настоящему  никогда  и   не   прекращались,   теперь
участились,  и  с  обеих сторон ожидали только сигнала.  Меж  тем в  степи
бушевала весна. Земля, истоптанная копытами, оделась ковром трав и цветов,
выросших на  останках павших воинов.  Над побоищами в  голубой выси летали
жаворонки,  в  поднебесье с  криком  тянулись разновидные птичьи стаи,  на
поверхность широко разлившихся вод теплый ветерок нагонял сверкающую рябь,
а  по вечерам лягушки,  блаженствуя в  нагревшейся за день воде,  допоздна
вели веселые разговоры.
     Казалось,  сама  природа жаждет заживить раны,  утишить боль,  могилы
укрыть под цветами.  Светло было на небе и на земле, свежо, весело, легко,
а степь, играя красками, сверкала, как парча, переливаясь, как радуга, как
польский пояс, на котором умелой рукодельницей искусно соединены всяческие
цвета.  Степи  звенели птичьими голосами,  и  вольный ветер гулял по  ним,
осушая воды, заставляя покрываться темным румянцем лица.
     Как тут было не  возрадоваться сердцам,  не исполниться беспредельной
надеждой!  Надежда  окрылила  и  наших  рыцарей.  Володы„вский без  умолку
напевал,  а  Заглоба,  потягиваясь  в  седле,  с  наслаждением  подставлял
солнечным  лучам  спину,  а  однажды,  согревшись хорошенько,  обратился к
маленькому рыцарю с такими словами:
     - Экое блаженство!  Правду сказать,  после венгерского и меду нет для
старых костей ничего лучше солнца.
     - Всем  оно  приятно,  -  отвечал Володы„вский,  -  всякие animalia*,
заметь, любят лежать на припеке.
     _______________
          * живые существа (лат.).

     - Счастье,  что в такую пору за княжной едем,  - продолжал Заглоба, -
зимою в мороз с девушкой убегать ох как было бы тяжко.
     - Только бы она в  наши руки попала,  я не я буду,  если кто ее у нас
потом отнимет.
     - Признаюсь тебе,  пан Михал, - ответил на это Заглоба, - есть у меня
одно опасенье: как бы в случае войны татарва в тех краях не зашевелилась и
не окружила нас, - с казаками-то мы сладим. Мужичью вовсе ничего не станем
объяснять.  Ты заметил,  они нас за старшин принимают, а запорожец уважает
пернач, да и Богуново имя нам щитом послужит.
     - Знаю я  татар,  у  нас на  Лубенщине беспрестанно с  ними случались
стычки,  а уж мы с Вершуллом ни днем,  ни ночью не имели покоя,  - ответил
пан Михал.
     - И я их знаю,  -  молвил Заглоба.  -  Помнишь, рассказывал тебе, что
много  лет   провел  среди  них   и   в   большой  мог  войти  почет,   да
обасурманиваться не захотелось -  пришлось плюнуть на все блага, а они еще
мученической смерти предать меня хотели за то,  что я главнейшего их муллу
в истинную обратил веру.
     - А ваша милость однажды сказывал, это в Галате было.
     - В  Галате своим  чередом,  а  в  Крыму своим.  Ежели ты  полагаешь,
Галатой  свет  кончается,  то  небось  и  не  ведаешь,  где  раки  зимуют.
Нечестивых на свете поболе, чем детей Христовых.
     Тут в разговор вмешался Редзян.
     - Не только татары помехи чинить могут,  - заметил он. - Я вам еще не
сказал, чего от Богуна услышал: яр этот стережет нечистая сила. Великанша,
что караулит княжну,  сама могутная чародейка и с чертями в дружбе; боюсь,
как бы  они ее  не предостерегли.  Есть,  правда,  у  меня одна пуля,  сам
отливал над освященной пшеницей,  -  никакая другая не возьмет эту ведьму,
но,  кроме  нее,  там  вроде  бы  целые  полчища упырей  охраняют подходы.
