. Вы же знаете, как было раньше, оригиналы нам  ни
к чему, нам давай понятное до самой последней точки. А тут Карчинский  с
его подражанием Ан Гену <Ан Ген - корейский художник  XV  века.>  и  Кам
Хиану <Кам Хиан -  корейский  художник  XV  века.>.  И  вместо  кондовых
портретов обычных русских баб и мужиков - горы Кымгынсан, как он  увидел
их у Чон Сона, или старая  пагода,  усыпанная  цветами  мэхва  <Мэхва  -
корейская слива.> в традициях школы О Моннена  <О  Моннен  -  выдающийся
корейский художник, возродивший китайские традиции  XII  -  XIII  веков,
развивший их и наполнивший новым содержанием.>.
   - Откуда вы это знаете? - Я была  ошеломлена  и  смотрела  на  своего
нового знакомого во все глаза.  -  Вы  так  легко  произносите  все  эти
трудные имена...
   - Ничего трудного в них нет. - Он снова засмеялся,  блеснув  полоской
ровных белых зубов. - Я же  говорил  вам,  что  знаю  Карчинского  очень
давно. А общаясь много лет и слыша постоянно все эти имена, согласитесь,
трудно не запомнить их. Для абсолютного большинства эти имена совершенно
ни о чем не говорят. Вот если назвать Гогена, Моне или Тулуз-Лотрека, то
некоторые еще вспомнят: "Как же, как же, был такой  художник".  Но  если
дело касается неевропейской живописи - тут уж увольте... Знать не знаем,
ведать не ведаем, слишком все это далеко от  нас  и  слишком  непонятно.
Поэтому... - но тут он запнулся и смешался:
   - Простите, бога ради, за то, что я вам  наговорил.  Мы  уже  столько
времени беседуем, но так и не познакомились. Позвольте представиться,  -
он церемонно наклонил голову, - Станислав Иванов, можно просто Слава.
   - Леда. Можно просто Леда.
   - У вас удивительное имя. Как у греческой богини.
   - Вы, наверное, сотый, - я улыбнулась.
   - Из тех, кто вам это говорит. - Художник доверительно наклонился  ко
мне.
   - Нет, - я чуть наклонила  голову.  -  Из  тех,  кто  ошибается.  Все
помнят, что имя Леда из греческой мифологии, некоторые даже знают о том,
что у нее было любовное приключение с владыкой Олимпа Зевсом,  но  почти
никто не помнит, что Леда - жена спартанского царя и мать Елены.
   - Елены? - У Иванова был немного обескураженный  вид.  -  Той  самой,
из-за которой началась Троянская война? Или я опять что-то путаю?
   - Все правильно. - Я улыбнулась. -  Именно  из-за  нее.  Вы  все-таки
кое-что из мифологии помните.
   - А любовное приключение? - В его глазах зажглись веселые искорки.  -
Боюсь опять ошибиться...
   - Леда и Зевс в виде лебедя. Хотя многие уверены, что он  превращался
в золотой дождь. А знаете, - мне почему-то  стало  весело,  -  все  это,
конечно, здорово, но здесь,  на  этой  выставке,  говорить  о  греках...
как-то нелогично,  согласитесь.  Западная  культура  осталась  за  этими
стенами, здесь царит Восток.
   - Дальний Восток, - подхватил авангардист. -  Наверное,  до  сих  пор
самый неизученный и загадочный  регион.  Хотя  вот  Володька  много  лет
изучал его, пытался отобразить свои чувства в картинах и даже преуспел.
   - Вам  нравится?  -  повторила  я  вопрос  художника,  с  которым  он
обратился ко мне.
   - Конечно. Я как будто попадаю в другой мир,  когда  разглядываю  его
картины.
   - А вы? Почему вы не пишете такие  же  картины?  -  Я  понимала,  что
вопрос мой  прозвучал  несколько  наивно,  даже  глуповато,  но  все  же
надеялась на ответ.
   - Каждому художнику, - Иванов стал серьезным, - настоящему художнику,
- подчеркнул он, - отпущено в жизни познать что-то  свое,  создать  свой
мир. Для меня открылись двери в ту область, которую называют авангардом,
но это, - он повел по сторонам рукой, - открылось  другому  человеку,  а
для меня так и остается закрытым. Простите  за  высокопарность,  но  это
действительно так. Поэтому, - добавил он, - я просто прихожу  и  любуюсь
чужими работами.
   - Вы совсем не похожи на других художников, - вырвалось у меня.
   - "И это право я оставляю за собой", помните? - Он подмигнул мне.
