стена,
можно было судить о внушительных размерах генеральского кабинета.

В приемной, как и положено, бдил порученец - молоденький капитан,
отутюженный и блестящий. Он был полон штабной наглости, которая в свое
время переполняла иа самого Лялина.

- Вы к кому? - вскочив из-за стола, будто подброшенный пружинкой, капитан
бросился наперерез посетителю.

Лялин внутренне улыбнулся. Нет, он был умнее и вел свою игру куда тоньше.
Наглость хороша лишь в известных пределах, и ее надо умело дозировать.
Капитан явно переоценил себя и подставился.

- Послушайте, капитан, - в голосе Лялина звенела холодная сталь, -
насколько мне известно, в воинских учреждениях незнакомые офицеры взаимно
представляются. Младшие по званию делают это первыми. Вам известен такой
порядок или его уже отменили?

Лицо капитана пошло багровыми пятнами. Он уже привык к тому, что входящие в
приемную старались выказывать ему знаки внимания и в своем большинстве
откровенно заискивали. И вдруг такой щелчок по носу...

- А потом ваш дурацкий вопрос: "Вы к кому?"а Не к вам же в конце концов
сюда ходят. Разве не так? Вот я и займусь вашим воспитанием.

Лялин легко отодвинул растерянного капитана от начальственной двери, открыл
ее.

- Мы еще поговорим с вами об этике и вежливости...

- Гаррик!

К изумлению растерянного порученца его генерал сам поднялся из-за стола и
пошел навстречу полковнику. Капитан поспешно прикрыл дверь.

Генерал протянул Лялину руку, крепко сдавил его теплую ладонь. Показывая на
кресло, радушно предложил:

- Располагайся. Я рад, что ты приехал.

За два года, которые они не виделись, Ковшов заметно сдал. Благородно
серебристые волосы поредели. Под глазами образовались мешки. Ослабевшие
надбровные мышцы позволили бровям опуститься вниз, и они наплывали на
глазницы, сужая их. От этого изменился и взгляд. Он стал унылым,
невыразительным, словно на мир генерал глядел в прорезь амбразуры.

- Я рад, что ты приехал, - повторил Ковшов. Он прошела к своему столу,
нажал на какие-то кнопки на пульте.

- Береженого бог бережет.

Лялин понял - включена система защиты от подслушивания. Улыбнулся
понимающе.

- Допекают?

- Ты не представляешь, что здесь происходит, - ушел от прямого ответа
генерал.

- Кое-что представляю.

- Именно кое-что, поскольку ты за всем наблюдал со стороны. Между тем,
чтобы понять, отчего врут часы, надо заглянуть в механизм.

- Так плохо?

- Не то слово. Вот почему я рад твоему приезду.

- Взаимно, Владимир Константинович.

- Взаимно, но неравноценно. Ты рад возвращению домой. Это понятно. А я рад,
что рядом появился верный человек. Мне нужна надежная опора.

- Буду стараться.

- Только на это и надеюсь. Дела предстоят серьезные.

- Что-то новое?

- Да, Юра. Новое и, если на то пошло, опасное. Надо срочно спрятать лучшую
часть агентуры.

- Сворачиваем работу? - в голосе Лялина прозвучало нескрываемое удивление.

- Нет, будем спасать верных людей. Пока не поздно.

- Вы не паникуете, Владимир Константинович?

Генерал нервно усмехнулся.

- Вот о чем ты подумал. Нет, Юра, не паникую. Ты знаешь - я солдат. Не
смотри такими глазами. Да, у меня брюшко, у меня лампасы и собственная
дача. Но я не из элитного рода. До этого кресла полз по-пластунски. Под
выстрелами. Нутро у меня солдатское. И мне больно видеть, как армию
убивают. Ее топчут. Ее забрасывают грязью, обсирают. Ты посмотри, что с
соседями выделывает господин Бакатин. Представь себе, что такого же Мамая
подберут для нашей конторы. Склизкого, угодливого. Он не потащит в
американское посольство образцы новейшей подслушивающей аппаратуры, как
Бакатин. Не знаю, подарили там ему жвачки или нет. Но наш может отдать
агентурные списки. Меня это пугает...

