их" (Песнь, I, 3) *.

37. Отсюда, как написано: "каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь
собственною похотью" (Иак., I, 14); и еще: "тленное тело отягощает душу, и
эта земная храмина подавляет многозаботливый ум" (Прем., IX, 15); а также у
апостола: "но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума
моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах
моих" (Рим., VII, 23); можно полагать, что все это подчиняет волю и
отнимает свободу. Но, однако, какими бы великими искушениями изнутри или
снаружи человек ни мучился, всегда, конечно, насколько дело касается
выбора, воля будет свободной: ведь она свободно будет решать только на
основе своего согласия. Насколько же касается суждения или желания,
противоборствуя вожделению (concupiscentia) плоти и убожеству жизни, она
меньше чувствует себя свободной, но тем не менее не совершенно злой , пока
она не соглашается со злом. Наконец, Павел, который жалуется, что он был
влеком в закон греха, без сомнения, менее полной свободой суждения,
похваляется, однако, что он имеет разумное согласие, а в добре -- по
большей части уже и свободное, говоря, -- "уже не я делаю это". Почему, о
Павел, ты на твердо надеешься? "Так как соглашаюсь говорит, -- с законом
Божиим, что он добр". И наоборот: "ибо по внутреннему человеку нахожу
удовольствие в законе Божием" (Рим., VII, 16, 22), ибо существует очищающее
око, все тело предчувствует, что будет высветлено. Хотя и влеком грехом или
охвачен горем, он не колеблется по истинному согласию признать себя
свободным в добре. И твердо веря, он вообще заключает: "итак нет ныне
никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе" (Рим., VII, 1).





                                  Глава 12

Оглавление
                                 Глава XII

 О том, освобождается ли от вины или лишается свободного выбора
отрекающийся от веры из страха смерти или наказания; где обсуждается
отречение Петра
38. Но мы можем видеть, что согласно нашему утверждению, не будет вины на
тех, кто из страха наказания или смерти были принуждены отречься от веры
словом, ибо отрекаются лишь голосом; ведь и воля их должна быть принуждена
к вине, чтобы они захотели того, чего, очевидно, им запрещено хотеть. И так
гибнет свободный выбор. Но это было невозможно (ведь не мог один и тот же
человек хотеть и не хотеть в одно и то же время); находим, почему зло
никоим образом не должно было вменяться в вину желающим зла. Ведь оно не
таково, как первородный грех, которому подвержен не только не
соглашающийся, но по большей части и не знающий, пока не будет воскрешен
через крещение. В качестве примера скажем, прежде всего, об апостоле Петре:
конечно, он, как казалось, отрекся от Истины против собственной воли, так
как было нужно или отречься, или умереть. Боясь умереть, он отрекся. Он не
хотел отрекаться, но еще более не хотел умирать. Итак, в действительности
не желая отрекаться, он отрекся, чтобы не умереть. Ибо языком, а не волей
человек принуждается лишь сказать то, чего он не хочет, а не захотеть
иного, чем хотел. Язык выступил против воли, но неужели и воля изменилась?
Чего же он хотел? Того, что было прежде, т. е. быть учеником Христа. А что
говорил? "Не знаю сего человека" (Матф., XXVI, 72). Почему же так? Он хотел
избежать смерти. Но что в этом было преступного? Мы постигаем две воли
апостола: одну, согласно которой он не хотел умирать, совершенно невинную,
и другую, весьма достойную похвалы, согласно которой он желал быть
христианином. В чем, следовательно, его можно обвинить? Не в том ли, что
предпочел солгать, а не умереть? Ясно, что воля эта была достойна
порицания, ибо более хотела сохранить жизнь тела, чем души. Ведь клевещущие
уста убивают душу (Прем., I, 11). И, следовательно, он согрешил, и не без
согласия собственной воли, жалкой и малодушной, но, очевидно, свободной. Он
согрешил, не отвергая или не ненавидя Христа, но слишком возлюбив себя. И к
этой пагубной любви вынудил его волю и убедил его существовать неожиданный
страх. Он был таким, не зная этого, вне сомнения, уже тогда, когда услышал
от того, от кого не мог скрыться: "прежде, нежели пропоет петух, трижды
отречешься от меня" (Матф. XXVI, 34). Итак, это бессилие воли,
проявившееся, но не порожденное внушенным страхом, сделало явным, насколько
он любил себя, а насколько Христа.

