Хрипло и глухо,
 Про нежность истерзавшую твою,
       Мой ангел и шлюха!

 Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон
       Лютни ленивой:
 Лишь  для тебя мной этот гимн сложен,
       Жестокий и льстивый!

        ГЕОРГИН

 Владычица толпы, чьи взоры  с поволокой
 Обходят медленно свой круг, как у вола;
 Твой полный  стан блестит, как твердая скала.

 Ты - пышный, сочный цвет, не пахнущий, высокий,
 И тела твоего проникнуты черты
 Непогрешимостью спокойной красоты.

 Пусть тела запахом другие нас пленят!
 Где ты, там никакой не веет аромат.
 Ты  царствуешь, Кумир, не слыша фимиама.

 Так георгин, - король, одетый в багрянец, -
 Среди жасминных  куп вздымает свой венец,
 Благоуханий чужд, без гордости, но прямо.

 Приходит ночь. Сова летит. Вот час, когда
 Припоминается  старинное преданье.
 В лесу, внизу, звучит чуть слышное журчанье
 Ручья, как тихий шум злодейского гнезда.

        В ЛЕСАХ

 Одни, наивный иль с вялым организмом,
 Услады томные найдут в лесной тени,
 Прохладу, аромат, - и счастливы они.
 Мечтания других там дружны с мистицизмом, -

 И  счастливы они. А я... меня страшат
 И  неотступные и злые угрызенья, -
 Дрожу  в лесу, как трус, который привиденья
 Боится или ждет  неведомых засад.

 Молчанье черное и черный мрак роняя,
 Все ветви зыблются, подобные волне,
 Угрюмые, в своей зловещей тишине,
 Глубоким ужасом мне сердце наполняя.

 А летним вечером зари румяный лик,
 В туманы серые закутавшися, пышет
 Пожаром, кровью  в них, - и жалобою дышит
 К вечерне дальний звон, как чей-то робкий крик.

 Горячий воздух так тяжел; сильней и чаще
 Колышутся  листы развесистых дубов,
 И  трепет зыблет их таинственный покров
 И  разбегается в лесной суровой чаще.

        ЦЕЗАРЬ БОРДЖИА

                    Портрет во весь рост

 В богатой комнате, где полумгла уснула,
 Где бюст Горация и, в профиль, бюст Тибулла,
 Белея мрамором, мечтают вдалеке, -
 Чуть подбочась рукой, с другою на клинке,
 Улыбкой  нежною усы полураздвинув,
 Встал герцог Чезаре в наряде властелинов.
 В закатном золоте особенно черны
 Глаза, и волосы, и бархат, - и полны
 Контраста с матовой прекрасной белизною
 Лица в густой тени, обычной под рукою
 Венецианских иль испанских мастеров
 В портретах королей и городских голов.
 Нос, тонкий и прямой, трепещет. Тонкогубый
 Алеет рот, - и холст вот-вот качнется грубый
 В струе дыхания стремительного. Взор
 Скользит, на зрителя уставленный в упор,
 Как это свойственно портретам всем старинным,
 И мысли  в нем кишат  кишением змеиным.
 И лоб, широк  и прям, с морщиною крутой,
 Ужасных  замыслов тая бессонный рой,
 Застыл под шляпою,  с пером, нависшим тяжко
 Над пламенеющей  рубиновою  пряжкой.


        ИЗ КНИГИ 
     "ИЗЫСКАННЫЕ ПРАЗДНЕСТВА"

        ЛУННОЕ СИЯНЬЕ

 У вас душа - изысканный  пейзаж,
 Где пляшут маски, вьются бергамаски,
 Бренча на лютнях и шутя, - глаза ж
 У всех печальны сквозь прорезы маски.

 И, воспевая на минорный тон
 Восторг любви, сердцам любезный юным,
 Никто на самом деле не влюблен,
 И песня их слита с сияньем лунным,

 С печальным, нежным,  что мечтать зовет
 В широких  кронах соловьев несмелых
 И сладко плакать учит водомет,
 Меж  мраморов колеблющийся  белых.

        ПАНТОМИМА

 Пьеро, отнюдь не схож с Клитандром,
 Допил  вино под олеандром
 И  деловито ест паштет.