Генерал нисколько не лицемерил. Старый служака, вкусивший власти, он тем не
менее был по-солдатски предан делу, которому присягнул и в наступившее
смутное время болезненно переживал разрушение государственного могущества
второй великой державы мира. Больше всего егоа пугала не собственная
отставка, которая могла состояться в любой момент, а то, что созданная и
отлаженная с таким трудом система военной разведки попадет в некомпетентные
руки временщика вроде Бакатина, будет развалена, а сеть агентуры предана и
провалена. Поэтому хотелось ему иметь рядом с собой людей, на которых можно
положиться в черное время. К таким он относил и Лялина.

Генерал достаточно хорошо знал и слабости и сильные стороны полковника, но
считал, что достоинства все же перевешивают недостатки.

- Вот, Юра, пока я здесь, надо будет сделать все, чтобы увести от провалов
наших лучших помощников. Наших друзей. Если их продадут, а еще хуже -
сдадут за жвачку, русской военной разведке пятно позора не удастся смыть
вовек.

- Я понимаю, - сказал задумчиво Лялин и крепко потер затылок. - Прекрасно
понимаю.

- Именно на это надеюсь. Найти помощника не трудно, однако мне нужен ты.
Здесь без полного доверия не обойтись.

- Спасибо, - сказал Лялин и кивнул, обозначив нечто вроде благодарственного
поклона.

- Может случиться все. Рухнет армия. Распадется страна. Тлен охватит
общество. Но пройдет время, и Россия воспрянет. Она не может не воспрянуть.
И тогда обстоятельства вновь потребуют объединения. Вспомнят об армии.а К
этому времени нам и надо сохранить кадры разведки.

- Я думаю, обвал не может быть столь сокрушительным, как вы полагаете.

- Блажен, кто верует. Однако, не забывай о Горбачеве.

- А что он?

- Он?! Это не просто человек. Это вирус. К сожалению, я в бактериологии ни
бум-бум.

Лялин раскатисто засмеялся.

- Если вирус, то какой болезни?

- Социального СПИДа, по меньшей мере.

Генерал замолчал и строго поджал губы. Взял карандаш из подставки, постучал
им по столу.

- Хорошо. Когда я обязан приступить к делу?

- Все зависит от того, когда утвердят твое назначение. До этого времени,
извини, я не могу тебя допустить к обязанностям.

- Я понимаю. А как долго придется ждать?

- Ты хорошо знаешь порядки. Мы не можем выказыватьа своих пристрастий.
Потому вносим в списки три-четыре фамилии, хотя сам понимаешь, контора
делает ставку на одного. Остальные в список добавляются, так сказать, в
порядке бюрократической формальности.

У Лялина неприятно заскребло на душе. То, что издали казалось делом
решенным, могло и не состояться в действительности.

- Как часто бывают случаи, когда тот, кого вы намечаете, в инстанции не
проходит?

- Бывают, но редко. Мы научились делать икебану. Главный цветок обставляем
сухими ветками. Только слепой не заметит, кого надо выбрать.

- И все же?

- Бывает, я тебе сказал. В случаях, когда мохнатая лапа туза сверху
подсовывает своего ставленника. Против не попрешь. Туз и в Африке - туз.
Так ведь?

- Честно говоря, я расстроился.

- Нет причин.

- Если не секрет, кто в списке?

- Естественно, секрет. Но тебе скажу. Из козырных только ты и Дымов.
Остальные на место не тянут ни по каким статьям.

- Жалко, если я перебегу дорогу Дымову. Он мужик стоящий.

- Не переживай. Это место твое. Для Дымова найдется другое дело.

- И все же я зря спросил. Теперь душу будет точить совесть.

- Ладно, оставь университетскую щепетильность. Интересы дела важнее. У тебя
ведь отпуск? Вот и погуляй.

