ому он принадлежал, куда делись
его хозяева - Сева и Гулиев не знали и знать не хотели. И вообще  им  меньше
всего хотелось лишний раз показываться на глаза людям. Но люди сами  двинули
к ним. Первым заявился суровый бородатый полупьяный тип, отрекомендовавшийся
заместителем председателя кооператива и спросил, что они тут делают.
   Гулиев протянул написанную Люськой бумагу,  а  потом  предложил  немножко
отметить новоселье. Расставались с зампредседателя они лучшими друзьями. Тот
обещал заглянуть еще. Чуть позже заявился молодой хмурый парень и заявил:
   - Я соседний участок охраняю. Там стройматериалы. Не дай Бог что сопрете.
   - О чем ты, родимый? - слезливо и пьяно воскликнул  Гулиев.  -  Садись  с
нами, пить будем.
   - Я на службе, - угрюмо ответил сторож, но по тому,  как  загорелись  его
глаза, было видно, что выпить ему хочется. И что выпить он вовсе  не  дурак.
Наконец, он опустошил пару стаканов  и  под  дружественные  похлопывания  со
стороны Мухтара по плечам и спине ушел вполне довольный и жизнью,  и  новыми
соседями.
   - Нормальные мужики тут живут, - говорил вечером Гулиев. - Наш народ.
   - А заложат? - нахмурился Сева.
   - Не нервируй меня, - отмахнулся Гулиев, повалился на кровать  и  тут  же
захрапел.
   Просиживать день и ночь напролет безвылазно на даче и бояться лишний  раз
высунуть нос - это была пытка скукой  и  неопределенностью.  Из  развлечений
имелись лишь радио да кипа старых газет и журналов.  Но  Сева  меньше  всего
думал  о  развлечениях.  Он  никак  не  мог  окончательно  освободиться   от
оцепенения и  страха.  Сегодняшнее  существование,  вдали  от  всех,  вполне
устраивало его. Ему казалось, что он может прожить так всю  жизнь.  Лишь  бы
забыть об убийстве, о пропасти, разверзшейся у него под ногами.
   Гулиев же вскоре вошел  в  привычную  колею.  Ему  это  оказалось  совсем
нетрудно.  По  соседству   с   дачным   товариществом   раскинулся   поселок
Новооктябрьский. В старорежимные времена он именовался селом Могильным. А  в
перестройку его переименовать обратно забыли. До сих пор  жителей  именовали
могильщиками. В Новооктябрьском-Могильном Гулиев отыскал  бабку-самогонщицу,
у  которой  купил  две  бутылки  с  огненной  водой  -  все   дешевле,   чем
затовариваться в магазинах. Да и водке Гулиев по каким-то своим  извращенным
вкусам предпочитал чистый самогон. На три дня хватило, но потом снова начала
мучить жажда.
   - Веди себя хорошо, дверь никому не открывай, спичек не  жги,  -  шутливо
погрозил Гулиев пальцем Севе. - А я - за нектаром.
   Темнело. Загородную тишь нарушали лишь лай собак, шуршание крон деревьев,
гудки далекой электрички да шум проносящихся по шоссе машин.  Сева  сидел  в
комнате, перелистывая, наверное, в десятый раз, журнал "Америка". Девочки  в
купальниках, небоскребы, рок - группы, сияющие лимузины - картинки с  чужой,
далекой "планеты". Сева завороженно всматривался в фотографию  Лос-Анджелеса
с птичьего полета. Картина будто гипнотизировала, и этот безмятежный  покой,
казалось, не может нарушить ничто...
   - Стой, стрелять буду! Стоять, гад!
   Сева как подброшенный вскочил  от  доносившихся  с  улицы  криков.  Потом
послышались хлопки. Ошибиться невозможно - за окнами началась пальба.
