Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Художественная литература
   Стихи
      Асадов Эдуард. Стихи и поэмы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  -
. Перед глазами сплошной туман. Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер, как эхо, вновь: Их нету! Все подлость и все обман! Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?! Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца! И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет! Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски. А все-таки рано сдаваться, рано! Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо? Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть! Надо любою ценой подняться И, всем существом устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А, сбитый, снова идет на взлет! Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь в сугроб ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается. Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом... Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль! Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут! - Не выйдет! Неправда, не пропаду! - Он жив. Он двигается, ползет! Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает... II К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти. Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции. Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет... ищет... и вот, и вот - Темная точка средь белизны! Скорее! От рева земля тряслась. Скорее! Ну что там: зверь? человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег... Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины. И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины! Припала к мужу: - Ты жив, ты жив! Я знала... Все будет так, не иначе!.. - И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача. Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: - Не смей... Ты сама же сказала мне... - Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил? Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил! Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви! И вот говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца! Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все! И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете! ПИСЬМО С ФРОНТА Мама! Тебе эти строки пишу я, Тебе посылаю сыновний привет, Тебя вспоминаю, такую родную. Такую хорошую, слов даже нет! Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку, Немного лентяя и вечно не в срок Бегущего утром с портфелем под мышкой, Свистя беззаботно, на первый урок. Грустила ты, если мне физик, бывало Суровою двойкой дневник украшал, Гордилась, когда я под сводами зала Стихи свои с жаром ребятам читал. Мы были беспечными, глупыми были, Мы все, что имели, не очень ценили, А поняли, может, лишь тут на войне: Приятели, книжки, московские споры - Все - сказка, все в дымке, как снежные горы... Пусть так, возвратимся - оценим вдвойне! Сейчас передышка. Сойдясь у опушки, Застыли орудья, как стадо слонов, И где-то по-мирному в гуще лесов, Как в детстве, мне слышится голос кукушки... За жизнь, за тебя, за родные края Иду я навстречу свинцовому ветру. И пусть между нами сейчас километры - Ты здесь, ты со мною, родная моя! В холодной ночи, под неласковым небом, Склонившись, мне тихую песню поешь И вместе со мною к далеким победам Солдатской дорогой незримо идешь. И чем бы в пути мне война ни грозила, Ты знай, я не сдамся, покуда дышу! Я знаю, что ты меня благословила, И утром, не дрогнув, я в бой ухожу! МНЕ УЖЕ НЕ ШЕСТНАДЦАТЬ, МАМА! Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо? Не надо. Тревоги свои забудь. Мне ведь уже не шестнадцать, мама! Мне больше! И в этом, пожалуй, суть. Я знаю, уж так повелось на свете, И даже предчувствую твой ответ, Что дети всегда для матери дети, Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет. И все же с годами былые средства Как-то меняться уже должны. И прежний надзор, и контроль, как в детстве, Уже обидны и не нужны. Ведь есть же, ну, личное очень что-то:.. Когда ж заставляют: скажи да скажи! - То этим нередко помимо охоты Тебя вынуждают прибегнуть к лжи. Родная моя, не смотри устало! Любовь наша крепче еще теперь. Ну разве ты плохо меня воспитала? Верь мне, пожалуйста, очень верь! И в страхе пусть сердце твое не бьется, Ведь я по-глупому не влюблюсь, Не выйду навстречу кому придется, С дурной компанией не свяжусь. И не полезу куда-то в яму, А коль повстречаю в пути беду, Я тотчас приду за советом, мама, Сразу почувствую и приду. Когда-то же надо ведь быть смелее, А если порой поступлю не так, Ну что ж, значит, буду потом умнее, И лучше синяк, чем стеклянный колпак. Дай твои руки расцеловать, Самые добрые в целом свете. Не надо, мама, меня ревновать. Дети, они же не вечно дети! И ты не сиди у окна упрямо, Готовя в душе за вопросом вопрос. Мне ведь уже не шестнадцать, мама! Пойми. И взгляни на меня всерьез. Прошу тебя: выбрось из сердца грусть, И пусть тревога тебя не точит. Не бойся, родная. Я скоро вернусь! Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи! ВЕЧЕР В БОЛЬНИЦЕ Лидии Ивановне Асадовой Бесшумной черною птицей Кружится ночь за окном. Что же тебе не спится? О чем ты молчишь? О чем? Сонная тишь в палате, В кране вода уснула. Пестренький твой халатик Дремлет на спинке стула. Руки, такие знакомые, Такие... что хоть кричи! - Нынче, почти невесомые, Гладят меня в ночи. Касаюсь тебя, чуть дыша. О господи, как похудела! Уже не осталось тела, Осталась одна душа. А ты еще улыбаешься И в страхе, чтоб я не грустил, Меня же ободрить стараешься, Шепчешь, что поправляешься И чувствуешь массу сил. А я-то ведь знаю, знаю, Сколько тут ни хитри, Что боль, эта гидра злая, Грызет тебя изнутри. Гоню твою боль, заклинаю И каждый твой вздох ловлю. Мама моя святая, Прекрасная, золотая, Я жутко тебя люблю! Дай потеплей укрою Крошечную мою, Поглажу тебя, успокою И песню тебе спою. Вот так же, как чуть устало, При южной огромной луне В детстве моем, бывало, Ты пела когда-то мне... Пусть трижды болезнь упряма, Мы выдержим этот бой. Спи, моя добрая мама, Я здесь, я всегда с тобой. Как в мае все распускается И зреет завязь в цветах, Так жизнь твоя продолжается В прекрасных твоих делах. И будут смеяться дети, И будет гореть звезда, И будешь ты жить на свете И радостно, и всегда! КЛЕВЕТНИКИ Я не знаю, ну что это в нас такое И какой это все приписать беде? Только слыша подчас про людей дурное, Мы легко соглашаемся, а порою Даже верим заведомой ерунде! И какой все нелепою меркой мерится. Вот услышит хорошее человек, Улыбнется: как видно, не очень верится, А плохое запомнит почти навек! То ль кому-то от этого жить острее, То ли вправду не ведают, что творят, Но, чем сплетня обиднее и глупее, Тем охотней и дольше ее твердят. А раз так, то находятся "мастера", Что готовы, используя глупость эту, Чье-то имя, поддев на конец пера, Очернить и развеять потом по свету. И ползут анонимки, как рой клопов, В телефонные будки, на почты, всюду, Чтоб звонками и строчками лживых слов Лицемерить и пакостить, как иуды! Но всего удивительней, может статься, Что встречаются умные вроде люди, Что согласны копаться и разбираться В той плевка-то не стоящей даже груде! А "жучки-душееды" того и ждут: Пусть покрутится, дескать, и пусть попляшет! Сколько крови