Придется уж вам позаботиться,  чтобы мне ничего худого не сталось,  а то и
награда моя пропадет...
     - Ах ты, трутень! - воскликнул Заглоба. - Нет у нас иных забот, кроме
как о твоем здоровье печься!  Не свернет тебе дьявол шеи, не бойся, а хоть
бы и свернул,  все едино:  так и так за свою алчность попадешь в пекло.  Я
стреляный воробей,  меня на мякине не проведешь,  а  еще заруби у  себя на
носу, что если Горпына могутная ведьма, то я похлеще ее колдун, потому как
в Персии черной магии обучался. Она чертям служит, а они - мне, я бы землю
на них мог пахать, да неохота - о спасенье души как-никак надо думать.
     - Оно верно, сударь, но на сей раз все ж употребите свою силу: всегда
лучше от опасности оградиться.
     - А я больше в правоту нашего дела верю и уповаю на милость господню,
- сказал Володы„вский.  - Пусть Горпыну с Богуном охраняют черти, а с нами
ангелы небесные, против них не устоять самой отборной сатанинской рати; на
всякий случай я поставлю Михаилу-архангелу семь свечей белого воску.
     - Ладно,  и я одну добавлю,  -  сказал Редзян, - чтобы их милость пан
Заглоба вечными муками не стращал больше.
     - Я первый тебя в ад отправлю,  -  ответил шляхтич, - окажись только,
что ты пути не знаешь.
     - Как не знаю?  Добраться бы до Валадынки, а там я хоть с завязанными
глазами...  Ежели берегом к  Днестру поедем,  яр  будет по правую руку,  а
узнать  его  проще  простого:  вход  валуном загорожен.  На  первый взгляд
кажется,  туда попасть нельзя, но в камне проем есть: две лошади бок о бок
проходят. Лишь бы доехать, а там никто от нас не уйдет, один только в этот
яр вход и выход,  а стены вокруг высоченные, не перелететь и птице. Ведьма
всякого,  кто  без  спросу  сунется,  убивает,  кругом остовы человеческие
валяются,  но  Богун велел не обращать внимания,  а  ехать да покрикивать:
"Богун! Богун!.." Тогда она нас как своих примет. А кроме Горпыны, там еще
Черемис есть, чертовски метко из пищали стреляет. Обоих убить надо будет.
     - Черемиса-то ладно, не спорю, а бабу и связать довольно.
     - Свяжешь ее,  как же!  Силища в  ней страшная -  кольчугу рвет,  как
рубаху,  подкову в руку возьмет -  хрясть,  и нету. Пан Подбипятка, может,
еще бы справился, а нам нечего и мечтать. Насчет ведьмы не беспокойтесь, у
меня для нее припасена свяченая пуля; лучше, чтоб издохла, чертовка, не то
ведь  полетит волчицей вдогонку,  казаков всполошит воем -  своих голов не
увезем, не то что барышню Елену.
     В  таких  беседах да  совещаньях проходило время в  дороге.  А  ехали
быстро,  только и  мелькали мимо местечки,  села,  хутора и курганы.  Путь
держали через  Ярмолинцы к  Бару,  оттуда  лишь  решено  было  повернуть к
Днестру, на Ямполь. Места попадались знакомые: здесь когда-то Володы„вский
разбил отряд Богуна и освободил из плена Заглобу.  Даже на хутор тот самый
наткнулись -  там и заночевали.  Порой,  правда,  случалось ночевать и под
открытым небом,  в степи.  Ночлеги тогда скрашивал Заглоба,  рассказывая о
давних своих  похожденьях были  и  небылицы.  Но  больше всего  говорили о
княжне Елене и о грядущем ее освобождении из колдуньиной неволи.