- У меня небольшой сувенир для Калерии Павловны.

- Уволь, - генерал поднял ладонь, отгораживаясь. - С Калерией Павловной
решай сам. Она дома, можешь звонить. Время у тебя есть.

* * *

Из Главного управления Лялин вышел озабоченный и хмурый. Бросил взгляд на
свою машину - синийа "форд-таурус", пристроившийся на стоянке, и
неторопливо двинулся к метро. По привычке огляделся. За ним никто не
последовал.

В подземном переходе метро Лялин подошел к таксофонам. Поискал в кошельке
монетку. Снова осмотрелся. Снизу доносился глухой шум проходящих поездов.
Мимо негоа спешили зачуханные, озабоченные москвичи. Две бабы, явно
приезжие, на ручных колясках волокли огромные торбы. Спешили на барахолку.
Ничего настораживающего. Да и почему здесь ему ждать опасности? Он же дома!

Лялин набрал номер. Выждал, когда пройдут ровно три вызова. Повесил трубку.
Опять набрал тот же номер. "Лопухов", - ударил в ухо ответ. Не произнося ни
слова, Лялин повесил трубку. Чертыхнулся, как чертыхается каждый, кого за
собственную монетку автомат соединяет не с тем, с кем бы хотелось. Махнул
рукой, перешел к другому таксофону. Еще раз набрал номер.

- Калерия Павловна? Здравствуйте, милая! Это Гаррик. Можно я к вам загляну
на минутку?

- Гаррик! - голос генеральши звенел радушием. - Ты нас не забыл? Мы ждем,
приезжай.

* * *

В небольшом кабинете высокого посольского дома, за глухой без окон стеной,
под звездно-полосатым флагом Соединенных Штатов немолодой, коротко
остриженный мужчина просматривал бумаги. Внезапно под правой рукой тихо
пискнул зуммер внутреннего телефона.

- Джеф? Мне нужно срочно к тебе зайти.

- Денни? Давай, я жду.

Нажав на клавишу, хозяин кабинета разблокировал запирающее устройство. И
тут же на пороге появился Денни Гаррисон, лысеющий толстячок, домашний,
уютный, ничем не похожий на кадрового офицера разведки с двадцатилетним
стажем.

- Что стряслось, Дэнни?

- Вчера в Москву прибыл Дворянин. По нашим условиям он должен выйти на
связь только через неделю.

- И что?

- Он только что звонил в "Русам" и потребовал немедленной связи.

- Это тебя пугает?

- Скорее озадачивает.

- Насколько я знаю, Дворянин в своих действиях предельно осторожен. Если
просит связь - это серьезно. Где он должен сделать первую закладку?

- На первой точке. В сквере у Ржевского переулка и улицы Воровского.

- Проверьте еще раз: если вызов сделан с точным соблюдением условий, надо
выслать к тайнику человека.

- Да, сэр.

- И максимум осторожности, Дэнни.

Толстячок улыбнулся.

- Будем стараться, Джеф.

* * *

К удивлению Лялина, на звонок дверь открыла не домработница, как бывало в
прошлые годы, а сама хозяйка - дородная Калерия Павловна.

- Гаррик! - воскликнула она и протянула навстречу пухлую, сладко пахнущую
руку. - Мы так рады, так рады! Как ты возмужал! А мы все стареем. Боже, как
летит время!

- Калерия Павловна! О каком времени вы говорите? - поспешил успокоить
хозяйку гость и приложил руку к губам. - Вы в самом прекрасном возрасте!

Дверь одной из комнат открылась, и оттуда выпорхнула генеральская дочь -
двадцатилетняя Леночка.

- Гаррик! - она бросилась ему на шею и повисла, согнув ноги в коленях. - Я
вас конфискую на весь день. Можно, мама?

- Леночка, - голос Калерии Павловны прозвучал с фальшивой строгостью. -
Нельзя так фамильярно. Ты крайне бесцеремонна. Юрий Михайлович только
приехал. Куда ты собираешься его потащить?