 Кассандр пустил, таясь в аллее,
 Слезу, - племянника жалея,
 Кому  наследства больше нет.

 Шут  Арлекин, с невинной миной,
 Удрать решивший с Коломбиной,
 Пять пируэтов дал подряд.

 А  Коломбину  удивляет,
 Что сердце ветер обвевает,
 И  в сердце - голоса звучат.

        НА ТРАВЕ

 Аббат хмелен. Маркиз, ото!
 Поправить свой парик сумей-ка.
 - Вино  из Кипра, Камарго,
 Не так пьянит, как ваша шейка.

 - Огонь  мой... - До, ми, соль, ля, си.
 Аббат, ты распахнул сутану.
 - О  дамы, черт меня носи,
 Коль  с неба звезд вам не достану.

 - Собачкой  стать бы - не беда.
 - Одну, другую, поцелуем
 Пастушек  наших. - Господа!
 - До, ми, соль. - Эй, луна, пируем!

        АЛЛЕЯ

 В кармине  и сурьме эпохи пасторалей,
 Вздыбясь прическою чудовищной  своей,
 Она  в глуби аллей, в глуби тенистых далей,
 Где зеленеет мох источенных скамей,
 Идет -  на сто ладов жеманясь и играя,
 Как  мы жеманимся, лаская попугая.
 Шлейф голубой влача, раскрыла веер свой,
 И пальцы  хрупкие в тяжелых кольцах томно
 Рисунок трогают, дразнящий столь нескромно,
 Что улыбается она, полна мечтой.
 Блондинка. Тонкий нос и розовые ушки,
 И сочный  алый рот, несущий напоказ
 Надменность. - А сама лукавей черной мушки,
 Что оттеняет блеск чуть глуповатых глаз.

        В ПЕЩЕРЕ

       О, как вы мучите сердца!
       Умру  пред вашими ногами.
 Тигрицу Гиркании сравнивая с вами,
       Скажу: ты -  кроткая овца!

       Да, здесь, жестокая Климена,
       Тот меч, который метче стрел
 От Сципионов,  Киров жизнь отнять умел,
       Освободит меня  из плена.

       Да и не он мне путь открыл
       На Элизийские  поляны,
 Лишь  взор мне ваш блеснул, - стрелою острой,
                                     рдяной
       Амур мне  сердце поразил.

        КОРТЕЖ

 Мартышка  в куртке парчевой
 Резвится, скачет перед Нею,
 Кто мнет затянутой своею
 Рукой платочек кружевной,

 Покуда, от натуги красный,
 Ей негритенок шлейф  несет
 Следя, исполненный забот,
 За каждой складкою атласной

 И  обезьяна, средь проказ,
 Не сводит взора с груди белой,
 Сокровища,  какое смело
 Нагой божок  бы смял тотчас.

 А негритенок-плут порою
 Повыше  норовит поднять
 Свой пышный   груз, чтоб увидать
 То, что в мечтах пьянит мечтою.

 Она ж  проходит лестниц ряд,
 Глядя без всякого смущенья
 На дерзостное восхищенье
 Своих вполне ручных зверят.

        РАКОВИНЫ

 В любой ракушке  в стенах грота,
 Где мы любовь свою таим,
 Найдешь особенное что-то:

 В той - пурпур наших душ, каким
 И кровь пылает в те мгновенья,
 Когда с тобою мы горим;

 В другой - та бледность и томленье,
 Когда ты сердишься слегка
 На смех мой после упоенья;

 В той - нежность твоего ушка;
 Затылок сочный твой вон с тою
 Схож, с розовой, без завитка.

 Но я весьма смущен одною.

        ЛОДКЕ

 Звезда вечерняя пуглива;
 Вода черней; гребец огниво
 В кармане ищет  торопливо.

 - Смелей! Теперь иль никогда!
 И руки  я сую туда,
 Куда желаю, господа!

 Атис, бренча струной гитарной,
 Вонзает в Хлою  взор коварный,
 А ей -  хоть что, неблагодарной.

