сь этим делом. Сперва работали для  Гроба,  а
потом, когда его, в свою очередь, тюкнули в каком-то веселом  доме,  контора
перешла к Олегу. Стали исполнять не только московские заказы, но и в  другие
города выезжать, и даже в страны СНГ.
   Так шло до прошлого лета, когда после двух  лет  удачной,  без  проколов,
работы не нарвались на неприятность, стоившую Соне жизни. Любе, тоже имевшей
немало шансов перейти в  спокойную  категорию,  повезло.  Выкрутилась,  хотя
Олег, узнав, что они прокололись, готов был ее на куски разорвать. Буквально
через  день  ее  услуги  понадобились,  и,  сделав,   как   говорится,   "на
общественных началах" еще пару заказов, Люба купила себе жизнь.
   Но тут из многолетнего небытия возник Равалпинди...

ВСТРЕЧА В "РУССКОМ ВЕПРЕ"

   Не столь уж далеко от засыпанных снегом Марфуток, где находилась Люба,  в
"охотничьем   домике"   (строго   говоря,   вполне   приличном    особняке),
принадлежащем фирме "Русский вепрь", за столом попивали чай господа Иванцов,
Тихонов и Соловьев. Сидели уже второй час. В течение первого Антон Борисович
при небольшой поддержке Эдуарда  Сергеевича  излагал  суть  дела,  а  Виктор
Семенович задумчиво кивал и изредка задавал вопросы. Наконец когда все,  что
желал сообщить прокурору  взволнованный  отец  блудного  сына  (Иванцов  все
нюансы уже давно  знал,  но  делал  вид,  будто  первый  раз  слышит),  было
рассказано, страж законности задумчиво сказал:
   - Да, господин Соловьев, что и говорить, ситуация непростая.  Я  понимаю,
почему вы не обратились в прокуратуру по официальным каналам,  и,  почему  в
милицию не пошли, тоже понимаю. По-человечески,  нравственно,  так  сказать.
Военная прокуратура  гарнизона,  где  служил  ваш  сын,  уже  сейчас  вправе
возбудить против него дело по статье 246, пункт "а" - самовольное оставление
части военнослужащим срочной службы. Гуляет он, так сказать, уже более  трех
суток. Конечно, если не будет доказано,  что  он  был  насильно  уведен  под
угрозой оружия в качестве  заложника.  Такой  момент  просматривается,  если
учесть, что против рядового Русакова военные уже возбуждают дело  по  статье
102, пункты "в" и "з" в дополнение к статье 247 "а" - дезертирство. Но ведь,
как я понял, и над вашим сыном 102-я "з" висит?
   -  Да,  вы  правильно  поняли,  Виктор  Семенович,  -   мрачно   произнес
Соловьев-старший.
   - Дела о преступлениях, совершенных военнослужащими, это, строго  говоря,
не моя епархия, - заметил Иванцов.
   - Это я понимаю, - кивнул Антон Борисович, - но все-таки Эдуард Сергеевич
почему-то адресовал  меня  к  вам.  Наверно,  ему,  как  человеку  местному,
виднее...
   - Допустим, - усмехнулся Иванцов, - что это так. Но  хотелось  бы  знать,
насколько вы, господин Соловьев, готовы  пойти  навстречу,  условно  говоря,
"похитителям" вашего сына? Ну, допустим, запросят они миллион  долларов.  Вы
сможете заплатить? А если два или три?
   - Вы так говорите, Виктор Семенович, - нахмурился Соловьев, -  будто  эти
самые похитители уполномочили вас проверить мою платежеспособность.  Как  ни
странно, они пока цены не назначали.
   - И не назначат, - улыбнулся Иванцов. - Зачем им  это  делать?  Они  ведь
вашего парня вовсе не насильно удерживают. Ваш Иван сам  к  ним  напросился,
если уж совсем откровенно. А потому инициатива, если  на  то  пошло,  должна
быть ваша.
   - То есть я сперва цену предложу, а они посмотрят, согласиться или нет?
   - Ну, не совсем так.  Во-первых,  вы  еще  не  знаете,  кому  предлагать.
Контакта с бандитами у вас нет. А  во-вторых,  если  вы  начнете  их  как-то
искать самостоятельно - неважно с какими целями, - то можете нажить  крупные
неприятности и от них  непосредственно,  и  от  наших  правоохранителей.  Во
всяком случае, сыну можете повредить.
   - Понятно. Значит, я прав, вы  навязываете  мне  свое  посредничество?  С
комиссионными, естественно?