- В театр. У меня два билета в партер Ленкома. И нет порядочного мужчины,
чтобы взять с собой. Ни одного.

- В театр? Как вы смотрите на такое предложение, Гаррик? Вас это не утомит?

Старушка явно не желает остаться с ним наедине, понял Лялин и с
преувеличенной радостью воскликнул:

- Что вы, милая Калерия Павловна! С корабля в театр - разве такое может
утомить?

Хозяйка довольно засветилась и добродушно благословила:

- Не позже полуночи, Леночка. Чтоб нам с папой не волноваться.

- Есть, госпожа генерал-полковница!

Леночка вскинула руку ко лбу и шутовски отдала честь, смешно выворачивая
ладошку наружу.

- Вы с машиной, полковник?

- Леночка, милая, в наш век и без колес? Обижаете!

- Тогда идем. Чур, я за рулем.

- Желанья вашего всегда покорный раб, из дней своих я вырву полстраницы,
ведь вы же знаете, я слаб пред волей женщины, тем более девицы...

- Боже, мамочка! Полковник говорит стихами. Я потрясена!

Они спустились во двор. Лялин распахнул дверцу машины перед Леночкой. Она
села за руль с явным удовольствием. Откинулась на спинку.

- Так что мы поедем смотреть? - спросил Лялин, устраиваясь рядом с
очаровательной водительницей. Леночка скривила губы и презрительно
фыркнула.

- Господи, такие прекрасные стихи и такая серость вопроса. Я, можно
сказать, отбила его у мамули с правом на свободный полет, а мой рыцарь
Айвенго готов сложить меч и провести пару часов в еврейской забегаловке,
именуемой нынче театром. Неужели у вас нет предложений поинтересней?

- Прошу прощения, - он взял ее руку и поднес к губам. - Но я здесь в
некотором роде инопланетянин. Только что с того края земли, где живут
антиподы.

Леночка благожелательно улыбнулась.

- Только это вас извиняет.

- Благодарю, ваше высочество, - он произнес фразу по-английски, и Леночка с
легкостью перешла на тот же язык:

- Я приглашаю вас к нам на дачу. Там сейчас никого. Вы не трус, рыцарь
Айвенго?

- Я не трус, но как к этому отнесется мама? Вдруг она нагрянет туда же?

- Полковник, держитесь смелее. Мама будет на другой даче. У нее теперь
новый пихарь.

- Что, что? - не понял Лялин.

- Любовник, хахаль, или как там по-английски?

- Ну, милая, вы себе позволяете, - движением, каким прихватывают
непослушных детей, чтобы их наказать, он взял ее за руку, слегка сжал и
притянул к себе. К его удивлению она не сопротивлялась, а прильнула к нему,
левой свободной рукой охватила шею.

- У, какой! - сказала она капризно. - Обожаю смелых.а

Она закинула голову, ища губами его губы.

Лялин легким, но достаточно твердым движением отстранил ее.

- Не жгите спичек, милая, там, где нет возможности разжечь костер.

Леночка звонко рассмеялась.

- Поехали!

Машина тронулась.

- Кстати, а где ваша верная Гертруда? - спросил Лялин. - Я ее почему-то не
увидел.

- Гертруда? - голос Леночки наполнился презрением. - Папа ее выгнал с
треском. Он случайно узнал, что она стукач из КГБ...

Леночка оказалась прекрасной водительницей. Она гнала машину ровно и
уверенно. Лялин откинулся на спинку и чуть прикрыл глаза.

Нет, генерал не мог не знать с самого начала, что его домработницу КГБ не
оставит без внимания. Просто выгнать ее из дому в прошлые годы было
сложнее, чем сейчас, когда КГБ пошатнулся и закачался.

Он вспомнил их первую встречу.

- Гертруда, - представила ее Калерия Павловна. - Наша экономка.

И тут же пояснила:

- Она не немка, Гаррик. Гертруда - это героиня труда. В духе времени,
верно?