   Сева, пригибаясь, скользнул на веранду и выглянул из окна.  Первый,  кого
он увидел, был парень в желтой кожанке - тот самый! Пригнувшись за  яблоней,
он палил в кого-то из пистолета. Выстрелы были не глухие, киношные, а сухие,
резкие и очень громкие. Противника его Сева не видел. И видеть не хотел.
   Дальше Сева не задумывался, что делает. Думать в  таких  случаях  вредно.
"Полундра, спасайся, кто может!" - кричат в подобных передрягах на флоте. Он
перемахнул  через  подоконник,  побежал,  задев  ногой  смородиновый   куст,
растянулся на земле, но тут же вскочил и кинулся к сараю.
   Услышал сзади хриплый нервный окрик "желтокурточника":
   - Стой, сопляк!
   - Как же, нашли дурака. Остановится он - держи карман шире! Окрик  только
придал ускорение. У забора он оглянулся. Красавчик в  желтой  кожанке  махал
ему пистолетом. Прогремел еще один  выстрел.  Пуля  с  металлическим  "вжик"
пронеслась рядом с ухом, Сева понял, что стреляют в него, и  следующая  пуля
может впиться в его тело, разрывая внутренности.
   - У, блин, - вскрикнул Сева. В три прыжка он набрал приличную скорость  и
махом перепрыгнул через двухметровый забор, возведенный  хозяином  городских
магазинов.
   Сева помнил, что такие трюки их заставляли делать на полосе препятствий в
ПТУ на уроках по начальной военной подготовке. И никогда  ему  не  удавалось
преодолеть препятствие. Но тогда, на уроках, ему не палили в спину.
   Он  пробежал  огороженную  территорию,  едва  не   угодил   в   котлован,
поскользнувшись  на  размякшей  от  вчерашнего  дождя  земле,  потом  больно
ударился о плиту.
   - Э, какого черта? - заорал выглянувший из будки  сторож  Тут  послышался
новый выстрел, и сторож исчез в будке. Теперь,  гораздо  менее  проворно,  с
третьей попытки
   Сева преодолел второй забор,  за  которым  начинался  заваленный  мусором
овраг, а дальше -  лес.  Спотыкаясь  и  падая,  побежал  по  склону  оврага,
прислушиваясь к выстрелам. Потом он так и не смог вспомнить, сколько их было
- два или десять...

Глава двадцать девятая
ОГНЕВОЙ КОНТАКТ

   - Чертова хлопушка! - раздраженно воскликнул
   Косарев,   взмахнув    пистолетом    Макарова.    Мартынов,    обессилено
прислонившийся к машине, вытирал носовым платком пот со лба и никак  не  мог
отдышаться.
   - Ну да... Такого давно не было. Уф...
   - ПМ - оружие для женщин и инвалидов, - не мог успокоиться Косарев - АКМ
бы - из них обоих за три секунды сито было!
   - Угомонись, берет зеленый. Уф... С тобой, воякой сумасшедшим,  свяжешься
- обязательно на приключения нарвешься... Уф, черт возьми, - Мартынов протер
платком красную толстую шею. - Так до пенсии  не  дотянешь.  Кто  семью  мою
кормить будет?
   - Государство.
   - Ну да. Наше государство накормит... И самому пожить хочется. Уф..
   - Нет, ну чертова хлопушка!..
   Косареву было обидно. Ведь почти  успели.  ОтАпрель-ска  до  Каменки  час
езды, но, нарушая все правила дорожного движения, им удалось отыграть  минут
двадцать и прибыть почти вовремя. И улицу сразу нашли.  Косарев  едва  успел
затормозить - чуть не влетел в перегородившую дорогу траншею. Дальше пути не
было.
   И все-таки чуть-чуть опоздали. Белая "Волга" подъехала с  другой  стороны
на минуту раньше.
   "Волга" стояла за стройплощадкой, заваленной  плитами,  досками,  ржавыми
железяками. У калитки забора, за которым возвышался одноэтажный, островерхий
домик, засунув руки в карманы, стоял  здоровенный  детина.  Его  приятель  -
красавчик в желтой кожанке, бодрым шагом направлялся к  дому,  держа  правую
руку под курткой.