попортит, пока докажет, Говоря фигурально, "что не верблюд"! А докажет, не важно! Не в том секрет. Все ведь было разыграно честь по чести! И нередко свой прежний авторитет Человек получает с инфарктом вместе... А порою, как беженец на пожарище, Он стоит и не знает: с чего начать? Гром затих, только силы откуда взять? Нет, нельзя и неправильно так, товарищи! Пусть умел и хитер клеветник подчас, И на хвост наступить ему часто сложно, Только дело в конечном-то счете в нас, И бороться с мерзавцами все же можно! Коли сплетня шмелем подлетит к плечу, Не кивай, а отрежь, как ножом: - Не верю! - Нет, не то чтоб: "подумаю" и "проверю"... А: - Не верю, и кончено. Не хочу! А случилось письмо тебе развернуть, Где коварства - преподлое изобилие, Ни обратного адреса, ни фамилии, Плюнь, порви и навеки о нем забудь! Если ж вдруг в телефонные провода Чей-то голос ехидное впустит жало, Ты скажи ему: - Знаешь иди куда? - И спокойно и тихо пошли туда, Где хорошего в общем-то очень мало... И конечно же, если мы неустанно Будем так вот и действовать всякий раз, То без пищи, без подленького тумана Все подонки, как черные тараканы, Перемрут как один, уверяю вас! БЕССОННИЦА Полночь небо звездами расшила, Синий свет над крышами дрожит... Месяц - наше доброе светило Над садами топает уныло, Видно, сны людские сторожит. Бьет двенадцать. Поздняя пора. Только знаю, что тебе не спится, И свои пушистые ресницы Ты сомкнуть не можешь до утра. На губах то ласковое слово, То слова колючие, как еж, Где-то там, то нежно, то сурово, То любя, то возмущаясь снова, Ты со мной дискуссии ведешь. Кто в размолвке виноват у нас? Разве можно завтра разобраться, Да к тому ж хоть в чем-нибудь признаться При упрямстве милых этих глаз?! Да и сам я тоже не святой. И за мной нелепого немало. Светлая моя, когда б ты знала, Как я рвусь сейчас к тебе душой. Кто же первым подойдет из нас? Вот сейчас ты сердцем не владеешь, Ты лежишь и не смыкаешь глаз, Но едва придет рассветный час, Ты, как мрамор, вновь закаменеешь, Ничего. Я первым подойду. Перед счастьем надо ли гордиться?! Спи спокойно. Завтра я найду Славный способ снова помириться! ДРУГ БЕЗ ДРУГА У НАС ПОЛУЧАЕТСЯ ВСЕ... Друг без друга у нас получается все В нашем жизненном трудном споре. Все свое у тебя, у меня все свое, И улыбки свои, и горе. Мы премудры: мы выход в конфликтах нашли И, вчерашнего дня не жалея, Вдруг решили и новой дорогой пошли, Ты своею пошла, я - своею. Все привольно теперь: и дела, и житье, И хорошие люди встречаются. Друг без друга у нас получается все, Только счастья не получается... ХМЕЛЬНОЙ ПОЖАР Ты прости, что пришел к тебе поздно-препоздно, И за то, что, бессонно сердясь, ждала. По молчанью, таящему столько "тепла", Вижу, как преступленье мое серьезно... Голос, полный холодного отчуждения: - Что стряслось по дороге? Открой печаль. Может, буря, пожар или наводнение? Если да, то мне очень и очень жаль... Не сердись, и не надо сурового следствия. Ты ж не ветер залетный в моей судьбе. Будь пожар, будь любое стихийное бедствие, Даже, кажется, будь хоть второе пришествие, Все равно я бы к сроку пришел к тебе! Но сегодня как хочешь, но ты прости. Тут серьезней пожаров или метели: Я к цыганам-друзьям заглянул по пути. А они, окаянные, и запели... А цыгане запели, да так, что ни встать, Ни избыть, ни забыть этой страсти безбожной! Песня кончилась. Взять бы и руки пожать, Но цыгане запели, запели опять- И опять ни вздохнуть, ни шагнуть невозможно! Понимаю, не надо! Не говори! Все сказала одна лишь усмешка эта: - Ну а если бы пели они до зари, Что ж, ты так и сидел бы у них до рассвета? Что сказать? Надо просто побыть в этом зное. В этом вихре, катящемся