 Аббат, незрим в вечерней мгле,
 Стал исповедовать д'Эгле;
 Виконт  сидит как на игле,

 Но вот и диск поднялся лунный,
 И челн, веселый, легкий, юный,
 Скользит мечтательной лагуной.

        ПИСЬМО

 Далек от ваших глаз, сударыня, живу
 В тревоге я (богов в свидетели зову);
 Томиться, умирать - мое обыкновенье
 В подобных случаях, и, полный огорченья,
 Иду путем труда, со мною ваша тень,
 В мечтах моих всю  ночь, в уме моем весь день.
 И день и ночь во  мне восторг пред ней не стынет.
 Настанет срок, душа навеки плоть покинет,
 Я призраком  себя увижу в свой черед,
 И вот тогда среди мучительных забот
 Стремиться буду вновь к любви, к соединенью,
 И тень моя навек  сольется с вашей тенью!

 Теперь меня, мой друг, твоим слугой считай.
 А все твое - твой пес, твой кот, твой попугай -
 Приятно ли  тебе? Забавят разговоры
 Всегда ль тебя, и та Сильвания, которой
 Мне  б черный глаз стал люб, когда б не синь был
                                             твой,
 С которой  слала ты мне весточки порой,
 Все служит ли тебе наперсницею милой?
 Но, ах, сударыня, хочу владеть я силой
 Завоевать весь мир, чтобы у ваших ног
 Сложить богатства все несметные в залог
 Любви,  пыланиям сердец великих равной,

 Достойной той любви, во тьме столетий славной.
 И  Клеопатру встарь - словам моим внемли! -
 Антоний  с Цезарем любить так не могли.
 Не сомневайтеся, сумею я сражаться,
 Как Цезарь, только бы улыбки мне дождаться,
 И, как Антоний, рад к лобзанью убежать.

 Ну, милая, прощай. Довольно мне болтать.
 Пожалуй, длинного ты не прочтешь посланья,
 Что ж время и труды мне тратить на писанья.

        В ТИШИ

 Там, где сумрак словно дым,
 Под  навесом из ветвей, -
 Мы  молчаньем упоим
 Глубину любви своей.

 Наши  души и сердца,
 И волненье наших снов
 Мы  наполним до конца
 Миром  сосен и кустов.

 Ты смежишь  глаза в тени,
 Руки сложишь  на груди...
 Все забудь, все отгони,
 Что манило впереди.

 Пусть нас нежно убедит
 Легкий ветер, что порой,
 Пролетая, шелестит
 Порыжелою   травой.

 И  когда с дубов немых
 Вечер, строго, ниспадет,
 Голос всех скорбей земных -
 Соловей нам  запоет.


        ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ

 В старинном  парке, в ледяном, в пустом,
 Два призрака сейчас прошли вдвоем.

 Их губы дряблы, взор померк, и плечи
 Поникли, - и едва слышны  их речи.

 В старинном парке, в ледяном, в пустом,
 Две тени говорили о былом.

 - Ты помнишь  ли, как счастье к нам ласкалось?
 - Вам  нужно, чтоб оно мне вспоминалось?

 - Все ль бьется сердце моему в ответ?
 Все ль я во сне тебе являюсь? - Нет.

 - Ах, был же миг восторга небывалый,
 Когда мы губы сблизили? - Пожалуй.

 - О, блеск надежд! О, синева небес!
 - Блеск  в небе черном, побежден, исчез.

 Так в бурьяне они брели устало,
 И  только полночь их словам внимала.


        ИЗ КНИГИ
            "ДОБРАЯ ПЕСЕНКА"

        x x x

 На солнце утреннем пшеница  золотая
 Тихонько греется, росой еще сверкая.
 Ночною  свежестью лазурь еще ясна.
 Выходишь  из дому, хоть незачем; видна
 На волнах зыбких трав, текущих вдаль, желтея,
 Ольхами старыми  обросшая аллея.
 Дышать  легко. Порой, слетавши в огород,
 Соломинку  несет пичужка или плод;
 За нею  по воде мелькание отсвета.
 Вот все.
         Мечтателю мила картина эта,
 Внезапной ласкою обвившая  мечты
 О  счастье радостном, о чарах красоты,
 Взлелеявшая вновь и нежные  напевы,
 И  ясный блеск очей - весь облик юной девы,
 Которой жаждет  муж, которую поэт
 Зовет обетами, - пусть им смеется свет,
 Подруга наконец нашлась, которой вечно
 Душа  его ждала, тоскуя бесконечно.

        x x x

 Все прелести и все извивы
 Ее шестнадцатой весны
 По-детски простодушно-живы
 И нежностью  упоены.