   Между оперативниками и бандитами было метров пятьдесят.  Медлить  нельзя.
Неизвестно, что у этих ребят на уме. Может, они решили расхлопать обитателей
этого дома. Косарев распахнул дверцу и бросился вперед. Красавчик обернулся.
Он сразу понял, что за люди прибыли в зеленом "жигуле", выкинул вперед руку,
которую держал под курткой. Раздался хлопок.
   Косарев, побывавший не в одной подобной  переделке,  кинулся  на  влажную
землю, угодил коленом в лужу, взметнув  брызги,  потом  отполз  за  бетонную
трубу. Мартынов необычайно проворно для  своей  комплекции  распластался  за
машиной.
   -  Стой,  стрелять  буду!  -  крикнул  Косарев.  -  Стоять,  гад!  Детина
устремился к "Волге", а красавчик, приняв ковбойскую позу, обхватив пистолет
двумя руками, принялся беспорядочно палить. Одна из пуль попала со звоном  в
дверцу "жигуленка".
   - Во, гаденыши, - прошептал Мартынов, сжимая пистолет.
   Перестрелка - дело дурацкое. Это не драка, где мало найдется ему  равных.
Свистнет пуля-дура - и конец. Высовываться не хотелось, но все-таки пришлось
- посмотреть, как там Косарев. Вроде в порядке... Мартынов снова притиснулся
к борту машины.
   Косарев сперва на выстрелы не отвечал: на биссектрисе стрельбы  метрах  в
ста был дачный домик, со стороны которого слышалась музыка. Уйдет в  сторону
пуля и угодит в какого-нибудь добропорядочного обывателя. И что тогда?
   Взревел мотор. Детина сидел уже в белой "Волге" и давил  на  газ.  Машина
начала разворачиваться, забуксовала на месте, разбрызгивая колесами грязь.
   Из окна веранды выскочил  парень  в  черной  куртке  и  бросился  наутек.
Красавчик выстрелил ему вслед, но  беглец  лихо  перемахнул  через  бетонный
забор соседнего участка.
   Бандит сплюнул, еще раз выстрелил наобум в сторону Косарева и бросился  к
"Волге". Та уже выбралась из лужи. Красавчик на  ходу  запрыгнул  в  нее,  и
машина устремилась вперед.
   Когда Косарев добежал до дороги, "Волга" была далеко. Зато  палить  можно
было без опаски. Косарев выпустил три пули, прежде чем  машина  скрылась  из
вида.
   Местные собаки заходились в лае, где-то хлопнула дверь, но на улицу никто
не выглянул - себе дороже.
   - Пошли, дом осмотрим, - предложил Косарев, засовывая в кобуру пистолет.
   - Пошли.
   Дача как дача. Хранилище старых, негодных для  городских  квартир  вещей:
потрескавшаяся мебель, продавленные кресла, старое радио.  Яркая  спортивная
сумка на полу казалась здесь лишней.  Из  валявшихся  пустых  бутылок  пахло
самогоном.
   - На ключи от машины, - Косарев бросил на стол связку ключей. - Двигай до
ближайшего отделения, вызывай подмогу. А я здесь  подожду.  Из  дома  только
один выпорхнул. Второй может появиться.
   После  ухода  Мартынова  Косарев  еще  раз  осмотрел  дом  и   уселся   в
расшатанное, с дырявой матерчатой  обивкой  низкое  кресло.  Прикрыл  устало
глаза. Возбуждение от схватки  проходило.  У  кого  другого  еще  неделю  бы
тряслись поджилки при мысли о том, что  было  бы,  стреляй  противник  более
метко.
   Косареву подобные переживания были чужды. Ожидание для  него  было  делом
привычным. Он мог так сидеть часами, когда мысли  свободно  бегут  по  своим
дорожкам.