   - Вы еще и рок слушаете? - Я рассмеялась. - Потрясающе. Хотя...
   - Хотя что же здесь удивительного, - закончил он за меня.  -  Жить  в
Питере и не слушать рок. Нонсенс получается. А многие художники,  кстати
сказать, довольно часто пересекаются с музыкантами.
   - А вот мой музыкант пересекся где-то с художниками  и  пропал.  -  Я
огляделась по сторонам, но Герта и след простыл.
   - Вы здесь не одна? - Иванов вопросительно посмотрел на меня.
   - Нет. Меня привез старый знакомый. Герт. Гертинцев.
   - Знаю, знаю, - авангардист энергично кивнул  несколько  раз.  -  Да,
впрочем, кто его не знает?.. Герт - личность известная.
   - Звучит двусмысленно. - Мне хотелось вернуться к прерванной  беседе,
но также хотелось знать, куда подевался мой дружок. - Куда же он пропал?
- Я снова оглянулась по сторонам.
   - Найдется, - Станислав Иванов оставался  безмятежным.  -  А  знаете,
Леда, если я вам еще не надоел, то позвольте быть вашим  гидом.  Или  вы
предпочитаете смотреть полотна самостоятельно?
   - Нет, что вы. Я с радостью принимаю ваше предложение. Я  купила  тут
брошюрку, но боюсь, что это не слишком хорошая помощь.
   - Это вообще не помощь, - безапелляционно заявил художник, отбирая  у
меня тоненькую книжечку. - Доверьтесь мне, и я открою  вам  удивительный
мир.
   Он взял меня за руку и увлек к большому полотну в дальнем углу.
 
Глава 6 
 
   Я остановилась. Зажмурилась и снова открыла глаза. Передо  мною  было
настоящее  чудо.  Изломанные  линии  изображали  горы,  плавные   изгибы
превращались в  холмы,  покрытые  деревьями,  а  эта  бесконечная  дуга,
несомненно, являлась заводью. И хижина. Конечно, тут  была  хижина.  Еще
мгновение, и седой  мудрец  выйдет  на  ее  порог,  чтобы  размышлять  о
вечности.
   Вечность не нужно искать. Она вокруг. В  беспредельно  далеком  небе,
усеянном миллионами звезд,  в  торопливом  плеске  волн,  набегающих  на
берег,  в  шелесте  листьев,  которые  так  недолговечны,  но  повторяют
миллиарды лет свой извечный  танец  жизни,  проклевываясь  из  маленькой
почки и стремясь получить от  солнца  живительное  тепло.  Они  устилают
осенью землю и уходят в небытие, чтобы с первым весенним ветром к солнцу
устремились миллионы новых завязей.
   "Познать вечность не сложнее, чем разбить яйцо".
   Воспоминание короткое и острое, как булавочный укол. Конечно же,  моя
однокурсница Инка любила цитировать различных дальневосточных  мудрецов.
И  сейчас  около  картины  Карчинского   я   отчетливо   вспомнила   это
высказывание китайца Цзы-сы <Цзы-сы - китайский мудрец (492  -  431  гг.
н.э.), автор трактата "Чжун Юн" - "Срединное и неизменное".>,  сделанное
почти двадцать пять веков назад.
   Каким все-таки удивительным покоем  веет  от  этой  картины.  Хочется
забыть обо всем суетном, всех мелочах, что  наполняют  жизнь,  и  просто
смотреть, уносясь все дальше и дальше в своих мечтах.
   - Простите, что отвлекаю, - раздался рядом со мной голос.
   Я повернула голову и посмотрела на своего  нового  знакомого.  Иногда
любое  общество,  даже  самого  приятного  человека,  может   показаться
невыносимым. Все-таки картины хорошо смотреть в одиночестве.
   - Простите, - повторил он.  -  Наверное,  вы  считаете  меня  слишком
навязчивым и предпочли бы увидеть все самостоятельно, но  разрешите  мне
показать вам еще кое-что.
   Мне стало стыдно. Ну, в самом деле, старается ведь человек, хочет мне
помочь,  а  я  поступаю,  как  последняя  эгоистка.  Картина  и   правда
завораживает, но это же не причина, чтобы вести себя  подобным  образом.
Вот Ирочка Кривцова всегда умеет себя  подать  в  любой  ситуации  и  не
выглядит дурой набитой, несмотря на все свое высшее образование.
   - Я чем-то вас обидел? - тихо спросил Иванов,  слегка  наклоняясь  ко
мне.
   - Нет, что вы. Извините, я, кажется, слишком увлеклась.