   - Ну, знаете, - возмутился Иванцов, - в таком тоне  у  нас  разговора  не
получится. Не знаю, может, вы у себя  в  Москве  привыкли  подобным  образом
беседовать с руководящими работниками, но здесь, извините, я этого допускать
не намерен. Конечно, гостей гнать не принято; но и задерживаться  я  вас  не
попрошу...
   Соловьев резко сдал назад. Соображалка у него работала.
   - Извините, Виктор Семенович, это я сгоряча сказал. Я сейчас,  видите,  в
очень нервном состоянии...
   - Это я могу понять. Но вы уясните себе четко:  ваш  сын,  мягко  говоря,
подозревается в совершении преступлений. Минимум два убийства. На него,  это
я вам в  частном  порядке  говорю,  материала  предостаточно.  Вполне  можно
выписывать постановление об аресте. И если вы сунетесь в обход меня, то  при
самом благоприятном исходе дела ваш Ваня попадет в тюрьму. А там  ему,  если
вы чем-то бандитов рассердите, придется  плохо.  Поэтому  первое  и  главное
условие  моего  участия  и  помощи  -   все   через   меня.   Предупреждение
единственное, первое и последнее.
   Если обнаружу, что играете по своим  правилам,  -  все  контакты  с  вами
прекращу. А дальше все пойдет законным порядком.  Принимаете  такой  порядок
работы?
   - Приходится принимать... - вздохнул Соловьев-старший. -  Мне  сын  нужен
живой. И свободный, как ни странно.
   - Если будете свои эмоции с  разумом  согласовывать,  не  торопиться,  не
пытаться перехитрить, ручаюсь, что все будет нормально. Но придется проявить
терпение и выдержку. Наверно, и кое-какие материальные издержки понадобятся.
   - Вам лично сейчас  ничего  не  нужно?  -  спросил  Соловьев  без  особых
церемоний.
   -  Мне  лично  -  ничего.  А  вот  области  нашей  спонсорская  поддержка
пригодилась  бы.  И  вложения  бизнесменов,  даже   отечественных,   у   нас
приветствуются.  Кстати  сказать,  могу  бесплатно   проконсультировать.   И
организовать  небольшую  встречу  с   нашим   Главой.   Очень   полезную   и
взаимовыгодную.
   - Но все-таки издержки будут?
   - Вы, когда приобретаете товар, деньги платите? Платите. Это издержки или
нет?
   - Смотря как удастся реализовать...
   - Правильно.  Сможете  все  распродать  по  умеренной  цене,  пусть  и  с
небольшим наваром - покроете издержки  и  будете  с  плюсом.  Погонитесь  за
деньгой, завысите цену - прогорите. Примерно так и в нашем случае.  Так  что
все будет от вас зависеть.
   - А  полюбопытствовать,  во  что  вкладывать  деньги  придется,  случайно
нельзя?
   - Я думаю, пока этот вопрос обсуждать не к спеху.
   - Вы про выдержку и спокойствие говорили... - произнес Антон Борисович. -
Я чувствую, что мне их очень  много  потребуется.  Мне  ведь  обычно  быстро
работать приходится. А у вас, как я понял, все не спеша,  по-провинциальному
решается.
   - Поспешность нужна при ловле блох. Нам надо кое-что обдумать, прежде чем
предложить что-то  конкретное.  Навести  кое-какие  дополнительные  справки,
кое-что уточнить и взвесить.
   - Учтите, я не могу у вас тут ждать неограниченное  время.  У  меня  ведь
дело все-таки.
   - Ждать здесь необязательно. Вполне можете вернуться в Москву,  успокоить
супругу, сказать, что с Ваней все в порядке. Когда мы здесь у себя согласуем
все вопросы, утрясем все нюансы, пригласим вас. Ручаюсь, что с  вашим  Ваней
ничего за это время не произойдет.
   - И сколько мне придется дожидаться вашего приглашения?
   - Неделю, максимум - две.
   - За это время можно слетать на Луну и обратно, - заметил Соловьев.
   - Если у вас есть средства, - пожал плечами Иванцов. - Главное,  чтоб  мы
могли   с   вами   связаться   вовремя.   И   само   собой,   чтоб   уровень
конфиденциальности  соблюдался.  Тем  самым  вы  гарантируете  своему   сыну
неприкосновенность.
   - А все-таки ускорить процесс можно?
   -  Я  уже  сказал,  Антон  Борисович,  при  каких  обстоятельствах  нужна
поспешность.  Давайте  расстанемся  спокойно  и  без  темных  подозрений   в
неискренности.
   - Вы прямо-таки за горло берете, Виктор Семенович. Абсолютно все на ваших
условиях.