 Очами  райского мерцанья
 Она умеет, хоть о том
 Не думает, зажечь мечтанья
 О поцелуе  неземном,

 И  этой маленькой рукою,
 Где и колибри негде лечь,
 Умеет сердце взять без бою
 И  в безнадежный плен увлечь.

 Душе  высокой в помощь разум
 Приходит, чтобы нас пленить
 Умом  и чистотою разом:
 Что скажет, так тому и быть!

 И  если жалости не будит
 Безумства в ней, а веселит,
 То музой благосклонной  будет
 Она, и дружбой  наградит,

 И даже, может быть, - кто знает!
 Любовью  смелого певца,
 Что под окном ее блуждает
 И ждет достойного венца

 Для песни милой иль нескромной,
 Где ни один неверный звук
 Не  затемняет страсти томной
 И  сладостных любовных мук.

        x x x

 Поскольку брезжит день, поскольку вновь сиянье,
 Поскольку рой надежд, что был неумолим,
 Опять ко мне летит на стоны и взыванья,
 Поскольку счастье вновь согласно быть моим, -

 Конец теперь, конец сомнениям проклятым,
 Конец мечтам дурным и злобным, ах! конец
 Иронии  сухой, губам, недобро сжатым,
 Словам рассудочным, бездушным, как свинец.

 Нет гневных  кулаков, нет ненависти к свету,
 К намекам  встреченных лукавцев и глупцов,
 Нет отвратительных злых подозрений, нету
 Забвенья мерзкого в разгуле кабаков!

 Ведь я хочу теперь, раз некий Образ дивный
 Мне  в ночь глубокую свет излучил святой
 Любви  той, заодно бессмертной и наивной
 Своим  изяществом, улыбкой, добротой, -

 Идти, лучистые глаза, ведомый вами,
 Тобой ведом, рука, где гаснет дрожь моей, -
 Вперед и прямо, - пусть тропа покрыта мхами
 Иль загромождена обломками  камней;

 Да, я хочу идти, и тверд, и прям, по Жизни
 Туда, куда мой шаг решит  вести судьба,
 Забыв о зависти, насильях, укоризне:
 То будет светлый долг, веселая борьба!

 Когда ж я затяну, дорогу коротая,
 Подруге песенку простую невзначай,
 Ее с улыбкой мне  она простит, простая, -
 И мне  поистине другой не нужен Рай!

        x x x

 Ax! пока, звезда денницы,
 В спет дневной ты не ушла
       (Из пшеницы,
 Чу! кричат перепела),

 Обрати свой взор к поэту,
 Посмотри  в мои глаза
       (Мчатся к свету
 Жаворонки  в небеса)!

 Поспеши: твое сиянье
 Быстро меркнет в синеве
       (Стрекотанье,
 Шум  ликующий  в траве!). -

 И, прочтя, чем думы полны.
 Разгадав все тайны грез
       (Словно волны,
 С ветром зыблется овес), -

 Прошепчи  о всем нежнее
 Там, где милой снится сон
       (О скорее!
 Вот уж вспыхнул небосклон!).

        x x x

 Ночной луною
 Бледны леса,
 И под листвою
 Все голоса
 Несутся, тая...

 О, дорогая.

 Пруда отсветы -
 Стекла разлив.
 Там силуэты
 От черных  ив
 И  ветра слезы...

 Вот час для грезы.

 В дыханьях нежных
 Идет покой
 С высот безбрежных
 Горы ночной,
 Где звезд мерцанья...