     Наконец окончились места,  охраняемые хоругвями Ланцкоронского. Далее
хозяйничали казаки - в том краю ни одного ляха не осталось: кто не убежал,
был  предан  огню  и  мечу.  Май  сменился знойным июнем,  а  друзья  наши
проделали только третью часть своего трудного и  долгого пути.  К счастью,
со стороны казаков им опасности не грозило.  Мужицким ватагам вовсе ничего
объяснять не  приходилось -  они обыкновенно принимали путников за старшин
запорожского войска.  А  если иной раз и спрашивали,  кто такие,  Заглоба,
когда  любопытствовал  сечевик,   показывал  Богунов  пернач,  а  простого
головореза, не слезая с коня, пинал ногою в грудь и валил наземь - прочие,
завидя такое,  немедля убирались с дороги, полагая, что своего зацепили, и
не просто своего,  - коли бьет, значит, важная птица. "Может, Кривонос или
Бурляй, а то и самї бїаїтїьїкїої Хмельницкий".
     И все  же  Заглоба  частенько  сетовал на громкую Богунову славу:  уж
очень им досаждали запорожцы своим любопытством, отчего и задержки немалые
в пути случались. Сплошь да рядом конца не было расспросам: здоров ли? жив
ли?  - слух о гибели атамана докатился до самого Ягорлыка  и  до  порогов.
Когда же путники отвечали,  что Богун в добром здравии и на свободе, а они
- его посланцы,  всяк кидался их лобызать да потчевать, не только душу, но
и  кошелек раскрывая,  чем сметливый слуга Скшетуского ни разу не преминул
воспользоваться.
     В  Ямполе  их  принял  Бурляй,   прославленный  старый  полковник,  с
запорожским войском и чернью поджидавший там буджакских татар.  Некогда он
учил  Богуна ратному искусству,  брал с  собою в  черноморские походы -  в
одном из таких походов они вместе ограбили Синоп. Бурляй любил Богуна, как
сына,  и посланцев его встретил ласково, без малейшего недоверья, тем паче
что  год  назад  видел  при  нем  Редзяна.  А  узнавши,  что  Богун жив  и
направляется на  Волынь,  на  радостях закатил для гостей пир горою и  сам
первый допьяна напился.
     Заглоба опасался,  как бы Редзян,  захмелев,  не сболтнул лишнего, но
оказалось, что хитрый, как лиса, слуга знает, когда можно говорить правду,
и потому не только не вредил делу,  а,  напротив,  еще больше располагал к
себе казаков.  Странно,  тем не менее, было рыцарям нашим слушать пугающие
своей откровенностью разговоры, в которых частенько и их имена поминались.
     - А мы слыхали,  - говорил Бурляй, - что Богун в поединке засечен. Не
знаете, случаем, кто его так?
     - Володы„вский, офицер князя Яремы, - спокойно отвечал Редзян.
     - Ох,  отплатил бы я  ему за нашего сокола,  попадись он мне в  руки.
Шкуру бы заживо велел содрать!
     Володы„вский задвигал льняными своими  усиками  и  бросил  на  Бурляя
такой  взгляд,  каким глядит борзая на  волка,  которому ей  не  позволено
вцепиться в глотку. Редзян же на этом не остановился:
     - Для того, пан полковник, я и назвал его имя.
     "Ох,  и потешится сатана,  когда ему этот малый попадется!" - подумал
Заглоба.
     - Но,  -  продолжал Редзян, - он не столь уж и виноват: Богун сам его
вызвал, не зная, какого задирает рубаку. Там еще один был шляхтич, злейший
Богунов недруг, который раз уже княжну у него похитил.
     - Кто такой?
     - О,  старый пьянчуга,  что с атаманом нашим в Чигирине ляхов вешал и
лучшим прикидывался другом.
     - Сам будет повешен! - крикнул Бурляй.
     - Гореть мне  в  огне,  ежели я  ушей этому поскребышу не  отрежу!  -
буркнул себе под нос Заглоба.