с крутизны, Будто сердце схватили шальной рукою И швырнули на гребень крутой волны. И оно, распаленное не на шутку, То взмывает, то в пропасть опять летит, И бесстрашно тебе, и немножечко жутко, И хмельным холодком тебе душу щемит! Эти гордые, чуть диковатые звуки, Словно искры, что сыплются из костра, Эти в кольцах летящие крыльями руки, Эти чувства: от счастья до черной разлуки... До утра? Да какое уж тут до утра! До утра, может, каждый сидеть бы согласен. Ну а я говорю, хоть шути, хоть ругай, Если б пели цыгане до смертного часа, Я сидел бы и слушал. Ну что ж! Пускай! ЕЕ ЛЮБОВЬ Артистке цыганского театра "Ромэн" - Ольге Кононовой Ах, как бурен цыганский танец! Бес девчонка: напор, гроза! Зубы - солнце, огонь - румянец И хохочущие глаза! Сыплют туфельки дробь картечи. Серьги, юбки - пожар, каскад! Вдруг застыла... И только плечи В такт мелодии чуть дрожат. Снова вспышка! Улыбки, ленты, Дрогнул занавес и упал. И под шквалом аплодисментов В преисподнюю рухнул зал... Правду молвить: порой не раз Кто-то втайне о ней вздыхал И, не пряча влюбленных глаз, Уходя, про себя шептал: "Эх, и счастлив, наверно, тот, Кто любимой ее зовет, В чьи объятья она из зала Легкой птицею упорхнет". Только видеть бы им, как, одна, В перештопанной шубке своей, Поздней ночью спешит она Вдоль заснеженных фонарей... Только знать бы им, что сейчас Смех не брызжет из черных глаз И что дома совсем не ждет Тот, кто милой ее зовет... Он бы ждал, непременно ждал! Он рванулся б ее обнять, Если б крыльями обладал, Если ветром сумел бы стать! Что с ним? Будет ли встреча снова? Где мерцает его звезда? Все так сложно, все так сурово, Люди просто порой за слово Исчезали Бог весть куда. Был январь, и снова январь... И опять январь, и опять... На стене уж седьмой календарь. Пусть хоть семьдесят - ждать и ждать! Ждать и жить! Только жить не просто: Всю работе себя отдать, Горю в пику не вешать носа, В пику горю любить и ждать! Ах, как бурен цыганский танец! Бес цыганка: напор, гроза! Зубы - солнце, огонь - румянец И хохочущие глаза!.. Но свершилось: сломался, канул Срок печали. И над окном В дни Двадцатого съезда грянул Животворный весенний гром. Говорят, что любовь цыганок - Только пылкая цепь страстей, Эх вы, злые глаза мещанок, Вам бы так ожидать мужей! Сколько было злых январей... Сколько было календарей... В двадцать три - распростилась с мужем, В сорок - муж возвратился к ней. Снова вспыхнуло счастьем сердце, Не хитрившее никогда. А сединки, коль приглядеться, Так ведь это же ерунда! Ах, как бурен цыганский танец, Бес цыганка: напор, гроза! Зубы - солнце, огонь - румянец И хохочущие глаза! И, наверное, счастлив тот, Кто любимой ее зовет! ПОЮТ ЦЫГАНЕ Как цыгане поют - передать невозможно. Да и есть ли на свете такие слова?! То с надрывной тоскою, темно и тревожло, То с весельем таким, что хоть с плеч голова! Как цыгане поют! Нет, не сыщутся выше Ни душевность, ни боль, ни сердечный накал. Ведь не зря же Толстой перед смертью сказал: - Как мне жаль, что я больше цыган не услышу. За окном полыхает ночная зарница, Ветер ласково треплет бахромки гардин, Жмурясь сотнями глаз, засыпает столица Под стихающий рокот усталых машин... Нынче дом мой, как бубен, гудит, молдаванский: Степь да звезды! Ни крыши, ни пола, ни стен... Кто вы, братцы: друзья из театра "Роман" Или просто неведомый табор цыганский? Ваши деды в лихих конокрадах ходили, Ваши бабки, пленяя и "Стрельну", и "Яр" Громом песен, купцов, как цыплят, потрошили И хмелели от тостов влюбленных гусар! Вы иные: без пестрых и скудных пожиток, Без колоды, снующей в проворных руках, Без костров, без кнутов, без коней и кибиток. Вы в нейлоновых кофтах