Явным, однако, не для Христа, а для Петра. Ведь Христос и раньше знал то,
что было в человеке. Следовательно, насколько он [Петр] почитал Христа, его
воля вполне терпела принуждение (что невозможно отрицать), чтобы он мог
говорить вопреки себе: в той мере в какой себя почитал, вне сомнения,
добровольно согласился, чтобы говорить в пользу себя. Если бы он не любил
Христа, он отрекся бы не против воли; но если бы не любил себя еще более,
он вообще не отрекся бы. Итак, надо признать, что человек был принужден
собственную волю если не изменить, то хотя бы скрыть; принужден, говорю я,
хотя и не отступить от любви к богу, однако несколько уступить любви к
самому себе.

39. Следовательно, что же? Очевидно, устранено все предыдущее утверждение о
свободе воли, ибо бесспорно обнаружено, что воля могла быть принуждена? Это
так, но только если она могла быть принуждена чем-либо другим, нежели самой
собой. Но, т.к. сама себя заставила, она и принужденная, и принуждающая;
очевидно, что где она теряет, там и приобретает свободу. Ведь силу, которую
она сама себе внушает, из себя черпает. Далее, то, что воля из себя
черпает, присуще ей. А то, что ей присуще, [делается] не по принуждению, но
по собственной воле. Если же по собственной воле, то свободно. Тот, кого
собственная воля даже на отречение принудила, был принужден, ибо хотел:
вернее, не принужден был, а согласился, и не посторонней силой, но по
собственной воле, по крайней мере по той [воле], согласно с которой он
хотел всеми средствами избежать смерти. В противном случае, если бы не
согласилась воля -- повелительница речи, разве смог бы голос слабой женщины
облечь священную речь в нечестивые слова. Наконец, впоследствии, когда
умерил эту чрезмерную любовь к себе и начал почитать Христа, как должно,
т.е. всем сердцем, всей душой, всей добродетелью, он возымел такую силу,
что никакими наказаниями или угрозами нельзя было заставить его волю
сделать речь орудием неправедности, смело посвятил ее истине. "Должно
повиноваться, говорит, больше богу, нежели человеку" (Деян., V, 29).

40. Принуждение же бывает двух видов: мы принуждены или терпеть что-либо,
или действовать против своей воли. Причем пассивное (ведь так называется
первое из них) может иногда совершаться без добровольного согласия
терпящего, но активное -- никогда. Поэтому зло, которое возникает в нас или
из нас, не должно вменяться нам в вину, если мы его не желаем. Впрочем, то,
что возникает в нас, не происходит без участия воли. Поистине мы
убеждаемся, что мы хотим того, что не происходит, если мы не хотим этого.
Следовательно, существует и некое активное принуждение, но [подчинение ему]
не имеет оправдания, если оно добровольное. Христианин был принужден
отречься от Христа, страдая, но и желая. Он весьма хотел избежать меча
убийцы; и не меч, находившийся снаружи, а его воля, руководящая им изнутри,
отверзла ему уста. Далее, меч убедил эту волю быть такой, но не вынудил.
Итак, не меч, а она сама ввергла себя в вину. Наконец, те, в ком воля была
истинной, могли быть скорее убиты, но не совращены. Это то, что им было
сказано: "поступят с вами, как захотят" (Марк., IX, 13), но с членами их, а
не с сердцем. Да не сделаете вы то, что они захотят, но они сами сделают, а
вы будете терпеть. Замучат тело, но не изменят волю: будут свирепствовать
над плотью, но не получат ничего от души. Хотя тело терпящего по власти
пытающего, но воля его свободна. Если она не будет стойкой, они,
свирепствуя, узнают это: если же стойкой будет, не принудят ни к чему. Ее
бессилие -- полностью от нее самой, стойкость же -- не от нее, но от духа
Господня. Вознаграждается же она, когда возрождается.