 Час обаянья.

        x x x

 Святая ль в своем ореоле,
 Графиня ли  в замке своем,
 И все, что от сладкой неволи
 Мы в слове обычном  найдем,

 И песня рогов золотая,
 Что льется по дальним лугам,
 С простором себя сочетая
 И с нежной надменностью Дам,

 И прелесть улыбки лучистой,
 Победно влекущей  сердца,
 В лебяжьей невинности чистой,
 В девичьем румянце лица.

 О, жемчуг и розы! О, в тонком
 Узоре наследственный щит!
 Все это мне в имени звонком
 Твоем Карловингском звучит!

        x x x

 Песня, улетай скорее,
 Встреть ее и молви ей,
 Что, горя все веселее
 В сердце верном, рой  лучей

 Топит в райском озаренье
 Всякую  ночную тень:
 Недоверье, страх, сомненье -
 И  восходит ясный день!

 Долго робкая, немая,
 Слышишь? В небе радость вновь,
 Словно птичка полевая,
 Распевает про любовь.

 Ты скажи  в краю далеком,
 Песнь наивная моя, -
 Встречу лаской, не упреком,
 Возвратившуюся я.

        x x x

 Вчера, среди ничтожных разговоров,
 Мои  глаза искали ваших взоров;

 Ваш  взор блуждал, ища моих очей, -
 Меж  тем бежал, струясь, поток речей.

 Под звуки фраз обычного закала
 Вкруг ваших дум любовь моя блуждала.

 Рассеянный, ловил я вашу речь,
 Чтоб тайну дум из быстрых слов извлечь.

 Как очи, речи той, что заставляет
 Быть грустным иль веселым, открывает, -

 Как ни спеши насмешливою  быть, -
 Все, что она в душе желает скрыть.

 Вчера ушел я, полный упоенья:
 И тщетная ль надежда наслажденья

 В моей душе  обманчивой льет свет?
 Конечно, нет! Не правда ли, что нет?

        x x x

 Под лампой  светлый круг и в очаге огонь;
 Висок, задумчиво склоненный на ладонь;
 Взор, что туманится, любимый взор встречая;
 Час книг захлопнутых, дымящегося чая;
 Отрада чувствовать, что день уже поник;
 Усталость нежная, надежды робкий миг
 На сладостную ночь, на брачный мрак алькова.
 О! К  этому мечтой летел я вновь и снова,
 Сквозь проволочки все все ту же видя цель,
 Волнуясь в месяцах, беснуясь от недель!

        x x x

 Почти боюсь, - так сплетена
 Вся жизнь была минувшим  летом
 С мечтой, блистающею  светом,
 Так вся душа озарена.

 Ваш  милый лик воображенье
 Не утомляется чертить.
 Вам  нравиться и вас любить
 Вот сердца вечное стремленье.

 Простите, - повторю, смущен,
 Слова признания простого
 Улыбка ваша, ваше слово
 Отныне для меня закон.

 И  вам довольно только взгляда
 Или  движенья одного,
 Чтобы из рая моего
 Меня  повергнуть в бездну ада.

 Но лучше  мне от вас бежать,
 И  пусть бы душу ожидали
 Неисчислимые  печали,
 Я  не устану повторять,

 Встречая в счастии высоком
 Надежд неизмеримый  строй:
 "Я вас люблю, я - вечно твой,
 Не побежден суровым роком!"


        x x x

 В трактирах пьяный гул, на тротуарах грязь,
 В промозглом воздухе платанов голых вязь,
 Скрипучий  омнибус, чьи грязные колеса
 Враждуют  с кузовом, сидящим как-то косо
 И в  ночь вперяющим  два тусклых фонаря,
 Рабочие, гурьбой бредущие, куря
 У полицейского под носом  носогрейки,
 Дырявых  крыш  капель, осклизлые скамейки,
 Канавы, полные  навозом через край,
 Вот какова она, моя дорога в рай!

        x x x

 Так это будет в летний день. В тот час
 Горящий полдень, радуясь со мною,
 Меж шелка и атласа с кисеей,
 Еще прекрасней мне покажет вас.

 И  синий небосвод, как ткань в палатках,
 Над нами, побледневшими  тогда
 От счастья, ожиданья и стыда,
 Вдруг задрожит в роскошных, длинных  складках.