   Еще  когда  подправлял   здоровье   после   ранения,   освоил   несколько
медитативных техник. Однако, несмотря на расслабленность, в любую секунду он
мог перейти кдействиям.
   За окном совсем стемнело.  Мартынов  куда-то  запропастился  -  наверняка
сидит сейчас в  прокуренной  дежурке  отделения  милиции  и  объясняется  по
телефону с начальником или дежурным по управлению.
   Хлопнула калитка. Кто-то поднимался по скрипучему крыльцу.
   -  Севка,  вылазь.  Твоя  мама  пришла,  молочка  принесла,  -  прозвучал
развязный, пропитый голос...

Глава тридцатая
МОМЕНТ ИСТИНЫ

   Гулиев  был  в  расслабленном  состоянии  и  благостном  настроении.   Он
предвкушал приятное времяпрепровождение. А иначе зачем в его  руке  литровая
бутыль самогона?
   Миновав веранду, он шагнул в комнату. Бутыль он, конечно, никогда в жизни
не уронил бы. Отточенный годами рефлекс: поскользнись, даже упади, но  держи
бутылку так, чтобы не разбить. Но тут какая-то сила толкнула  его  к  стене,
тряхнула руку, и бутыль - о ужас! - упала на пол. Но  -  о,  счастье!  -  не
разбилась, а покатилась со стуком по доскам. Тут  же  левая  рука  оказалась
заведенной за спину, и он, позабыв о бутылке, понял,  что  попал  в  знатную
передрягу.
   Незнакомец, державший его стальными, как клещи, руками,  немного  ослабил
хватку, обшарил карманы и швырнул Гулиева в кресло. Желания сопротивляться у
Мухтара не было. Возникло ощущение, что он угодил в  смерч,  и  единственная
возможность выжить - отдаться на волю стихии...
   Косарев щелкнул выключателем, в  люстре  с  зеленым  плафоном  загорелась
слабая лампочка.
   Гулиев, сглотнув комок в горле, отметил про себя, что  вид  у  незнакомца
грозен и неприятен - лицо мрачное, губы сжаты, глаза прищурены. От  людей  с
такими лицами не приходится ждать ничего доброго.
   - Только трепыхнись, подонок, - Косарев  вытащил  из  кобуры  под  мышкой
пистолет.
   - Не, я ничего... Я смирный! - замахал руками Гулиев.
   Косарев наклонился над ним и негромко спросил:
   - Говорить будем?
   - Будем, - кивнул Гулиев.
   Гулиев скривился, будто его заставили съесть пачку  димедрола.  Говорить?
Еще спрашивает! Уж лучше говорить, чем быть пристреленным, как куропатка.
   - Поведай, "дух", как вы с Соболевым гуляли. Что такое "дух",  Гулиев  не
знал, а от предложения поведать о его и Соболева  подвигах  прошиб  холодный
пот. Значит, вся эта история как-то связана с тем самым азером, которого они
пришили... Скорее всего именно так и есть. И  понадобились  им  эти  чертовы
"Жигули"!
   -  В  каком  смысле  "гуляли"  ?  -  округлил  Гулиев  пытаясь,  довольно
ненатурально,  разыграть  удивление.  Косарев   приподнял   пистолетом   его
подбородок. Из к ствола ощущался запах пороха. - Ты сам знаешь, "в каком". -
Хорошо, я понял, - нервно взмахнул рукой Гулиев. -  Сейчас  расскажу.  Дайте
только с мыслями собратькся... Сейчас...
   - Ну!
   - Ну, взяли мы несколько тачек. Я же слесарь.  Починить,  замок  вскрыть,
отрихтовать - без проблем. А куда машины делись - без понятия.
   - Что ты мне плетешь? Про синюю "девятку" давай.
   - Н-не знаю.
   - Я тебя сейчас удавлю!