41. Далее, возрождается, ибо, как учит апостол: "мы же..., взирая на славу
Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу", т.е. из
добродетели в добродетель, "как от Господня духа" (II Кор., III, 18). Между
этим божественным духом, с одной стороны, и влечением плоти (appetitus) с
другой, некое промежуточное место занимает то, что называется в человеке
свободным выбором, т.е. человеческая воля. И как бы повиснув на склоне
весьма крутой горы, она во влечении ослабляется плотью, так что если бы дух
не поддерживал слабого в его усердии благодатью, он не только не имел бы
сил завладеть вершиной праведности, которая, согласно пророку, "как горы
Божии" (Псалт., XXXV, 7), восходя от добродетели к добродетели, но от
порока всегда направляясь снова к пороку, проваливался бы в бездну,
низвергнутый своим собственным весом, отягощенный бесспорно не только
законом, присущим греховным членам изначально, но и привычками, внушаемыми,
как правило, страстями земной жизни. Об этом двойственном бремени
человеческой воли напоминает Писание одним коротким стихом, говоря:
"тленное тело отягощает душу, и эта земная храмина подавляет
многозаботливый ум" (Прем., IX, 15). И как эти два зла рода человеческого
не наносят ущерба, но лишь испытывают несоглашающихся, так и не
оправдывают, но осуждают соглашающихся, ибо спасение и осуждение не могут
быть достигнуты иным способом, кроме предшествующего добровольного
согласия, чтобы не казалось, что это до некоторой степени случайно
предоставляется свободе выбора.





                                  Глава 13

Оглавление
                                 Глава XIII

 О том, что истинные заслуги человека есть милость Божия
42. Поэтому то, что в человеке называется свободным выбором, или
справедливо осуждается, когда оно у него не предназначено к греху никакой
внешней силой, или милосердно спасается, когда для праведности ему не
хватает никакой его добродетели. Поистине в этом читатель может
предполагать способ быть и совсем избавленным от первородного греха.
Впрочем, в свободном выборе, а не вне его, может быть найдена причина
осуждения, так как ничто не приводит к осуждению, кроме собственной вины: и
не от него заслуги к спасению, так как спасает только милосердие. Его
стремление (conatus) к добру бесплодно, если ему не способствует благодать,
и только ею порождается. Впрочем, "во зло", говорит Писание, "склоняется ум
и помышление человека" (Быт., VIII, 21)*. Поэтому не к нему от себя, как
говорилось, но скорее сверху вниз, от отца света, как полагают, исходят
заслуги, если, однако, среди наилучших даяний и совершенных даров, то
считается заслугами, посредством чего достигается вечное спасение.

43. Ведь Бог, наш царь предвечный, когда осуществил спасение на земле, свои
дары людям разделил на заслуги и награды, дабы в результате свободного
обладания стали нашими в настоящем, а на основе бескорыстного соглашения
(sponsio) мы бы их ожидали и даже желали как должное в будущем. Напоминая о
том и о другом, Павел говорит: "плод ваш есть святость, а конец -- жизнь
вечная" (Рим., VI, 22); а также: "и мы сами, говорит, имея начаток духа, и
мы в себе стенаем, ожидая усыновления" (Рим., VIII, 23), называя начатками
духа освящение, т.е. добродетели, которыми мы ныне освящаемся духом, чтобы
от заслуги следовали к усыновлению. То же обещается и в Евангелии в конце
времен, где говорится: "получит во сто крат и наследует жизнь вечную"
(Матф., XIX, 29). Итак, не от свободы выбора, но от Господа есть спасение;
и даже он сам -- спасение, и он -- путь к спасению, который говорит: "Я
спасение твое!" (Псалт., XXXIV, 3) а также утверждает: "Я есмь путь (Иоан.,
XIV, 6). Он воплотил в себе путь, который был и спасением, и жизнью, чтобы
всякая плоть не восхваляла себя. Если, следовательно, добрые заслуги,
принадлежат пути, как спасение и жизнь -- отцу, и истинно то, что сказал
Давид: "нет делающего добро, нет ни одного" (Псалт., XIII, 3), а именно то,
о чем сказано также: "никто не благ, как только один бог" (Марк., X, 18),
то, без сомнения, богу принадлежат заслуги как наших дел, так и его наград.
И тот, кто обязался [воздать] их, сделал и нас их заслуживающими. Однако,
чтобы создать эти заслуги, он удостаивает служить себе творения, в которых
не нуждается, но с помощью которых он посредством этого творит благо.