   - Ничего не поделаешь. Все  получилось  неожиданно  для  нас.  Надо,  как
говорится, лучше воспитывать подрастающее поколение. Если б  ваш  сынок  вел
себя так, как надо, то не вляпался бы . во всю эту пакость и не подставил бы
вас. Хотя, скажем  прямо,  в  контактах  с  вами  у  нас  заинтересованность
появилась намного раньше. Мы восхищались тем размахом, который приняло  ваше
дело,  и  тем,  какие  хорошие  отношения  сложились  у  вас  с  московскими
чиновниками. Вообще говоря, очень интересная тема для разработки ФСБ.
   - Это, по-моему, элементарный блеф. У вас ничего по этой теме нет.
   -  Могу  напомнить  пару  имен,  чтобы  вы  не  считали   мое   заявление
голословным. Граждане  США  Сноукрофт  и  Резник,  которые  в  прошлом  году
побывали у нас в области и даже здесь, в  этом  домике,  останавливались,  в
декабре прошлого года опять побывали в России и,  как  ни  странно,  с  вами
встречались. У них в нашей области есть целый спектр интересов. А вы, как ни
странно, сидя в Москве, не  очень  хорошо  зная  нашу  местную  конъюнктуру,
начали им помогать и тем самым вызвали в определенных кругах  нашей  области
серьезное недовольство. Причем, по агентурным данным, вас занесли  в  список
на    "спецмероприятие".    Разумеется,    составленный    негосударственной
организацией, но, уверяю вас, очень неприятный. И что особенно  неприятно  -
четко реализуемый. Это  у  обладминистрации,  к  сожалению,  далеко  не  все
мероприятия реализуются, а у тех все идет по плану. Пока  мы  с  вами  будем
договариваться, все нежелательные действия в отношении вас со стороны нашего
здешнего криминала постараемся приостанавливать.  У  нас  такая  возможность
есть. Но, конечно,  если  наше  соглашение  не  состоится,  то  этот  аспект
сотрудничества тоже отпадет.
   - В общем, обложили... - пробурчал Соловьев.
   - Ну зачем ты так? - вмешался Эдуард Сергеевич.
   - Я ведь советовал: экономьте эмоции, -  напомнил  Иванцов.  -  Да,  если
подходить эмоционально, а не в деловом стиле,  то  слово  "обложили"  вполне
употребимо. Но вы-то, Антон Борисович, человек деловой. Подберите для оценки
более нейтральное и осторожное слово.  Например,  "создали  условия".  Очень
красиво и убедительно.
   - Да, это, пожалуй, и поточнее  будет.  Условия  создали.  Но  под  такое
веселье с меня можно сколько угодно сорвать и тянуть  вообще  постоянно.  До
тех пор, например, пока я вам все до копеечки не высыплю.
   - Антон Борисович, если б мы были экспроприаторы экспроприаторов, то  так
бы сразу и сказали. Но у  нас,  к  сожалению,  задачи  посложнее.  Нам  надо
сделать все так, чтоб и народ немного поликовал, и не  устраивать  при  этом
никаких экспроприации. А на такое дело нужно много денег, но, в  отличие  от
большевиков, нам, к  сожалению,  нельзя  резать  тех  куриц,  которые  несут
золотые яйца. У нас другие интересы.
   - Это какие же, если не секрет?
   - Пока  -  секрет,  -  невозмутимо  ответил  Иванцов,  -  хотя,  если  вы
внимательно поразмыслите над общей обстановкой в стране, над тем, что  может
произойти в июне, можете сами прикинуть, что и как. Аналитическим путем.  Но
выводы, если вы  их  сумеете  сделать,  лучше  не  выносить  на  всенародное
обсуждение.  Потому  что  тогда  у  вас  очень  много   недругов   появится,
контролировать которых уже никто не сможет.
   - Запугали вы меня совсем, - поежился Соловьев.
   - Это не запугивание, - поправил Иванцов, - это предупреждение.  Вы  сами
должны продумать свое поведение, а наше дело - указать вам на то, что  может
повредить нашему сотрудничеству. И вашему сыну.
   - Ладно, - вздохнул Антон Борисович, - постараюсь  в  течение  указанного
вами срока не предпринимать ничего, что противоречило бы вашим правилам.
   - Рад это слышать.
   - Тогда я не буду вас обременять своим присутствием.  -  -Соловьев  встал
из-за стола.
   - Ты знаешь, Антоша, - произнес Эдуард Сергеевич, - у меня тут  еще  пара
скучных дел к господину прокурору, поэтому поезжай  пока  ко  мне  на  дачу,
отдохни, поразмысли... А я через часик-другой подъеду. Лады?