   - Оказывается, вы очень впечатлительны,  Леда,  -  все  так  же  тихо
проговорил он. - Можно спросить, что вы увидели?
   - Горы, - призналась я, - небольшие холмы, покрытые лесом, хижину, из
которой  сейчас  выйдет  мудрец.  Выйдет,  чтобы  смотреть  на  закат  и
размышлять о вечности.
   - Потрясающе. - Иванов улыбнулся. - Вы  удивительный  человек,  Леда.
Просто мистика какая-то. Хотите знать, как на самом деле называется  эта
картина? "Приют мастера Пак Ван Соя в горах Кымгынсан в лучах заходящего
солнца".
   - Неужели? - Я не могла поверить и смотрела на авангардиста  почти  с
испугом. - Неужели я так смогла угадать?
   - Говорю же вам - просто  мистика!  Нагнитесь  сюда,  видите  надпись
мелкими буквами?
   Я с трудом разобрала  витиеватую  надпись.  Художник  оказался  прав.
Значит, "Приют мастера...". А как, собственно, еще могло  бы  называться
подобное полотно?
   - Удивительно, - Иванов радостно  потирал  руки.  -  Для  большинства
людей искусство дальневосточных мастеров - тайна за семью печатями, мало
кто может  на  самом  деле  его  почувствовать,  даже  такое,  несколько
адаптированное для нашей почвы. Три  века,  что  мы  упорно  тянулись  к
западной культуре, не прошли для нас даром, все западное  воспринимается
гораздо легче. А Восток... Восток, он у нас в крови.  Мы  в  большинстве
своем потомки кочевников-азиатов. Но Дальний Восток,  повторяю  вам,  он
открывается для очень и очень немногих.
   - Считаете, что для меня он открылся? - Я была удивлена его страстной
тирадой.
   -  Начал  приоткрываться.  Вам  не  чужда  красота  Востока,  вы   не
отталкиваете ее сразу, хотя она и не стыкуется с западным представлением
большинства о красоте. Вы не смотрите, подобно многим, на  это,  как  на
что-то  экзотическое,  непонятное   и   поэтому   неприемлемое.   Хотите
продолжить знакомство?
   - Конечно, - я кивнула. - Но почему вы сказали, что  для  большинства
искусство Дальнего Востока неприемлемо?
   - Так и есть. - Художник подвел меня к другой  картине.  -  Смотрите.
Что вы на это скажете?
   - Это,  скорее  всего,  заросли,  -  ответила  я,  -  но  там  кто-то
спрятался. Определить невозможно, потому что детали очень размыты.
   - Верно. - Иванов довольно улыбнулся. - Классический  пример  мунхва,
то есть рисунка, выполненного с  применением  размытой  туши.  А  насчет
неясного   вы   также   правы.   Володька   назвал   картину   "Охотник,
подстерегающий тигра в зарослях бамбука туманным утром".
   - А у всех картин такие поэтичные названия?
   - Конечно. Почитаете на  досуге  в  своей  брошюрке  и  сами  в  этом
убедитесь.
   - И все картины нарисованы, как вы сказали... мухва?
   - Мунхва, - поправил художник. - Нет, конечно. "Приют  мастера..."  -
это  обычный  рисунок  тушью.  Вообще-то   различных   техник   живописи
насчитывается почти десяток, но различаются три основных приема.  Хва  -
это простой рисунок тушью, когда все линии видны  четко  и  ясно.  Нужно
только варьировать толщину линии, и  благодаря  этому  можно  изобразить
предметы ближе или дальше. Корейцы  не  знают  закона  перспективы,  все
предметы изображены на одном уровне, но разной величины. Еще один  прием
- это моп-хирхва, когда используется специальная кисть, имеющая  волоски
разной длины и толщины.  Если  мы  пройдем  немного  дальше,  то  увидим
несколько полотен, выполненных с помощью именно этого  приема.  А  также
есть мунхва, рисунок, выполняемый как раз при помощи размытой туши.
   - Удивительно, - проговорила я. - Но, как я поняла, это все выполнено
тушью?
   - В большинстве своем, - Иванов снова  повел  рукой  по  сторонам.  -
Видите ли, китайцы, а за ними корейцы признавали  классический  рисунок,
выполненный только  тушью  и  только  с  помощью  определенной  техники.
Володькин опыт  тем  и  ценен,  что  он  раскрыл  секреты  средневековых
корейских мастеров.
   Он способен нарисовать картину в стиле О  Моннена  так  же,  как  это
делал сам мастер. А чуть позже я покажу вам его пейзажи, технику  письма
которых он изучил по картинам Ким  Хон  До  <Ким  Хон  До  -  знаменитый
корейский пейзажист, писавший короткими быстрыми  мазками.  Его  картины
поражают натуральностью изображения природы.>.