44. Он вершит, следовательно, спасение тех, имена которых в книге жизни, то
посредством твари без нее самой, то посредством твари наперекор ей самой,
то посредством твари и вместе с нею. В самом деле, много блага делается для
людей посредством неощущающей, а также неразумной твари. Поэтому я сказал,
что это делается без нее, так как она не в состоянии, будучи лишена
разумения, быть сознающей. Также великое множество полезных для спасения
дел совершает бог через посредство злых людей и падших ангелов; но так как
это совершается помимо их желания, то и наперекор им самим. Ведь когда они
поддерживают желающих вредить, насколько другим способствует полезное
деяние, настолько им вредит дурное намерение. Далее. Те, посредством кого и
вместе с кем Бог действует -- добрые, ангелы и люди, которые сами делают, и
равным образом, хотят того, чего хочет Бог. Тех же, которые по собственной
воле соглашаются на добро и претворяют его в действие, Бог полностью
приобщает к делу, которое он посредством их воплощает. Поэтому Павел при
том множестве добра, которое бог посредством него сделал, писал: "не я
ведь, но благодать божья со мной" (I Кор., XV, 10). Мог бы сказать: через
меня, но поскольку был слишком ничтожен, предпочел сказать: со мной, зная,
что он, действуя, не только слуга дела, но и, соглашаясь (per consensium) в
известной мере соучастник созидающего.

45. Теперь, рассмотрев троякую деятельность бога, мы видим, что каждое
создание вознаграждается согласно с тем, как оно служит. И чем может быть
вознаграждено то [создание], посредством которого, но без которого
совершается то, что совершается? И чем, кроме гнева то, вопреки которому
совершается? Чем, кроме благодати, то, вместе с которым совершается? Итак,
мы находим, в первом случае -- никакие, во втором -- дурные, в третьем --
добрые заслуги. Ведь животные, хотя через них совершается какое бы то ни
было добро или зло, не вознаграждаются чем-либо добрым или злым. Они не
имеют ничего такого на основе чего они могли бы соглашаться (consentiant) с
добром или злом. А тем более камни, ибо они и не могут согласиться. Кроме
того, дьявол или дурной человек, когда они полны сил и их разум бодрствует,
все же вознаграждаются, но не иначе, как наказанием, за то, что они не
согласны с добром. Ведь Павел добровольно проповедует Евангелие, "чтобы,
если не добровольно, не исполнять только вверенное ему служение" (I Кор.,
IX, 16); и всякий понимает подобным же образом, потому что согласию
(censensu) воли повинуется и твердо надеется, что ему уготован венец
праведности. Следовательно, Бог во спасение пользуется созданием (creatura)
неразумным и неощущающим, как будто упряжкой или орудием, которые никоим
другим образом не будут приобщены к выполненному делу. Он пользуется
существом (creatura) разумным, но злонамеренным, как розгой для воспитания,
которую, вразумив сына, он бросает в огонь, как ненужный прут. Он
пользуется и ангелами, и людьми доброй воли, как своими помощниками и
соучастниками (commilitones et coadjutores), которых по достижении победы
вознаградит достойнейшим образом. Даже Павел о себе и себе подобных смело
предвещает: Ведь мы -- соучастники бога (Евр., I, 9). Итак, Бог
благосклонно устанавливает человеку заслуги там, где посредством него и
вместе с ним решает милостиво совершить какое-либо добро. И потому мы
надеемся, что мы -- помощники Бога, соработники (сooperatores) святого
духа, заслужившие царство, ибо по добровольному согласию мы соединяемся с
божественной волей.