     - Так его порубили,  - не унимался Редзян, - что другого давно бы уже
воронье склевало, но наш атаман не чета другим, кое-как оклемался, хотя до
Влодавы едва дотащился,  и еще неизвестно,  чем бы все обернулось, кабы не
мы. Мы его на Волынь отправили, к нашим, а он нас сюда послал за княжною.
     - Погубят  его  чернобровые!  -  проворчал  Бурляй.  -  Я  ему  давно
пророчил.  Нет чтобы поиграть по-казацки с девкой, а потом камень на шею и
в воду, как у нас на Черном море водилось!
     Володы„вский,  задетый  в  своих  чувствах к  прекрасному полу,  едва
удержал язык за зубами. Заглоба же, рассмеявшись, молвил:
     - И верно, оно бы лучше.
     - Вы добрые други!  -  сказал Бурляй.  - Честь вам и хвала, что его в
беде не кинули,  а ты, малый, - обратился он к Редзяну, - ты лучше всех, я
тебя еще в  Чигирине заприметил,  когда ты  сокола нашего берег да лелеял.
Знайте же: и я друг вам. Говорите, чего желаете? Хоть молодцев, хоть коней
просите - все исполню, чтоб на обратном пути вас кто не обидел.
     - Молодцы нам ни к чему,  пан полковник,  -  ответил Заглоба. - Мы же
среди своих и по своему краю поедем, а ежели, не приведи господь, недобрая
случится встреча -  большая ватага  помеха только,  а  вот  резвые скакуны
очень бы пригодились.
     - Я вам таких дам - бахматам ханским не угнаться.
     Тут опять встрял Редзян, дабы не упустить случай:
     - Аї гїрїоїшїеїйї мїаїлїої нїаїмї дїаївї оїтїаїмїаїн, бїої сїаїмї нїе
мїаїв, а за Брацлавом мерка овса - талер.
     - Ходи со мной в кладовую, - сказал Бурляй.
     Редзяну не  пришлось повторять дважды:  он  исчез  вместе  со  старым
полковником за  дверью,  а  когда  вскоре появился снова,  толстощекая его
физиономия сияла, а синий жупан на животе был слегка оттопырен.
     - Ну,  езжайте с богом, - промолвил старый казак, - а заберете девку,
заверните ко мне, погляжу и я на Богунову зазнобу.
     - И не проси,  пан полковник,  -  смело ответил Редзян,  -  ляшка эта
страх как пуглива и раз уже себя ножом пырнула. Боязно нам, как бы ей чего
худого не сталось. Пусть уж атаман сам с нею управляется.
     - И  управится!..  При  нем   сразу   пугаться   забудет.   Ляшка   -
бїiїлїоїрїуїчїкїа!  Казаком  гнушается!  -  проворчал Бурляй.  - Езжайте с
богом! Теперь уже недалече!
     От  Ямполя до  Валадынки и  правда недалеко было,  но  дорога рыцарям
нашим предстояла нелегкая -  не дорога даже,  а  сплошь бездорожье:  места
тамошние  в  те  времена  были  еще  пустыней,  редко  где  застроенной  и
заселенной.  От  Ямполя  друзья  взяли  несколько на  запад,  отдаляясь от
Днестра, чтобы затем спуститься к Рашкову по Валадынке: только таким путем
можно  было  добраться до  яра.  Уже  занимался рассвет  -  пир  у  Бурляя
затянулся до поздней ночи,  -  и Заглоба рассчитывал, что до захода солнца
им не найти яра,  а это ему как раз на руку было:  он не хотел освобождать
Елену на ночь глядя.  Ехали,  рассуждая о том, как им до сих пор везло всю
дорогу. Заглоба, вспомнив пир, который закатил Бурляй, заметил:
     - Подумать только,  до чего крепко казацкое братство - во всяком деле
горой  стоят друг  за  друга!  О  черни я  не  говорю -  этих  казаки сами
презирают.  Поможет им сатана нашу власть скинуть, простой люд еще пуще от
них наплачется.  За  своих же в  огонь и  воду пойдут,  не то что наш брат
шляхтич.
     - Ой,  нет,  сударь мой, - отвечал на это Редзян. - Я долго среди них
жил,   видел,  как  они  меж  собой  хуже  волков  грызутся,  а  не  стань
Хмельницкого,  который их если не силой, то хитростью в узде держит, мигом
пожрут друг дружку. Бурляй, правда, прочим не чета - великий это воин, сам
Хмельницкий его чтит.
     - Да ты небось превозносишь его за то, что он обобрать себя позволил.
Эх, Редзян, Редзян! Не умереть тебе своею смертью!
     - Это уж,  сударь мой,  смотря что мне написано на роду!  Чай,  врага
провести - и похвально, и богу угодно!
     - Я ж тебя не за то корю, а за твою алчность. Холопское это свойство,
недостойное шляхтича; не миновать тебе наказанья.
     - А я,  когда случится подзаработать,  не поскуплюсь в костеле свечку
поставить - пускай и от меня будет корысть господу богу, а там, глядишь, и
на будущее получу благословенье,  а отцу с матерью помогать -  разве ж это
греховное дело?
     - Ох,   хитер,  шельма!  -  воскликнул,  обращаясь  к  Володы„вскому,
Заглоба.  -  Я почитал,  вместе со мной и фортели мои погребены будут, но,
вижу,  проныра  этот  меня  заткнет за  пояс.  Подумать только:  благодаря
хитроумию какого-то мальчишки мы нашу княжну у Богуна увезем из-под носа с
его же соизволенья,  да еще на Бурляевых лошадях! Ты когда-нибудь что-либо
подобное видел? А поглядеть, так и ломаного гроша не стоит.
     Редзян ухмыльнулся довольно и ответил:
     - Ох, сударь мой, разве нам от этого хуже?
     - Ты  мне по душе,  малый,  кабы не жадность твоя,  я  бы тебя взял в
услуженье,  а за то,  что пьянчугой меня назвал,  так уж и быть,  прощаю -
больно ловко ты провел старого атамана.
     - Не я вашу милость так назвал, а Богун.
     - Господь его за это и покарал, - ответил Заглоба.
     За такими разговорами прошло утро, а когда солнце высоко поднялось на
небесный свод,  охота  шутить сама  собою пропала -  через несколько часов
должна была показаться Валадынка.  После долгих странствий путники наконец
приблизились к  цели,  но тревога,  неизбежная в подобных обстоятельствах,
закралась им в душу. Жива ли еще Елена? А если жива, то отыщут ли они ее в
яре?  Горпына могла  увезти  девушку либо  в  последнюю минуту  спрятать в
каком-нибудь глухом углу,  а  то  и  умертвить даже.  Преграды не были еще
преодолены,  опасности не миновали. У них, правда, имелось все необходимое
для того,  чтобы Горпына признала их  посланцами Богуна,  исполняющими его
волю,  -  ну а вдруг ее и впрямь предостережет нечистая сила?  Этого более
всего опасался Редзян,  да  и  Заглоба,  хоть и  мнил себя знатоком черной
магии, испытывал некоторое беспокойство. Ежели оно так случится, как бы не
застать яр  опустевшим либо -  что еще хуже -  не  наткнуться на укрытых в
засаде рашковских казаков. Вот и стучали сердца тревожно, а когда наконец,
спустя  несколько часов,  путники  увидали  с  высокого обрыва  сверкающую
вдалеке ленту реки, пухлая физиономия Редзяна заметно побледнела.
     - Валадынка! - сказал он, понизив голос.
     - Уже? - так же тихо спросил Заглоба. - Как мы близко!..
     - Господи,  сохрани наши души!  -  пробормотал Редзян.  - Скажите-ка,
сударь мой, поскорей заклятье, а то страх как жутко.