 Настанет вечер; всех маня ко сну,
 Коснется ветер свадебной вуали,
 И  звезд приветный взор из темной дали
 Поздравит тихо мужа  и жену.

        x x x

 Один, дорогою  проклятой,
 Я шел, не ведая куда...
 Теперь твой облик - мой  вожатый!

 Рассвета вестница, звезда,
 Едва заметная, белела...
 Зарю зажгла ты навсегда!

 Мой только шаг в равнине целой
 Звучал, и даль пуста была...
 Ты мне сказала: "Дальше, смело!"

 Я изнывал под гнетом зла
 Душой пугливой, сердцем темным...
 Любовь предстала и слила

 Нас в счастье страшном и огромном!

        x x x

 Зима прошла: лучи в прохладной пляске
 С земли до ясной тверди вознеслись.
 Над миром  разлитой безмерной ласке,
 Печальнейшее сердце, покорись.

 Вновь солнце юное Париж  встречает, -
 К нему, больной, нахмуренный от мук,
 Безмерные объятья простирает
 Он с алых кровель тысячами рук.

 Уж целый год душа цветет весною,
 И, зеленея, нежный флореаль
 Мою  мечту обвил иной мечтою,
 Как будто пламя в пламенный вуаль.

 Венчает небо тишью голубою
 Мою  смеющуюся  там любовь.
 Весна мила, обласкан я судьбою,
 И оживают  все надежды вновь.

 Спеши  к нам, лето! В смене чарований
 За ним сменяйтесь, осень и зима!
 Хвала тебе, создавшему все грани
 Времен, воображенья и  ума!..


        ИЗ КНИГИ
       "РОМАНСЫ БЕЗ СЛОВ"


        ЗАБЫТЫЕ АРИЕТТЫ


        x x x

 Le vent dans la plaine
  Suspend son haleine
              Favart*

 Это - экстаз утомленности,
 Это - истома влюбленности,
 Это - дрожанье лесов,
 Ветра под ласкою млеющих,
 Это - меж  веток сереющих
 Маленький  хор голосов.

 Свежие, нежные трепеты!
 Шепоты,  щебеты, лепеты!
 Кажется: травы в тиши
 Ропщут со стоном томительным,
 Или  в потоке стремительном
 Глухо стучат голыши.

 Чьи же сердца утомленные
 Вылились в жалобы сонные?
 Это ведь наши с тобой?

 Это ведь мы с тобой, милая,
 Тихие речи, унылые
 Шепчем в равнине ночной?

 <Ветер на равнине задерживает свое дыхание. Фавор (фр.)>

        x x x

 Я провижу в стрекочущем хоре
 Тонкий очерк старинных взываний
 И в глуби музыкальных сияний -
 Бледной страсти грядущие зори!

 Дух и сердце, безумьем одеты,
 Превращаются  в зренье двойное,
 Где мерцают в тумане и зное
 Всех, увы, старых лир ариетты!

 Умереть бы, как те отлетели -
 Быстрых мигов истаявших звоны,
 Что колеблет Амур устрашенный!
 Умереть бы на этой качели!

        x x x

 Весь день льет слезы сердце,
 Как дождь  на город льет.
 Куда от горя деться,
 Что мне  проникло в сердце?

 О, нежный шум  дождя
 По камням и по крышам!
 И, в сердце боль будя,
 О, песенка дождя!

 И  слезы беспричинно
 В истомном сердце том.
 Измена? Нет помина!
 Томленье беспричинно.

 Но хуже нету мук,
 Раз нет любви и злобы,
 Не знать: откуда вдруг
 Так много в сердце мук.

        x x x

 Знайте, надо миру даровать прощенье,
 И  судьба за это счастье нам присудит.
 Если жизнь  пошлет нам  грозные мгновенья,
 Что ж, поплачем  вместе, так нам легче будет.

 Мы  бы  сочетали, родственны глубоко,
 С детской простотою  кротость обещанья
 От мужей, от жен  их отойти далеко
 В сладостном забвенье горестей изгнанья.

 Будем, как две девы, - быть детьми нам надо,
 Чтоб всему дивиться, малым восхищаться,
 И  увязнуть в тенях непорочных сада,
 Даже и  не зная, что гре