   - Удивительно, - повторила я. - Как же ему это удалось?
   -  Вы  знаете,  -  Иванов  уже  вел  меня  к  небольшим  полотнам  на
противоположной стене, - это как раз оказалось и не таким уж трудным.  В
период советской власти  у  нас  существовали  разные  интернациональные
клубы,  можно  было  спокойно  изучать  культуру  другой  страны   через
какую-нибудь общественную организацию.  Главное,  повторять,  что  "этим
можно достигнуть лучшего взаимопонимания между братскими народами в деле
построения социализма", - с сарказмом процитировал он.
   - И помогало? - я непроизвольно усмехнулась.
   - Еще как! - заверил меня авангардист. - Благодаря этому Володьке еще
при  советской  власти  удалось  несколько  раз  побывать  в  Корее,  и,
представьте, не только в Северной, но и в Южной.
   - А там-то он как оказался? - Я с недоверием смотрела  на  художника,
может, разыгрывает?
   - Очень просто, - Иванов безмятежно махнул рукой. - В  Южной  он  как
раз  обязан  был  побывать,  чтобы  сравнить  искусство   прогрессивного
социалистического северного государства с  загнивающим  и  вырождающимся
искусством южного. Понимаете теперь?
   - Смутно, - призналась я. - Хотя и сама  успела  пожить  в  советское
время, а также и в пионерах походить, и в комсомольцах посостоять. Но те
времена давно канули в Лету, кажется,  что  это  два  века  назад  было,
настолько вся сегодняшняя жизнь не похожа на наше прошлое.
   -  Ладно,  неважно.  -  Иванов  посторонился,  пропуская  к  картинам
величественную старуху в высоком шиньоне, и  подмигнул  мне.  -  Хотите,
покажу свою любимую картину, вернее, несколько любимых?
   Я молча кивнула. Мой провожатый казался странным, но  привлекательным
человеком. Мы прошли мимо  нескольких  картин,  изображавших  немудреный
сельский пейзаж Пэйского уезда, рыбака в лодке, уборку риса, беседку под
плакучими ивами, мост через ручей Ком Бонсай, отшельника,  размышляющего
над заводью с резвящимися утками, праздник Тано <Праздник Тано  -  пятый
день пятой луны. День летнего солнцестояния, когда отмечается  окончание
весенних полевых работ.>. Я пообещала себе, что обязательно посмотрю  их
еще раз повнимательнее.
   В следующем зале также были картины на  корейские  мотивы,  но  какое
обилие красок! Художник  словно  постарался  использовать  всю  цветовую
гамму. И если полотна в первом зале привлекали строгостью  классического
рисунка, выполненного черной или синей  тушью,  то  здесь  они  поражали
своим многоцветием.
   - Ну как? - Иванов лукаво смотрел на  меня.  -  Признаетесь,  что  вы
удивлены.
   - Конечно, - я кивнула. - Я этого не скрываю. Но почему?  Почему  там
строгий рисунок, а здесь... Или это тоже какой-то прием?
   - Прием, - Иванов улыбался,  как  человек,  которому  открыта  тайна,
неизвестная прочим. -  Этот  прием  Володька  изобрел  сам.  Собственной
персоной.  Он  брал  какой-нибудь  сюжет  из  корейской  мифологии   или
литературы, часто даже уже запечатленный художником, и применял  краски.
Корейская классическая живопись, которая исходит от китайской,  признает
только тушь. Но он совместил манеру классического  корейского  письма  с
европейским наложением красок. Видите, насколько оригинально получилось?
Правда, некоторые критики морщатся, мол, что  это  за  самодеятельность?
Получается ни то, ни другое, а так,  нечто  среднее,  но  в  свое  время
Карчинский показывал свои работы Сим Хон Дою и  Ким  Пен  Лину,  ведущим
корейским художникам нашего времени, и они оценили новаторство  Володьки
по достоинству.
   - Занятно, - пробормотала я. - Кто бы мог подумать!
   - Никто и не мог, а Володька взял и сделал.  Смотрите,  как  необычно
выглядят в красках птицы-цветы. - Он подвел  меня  к  большому  полотну,
изобиловавшему желтым, оранжевым, золотистым и черным цветом. -  В  этом
жанре написаны сотни картин, он появился еще в XV  веке,  но  Карчинский
сумел придать своим цветам-птицам новое звучание.