и модных плащах. Вы иные, хоть больше, наверное, внешне. Ведь куда б ни вели вас другие пути, Все равно вам на этой земле многогрешной От гитар и от песен своих не уйти! Струны дрогнули. Звон прокатился и стих... И запела, обнявши меня, точно сына, Щуря глаз, пожилая цыганка Сантина Про старинные дроги и пару гнедых. И еще, и еще! Звон гитар нарастает, Все готово взлететь и сорваться в ничто! Песня песню кружит, песня песню сжигает, Что мне сделать для вас? Ну скажите мне - что?! Вздрогнув, смолкли веселые струны-бродяги, Кто-то тихо ответил, смущенно почти: - Золотой, ты прочти нам стихи о дворняге. Ну о той, что хозяин покинул, прочти! Май над миром гирлянды созвездий развесил, Звон гитар... дрожь серег... тополиный дурман... Я читаю стихи, я качаюсь от песен, От хмельных, обжигающих песен цыган! Ах вы, песни! Ах, други чавалэ-ромалэ! Что такое привычный домашний уют? Все ничто! Все качнулось на миг и пропало, Только звезды, да ночь, да цыгане поют! Небо красное, черное, золотое... Кровь то пышет, то стынет от острой тоски. Что ж вы, черти, творите со мною такое! Вы же сердце мое разорвали в куски! И навек, и навек эту радость храня, Я целую вас всех и волненья не прячу! Ну а слезы... за это простите меня! Я ведь редко, товарищи, плачу... СТАРАЯ ЦЫГАНКА Идет гаданье. Странное гаданье: Стол, будто клумба, картами пестрит, А старая цыганка тетя Таня На них, увы, почти и не глядит. Откуда же тогда, откуда эта Магически-хмельная ворожба, Когда чужая чья-нибудь судьба Читается, ну, словно бы газета! И отчего? Да что там отчего! А вы без недоверья подойдите И в черноту зрачков ее взгляните, Где светятся и ум, и волшебство. И разве важно, как там карта ляжет?! Куда важней, что дьявольски мудра Ее душа. И суть добра и зла Она найдет, почует и расскажет. И бросьте разом ваши почему! Ведь жизнь цыганки, этого ли мало, То искрометным счастьем хохотала, То падала в обугленную тьму. А пела так, хоть верьте, хоть не верьте, Что пол и стены обращала в прах, Когда в глазах отчаянные черти Плясали на пылающих углях! И хоть судьба швыряла, словно барку, Жила, как пела: с искрою в крови. Любила? Да, отчаянно и жарко, Но не ждала улыбки, как подарка, И никогда не кланялась в любви. В прищуре глаз и все пережитое, И мудрости крепчайшее вино, И это чувство тонкое, шестое, Почти необъяснимое, такое, Что далеко не каждому дано. Поговорит, приветит, обласкает, Словно раздует звездочку в груди. И не поймешь, не то она гадает, Не то кому-то истово внушает Свершение желаний впереди. А тем, кто, может, дрогнул не на шутку, Не все ль равно для жизненной борьбы, Чего там больше: мудрого рассудка Иль голоса неведомой судьбы? - Постой! Скажи, а что моя звезда? Беда иль радость надо мною кружит? - Сощурясь, улыбнулась, как всегда: - Лове нанэ - не страшно, не беда. Нанэ камам - вот это уже хуже. Ты тяжко был обманут. Ну так что ж, Обид своих не тереби, не трогай, Ты много еще светлого найдешь. Вот карта говорит, что ты пойдешь Хорошей и красивою дорогой. И пусть невзгоды душу обжигают, Но праздник твой к тебе еще придет. Запомни: тот, кто для людей живет, Тот несчастливым в жизни не бывает. Ну до чего же странное гаданье: Стол, как цветами, картами покрыт, А старая цыганка тетя Таня На них, увы, почти и не глядит. Потом вдруг, словно вспыхнув, повернется, Раскинет карты веером, и вдруг Глазами в собеседника вопьется - И будто ветер зашумит вокруг... Летят во мраке сказочные кони, Цыганка говорит и говорит, И туз червей на сморщенной ладони, Как чье-то сердце, радостно горит!.. * Лове нанэ - Денег нет (цыганск.). * Нанэ камам - Нет любви (ц

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору