оего внешнего мира; 2) оно может поддерживать себя, лишь существуя, лишь живя в ущерб этой среде, этому миру, постоянно борясь против этой среды, этого мира. Значит, этот мир или эту внешнюю природу человек, оснащенный способностями и свойствами, которыми его одарила всеобщая природа, может и должен победить, может и должен побороть; рожденный в первоначальной квазисовершенной зависимости от внешней природы, он должен в свою очередь покорить ее и отвоевать у нее свою собственную свободу и свою человечность.
   До всякой цивилизации и до всякой истории, в исключительно отдаленную эпоху и в течение периода времени, который мог длиться неизвестное число тысяч лет, человек сначала был лишь диким животным среди многих других диких животных - может быть, как горилла или очень близкий к горилле сородич. Он, как плотоядное или скорее всеядное животное, был несомненно более прожорлив, более свиреп, более жесток, чем его родня из других видов. Он вел, как и они, разрушительную войну, и, как они, он работал. Таким было девственное состояние, как его превозносят всевозможные религии, идеальное состояние, столь расхваленное Жаном Жаком Руссо. Кто вырвал человека из этого животного рая? Его развивающийся интеллект, естественно, непременно и последовательно прилагающийся к его животному труду. Но в чем состоит прогресс человеческого разума? С формальной точки зрения он особенно состоит в наибольшей привычке мыслить, которая приобретается упражнением мышления, а также во все более точном и чистом сознании своей собственной деятельности. Но все, что формально, становится какой-либо действительностью, лишь соотносясь со своим объектом: но каков объект той формальной деятельности, которую мы называем мышление? Это действительный мир. Человеческий разум развивается, прогрессирует лишь посредством познания действительных вещей и фактов, посредством сознательного наблюдения и посредством все более и более точного и подробного установления существующих между ними отношений и упорядоченной последовательности естественных явлений, различных порядков их развития, или, одним словом, всех присущих им законов. В момент, когда человек приобрел знание законов, которым подчинены все действительные существования, включая его собственное, он научается сначала предвидеть некоторые явления, что позволяет ему их предупредить или гарантировать себя от тех из их последствий, которые могли бы стать для него пагубными и вредными. Кроме того, это знание законов, направляющих развитие естественных явлений, примененное к его мускульному, первоначально чисто инстинктивному или животному труду, позволяет ему постоянно извлекать пользу из этих же самых естественных явлений и всех вещей, совокупность которых составляет внешний мир, который первоначально был столь враждебен ему, но который затем благодаря этой научной краже в конечном счете мощно способствует осуществлению его цели.
   Если привести очень простой пример, то так происходит с ветром, который сначала давил человека деревьями, вырванными с корнем его силой, или опрокидывал его дикую хижину, а позднее вынужден был молоть его хлеб. Так происходит с одним из наиболее разрушительных элементов - огнем, который, когда его должным образом приспособили, дал человеку благодатное тепло и менее дикую, более человеческую пищу. Заметим, что наиболее разумные обезьяны знали, что можно прийти погреться, как только разжигали огонь, но ни одна из них не могла сама разжечь его, ни даже поддерживать его, подбрасывая в него новый хворост. Несомненно также, что прошло много веков, прежде чем человек, дикий и столь же мало разумный, как обезьяны, научился этому ныне столь рудиментарному, столь тривиальному и в то же время столь ценному искусству разжигать огонь в печи и умело пользоваться огнем для своего собственного употребления. Вот почему древние мифологи не преминули обожествить человека или, скорее, людей, которые сумели первыми извлечь из этого пользу. И вообще мы должны предположить, что самые простые искусства, которые в это время составляли основы домашнего хозяйства наименее цивилизованных народов, стоили первым человеческим поколениям огромных изобретательных усилий. Это объясняет приводящую в отчаяние медлительность человеческого развития на протяжении первых веков истории по сравнению с быстрым развитием наших дней.
   Таков, значит, способ, которым человек преобразовал и продолжает преобразовывать, побеждать и подчинять свою среду, внешнюю природу. Разве он это делает посредством бунта против законов той мировой природы, которая, охватывая все, что есть, составляет также его собственную природу? Напротив, именно посредством познания, самого почтительного и самого скрупулезного наблюдения этих законов ему не только удается постепенно освободиться от ига внешней природы, но в свою очередь еще и покорить ее, по крайней мере частично.
   Но человек не довольствуется этим воздействием на собственно внешнюю природу. Поскольку есть разум, способный отвлечься от своего собственного тела и своей собственной личности и рассматривать ее как внешний объект, человек, постоянно побуждаемый присущей его существу потребностью, применяет тот же способ, тот же метод для изменения, для исправления, для совершенствования своей собственной природы. Он представляет собой естественное внутреннее иго, которое человек также должен сбросить. Это иго представляется ему сначала в форме его несовершенств и слабостей или даже его индивидуальных как телесных, так и умственных и нравственных болезней; затем в более общей форме своей дикости или своей животности перед лицом своей человечности, поскольку последнее осуществляется в нем поступательно посредством коллективного развития его социальной среды.
   Чтобы победить это внутреннее рабство, у человека нет также никакого иного средства, кроме науки о естественных законах, которая направляет его индивидуальное и его коллективное развитие, а также приложение этой науки как к его индивидуальному воспитанию (гигиеной, гимнастикой своего тела, своих чувств, своего ума и своей воли и посредством разумного образования), так и к постепенному преобразованию социального порядка. Ибо не только он сам, рассматриваемый как индивид, но и его социальная среда, то человеческое общество, ближайшим продуктом которого он есть, в свою очередь есть продукт мировой и всемогущей природы в том же качестве и таким же образом, каким им выступают муравейники, ульи, общности бобров и всех других видов животных ассоциаций; и так же, как эти ассоциации, бесспорно, образованы и живут доныне в соответствии с естественными свойственными им законами, человеческое общество во всех фазах своего исторического развития подчиняется, хотя само оно в этом сомневается большую часть времени, законам, которые естественны, как и законы, которые управляют животными ассоциациями, но по крайней мере часть которых ему исключительно присуща. По своей как внешней, так и внутренней природе человек есть не что иное, как животное, которое благодаря сравнительно более совершенной организации своего мозга одарено только большей дозой разума и аффективных сил, нежели животные других видов. Поскольку, следовательно, базис человека, рассматриваемого как индивид, представляется, таким образом, полностью животным, базис человеческого общества также не мог бы быть иным, как животным. Но так как разум человека-индивида - это прогрессирующий разум, организация этого общества также должна быть прогрессивной. Прогресс есть, строго говоря, естественный основной и присущий исключительно человеческому обществу закон.
   Воздействуя на самого себя и на социальную среду, ближайшим продуктом которой, как я только что сказал, он есть, человек - и не будем забывать об этом никогда - не делает ничего другого, кроме как подчиняется естественным, ему свойственным законам, которые действуют в нем с неумолимой и непреодолимой фатальностью. Будучи последним продуктом природы на земле, человек продолжает, если можно так сказать, посредством своего индивидуального и социального развития ее дело, творение, движение и жизнь. Самые разумные, самые отвлеченные и как таковые самые удаленные от того, что называют обычно природой, его мысли и его действия суть не что иное, как ее новые творения или проявления. Значит, с этой мировой природой у человека не может быть никакого внешнего отношения, ни рабства, ни борьбы, так как он носит эту природу в самом себе и ничего собой не представляет вне ее. Но, изучая эти законы, отожествляя себя некоторым образом с ними, преобразуя их психологическим способом, свойственным его мозгу, в человеческие идеи и человеческие убеждения, он освобождается от тройного ига, которое ему навязывают сначала внешняя природа, затем его собственная природа и, наконец, общество, продуктом которого он является.
   После всего того, что я только что сказал, мне кажется очевидным, что никакой бунт против того, что я называю причинностью или мировой природой, невозможен для человека: она его окружает, она его пронизывает, она и вне его, и в нем самом, она составляет все его бытие. Бунтуя против нее, он бунтовал бы против самого себя. Очевидно, что для человека невозможно признать только слабость попытки и нужды в подобном бунте, так как, не существуя вне мировой природы и нося ее в самом себе, находясь в любой момент своей жизни в полном тожестве с ней, он не может ни рассматривать себя, ни чувствовать себя перед ней в качестве раба. Напротив, только изучая и присваивая себе, если можно так выразиться, посредством мысли вечные законы этой природы, - законы, которые проявляются равным образом и во всем том, что составляет его внешний мир, и в его собственном индивидуальном развитии: телесном, умственном и нравственном, - он добивается постепенно сбрасывания ига внешней природы, ига своих собственных естественных несовершенств и, как мы увидим позднее, ига авторитарно установленной социальной организации.
   Но как тогда могла возникнуть в уме человека эта историческая мысль о разделении ума и материи? Как можно было понять беспомощную, смешную, но также историческую попытку бунта против природы? Эта мысль и эта попытка современны историческому творению идеи бога; они были ее необходимым следствием. Сначала под словом "природа" человек подразумевал только то, что мы называем внешней природой, включая его собственное тело; а то, что мы называем мировой природой, он назвал Богом; с тех пор законы природы стали не законами, присущими природе, но проявлениями божественной воли, заповедями Бога, навязанными свыше как природе, так и человеку. После этого человек, вступившись за этого созданного им самим Бога против природы и против самого себя, взбунтовался против нее и создал свое собственное политическое и социальное рабство.
   Таким стало историческое дело всех религиозных догм и культов.
   
   4. РЕЛИГИЯ
   Ни одно большое политическое и социальное преобразование не совершилось в мире без сопровождения часто предшествующего аналогичного движения в религиозных и философских идеях, направляющих сознание как индивидов, так и общества.
   Разве, впрочем, не доказывает нам история, что священники всех религий, за исключением преследуемых культов, всегда были союзниками тирании? И разве даже эти последние, борясь с противными им властями и проклиная их, не дисциплинировали своих собственных верующих во имя новой тирании? У умственного рабства, каким бы оно ни было по природе, всегда неизбежным следствием будет политическое и социальное рабство. В настоящее время христианство во всех его различных формах, а вместе с ним и та доктринерская деистическая и пантеистическая метафизика, которая есть не что иное, как плохо загримированная теология, образуют огромное препятствие на пути освобождения общества. И это доказывается тем фактом, что все правительства, все государственные люди, все, кто считает себя официально или официозно пастырями народа и огромное большинство которых в настоящее время не являются несомненно ни христианами, ни даже деистами, но вольнодумцами, такими, как г. Бисмарк, покойный граф Кавур, покойный Муравьев-вешатель и павший император Наполеон III, не верящими ни в Бога, ни в Дьявола, с явным интересом оказывают тем не менее покровительство всем религиям, лишь бы эти религии учили, как, впрочем, они все это делают, смирению, терпению и подчинению.
   Этот единодушный интерес правителей всех стран к поддержанию религиозного культа доказывает, насколько необходимо в интересах народа, чтобы он был опровергнут и опрокинут.
   Наряду с одновременно негативным и позитивным вопросом об освобождении и организации труда на основах экономического равенства, наряду с исключительно негативным вопросом об уничтожении политической власти и ликвидации Государства вопрос об уничтожении религиозных идей и религиозных культов есть один из наиболее неотложных, ибо, пока религиозные идеи не будут радикально искоренены из представлений народов, полная эмансипация народа останется невозможной.
   Для человека, разум которого вознесся на современную высоту науки, единство Вселенной или действительного Сущего есть отныне усвоенный факт. Но невозможно отрицать тот факт, который для нас представляется настолько очевидным, что мы не можем даже понять, что его можно не знать, находится в явном противоречии со всемирным сознанием человечества, которое, если отвлечься от различий форм, в которых оно проявлялось в истории, всегда единогласно высказывалось за существование двух различных миров: мира духовного и мира материального, мира божественного и мира действительного. Начиная с грубых фетишистов, которые обожают в окружающей их среде действие сверхъестественной силы, воплощенной в каком-нибудь материальном предмете, и кончая самыми утонченными и наиболее трансцендентальными метафизиками, огромное большинство людей, все народы верили и верят еще и ныне в существование какого-нибудь надмирового божества.
   Мне кажется поэтому срочным полное решение следующего вопроса:
   Если человек, образует вместе с мировой природой одно целое и если он есть лишь материальный продукт стечения бесконечных материальных причин, то как могла возникнуть, установиться и так глубоко укорениться в человеческом сознании идея этого дуализма, предположение о существовании двух противостоящих миров, из которых один - духовный, а другой - материальный, один - божественный, а другой - естественный?
   Действие и беспрестанное противодействие Целого на каждую точку и каждой точки на Целое составляют, как я уже сказал, общий, верховный закон и даже действительность этого единственного в своем роде Сущего, которое мы называем Мирозданием и которое всегда есть производитель и продукт. Вечно активная, всемогущая, источник и вечная равнодействующая всего, что есть, что рождается, действует и противодействует, а затем умирает в ее недрах, эта всемирная взаимосвязь, эта взаимная причинность, этот вечный процесс действительных, как всеобщих, так и бесконечно дробных превращений, совершающихся в бесконечном пространстве, природа создала среди бесконечного числа других миров нашу землю со всей лествицей ее существ, начиная с простейших химических элементов, с первичных образований материи со всеми ее механическими и химическими свойствами и кончая человеком. Она их постоянно воспроизводит, развивает, питает, сохраняет, а затем, когда приходит их срок, а часто даже до того, как он пришел, она их разрушает или, скорее, превращает в новые существа. Она, следовательно, есть Всемогущество, от которого нет ни независимости, ни возможной автономии, она - верховное сущее, которое заключает в себе и пронизывает своим непреодолимым действием все существование существ; и среди живых существ нет ни одного, которое не несло бы в себе несомненно более или менее развитого чувства или ощущения этого верховного влияния и этой безусловной зависимости. И это ощущение и это чувство составляют самое основу всякой религии.
   Как видно, религия, как и все остальное у человека, имеет свой первоисточник в животной жизни. Нельзя сказать, что у какого-либо животного, исключая человека, есть определенная религия, так как самая грубая религия предполагает уже определенную степень рефлексии, до которой ни одно животное, кроме человека, не поднялось. Но нельзя также отрицать, что в существовании всех животных без всякого исключения имеются все, если можно так выразиться, материальные или инстинктивные элементы, составные части религии, за исключением ее собственно идеальной стороны, той даже стороны, которая должна ее рано или поздно разрушить, - мышления. В самом деле, каково действительное существо всякой религии? Это как раз чувство безусловной зависимости обычного индивида перед лицом вечной и всемогущей природы.
   Нам трудно наблюдать это чувство и анализировать все его проявления у животных низших видов; однако мы можем сказать, что инстинкт сохранения, который обнаруживается даже в самых бедных организациях, несомненно в меньшей степени, чем в высших, представляет собой лишь обычное послушание, образующееся в каждом животном под влиянием этого чувства, которое есть не что иное, как первое основание религиозного чувства. У животных, одаренных более полной организацией и которые ближе к человеку, оно проявляется гораздо более ощутимым для нас образом, например в инстинктивном и паническом страхе, который охватывает их при приближении какой-нибудь большой естественной катастрофы, такой, как землетрясение, лесной пожар или сильная буря, или же при приближении какого-нибудь свирепого хищного животного, какого-нибудь лесного прусака". И вообще можно сказать, что страх - это одно из господствующих чувств в животной жизни. Все животные, живущие на свободе, - пугливы, что доказывает, что они живут в непрерывном инстинктивном страхе, что у них всегда есть чувство опасности, то есть чувство всемогущего влияния, которое их всегда и везде преследует, пронизывает, окружает. Эта боязнь, боязнь Бога, сказали бы теологи, есть начало послушания, то есть религии. Но у животных она не становится религией, так как им не хватает той силы рефлексии, которая фиксирует чувство и определяет его объект и которая превращает это чувство в отвлеченное понятие, 'которое можно выразить словами. Значит, было основание утверждать, что человек религиозен по природе, он им является, как и все другие животные; но только у него на земле есть сознание своей религии.
   Говорят, что религия - это первое пробуждение разума. Да, но в форме неразумия. Религия, как я только что сказал, начинается со страха. И в самом деле, пробуждаясь при первых лучах того внутреннего солнца, которое называется самосознанием, медленно, шаг за шагом выходя из гипнотического полусна, из того совершенно инстинктивного существования, которое он вел, когда находился еще в состоянии чистой девственности, то есть в животном состоянии; родившись, между прочим, как всякое животное, в страхе перед тем внешним миром, который его породил и который его уничтожает, - у человека первым объектом его рождающейся рефлексии неизбежно должен был быть сам этот страх. Можно даже допустить, что у первобытного человека при пробуждении его интеллекта этот инстинктивный ужас должен был быть более сильным, чем у других животных, прежде всего потому, что он рождается гораздо менее вооруженным, чем другие, и его детство длится дольше; затем потому, что, едва зародившись и еще не достигнув достаточной степени зрелости и силы для того, чтобы познавать и использовать внешние предметы, эта самая рефлексия сразу же должна была вырвать человека из союза, из инстинктивной гармонии, в которой он, как сородич гориллы, и до того, как его мысль пробудилась, должен был находиться вместе с остальной частью природы. Первая рефлексия изолировала его некоторым образом в том внешнем мире, который, став ему чуждым, должен был ему представляться сквозь призму его детского, возбужденного и усиленного самим действием этой начинающейся рефлексии, воображения как мрачная и таинственная сила, бесконечно более враждебная и более угрожающая, чем она была в действительности.
   Нам исключительно трудно, если не сказать нево