   -  Лады...  -  Нельзя  сказать,  чтоб  это  сообщение   Соловьеву   очень
понравилось. Он понял, что его выставляют, дабы что-то обмозговать  наедине.
Но со своим уставом в чужой монастырь не ездят...
   Когда  бизнесмен  покинул  помещение  и   вынырнувшая   откуда-то   Ольга
Михайловна Иванцова с надлежащим  почтением  отправилась  его  провожать  до
автомобиля, Виктор Семенович спросил:
   - Ну и как, товарищ Степа, впечатление?
   - Ничего, нормально. По-моему, клиент готов. Ну,  может  быть,  чуть-чуть
дозревает. Но на все сто я бы не обольщался.
   - Ты его московские контакты хорошо знаешь или надо справки наводить?
   - Справки в любом случае надо наводить.  Это  большой  туз.  Я  тебе  его
финансовое положение обрисовывал. Официально он-в первой сотне самых богатых
людей России, а неофициально, если посчитать все, что за  кордоном  и  здесь
попрятано от налоговой службы, он и в первую десятку войдет. Поэтому сказать
тебе с полной уверенностью, что все его контакты под контролем, я  не  могу.
Да, основные знаю. Все они покамест нам особо не страшны. Но есть резервные,
запасные - их так просто не вычислишь. Ты насчет недели,  по-моему,  немного
поторопился. Пару месяцев надо, чтоб все отследить  и  уточнить.  Да  и  то,
скажем откровенно, гарантия будет неполная.  Главная  гарантия  -  сын.  Мы,
кажется, папу убедили  в  том,  что  этот  самый  наследник  Иван  Антонович
полностью в нашей власти.
   - Но ведь рано или поздно  сынка  придется  отдать.  Соловьев  не  дурак.
Уверен, что он,  когда  в  Москву  вернется,  сам  начнет  под  нас  копать.
Приготовит кое-что на обмен, и придется нам еще приплачивать.
   - Думаешь, он сможет до твоего несостоявшегося покойника докопаться?
   - Докопаться, конечно, трудно, но и такое исключать нельзя.
   - Там, Семеныч, слишком много заинтересованных  лиц  накопилось.  Эти  не
отдадут, помяни мое слово. Не дай Бог Соловьеву туда рылом ткнуться. Тут  же
кишки по проводам развесит. Там уже международный уровень начинается.
   - А все-таки надо бы подстраховаться с этой стороны.
   - Упаси Господь! Там все без тебя и меня подстраховано. Тебе что  Михалыч
посоветовал? Не соваться и забыть про все.
   - Михалыч уже почти никто.
   - Тем не менее знает, что говорит. Компроматов на тебя и вообще  на  всех
здешних начальников - сверх головы. Эта историйка прошлогодняя с  иконкой  и
отпущенным смертником хоть и громкая, но мелочевка. Пока все лежит там,  где
надо, никому не мешает. И я лично все контролирую. Начнете дергаться  -  все
сдвинется с места, раскрутится. Будем спокойно работать  -  будет  и  дальше
лежать, как лежало, то есть неподвижно.
   - Хорошо, Степа, это мы уже  проходили.  С  Фролом  вы  как,  на  мировую
выпили?
   - Благодарствую. Нельзя сказать, чтоб вы  с  Рындиным  ему  совсем  мозги
вправили, но позавчера мы с ним беседовали без  нервов.  Похоже,  что  юноша
прозревает и делает шаги в  нужном  направлении.  Конечно,  за  то,  что  он
запортил карьер как точку, компенсацию мы пока согласовать не смогли, но то,
что сам этот вопрос он, как прежде, не откинул на дуршлаг, - приятно.
   - Вопрос о Рублике обсуждали?
   - Обсуждали, Фрол, конечно, насчет  Рублика  сильно  опасается.  Надо  бы
поскорее утешить. Мне этот Рублик  тоже  как-то  наскучил.  Жмот  и  лентяй.
Сидит, как собака на сене: сам не гам и другому не дам.  У  него  в  команде
есть мальчик, с которым проще  говорить,  но  пока  Рублик  на  здоровье  не
жалуется...
   - По моим данным, через пару дней у него вообще со здоровьем  проблем  не
будет. Если все, как выражаются в космосе, "пройдет штатно".
   - От меня никакого содействия не потребуется?
   - Нет, почти никакого. Разве что продашь немного  воздуха  моей  супруге.
Свежего такого, морозного, ядреного,  со  смолистым  запахом.  Миллионов  на
полтораста. Детали с ней оговорите, кому сколько.