   Гулиев тряхнул головой, обхватил дрожащими пальцами виски,  нервно  потер
их.
   - Нет!
   - Кончай ломаться, я жду, - Косарев ткнул его стволом пистолета в шею. По
практике он знал, что подобные моменты лучше всего годятся для  развязывания
языков. Нужно  только  посильнее  встряхнуть  нервы  клиенту,  не  дать  ему
освоиться  с  новым  состоянием,  начать  искать  выходы   из   создавшегося
положения, изворачиваться.
   - Не знаю!
   Гулиев с размаху ударил себя кулаком по колену. А Косарев добавил. Только
не по колену, а по уху, сбив на пол.
   - Я не шучу, жук навозный, - Косарев вдавил  коле  -  но  поверженному  в
грудь.
   - Я не убивал! - затараторил Гулиев,  хлюпая  носом.  -  Только  попугать
хотел. Это Соболев его на тот свет спровадил. Он, дурак клятый!
   - А Киборг и Матрос что от тебя хотят?
   - Кто?
   - Один такой громила, на обезьяну похож. Другой смазливый пижон в золотых
цепях, наколках и желтой кожаной куртке.
   - Не знаю. Приклеились к нам с Севкой. Я думал, вы из одного "колхоза".
   - Размечтался... Я из угрозыска, - Косарев встал, ткнул  легонько  носком
ботинка бандита в бок. - Поднимайся.
   Дрожащий Гулиев встал, поднял стул  и  уселся  на  него,  нервно  потирая
ладони.
   - Ох, .. - сморщился он. - Мусора. Еще лучше...

Глава тридцать первая
КАК УЧАТСЯ БОМЖЕВАТЬ

   Есть люди, созданные для бродяжничества, не способные и дня  высидеть  на
одном месте. Сева к таковым не относился.
   Эта ночь показалась ему самой длинной в его жизни. Он брел через лес,  не
разбирая пути, ломился через кусты, как лось. Продрог, испачкался  в  глине,
до крови веткой расцарапал шею, едва не утоп в болоте. Вскоре  он  наткнулся
на заброшенную, без следа пребывания человека ферму, рядом с которой  стояли
три ветхих деревенских сруба,  и  от  вида  в  свете  луны  этого,  кажется,
выпавшего откуда-то из Зазеркалья уголка  иного  мира  стало  совсем  жутко.
Потом набрел на ржавый, заросший мхом, запутавшийся в  кустах  трактор.  Под
утро к Севе привязалась стая собак. Обычные дворняги, которых можно в городе
отогнать окриком, в крайнем случае, палкой, сейчас смотрели на него жадно  и
испытующе. Захотелось забиться в какую-нибудь щель, когда он понял, как  они
на него глядят. А присматривались они к нему, как к добыче.
   - Прочь! Прочь, шавки! - заорал Сева,  и  понял,  что  голос  его  сейчас
звучит не угрожающе, а истерично визгливо.
   От него исходили волны страха. Щ
   Собаки стали приближаться, но тут  издали  послышался  рев  мотоцикла,  и
участники этой сцены будто очнулись от наваждения. Собаки подались назад,  а
Сева, сломя голову, рванул снова через кусты.
   Уже совсем рассвело, когда отчаявшийся Сева  выбрался  на  шоссе.  С  час
провел  на  скамейке  у  автобусной  остановки.  Первый  автобус  -  красный
междугородный "Икарус", зашипев как-то  устало,  плавно  остановился,  когда
часы показывали полшестого. Направлялся он в Клячинск - городишко областного
подчинения. Из  автобуса  вышло  несколько  шумливых  деревенских  женщин  в
телогрейках, с корзинками и мешками.
   Сева поднялся в салон и  уселся  на  свободное,  похожее  на  самолетное,
кресло. Куда ехать - ему было все равно. Лишь бы подальше отсюда, где все  -
воздух, деревья, земля - враждебно, наполнено угрозой.