                                  Глава 14

Оглавление
                                 Глава XIV

 О том, что в деле спасения предоставляется благодати, а что -- свободному
выбору
 46. Итак, что же? Следовательно, это дело [спасения] целиком зависит от
свободного выбора, это только его заслуга, поскольку соглашается он?
Безусловно. Однако это не так, ибо само согласие, в котором состоит вся
заслуга, происходит от него [от Бога], ибо сказано: "мы не способны были
сами помыслить" (а это меньше, чем согласиться) "что от себя, как бы от
себя" (II Кор., III, 5)*. Не мои слова, но Апостола, который все, что может
происходить от добра, т.е. и мыслить, и хотеть, и совершать, приписывает
благоволению бога (Филип., II, 13), но не своему выбору. Следовательно,
если бог эти три [способности] -- мыслить, хотеть и совершать добро, --
создает в нас, то первое, видимо он совершит без нас, второе -- с нами,
третье -- посредством нас. Ибо, внушая добрые помыслы, нас упреждает;
изменяя злую волю, к себе посредством согласия приобщает, управляя
согласием, внутреннее побуждение проявляет вовне в совершаемом нами деле.
Поистине, мы никоим образом не можем его [Бога] упредить. Если же он не
упредит, то не найдет ни одного доброго и не спасет никого. Следовательно,
без сомнения, Богом вершится наше спасение, а не посредством нас [14], и,
во всяком случае, не с нами. Однако согласие и дело хотя и не от нас, но
уже и не без нас. Итак, не первое, в чем мы, конечно, совершенно не
участвуем; и не последнее, что в большинстве случаев исторгает или
бесполезный страх, или постыдное лицемерие, но только среднее засчитывается
нам в заслугу. Только добрая воля, очевидно, достигает этого, остальное не
приносит пользы, если она отсутствует. Но я бы сказал, не приносит пользы
делающему, а не направляющему. Итак, намерение способствует заслуге,
действие -- подобию; предшествующий им помысел -- только побуждению.

47. Следовательно, надо заботиться о том, чтобы, мы, чувствуя, как внутри
нас и с нами невидимо совершается это [спасение], не приписывали его своей
воле, которая нестойка, или принуждению Божиему, которого не существует; но
только одной благодати, которой Бог полон. Именно она побуждает к
свободному выбору, сея замысел; очищает, изменяя состояние; укрепляет,
подводя к действию, охраняет, дабы не чувствовать усталости. Таким же
образом она действует купно со свободным выбором, ибо лишь в первом случае
его опережает, а в остальных -- сопутствует ему, и для того непременно
опережает, чтобы далее он действовал вместе с ней. Итак, то, что от
благодати лишь берет начало, равным образом совершается и тем и другим
[благодатью и свободным выбором], ибо они действуют вместе, а не по
отдельности, единовременно, а не по очереди, посредством отдельных
свершений. Не частично благодать, не частично свободный выбор, но все
целиком преодолевают совместными усилиями. Все -- он, и все -- она; но как
все в нем, так все из нее.

48. Верим, что читателю нравится, что мы никоим образом не отступаем от
смысла сказанного Апостолом. И пусть наш разговор отклоняется в разные
стороны, мы снова и снова приходим почти к тем же самым его словам. Что же
еще звучит у нас, как не следующее: "не от желающего и не от
подвизающегося, но от бога милующего" (Рим., IX, 16). И он говорит это
поистине не потому, что кто-то может возжелать или устремиться к суете, но
потому, что тот, кто желает и стремится, не в себе, но в том, от кого
получил и желание и стремление, должен бы восславиться. Ведь он говорит:
"Что ты имеешь, чего бы не получил?" (I Кор., IV, 7). Ты создаешься,
очищаешься, спасаешься. Что из этого у тебя от тебя самого, о человек? Что
из этого доступно свободному выбору? Ни создать себя, если ты не
существовал, ни оправдать если ты грешник, ни воскресить, если ты мертв,
себя самого ты не мог. Я уж умалчиваю об остальном добре, которое
необходимо для очищения или уготовано для спасения. То, о чем мы говорим,
касается первого и последнего. Но и относительно среднего н