   - Вы так говорите, -  я  повернулась  к  своему  спутнику,  -  словно
экскурсовод.
   - Ну что вы, - он смутился. - Просто мне  это  очень  нравится,  и  я
хотел, чтобы это понравилось и вам.
   - Зачем? Зачем вы хотите, чтобы это понравилось мне? -  Я  посмотрела
на художника в упор.
   - Видите вот это? - Авангардист тронул меня за плечо.
   Я обернулась вслед за художником к полотну. Молодая девушка в  пышном
одеянии сидела на коленях и держала в  руках  вазу.  Казалось,  что  она
замерла, любуясь ее причудливой формой и прихотливым  рисунком.  Она  не
обращала внимания ни на осыпающиеся лепестки вишни, ни на  поющих  птиц,
сидящих на ветках, ни на пение подруги,  которая  неподалеку  перебирала
струны инструмента, немного похожего на украинскую бандуру.
   -  Это  ваша  любимая  картина,  Станислав?..  -  Я  впервые  назвала
художника по имени.
   - Да, - он кивнул. - Не правда ли, прелестно?
   - Очаровательно, - согласилась я, - но теперь ваш черед,  расскажите,
что вы видите.
   - Я вижу... - Он немного задумался. - Мне известно название,  но  все
же... Две молодые  девушки-кисэн  <Девушки-кисэн  -  девушки-танцовщицы,
которых приглашают на праздники.> вернулись домой после  праздника.  Они
устали и вышли отдохнуть в сад.
   Но молодость  есть  молодость,  и  одна  из  них  взяла  кым  <Кым  -
семиструнный музыкальный инструмент.>, чтобы  немного  развеселиться,  и
начала напевать. А  ее  подруга  решила  срезать  веточку  сливы,  чтобы
поставить в вазу мэбен,  но  залюбовалась  ее  формой.  Дунул  ветер,  и
лепестки мэхва осыпали их, но девушки  не  обращают  внимание  на  белый
снегопад душистых лепестков.
   - А вы, оказывается, поэт, - не  удержалась  я,  -  рассказали  целую
историю, глядя на картину.  Чтобы  так  сказать,  нужно  на  самом  деле
проникнуться духом Востока.
   - Вы смеетесь? - Иванов выглядел несколько обескураженным. -  Вам  не
понравилось?
   - Напротив, - серьезно ответила я. - А как, кстати, она называется?
   - Очень просто, - Иванов  потер  лоб,  -  даже  несколько  прозаично:
"Девушка с вазой мэбен в саду".
   - Вазой... Простите, второй раз вы произносите это слово... А что оно
означает? Вы все знаете, а мне очень интересно.
   - Мэбен? - Иванов снова оживился. - Так называются вазы особой формы,
которые предназначены всего лишь для одной  ветки.  Видите  на  картине,
какое узкое  у  нее  горлышко?  Но  вы  можете  увидеть  эти  вазы,  что
называется, наяву и даже потрогать руками.
   - Да ну? - Я не поверила. - Разыгрываете.
   - А вот и нет. - Он радостно улыбался. - Карчинский  ведь  не  только
художник,  он  еще  и  керамикой  занимается.  В  соседнем  зале   можно
посмотреть его работы, в том числе и вазы  мэбен.  Кстати,  и  здесь  он
остался верен себе, его изделия весьма оригинальны. Хотите посмотреть?
   - Конечно, хочу, еще спрашиваете.
   - Тогда пойдемте.
   Иванов оказался прав. В соседнем небольшом уютном зальчике  мы  нашли
керамические поделки Карчинского. Я ходила  между  стеллажами  и  просто
смотрела на глиняные фигурки, расписанные яркими  красками,  не  пытаясь
даже запомнить сложные корейские имена фей, знаменитых танцовщиц, поэтов
и  мудрецов.  Глиняные  болванчики  лукаво  улыбались,  посматривая   на
посетителей красивыми нарисованными глазами. Только перед одной фигуркой
я не удержалась и остановилась.
   -  А  это  что  еще  за   монстр?   -   показала   я   на   странного
получеловека-полуживотное.
   - Не говорите так, - остановил меня Иванов. -  Это  Тэбучжин  <Богиня
Тэбучжин почитается корейскими шаманками, которые молятся ей, чтобы  она
помогла заглянуть в мир духов.> - языческая богиня. У нее  потому  такой
странный вид, что она повелевает духом любого зверя  и  может  принимать
любой облик. Иногда Тэбучжин общается с людьми, но очень часто,  завидев
их, растворяется в тумане. Ее невозможно поймать, а те, кто  пытался  ее
преследовать, погибали в