Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
строг, а иногда круто обходился с матерью. Но в раннем далеком детстве
Зоська, может, больше других боготворила именно отца, особенно в редкие
для него минуты досуга, когда он не был занят работой и находил
возможность заняться детьми. Из каких-то глубинных уголков ее памяти
выплывает давнишний день кануна праздника троицы в начале лета,
полузаросшая муравкой дорога в теплой мягкой пыли за околицей, и они с
сестрой, семенящие за отцом. Вытянутой в сторону рукой Зоська ведет по
стеблям колосящейся ржи, вспугивая осевших на ночлег серебристых бабочек,
острохвостые ласточки лихо носятся в погожем предвечернем небе, и за отцом
тянется горьковатый аромат березовых веток, целую охапку которых они
наломали в роще. Дома их ждал предпраздничный порядок в избе, только что
вымытый мамою пол был густо забросан пахучими стеблями аира, они сразу
принялись украшать хату ветками и обильно понатыкали их всюду, где только
могла держаться хотя бы самая малая веточка. Всю ночь в хате стоял
удивительный аромат леса и луга, Зоське снились счастливые сны, и вся ее
детская жизнь была преисполнена предвкушения какой-то огромной и скорой
радости.
...Она снова ощущает себя во власти знакомой с детства
болезненно-немощной расслабленности, когда хочется только покоя, тишины и
небытия, потому что в яви - страдания и боль. И вместе с тем в ней немая
апатичная успокоенность за свою судьбу, которая теперь от нее не зависит.
Со временем она замечает, что ритмично раскачивается и плывет куда-то,
словно во сне. Но сна нет, это уже явь. Зоська полураскрывает глаза, перед
которыми - косматый край укрывшего ее кожушка и яркая синь рассветного
неба. Мерные плавные толчки куда-то влекут ее, и ей даже приятно от этого
ровного убаюкивающего движения в неизвестное. Не сразу она догадывается,
что ее везут по полевой санной дороге. Она не может спросить, куда, но она
и не тревожится. Значит, так надо.
Она лишь хочет понять, кто с ней? Чувствуется чье-то присутствие рядом,
наверно, это возница, но кто? Ей бы только взглянуть на своего спасителя и
ничего больше. Об Антоне она не думает - будь он проклят, убийца! Главное,
она спасена, даст бог - поправится, и тогда она с ним посчитается. Она
посмотрит в подлые его глаза, еще он поваляется у ее ног. Если раньше не
перебежит к немцам.
- Но-но, шевелися, милая...
Это все та же поившая ее молочком тетка, и Зоське становится покойно,
она уже привыкла к ее, схожему с материнским, голосу. Невысказанная
благодарность щемящей тоской сжимает что-то внутри, и из Зоськиных глаз
скатываются к уголкам губ две щекотные студеные слезинки.
- Ничего, девчатка, все будет хорошо. Перепрячем тебя в хорошее место,
как-нибудь очуняешь. Молодая еще, жить будешь, деток народишь. Не век же
этой проклятой войне продолжаться, - как свежий родничок в летний полдень,
обнадеживающе звучит рядом, и Зоська благостно успокаивается под теплым
кожушком.
Авось в самом деле правда: страшное позади, и она как-нибудь еще
выкарабкается из своей беды.
1978 г.