     - Глупости это  все!  Осеним крестом ущелье да  реку -  лучше всякого
заклятья поможет.
     Володы„вский молчал; с виду он был спокоен, только осмотрел тщательно
пистолеты и подсыпал свежего пороху на полки да проверил, легко ли выходит
из ножен сабля.
     - И  у  меня освященная пуля есть -  в этом вот пистолете,  -  сказал
Редзян. - Вперед, во имя отца, и сына, и святого духа!
     - Вперед! Вперед!
     Вскоре  всадники достигли берега  речки,  но,  прежде чем  поворотить
лошадей вниз  по  теченью,  Володы„вский остановил на  минуту  товарищей и
сказал Заглобе:
     - Отдай пернач Редзяну, колдунья его знает, пускай он и говорит с нею
первый, а то еще испугается нас и убежит невесть куда с княжной вместе.
     - Нет, как хотите, а первый я не поеду, - заявил Редзян.
     - Тогда езжай последним, трутень паршивый!
     С  этими  словами  Володы„вский поскакал вперед,  за  ним  последовал
Заглоба,  а позади с запасными лошадьми трусил Редзян, беспокойно озираясь
по сторонам.  Вокруг царила глухая тишина пустыни, только цокали по камням
копыта да громко стрекотала саранча и кузнечики, попрятавшиеся в расщелины
от  зноя:  хотя солнце уже клонилось к  западу,  жара не спадала.  Наконец
всадники  взъехали  на  округлый,  похожий  на  перевернутый рыцарский щит
взгорок,  по  которому  разбросаны были  выветрившиеся,  выжженные солнцем
валуны,  подобные развалинам,  рухнувшим домам  и  колокольням;  казалось,
перед ними то ли замок, то ли город, накануне разрушенный во время штурма.
Редзян поглядел и тронул Заглобу за плечо.
     - Вражье урочище,  -  сказал он.  - Богун так мне его и описал. Ночью
здесь не пройти живыми.
     - Пройти не пройти, а проехать можно, - ответил Заглоба. - Тьфу! Экое
проклятое место! Но мы на верном пути хотя бы?
     - Теперь уже близко! - сказал Редзян.
     - Слава богу! - буркнул Заглоба и мыслями устремился к княжне.
     Странное что-то творилось в его душе:  глядя на эти дикие берега,  на
пустынную глухомань,  старый шляхтич с трудом мог поверить, что княжна так
близко -  та самая княжна Елена, ради которой он столько невзгод испытал и
столько преодолел препятствий,  которую так  полюбил,  что,  услыхав о  ее
смерти,  потерял всякий вкус к жизни.  Впрочем,  человек свыкается с любым
несчастьем;  Заглоба за  долгий  срок  успел  сжиться с  мыслью,  что  она
похищена и  находится неведомо где в Богуновой власти,  и потому теперь не
осмеливался  сказать  себе:  вот  и  пришел  конец  поискам  и  тоскливому
ожиданью,  близок  час  блаженного покоя.  В  то  же  время  иные  вопросы
теснились в уме:  что скажет она,  его увидев? Неужто не зальется слезами?
Ведь спасение от  долгой и  тяжелой неволи грянет как гром с  ясного неба.
"Неисповедимы  пути  господни,  -  думал  Заглоба,  -  всевышний  так  все
повернуть может,  чтоб добродетель восторжествовала,  а неправедность была
нещадно посрамлена".  В  конце концов,  бог  сперва отдал Редзяна Богуну в
руки,  а  потом связал их  дружбой.  По  воле  божьей война,  злая мачеха,
призвала страшного атамана покинуть эту  глухомань,  куда он,  точно волк,
уволок свою добычу.  Бог впоследствии наслал на него Володы„вского и снова
с Редзяном свел -  и так все сложилось, что сейчас, когда Елена, возможно,
теряет последнюю надежду и ниоткуда уже не ждет избавлень