- Очень приятно, - сказал Юрик и остановил внимательный взгляд на экономке.

Гертруда была женщина-богатырь, похожая на живой монумент: высокая, с
бодрой массивной грудью, с плотным телом - попробуй ущипни, не сумеешь. В
то же время природа не обделила ее простой красотой: во всю щеку румянец,
сметанно-белая кожа, алые сочные губы, коса, уложенная кольцом в три витка
на голове. И все же за кажущейся простотой экономки Юрик ощутил нечто
настораживающее. Слишком уж острым был взгляд ее холодных внимательных
глаз, слишком уж старалась она угодить хозяйке даже в ситуациях, когда
мало-мальски уважающая себя домработница постаралась бы проявить характер.
На такое чаще всего идут люди, чьи служебные успехи зависят от того, как
они ладят с хозяевами. Догадаться, какое ведомство руководит "героиней
труда", особого труда не составляло. А раз так, Юрик решил, что просто
необходимо Гертруду обратать, поставить под седло.

Однажды, когда Калерия Павловна отбыла на дачу, Юрик явился к Ковшовым.
Дверь открыла Гертруда.

- Хозяев дома нет, - холодно объявила она, стоя на самом пороге. Таким
тоном в старинных пьесах служанки произносят фразу: "Барыня уехамши и не
будет".

- Нешто и входить не велено? - дурачась, в духе той же пьесы откликнулся
Юрик. - Мы же завсегда и без барыни пообщаться можем.

Гертруда поджала губы и отступила в глубину прихожей. Юрик вошел, толкнул
дверь пяткой, чтобы она закрылась, тут же обхватил обеими руками Гертруду
за талию, придвинул к себе.

- И что дальше? - спросила она холодно.

Он запрокинул ей голову и засосал полные губы глубоким поцелуем. Гертруда
не сопротивлялась и лишь задышала чуть-чуть глубже обычного. Он освободил
одну руку и, торопясь, стал расстегивать пуговицы ее легкого халатика.
Затем скользнул ладонью за спину, с треском сорвал липучую пряжку
бюстгалтера. Освобожденная от оков культуры, пышная грудь экономки
рванулась на свободу.

- Что-о даль-ше? - иронически спросила Гертруда. Мол, думаешь, я такая,
которую легко одолеть? Попробуй.

Он навалился, заставил ее сесть на диван. Борьба требовала сил, и экономка
слегка запыхалась.

- Что-о да-а-лыпе? - теперь в вопросе слышался открытый интерес.
Деревенская мудрость подсказывала, что обычно мужик берется рубить дерево
лишь в случаях, когда это ему под силу. Молоденький лейтенант явно
замахнулся на то, с чем вряд ли справится... Это ее смешило и в то же время
сильно возбуждало.

- Не боишься? - спросила она, когда он положил ладони на ее пышную горячую
грудь и тронул затвердевшие вдруг соски. - Ч-то-о-о дальше?

Юрик усилил напор и повалил ее на лощеную кожу дивана. Тут же навалился на
нее всем телом, грубо, медведисто.

- Да-а-а-льше, - простонала она просяще и закатила глаза.

Он понял: здоровая и ко всему темпераментная молодая баба истомилась от
вынужденного целомудрия в генеральском доме и теперь, сорвавшись, отдалась
чувству самозабвенно и яростно. Она клацала зубами, стараясь укуситьа его
за ухо, закатывала глаза, билась в судорогах сладострастья, как рыба,
выброшенная на берег, потом вдруг расслабилась, растеклась по дивану и
блаженно застонала.

Юрик сел. Достал сигарету. Закурил.

- Интересно, как ты об этом напишешь в своем рапорте начальству?

- Дурак! Ну, дурак! Кто тебе сказал о моем начальстве? - голос Гертруды
снова оледенел, наполнился презрением.

- Что ж, я совсем глупый? - спросил в свою очередь Юрик. - Как же наши
славные органы безопасности ост