   - Уловил. Но насчет Рублика это вполне железно?
   - Я когда-нибудь обещал нереальные вещи? - осклабился Иванцов.

СТОЯНКА ПОЕЗДА - ДЕСЯТЬ МИНУТ

   Покосившееся здание старого сидоровского  вокзала  уже  давно  собирались
разобрать на дрова. Фундамент  для  нового,  кирпичного,  заложили  еще  при
Советской власти, но денег хватило лишь  на  то,  чтоб  довести  до  нулевой
отметки и выложить поверх нее полметра кладки. Сейчас все это было  заметено
снежком. Поскольку деревянный вокзал все еще не  разобрали  -  только  крышу
успели снять - хотя  функционировать  он  уже  не  мог,  то  железнодорожное
начальство соорудило временный вокзал-ангар из гофрированного металла. Таким
образом,  на  скромной  станции  появились  аж  три  объекта,  именовавшиеся
"вокзалами", и сидоровцы без ложной скромности, но с хорошим чувством  юмора
стали называть свою небольшую,  размером  с  теннисный  корт,  привокзальную
площадь "площадью
   Трех вокзалов".
   Немногочисленные сидоровские интеллигенты находили в  существовании  этих
трех вокзалов некий историко-философский смысл. Разумеется,  каждый  в  меру
своей политической ориентации. Сторонники демократии утверждали, что наличие
трех упомянутых объектов как  бы  символизирует  переходную  эпоху.  Старый,
недоразобранный, вокзал - проклятое коммунистическое  прошлое,  временный  -
неустроенное настоящее, а фундамент с торчащей  из-под  снега  незавершенной
кладкой - светлое рыночное будущее. Поскольку с зарплатой в  Сидорове  была,
как и везде, напряженка, а у  интеллигентов  в  особенности,  то  демократов
среди них сильно убыло. Значительно больше стало тех, кто видел в деревянном
вокзале недоломанный в свое время капитализм - его и  правда  еще  при  царе
построили, а в фундаменте кирпичного  -  украденное  перерожденцами  светлое
коммунистическое будущее. По вопросу о жестяном  ангаре  они  с  демократами
были вполне согласны.
   Дневной поезд на Москву прибывал в  14.20,  а  отправлялся  в  14.30.  На
низеньком перроне уже собралось человек тридцать отъезжающих и  провожающих.
Встречающих было раз-два, и обчелся. Но именно к этой  категории  относилась
Люба Потапова, притулившаяся к ограде платформы.
   Благополучно вернувшись в Лутохино из Марфуток, она наскоро перекусила  в
компании с тетей Катей, а затем побежала на почту. Там было  две  кабинки  с
междугородными автоматами. Связь не ахти какая, но разобрать,  что  отвечает
абонент, все-таки удавалось.
   Звонила Люба совсем не по тому телефону, что десять лет  -  назад,  но  к
телефону надо  было  все-таки  позвать  Клаву.  Подойти  должен  был  мужик,
ответить, что Клава с ребенком в больнице, и спросить, что ей передать.
   На сей раз  все  вышло  так,  как  доктор  прописал.  Мужик  ответил  как
положено, хотя, судя по голосу, это был совсем другой  мужик,  не  тот,  что
десять лет назад. Люба, как условлено, сообщила:
   - Передайте, что это Люба из Лутохино звонила. Доехала нормально.
   Мужик произнес то, что и ожидала Люба:
   - Ладно, передам. У нас тоже все нормально, только Егорка заболел.
   Из этого следовало, что на следующий день утром Любе надо  было  ехать  в
Сидорове, на станцию, ждать  прибытия  поезда  в  14.20  и  отдать  железную
коробку, упакованную в посылочный ящик, мужику  из  пятого  вагона,  который
должен спросить: "Не вы клюкву для Егорки передаете?"
   Хотя никаких инструкций насчет того,  чтоб  класть  в  посылку  настоящую
клюкву, Люба не получала, она тем не менее решила замаскировать таинственную
коробку. Ящик купила тут же, на почте, а три кило клюквы  приобрела  у  тети
Кати Корешковой. Коробку,  завернутую  в  старую  газету,  тайком  от  бабки
положила на дно, выстлала ящик газетами, засыпала клюквой, а потом поскорее,
пока тетя Катя нос не сунула, заколотила ящик.
   Конечно, ей пришлось на лету сочинить для тети  Кати  целую  мелодраму  в
духе мексиканских сериалов, рассказать о милой, но несчастной Клаве, ее муже
Сергее и  их  симпатично