   Убаюканный мягким покачиванием автобуса, Сева задремал.
   Проснулся он от того, что его тормошила улыбающаяся старушка.
   - Э, молодежь, все на свете проспишь. Уже Клячинск...
   Позавтракал он в шашлычной за  автовокзалом.  Стандартная  забегаловка  с
немытыми пыльными окнами, с грубо-требовательной надписью над мокрым  столом
для подносов: "У нас закон такой:  поел  -  убери  за  собой".  С  привычной
публикой: деревенскими  гостями  города  в  потертых  клеенчатых  куртках  и
резиновых  сапогах,  небритыми  кавказцами,  расползшимися  по  всем  рынкам
России, похожими на подростков вьетнамцами.
   Сева без интереса посмотрел  на  меню,  потом  на  раздачу  -  обещанными
шашлыками и не пахло. Поставив на поднос тарелки с  едой,  он  устроился  за
столиком рядом с лиловоликим, все время икающим мужичком. Пересчитал деньги.
Семьсот рублей,  которые  ему  отстегнул  перед  тем,  как  попасть  в  лапы
"желтокурточнику", Соболев - они так и остались  лежать  в  кармане  куртки.
Вроде и не мало. Но особенно не разгуляешься, если учесть, что находишься  в
бегах. Куда идти? Где жить? Что есть? Мрак...
   Аппетита не было. Сева поковырял вилкой котлету, не доев ее, отодвинул от
себя тарелку и поднялся.
   Тихий, провинциальный Клячинск можно обойти за  час.  В  центре  по  окна
вросли в землю двухэтажные домишки, над ними, как  утес,  возвышалась  новая
бетонная  гостиница  "Клячинск"  с  вывеской,  исполненной  на   русском   и
английском языках. Перед зданием  городской  администрации  стояли  памятник
Ленину и монументальный серп и молот  с  надписью  "СССР".  Казалось,  время
обошло это место...
   Пятиэтажные окраины были унылы и однообразны. Сохранились две  церквушки.
Одна из них,  действующая,  радовала  глаз  золотом  куполов  и  праздничной
голубизной стен. Для какого-нибудь  увешанного  фотоаппаратами,  сверкающего
солнцезащитными очками иностранца они и могли представлять интерес, но  Севу
церкви, равно как  и  другие  памятники  архитектуры,  не  волновали.  Хотя,
бывало, в храм он заглядывал с Грибом, Гунькой (покатого не замели), Санькой
и другими ребятами - посмеяться  над  верующими,  подразнить  попа,  затеять
какой-нибудь глупый разговор со старушками.
   Гунька, большой любитель "теологических"  споров,  кричал  вызывающе:  "А
Бога-то вашего нет! И не было никогда!" Они даже сумели  пульверизатором  на
стенах церкви написать неприличное слово. Потом  в  школу  к  ним  приходили
священники, убеждали, что надо верить в Бога, иначе  ничего  хорошего  ни  в
этой, ни в загробной жизни не ждет. И  Сева  задумался,  что,  может,  и  не
правильно было писать неприличные слова на стенах церкви. А позже  нагрянули
в город проповедники из Богородичного братства, и по их  словам  получалось,
что церкви поганить - самое достойное дело. На этом духовное воспитание Севы
завершилось. В видеозале шел американский  фильм  "Глория".  На  афише  была
интригующая надпись: "частично ужас". Сева этот фильм  смотрел.  Ерунда.  Он
забрел в городской парк, где было неизменное чертово колесо, пруд с  лодками
и кафе-мороженое. Павильон с игровыми  автоматами  был  закрыт  и  заколочен
досками.
   В общем, в Клячинске податься было некуда, и найти  занятие,  чтобы  хоть
немного развеять страх, сковывающий душу, представлялось невозможным.
   На вокзале Сева долго  рассматривал  расписание  проходящих  поездов,  из
милости останавливающихся здесь на две-три минуты, а по